Байки из НИИТМ (2): Здание. Режим. Люди.
Продолжение. Начало - Байки из НИИТМ (1): Но сперва - про секретность!
Здание по адресу Панфиловский проспект, дом 10, хорошо известно всякому жителю Зеленограда.
Именно в этом здании располагался с 1964 года, да и располагается до сих пор, НИИ точного машиностроения (НИИТМ). Точнее говоря, НИИТМ в былые времена занимал ровно половину здания - ту его часть, что была удалена от Ленинградского шоссе. Во второй половине здания размещалось НПО «Зенит», в начале 80-х пытавшееся - с неизвестной степенью успешности - создавать комплексы космических вооружений для нашего ответа дедушке Рейгану и программе SDI.
НИИТМ же занимался куда более скромной и, наверняка с точки зрения власть предержащих, совершенно ненужной задачей - а именно созданием обрабатывающих, сборочных и измерительных комплексов для создания изделий микро- и просто электроники, от транзисторов до интегральных микросхем.
Именно в НИИТМ я был распределен на четвертом курсе МИЭТ, оказавшимся на тот момент 17-м студентом на потоке по успеваемости из примерно 95 сокурсников. Надо же, в Top-40 попал (и даже в Top-20)!
••••••••••••••••••••
Как уже говорилось, впервые я попал в НИИТМ 5 сентября 1984 года, когда вышел туда на преддипломную практику в начале пятого курса МИЭТ, а на работу в НИИТМ я поступил 8 апреля 1986 года.
И преддипломная практика, и работа были связаны с одним и тем же подразделением - КБ-812 (отделение 8), которое располагалось в средней секции НИИТМ на пятом этаже на стороне, обращенной к заводу «Элион». В момент моего выхода на работу это КБ было едва ли не крупнейшим КБ в НИИТМ - в нем насчитывалось 32 человека. Дело было в том, что ввиду маневров большого начальства незадолго до моего прибытия на работу из этой конторы (давайте, я еще и так буду называть НИИ) был - со скандалом, разумеется - изгнан некий большой спец по электронно-лучевому оборудованию, его лаборатория была переподчинена кому-то другому, а подчиненное кому-то из его соратников КБ было, в свою очередь, переподчинено руководству КБ-812. Вообще же 8-е отделение занималось в момент моего прихода и электронно-лучевым оборудованием, и оборудованием плазменного травления. Теоретически меня сразу определили в разработчики «плазмы», но и «лучом» приходилось заниматься, и весьма.
В те времена институтские выпускники норовили попасть в лаборатории, а не КБ - ну еще бы, чертежи чертить не надо, а потом не отвечать за них перед технологами и производством. Я же считаю, что мне повезло, что я попал именно в КБ - там я был нормально, а иногда и сверх всякой меры загружен работой, что позволяло мне избавиться от свободных моментов в рабочее время и, таким образом, не спятить от общей обстановки в конторе. Ну и, кроме профессионального роста как конструктора, работа за кульманом, а также взаимодействие с технологами и с производством, очень помогла развить мне навыки общения с самыми разными людьми.
Здание
Первое, что меня удивило после весьма чистого (ну, пусть - просто чистого) в те времена МИЭТа - удивительный дух запущенности, не то что витавший, но реально наличествовавший в НИИТМ. Собственно, как нормальный и современный «храм науки и техники» НИИТМ выглядел лишь в пределах двух первых этажей, да и то частично. В средней части первого этажа размещался парадный вход и могучий и безликий гардероб, в той же средней части второго этажа имелись кабинеты начальства НИИ и весь такой из себя «американский» вычислительный центр, где в те годы все пытались наладить какую-то «электронно-графическую станцию» на базе ЕС ЭВМ с планшетным графопостроителем неслабого (с виду - как бы не 2 x A0) формата. Как потом выяснилось, система никогда толком и не работала.
Боковые же секции первого и второго этажей были столь же унылы, как и всё прочее в здании НИИТМ. Кстати говоря, не успел я проработать в НИИТМ и год, как парадный вход закрыли, а гардероб убрали (по современным версиям, это сделали «демократы» в, конечно же, 1991 году!) - но я-то хорошо помню, как уже в январе 1987 года все мы пользовались гардеробом «Элиона», а потом шли в НИИ через надземный переход. Кстати, парадный вход располагался там, где сейчас наличествует вход в Зеленоградский Медицинский центр - там и козырек на здании сохранился, и даже убогая плитка внутри на полу.
С какой целью закрыли тот гардероб - не знаю, вплоть до моего ухода из конторы в 1997-м ничего путного (или вообще ничего?) на его месте не появилось, а сквозной проход по первому этажу был перекрыт. (Если кто что может подсказать - прошу.) Вообще же на моей памяти в здании непрерывно велось какое-то мелкое и вредное строительство: то вот первый этаж перестраивали незнамо зачем, то уменьшали лестничные площадки путем пристройки к капитальным стенам каких-то кабинетиков, то такие же «капитальные выгородки» устраивали внутри самих секций… Словом, нормальных, спокойных условий для работы на моей памяти толком никогда и не было.
Но если на первом и втором этажах в коридорах имелись нормальные железобетонные стены, шедшие параллельно боковым стенам здания (хотя и о таких стенах говорить не очень корректно - посмотрите на фото), то на этажах с третьего по шестой их не было и вовсе: каждая секция изначально представляла из себя просто прямоугольный «загон», впоследствии разгороженный перегородками высотой около 2 метров, образовавшими центральный коридор и перегородки же между отдельными лабораториями и КБ. Слышимость в пределах каждой секции была идеальная!
Стеклянно-металлическая конструкция производственных зданий (не только НИИТМ / «Зенит») в Зеленограде объяснялась с идеологической точки зрения тем, что якобы эти здания должны перенести ядерный взрыв (!!!): стекла, мол, выбьет ударной волной, а каркас останется цел (???). На практике же это приводило к тому, что с начала марта по начало сентября, то есть ровно полгода, жизнь в таковых зданиях была невозможна: при стеклах от пола до потолка и высоте потолков около 6 метров воздух внутри здания так прогревался, что хоть стой, хоть падай (второе - предпочтительнее). А отопление в те времена было строго включено как минимум до 25 апреля. И можно только вообразить, что же там творилось летом, скажем, 1972 года!
Вентиляция в НИИТМ присутствовала (вентиляционные короба общим сечением около 4 кв. м были пущены по тем же отсекам, где имелись пассажирские лифты и лестницы), но это присутствие было малоощутимым. К середине 80-х эти короба забились пылью намертво, что выяснилось летом 1987-го, когда от коробов начали тянуть вентиляционные короба же под потолками секций - толку от них, правда, было мало. Еще под потолком всю жизнь висели унылые советские вентиляторы (кто помнит - тот знает), но и они эффекта не производили. Тяжелым было пребывание на работе в летние месяцы.
Освещение обеспечивалось стандартными лампами дневного света под потолком. Было светло, но белый свет поначалу раздражал. Потом как-то привык.
Мне, как всякому молодому специалисту, полагалось рабочее место, включавшее в себя кульман, стол и стул. С кульманом несказанно повезло - местное малое начальство, сразу углядев во мне толкового как минимум чертежника, выделило мне новехонький кульман ГДРовского производства (а не какое-нибудь кривое говнище made in Казань), который я берег как зеницу ока и таскал за собой при перемещениях по зданию все 11 лет. Та же история и со стулом: на преддипломной практике я где-то утянул очень хороший стул из гнутой фанеры, также прослуживший мне прямо до 1997 года. Со столами не везло - впрочем, не только мне, но и почти никому: хороших столов (опять же ГДРовских) в ходу почти не было, кроме как у начальства да редких счастливчиков, так что все годы приходилось довольствоваться тем, что захватил.
Вечным вопросом для меня все годы пребывания в НИИТМ было: «откуда же берется такая грязь?» Ну ладно, все точили карандаши - но большая часть графита всё равно улетала в корзины, а пол мыли регулярно, раз в 2-3 дня. То ли грязь и пыль создавалась за счет всеобщего захламления полусломаной мебелью и всяческими бумажными документами былого, то ли возникала себе вполне алхимически… Мыши, кстати, водились в НИИТМ в совершенно неслабом количестве!
Впрочем, в каждом КБ имелись люди, сильно следившие за порядком на своем рабочем месте и всячески чистившие его. Нескромно похвастаюсь, что к таковым персонажам относился и я.
Говоря прямо, на заводе «Элион» было гораздо - да просто разительно! - чище и как-то современнее, что ли, в целом, нежели в НИИТМ, хотя и там вышеупомянутые перегородки вносили некий идеологический дисбаланс в окружающий индустриальный пейзаж.
Режим
Все прелести каждодневного корпения за кульманом в не самой чистой окружающей среде и в окружении не всегда адекватных коллег (о коих - ниже) усугублялись еще и тем, что НИИТМ, подобно прочим зеленоградским заводам и НИИ был секретным («закрытым») и, следовательно, режимным предприятием.
Об общезеленоградской секретности я уже высказывался в первой части данного мемуара, а теперь хочу сообщить читателям 80-х годов рождения, в чем выражался режим на предприятии в повседневной жизни.
Где-то я недавно прочитал, что все правила режима - существующие, кстати, и по сию пору - базируются на каких-то нормативных актах 1930-х годов. Не буду подтверждать или опровергать данную информацию, ибо подробностей не знаю. Скажу только, чего в рамках режима было нельзя.
Нельзя было проносить на территорию / выносить с территории НИИ электронную и фототехнику, инструменты и расходные материалы, грампластинки (почему бы?), магнитофонные ленты и кассеты (позже к этому добавились компьютерные дискеты и CD, хотя никаких CD-приводов в природе еще не существовало), а также велосипеды. Насчет книг и журналов точно не помню - их, кажется, тоже нельзя было проносить; только газеты. (Опять же - поправьте, если это утверждение неверно.) Кстати, и техническая, и художественная библиотеки в НИИТМ были более чем приличные.
Выносить из НИИТМ всякие материалы - нам, студентам, приходилось выносить оттуда дипломные чертежи и пояснительные записки - можно было только после наложения на них печатей Первого отдела. Впрочем, в 1986-м этот процесс проходил уже быстро, хотя старикашки из Первого отдела давали умных и чертежи внимательно рассматривали. Хотя что они в них понимали?
Режим работы был строгий: 8.15-17.30 с перерывом на обед (11.45-12.45), причем за пределами обеденного антракта на улицу выйти было невозможно - только по увольнительной записке с подписями начальника КБ (или лаборатории) и начальника отделения. Правда, большинство сотрудников НИИ имели в пропуске вкладыш «гибкого графика», дающего возможность приходить на работу в диапазоне 7.00-9.15 и уходить в диапазоне 16.15-19.30. Мне тоже такой выдали где-то через пару недель после выхода на работу. При этом распространенным наказанием для нерадивых сотрудников было лишение всего КБ или лаборатории гибкого графика на месяц или более - я сам однажды под такую коллективную раздачу попал. Время прихода / ухода записывалось в амбарную книгу, и под конец месяца каждый сотрудник должен был считать собственную недоработку или переработку. У меня вечно получалось «пере-», хотя в последние дни месяца я сваливал с работы именно в 16.15. На обед и с обеда звал весьма громкий и противный звонок; аналогичный сигнал давался также в 8.15 и 17.30 - длился этот звон как минимум до 1989-го, точнее не помню.
Поздней весной 1986-го начальство еще додумалось ввести пропуски из НИИ на завод и обратно - то есть даже и не пропуска, а такие бэджи (их выдавали две штуки на КБ), чтобы народ якобы туда-сюда без дела не шатался. Оно бы и не вредило, да мне как раз тогда дали перепроектировать подъемник перегрузчика технологических кассет, исходный образец коего помещался на заводской территории, при этом бэджик мне не выдавали. Ну что, записали меня миллион раз как «нарушителя трудовой дисциплины», а потом разборки устроить пытались…
На время ухода в отпуск пропуска сдавались - а ну как ты его потеряешь, и по нему супостат в НИИ проберется…
И, хотя эта тема к режиму никак не относится, упомяну и о денежном содержании: мне, как молодому специалисту и инженеру без категории полагался оклад 130 руб. чистыми. Регулярно же на руки же выходило 130 - 15.60 (подоходный налог 12%) - 7.80 (налог на бездетность 6%, не помню когда уж его отменили) = 106 руб. 60 коп. Правда, еще полагалась квартальная премия в размере 40% оклада, то есть 156 руб., но на следующий месяц после получения оной премии оклад понятным образом уменьшался на подоходный и бездетный с этой премии. Нам всем, правда, буквально через месяц сделали оклад 145 руб., произведя в инженеры III категории.
Когда началась Перестройка и у людей появилась возможность зарабатывать на стороне без унизительного получения «справки на совместительство» (а ее получить было ой как не просто!) - вот тогда и начался массовый исход из родных НИИ мало-мальски думающих или рукастых людей. Кстати, им в ту пору уже особо и не препятствовали: взамен предложить нечего было, а начальство от начальников отделения и выше интересовал исключительно вопрос распила бюджетов под наукообразными прикрытиями. За дело-то никто особо из них не болел, что бы там сейчас не говорили. Так что вовсе не мифические демократы виноваты в массовом исходе «мозгов» с «наукоемких» предприятий - он начался еще в 1988-м.
Крах отечественных наукоемких производств и был прежде всего обусловлен тем, что молодежи и просто людям с мозгами и руками очень не хотелось работать в таких унылых конторах, откуда ни в заграницу съездить (правда, ну какая могла быть заграница в те времена! - так, для красного словца ввернул), ни за сигаретами в ларёк выйти, да еще за такие интересные зарплаты (говоря прямо, нормальному специалисту и не-начальнику подняться выше 180 руб. было нереально, не то что рабочим на заводе - там и оклад 260 руб. за оклад не считался), и почти безо всяких карьерных перспектив. Собственно, когда я вышел на работу в 1986-м, на подавляющем большинстве начальствующих должностей - от начальника КБ / лаборатории и выше - сидели персонажи, назначенные на таковые должности еще в 1962-м. Карьерное продвижение практически шло только в слое толщиной от начальников отделений до аппарата родного министерства (МЭП).
Самое время сказать, что же мне больше всего не нравилось в такой вот работе и, соответственно, власти, так работу организовавшей: с первого же курса института у меня было четкое понимание, что после окончания института пойду я на работу в НИИ - и всё. Именно из этого же НИИ меня или проводят на пенсию «когда мне стукнет 60» (2023 год), или вообще вынесут ногами вперед. «There’s no future for you.» Тем более, что я со своим абсолютно незнатным происхождением вряд ли смог достичь уровня даже начальника КБ - до зам. начальника, да, дослужился бы.
Но мне скажут - «у тебя же умная голова, ты ж с самого начала считался сильным конструктором?» О головах поговорим чуть ниже… Совсем чуть-чуть…
Люди
Когда говорят об успехах (ну-ну), как бы сопутствовавших отечественным «наукоемким производствам», в 60-е и 70-е и их конечном крахе, то отчего-то (чтобы никого не оскорбить, что ли?) за рамки обсуждений вечно выносится вопрос качества кадров, обеспечивавших на серединном и низовом уровне функционирования этих самых «наукоемких производств». Подчеркиваю - речь идет в основном именно о средне-низовом уровне, об исполнителях. А то любят у нас рассуждать о том, что «Королёв был гений» (и то, в общем-то, не факт, если почитать историю отечественной космонавтики) - а вот исполнители-то?
Ну вот и в истории Зеленограда места низовым кадрам, сотрудникам НИИ и лабораторий как-то до сих пор не находится. Не хочу возводить напраслину, но на примере НИИТМ и «Элиона» мне все же кажется, что на заводе в низовом уровне уровень понимания своей деятельности был повыше, чем в НИИ.
Открою вам великий по нынешним некритическим временам секрет: уровень низовых конструкторских кадров был просто удручающим, ежели не сказать хуже. Подозреваю, что и в «теоретических» подразделениях - то есть лабораториях - дело обстояло не лучше, но я всё же в КБ работал, и потому видел «конструкторов» с очень, очень близкого расстояния…
Я заподозрил, что уровень сотрудников не так уж и хорош, когда после первого же выполнения практического задания, пошедшего «в железо» (то был поворотный сферический узел крепления спектрального датчика) на благо родного КБ осенью 1984-го руководство того же КБ-812 стало меня всячески обхаживать - «ты только потом не уходи в другое КБ, ладно?». Намучившиеся с кадрами известного уровня малые начальники боролись за каждую мало-мальски умную голову. Более того - еще до написания диплома я был представлен иным «светлым головам» 8-го отделения, а именно Владимиру Долгополову (он в НИИТМ и сейчас работает), Николаю Зарянкину, Виктору Коппу и Константину Щепочкину - он был специалистом по системам управления, а теперь заведует процессом выпечки на родном хлебзаводе №28. Говорю безо всяких шуток и пафоса - я до сих пор горд, что мне довелось в жизни поработать с профессионалами такого уровня. Ну а «светлые головы» из того же КБ-812 мне уже были знакомы: хочу вспомнить добрым словом Владимира Умникова (сейчас вроде бы большой купец по части мануфактуры в Москве - я его последний раз на концерте Jethro Tull в 2003 году случайно встретил, да как-то контактами не обменялись) и Алексея Грачева (он, кажется, все так в Химках и живет), а также покойного ныне дедушку Трушина (имя-отчество забыл!). Тогда же меня представили и совершенно выдающемуся технологу Юрию Петровичу Степанову - вообще человеку интересному и неординарному. В КБ имелись еще несколько аксакалов (так я называл людей, работавших в НИИТМ чуть ли не с 1962-го), имен-фамилий которых даже и не упомню, демонстрировавших очень толковый конструкторский уровень, но очень малоприятных в личном общении, да еще и относившихся ко мне отчего-то достаточно враждебно. Ну как «отчего?» - весь такой в вельвете и джинсе и в ботинках на скошенном каблуке по НИИ дефилировал.
Оные злобные аксакалы в общении со мной постоянно поминали добрым словом первого директора НИИТМ по фамилии Иванов (см. сюда), при котором (стало быть в 1962-1965 гг.) «был порядок»: тов. Иванов, дискать, лично шнырял по НИИ и следил, «чтобы все были в белых халатах» и «никто не курил» (где? в сортирах все курили), а всех волосатых (какие такие волосатые в 1965-м?) и бородатых лично (!!!) отправлял в парикмахерскую. Правда, злобные аксакалы всегда прибавляли, что «в технике Иванов понимал мало». (Видимо, настолько мало, что даже с ролью «красного директора» не мог справиться - или, наоборот, на повышение пошел? Пытался я в те годы об этом узнать, да без толку.) Ну да, знаем мы такой порядок…
Остальные же… Увы, не надо о грустном. О конкретных «технических решениях», кои выдавали на-гора эти исполнители - да и иные руководители-теоретики, чего греха таить - я пока здесь распространяться не буду, поскольку отдельные наиболее вопиющие случаи будут описаны в следующих главах мемуара. Львиную долю конструкторов-разработчиков, не говоря уж об исполнителях, составляли товарищи со средним образованием, кое-как (вечерне или заочно) получившие потом высшее, и просто разевавшие рот, когда я обсчитывал какой-нибудь элемент конструкции согласно правил сопромата и / или в соответствии с курсом «Детали машин». Страшно мешало моему общению с коллегами и наличие у меня врожденного пространственного мышления - извините, но я до сих пор не очень-то понимаю, как его можно не иметь. От меня вечно требовали, чтобы я делал прорисовки узлов и деталей, а мне они были не нужны - ручкой повозюкал по бумаге, набросок нарисовал, размерные цепи для узлов просчитал (тоже редкость!) - а потом прям чертежи и рисую. Собственно, львиная доля работы в КБ сводилась к тому, что народ перерисовывал старые узлы и детали и присобачивал их к новым агрегатам, благо бумажный архив НИИТМ это позволял. Рисовали в основном как курица лапой - какие там толстые и тонкие линии и карандаши разной твердости для них! - а вместо чертежного шрифта по ГОСТу выводили буквы, какие кто был горазд.
Ну и, прибавлю уж, среди рядовых конструкторов женщин было чуть не больше половины. Ну вот таких женщин, для которых детали делятся на «штучки» (мелкие) и «железки» (крупные). Умученные советским бытом и повседневной жизнью, они, бедные, никакие работы толком выполнять не могли - и начальство относилось к этому в высшей степени снисходительно, в результате же страдало дело. К тому же женское население вносило в атмосферу КБ и НИИ в целом замечательный коммунальный нерв: так, в каждом подразделении имелась Первая Красавица, а также Бой-Баба. Имелись они и в КБ-812. Последствия легко представимы…
Когда сотрудница в КБ вообще ни на что не годилась, ее «сажали на приказы». Что это такое? Вот надо почему-либо внести изменения в чертеж: они оформлялись тушью на кальке на специальных листах A4 (горизонтальных) - это и были «приказы», а потом на этих листах надо было собрать миллион подписей: от технологов НИИ, от технологов завода… дальше не помню. Правда, многие, и «севши на приказы», даже этой работы выполнять не могли.
В общем, посмотрел-посмотрел я на весь этот кадровый состав и его дрязги на преддипломной практике, и решил: а уйму-ка я свой длинный язык, бывший для меня и в школе, и в институте источником немалых неприятностей. Общался в результате я в пределах КБ только с вышеупомянутыми товарищами, а также тремя сверстниками - замечательными барышнями Ленкой Колсановой (она все ж постарше меня) и Олей Моховой, да с Вовкой Волынкиным, каковой попал в НИИТМ по распределению после МВТУ. С остальными же сотрудниками я общался только и строго по делу, и ровно за два года работы в КБ-812 я не обменялся с ними, наверное, и 500 фразами. За пределами КБ тоже не много с кем можно было общаться…
В НИИТМ были и свои большие оригиналы, сгруппированные отчего-то в 1-м отделении (сборочное оборудование и робототехника). Там имелись: один фанат закаливания и здорового образа жизни, в любой мороз ходивший на работу без куртки и пиджака и уверявший, что он может любую болезнь лечить руками (?); один ветеран подавления революции-1956 в Венгрии, при каждом удобном случае громогласно объяснявший, какой он в душе коммунист и патриот (вышеупомянутый Ю.П. Степанов его терпеть не мог и, судя по каким-то тихим разговорам, как-то съездил ему по сусалам) и, наконец, какой-то унылый деятель, по письму-доносу которого в 1976-м закрутилось то унылое дело о побитии одних школьниц другими в школе №609, вылившееся в конце концов в очерк-донос Евгения Богата «Урок» в «Литературной газете» и посадку девок в тюрьму на 3 года. Еще в НИИТМ имелся мужик, о котором говорили, что он уморил свою жену голодом, чтобы скопить денег и приобрести «Жигули» - заодно он и себя чуть не уморил. Я с ним даже по делу общался, но ничего особенного в нем не замечал.
Напоследок - юмористический сюжет: понятно, что в НИИТМ процветали «рабочие династии», в том числе у многих сотрудников там работали и дочери возраста «барышня на выданье». Так вот, когда в 1986-м я, Витёк Акилов и Серега Бабаев, все такие из себя условно видные (по тем временам видным всё же было быть трудновато) пришли работать на пятый этаж НИИТМ (Витёк и Серега работали во 2-м отделении, и тоже в КБ), то мамашки некоторых барышень очень забеспокоились и засуетились. Меня, помню, обхаживала маман некоей такой Ленки (фамилию, вестимо, забыл), евреистой красавицы из 5-го микрорайона - собственно, я к этой Ленке и сам подкатывался, но как обычно, недостаток экстерьера, книги, рок-н-ролл и общий избыток ума не позволили развиться этой матримональной истории ни во что.
И всё остальное
Стоит, наверное, упомянуть и о структуре НИИТМ. Правда, помню я ее сильно не всю.
1 отделение - Сборочное оборудование (в смысле, для микросхем) и робототехника;
2 отделение - Термическое оборудование (установки ращения кристаллов, термоосаждения и всяческие системы обжига);
3 отделение - Системы управления (правда, свои «управленцы» имелись и во всех других отделениях);
4 отделение - Технологическая служба;
8 отделение - Электронно-ионное, электроннолучевое и плазмохимическое оборудование;
16 отделение - Плазмохимическое оборудование (по-моему, таковой номер оно поучило после реорганизации НИИТМ в 1988 году).
Общая часть закончена - и завтра мы переходим к конкретным занимательным историям в стенах НИИТМ, свидетелем и соучастником коих мне пришлось быть. Начнем с самой удивительной и вызывающей…
Окончание (временное) - Байки из НИИТМ (3): Квадратные лучи Гришки Сбежнева.
Здание по адресу Панфиловский проспект, дом 10, хорошо известно всякому жителю Зеленограда.
Именно в этом здании располагался с 1964 года, да и располагается до сих пор, НИИ точного машиностроения (НИИТМ). Точнее говоря, НИИТМ в былые времена занимал ровно половину здания - ту его часть, что была удалена от Ленинградского шоссе. Во второй половине здания размещалось НПО «Зенит», в начале 80-х пытавшееся - с неизвестной степенью успешности - создавать комплексы космических вооружений для нашего ответа дедушке Рейгану и программе SDI.
НИИТМ же занимался куда более скромной и, наверняка с точки зрения власть предержащих, совершенно ненужной задачей - а именно созданием обрабатывающих, сборочных и измерительных комплексов для создания изделий микро- и просто электроники, от транзисторов до интегральных микросхем.
Именно в НИИТМ я был распределен на четвертом курсе МИЭТ, оказавшимся на тот момент 17-м студентом на потоке по успеваемости из примерно 95 сокурсников. Надо же, в Top-40 попал (и даже в Top-20)!
••••••••••••••••••••
Как уже говорилось, впервые я попал в НИИТМ 5 сентября 1984 года, когда вышел туда на преддипломную практику в начале пятого курса МИЭТ, а на работу в НИИТМ я поступил 8 апреля 1986 года.
И преддипломная практика, и работа были связаны с одним и тем же подразделением - КБ-812 (отделение 8), которое располагалось в средней секции НИИТМ на пятом этаже на стороне, обращенной к заводу «Элион». В момент моего выхода на работу это КБ было едва ли не крупнейшим КБ в НИИТМ - в нем насчитывалось 32 человека. Дело было в том, что ввиду маневров большого начальства незадолго до моего прибытия на работу из этой конторы (давайте, я еще и так буду называть НИИ) был - со скандалом, разумеется - изгнан некий большой спец по электронно-лучевому оборудованию, его лаборатория была переподчинена кому-то другому, а подчиненное кому-то из его соратников КБ было, в свою очередь, переподчинено руководству КБ-812. Вообще же 8-е отделение занималось в момент моего прихода и электронно-лучевым оборудованием, и оборудованием плазменного травления. Теоретически меня сразу определили в разработчики «плазмы», но и «лучом» приходилось заниматься, и весьма.
В те времена институтские выпускники норовили попасть в лаборатории, а не КБ - ну еще бы, чертежи чертить не надо, а потом не отвечать за них перед технологами и производством. Я же считаю, что мне повезло, что я попал именно в КБ - там я был нормально, а иногда и сверх всякой меры загружен работой, что позволяло мне избавиться от свободных моментов в рабочее время и, таким образом, не спятить от общей обстановки в конторе. Ну и, кроме профессионального роста как конструктора, работа за кульманом, а также взаимодействие с технологами и с производством, очень помогла развить мне навыки общения с самыми разными людьми.
Здание
Первое, что меня удивило после весьма чистого (ну, пусть - просто чистого) в те времена МИЭТа - удивительный дух запущенности, не то что витавший, но реально наличествовавший в НИИТМ. Собственно, как нормальный и современный «храм науки и техники» НИИТМ выглядел лишь в пределах двух первых этажей, да и то частично. В средней части первого этажа размещался парадный вход и могучий и безликий гардероб, в той же средней части второго этажа имелись кабинеты начальства НИИ и весь такой из себя «американский» вычислительный центр, где в те годы все пытались наладить какую-то «электронно-графическую станцию» на базе ЕС ЭВМ с планшетным графопостроителем неслабого (с виду - как бы не 2 x A0) формата. Как потом выяснилось, система никогда толком и не работала.
Боковые же секции первого и второго этажей были столь же унылы, как и всё прочее в здании НИИТМ. Кстати говоря, не успел я проработать в НИИТМ и год, как парадный вход закрыли, а гардероб убрали (по современным версиям, это сделали «демократы» в, конечно же, 1991 году!) - но я-то хорошо помню, как уже в январе 1987 года все мы пользовались гардеробом «Элиона», а потом шли в НИИ через надземный переход. Кстати, парадный вход располагался там, где сейчас наличествует вход в Зеленоградский Медицинский центр - там и козырек на здании сохранился, и даже убогая плитка внутри на полу.
С какой целью закрыли тот гардероб - не знаю, вплоть до моего ухода из конторы в 1997-м ничего путного (или вообще ничего?) на его месте не появилось, а сквозной проход по первому этажу был перекрыт. (Если кто что может подсказать - прошу.) Вообще же на моей памяти в здании непрерывно велось какое-то мелкое и вредное строительство: то вот первый этаж перестраивали незнамо зачем, то уменьшали лестничные площадки путем пристройки к капитальным стенам каких-то кабинетиков, то такие же «капитальные выгородки» устраивали внутри самих секций… Словом, нормальных, спокойных условий для работы на моей памяти толком никогда и не было.
Но если на первом и втором этажах в коридорах имелись нормальные железобетонные стены, шедшие параллельно боковым стенам здания (хотя и о таких стенах говорить не очень корректно - посмотрите на фото), то на этажах с третьего по шестой их не было и вовсе: каждая секция изначально представляла из себя просто прямоугольный «загон», впоследствии разгороженный перегородками высотой около 2 метров, образовавшими центральный коридор и перегородки же между отдельными лабораториями и КБ. Слышимость в пределах каждой секции была идеальная!
Стеклянно-металлическая конструкция производственных зданий (не только НИИТМ / «Зенит») в Зеленограде объяснялась с идеологической точки зрения тем, что якобы эти здания должны перенести ядерный взрыв (!!!): стекла, мол, выбьет ударной волной, а каркас останется цел (???). На практике же это приводило к тому, что с начала марта по начало сентября, то есть ровно полгода, жизнь в таковых зданиях была невозможна: при стеклах от пола до потолка и высоте потолков около 6 метров воздух внутри здания так прогревался, что хоть стой, хоть падай (второе - предпочтительнее). А отопление в те времена было строго включено как минимум до 25 апреля. И можно только вообразить, что же там творилось летом, скажем, 1972 года!
Вентиляция в НИИТМ присутствовала (вентиляционные короба общим сечением около 4 кв. м были пущены по тем же отсекам, где имелись пассажирские лифты и лестницы), но это присутствие было малоощутимым. К середине 80-х эти короба забились пылью намертво, что выяснилось летом 1987-го, когда от коробов начали тянуть вентиляционные короба же под потолками секций - толку от них, правда, было мало. Еще под потолком всю жизнь висели унылые советские вентиляторы (кто помнит - тот знает), но и они эффекта не производили. Тяжелым было пребывание на работе в летние месяцы.
Освещение обеспечивалось стандартными лампами дневного света под потолком. Было светло, но белый свет поначалу раздражал. Потом как-то привык.
Мне, как всякому молодому специалисту, полагалось рабочее место, включавшее в себя кульман, стол и стул. С кульманом несказанно повезло - местное малое начальство, сразу углядев во мне толкового как минимум чертежника, выделило мне новехонький кульман ГДРовского производства (а не какое-нибудь кривое говнище made in Казань), который я берег как зеницу ока и таскал за собой при перемещениях по зданию все 11 лет. Та же история и со стулом: на преддипломной практике я где-то утянул очень хороший стул из гнутой фанеры, также прослуживший мне прямо до 1997 года. Со столами не везло - впрочем, не только мне, но и почти никому: хороших столов (опять же ГДРовских) в ходу почти не было, кроме как у начальства да редких счастливчиков, так что все годы приходилось довольствоваться тем, что захватил.
Вечным вопросом для меня все годы пребывания в НИИТМ было: «откуда же берется такая грязь?» Ну ладно, все точили карандаши - но большая часть графита всё равно улетала в корзины, а пол мыли регулярно, раз в 2-3 дня. То ли грязь и пыль создавалась за счет всеобщего захламления полусломаной мебелью и всяческими бумажными документами былого, то ли возникала себе вполне алхимически… Мыши, кстати, водились в НИИТМ в совершенно неслабом количестве!
Впрочем, в каждом КБ имелись люди, сильно следившие за порядком на своем рабочем месте и всячески чистившие его. Нескромно похвастаюсь, что к таковым персонажам относился и я.
Говоря прямо, на заводе «Элион» было гораздо - да просто разительно! - чище и как-то современнее, что ли, в целом, нежели в НИИТМ, хотя и там вышеупомянутые перегородки вносили некий идеологический дисбаланс в окружающий индустриальный пейзаж.
Режим
Все прелести каждодневного корпения за кульманом в не самой чистой окружающей среде и в окружении не всегда адекватных коллег (о коих - ниже) усугублялись еще и тем, что НИИТМ, подобно прочим зеленоградским заводам и НИИ был секретным («закрытым») и, следовательно, режимным предприятием.
Об общезеленоградской секретности я уже высказывался в первой части данного мемуара, а теперь хочу сообщить читателям 80-х годов рождения, в чем выражался режим на предприятии в повседневной жизни.
Где-то я недавно прочитал, что все правила режима - существующие, кстати, и по сию пору - базируются на каких-то нормативных актах 1930-х годов. Не буду подтверждать или опровергать данную информацию, ибо подробностей не знаю. Скажу только, чего в рамках режима было нельзя.
Нельзя было проносить на территорию / выносить с территории НИИ электронную и фототехнику, инструменты и расходные материалы, грампластинки (почему бы?), магнитофонные ленты и кассеты (позже к этому добавились компьютерные дискеты и CD, хотя никаких CD-приводов в природе еще не существовало), а также велосипеды. Насчет книг и журналов точно не помню - их, кажется, тоже нельзя было проносить; только газеты. (Опять же - поправьте, если это утверждение неверно.) Кстати, и техническая, и художественная библиотеки в НИИТМ были более чем приличные.
Выносить из НИИТМ всякие материалы - нам, студентам, приходилось выносить оттуда дипломные чертежи и пояснительные записки - можно было только после наложения на них печатей Первого отдела. Впрочем, в 1986-м этот процесс проходил уже быстро, хотя старикашки из Первого отдела давали умных и чертежи внимательно рассматривали. Хотя что они в них понимали?
Режим работы был строгий: 8.15-17.30 с перерывом на обед (11.45-12.45), причем за пределами обеденного антракта на улицу выйти было невозможно - только по увольнительной записке с подписями начальника КБ (или лаборатории) и начальника отделения. Правда, большинство сотрудников НИИ имели в пропуске вкладыш «гибкого графика», дающего возможность приходить на работу в диапазоне 7.00-9.15 и уходить в диапазоне 16.15-19.30. Мне тоже такой выдали где-то через пару недель после выхода на работу. При этом распространенным наказанием для нерадивых сотрудников было лишение всего КБ или лаборатории гибкого графика на месяц или более - я сам однажды под такую коллективную раздачу попал. Время прихода / ухода записывалось в амбарную книгу, и под конец месяца каждый сотрудник должен был считать собственную недоработку или переработку. У меня вечно получалось «пере-», хотя в последние дни месяца я сваливал с работы именно в 16.15. На обед и с обеда звал весьма громкий и противный звонок; аналогичный сигнал давался также в 8.15 и 17.30 - длился этот звон как минимум до 1989-го, точнее не помню.
Поздней весной 1986-го начальство еще додумалось ввести пропуски из НИИ на завод и обратно - то есть даже и не пропуска, а такие бэджи (их выдавали две штуки на КБ), чтобы народ якобы туда-сюда без дела не шатался. Оно бы и не вредило, да мне как раз тогда дали перепроектировать подъемник перегрузчика технологических кассет, исходный образец коего помещался на заводской территории, при этом бэджик мне не выдавали. Ну что, записали меня миллион раз как «нарушителя трудовой дисциплины», а потом разборки устроить пытались…
На время ухода в отпуск пропуска сдавались - а ну как ты его потеряешь, и по нему супостат в НИИ проберется…
И, хотя эта тема к режиму никак не относится, упомяну и о денежном содержании: мне, как молодому специалисту и инженеру без категории полагался оклад 130 руб. чистыми. Регулярно же на руки же выходило 130 - 15.60 (подоходный налог 12%) - 7.80 (налог на бездетность 6%, не помню когда уж его отменили) = 106 руб. 60 коп. Правда, еще полагалась квартальная премия в размере 40% оклада, то есть 156 руб., но на следующий месяц после получения оной премии оклад понятным образом уменьшался на подоходный и бездетный с этой премии. Нам всем, правда, буквально через месяц сделали оклад 145 руб., произведя в инженеры III категории.
Когда началась Перестройка и у людей появилась возможность зарабатывать на стороне без унизительного получения «справки на совместительство» (а ее получить было ой как не просто!) - вот тогда и начался массовый исход из родных НИИ мало-мальски думающих или рукастых людей. Кстати, им в ту пору уже особо и не препятствовали: взамен предложить нечего было, а начальство от начальников отделения и выше интересовал исключительно вопрос распила бюджетов под наукообразными прикрытиями. За дело-то никто особо из них не болел, что бы там сейчас не говорили. Так что вовсе не мифические демократы виноваты в массовом исходе «мозгов» с «наукоемких» предприятий - он начался еще в 1988-м.
Крах отечественных наукоемких производств и был прежде всего обусловлен тем, что молодежи и просто людям с мозгами и руками очень не хотелось работать в таких унылых конторах, откуда ни в заграницу съездить (правда, ну какая могла быть заграница в те времена! - так, для красного словца ввернул), ни за сигаретами в ларёк выйти, да еще за такие интересные зарплаты (говоря прямо, нормальному специалисту и не-начальнику подняться выше 180 руб. было нереально, не то что рабочим на заводе - там и оклад 260 руб. за оклад не считался), и почти безо всяких карьерных перспектив. Собственно, когда я вышел на работу в 1986-м, на подавляющем большинстве начальствующих должностей - от начальника КБ / лаборатории и выше - сидели персонажи, назначенные на таковые должности еще в 1962-м. Карьерное продвижение практически шло только в слое толщиной от начальников отделений до аппарата родного министерства (МЭП).
Самое время сказать, что же мне больше всего не нравилось в такой вот работе и, соответственно, власти, так работу организовавшей: с первого же курса института у меня было четкое понимание, что после окончания института пойду я на работу в НИИ - и всё. Именно из этого же НИИ меня или проводят на пенсию «когда мне стукнет 60» (2023 год), или вообще вынесут ногами вперед. «There’s no future for you.» Тем более, что я со своим абсолютно незнатным происхождением вряд ли смог достичь уровня даже начальника КБ - до зам. начальника, да, дослужился бы.
Но мне скажут - «у тебя же умная голова, ты ж с самого начала считался сильным конструктором?» О головах поговорим чуть ниже… Совсем чуть-чуть…
Люди
Когда говорят об успехах (ну-ну), как бы сопутствовавших отечественным «наукоемким производствам», в 60-е и 70-е и их конечном крахе, то отчего-то (чтобы никого не оскорбить, что ли?) за рамки обсуждений вечно выносится вопрос качества кадров, обеспечивавших на серединном и низовом уровне функционирования этих самых «наукоемких производств». Подчеркиваю - речь идет в основном именно о средне-низовом уровне, об исполнителях. А то любят у нас рассуждать о том, что «Королёв был гений» (и то, в общем-то, не факт, если почитать историю отечественной космонавтики) - а вот исполнители-то?
Ну вот и в истории Зеленограда места низовым кадрам, сотрудникам НИИ и лабораторий как-то до сих пор не находится. Не хочу возводить напраслину, но на примере НИИТМ и «Элиона» мне все же кажется, что на заводе в низовом уровне уровень понимания своей деятельности был повыше, чем в НИИ.
Открою вам великий по нынешним некритическим временам секрет: уровень низовых конструкторских кадров был просто удручающим, ежели не сказать хуже. Подозреваю, что и в «теоретических» подразделениях - то есть лабораториях - дело обстояло не лучше, но я всё же в КБ работал, и потому видел «конструкторов» с очень, очень близкого расстояния…
Я заподозрил, что уровень сотрудников не так уж и хорош, когда после первого же выполнения практического задания, пошедшего «в железо» (то был поворотный сферический узел крепления спектрального датчика) на благо родного КБ осенью 1984-го руководство того же КБ-812 стало меня всячески обхаживать - «ты только потом не уходи в другое КБ, ладно?». Намучившиеся с кадрами известного уровня малые начальники боролись за каждую мало-мальски умную голову. Более того - еще до написания диплома я был представлен иным «светлым головам» 8-го отделения, а именно Владимиру Долгополову (он в НИИТМ и сейчас работает), Николаю Зарянкину, Виктору Коппу и Константину Щепочкину - он был специалистом по системам управления, а теперь заведует процессом выпечки на родном хлебзаводе №28. Говорю безо всяких шуток и пафоса - я до сих пор горд, что мне довелось в жизни поработать с профессионалами такого уровня. Ну а «светлые головы» из того же КБ-812 мне уже были знакомы: хочу вспомнить добрым словом Владимира Умникова (сейчас вроде бы большой купец по части мануфактуры в Москве - я его последний раз на концерте Jethro Tull в 2003 году случайно встретил, да как-то контактами не обменялись) и Алексея Грачева (он, кажется, все так в Химках и живет), а также покойного ныне дедушку Трушина (имя-отчество забыл!). Тогда же меня представили и совершенно выдающемуся технологу Юрию Петровичу Степанову - вообще человеку интересному и неординарному. В КБ имелись еще несколько аксакалов (так я называл людей, работавших в НИИТМ чуть ли не с 1962-го), имен-фамилий которых даже и не упомню, демонстрировавших очень толковый конструкторский уровень, но очень малоприятных в личном общении, да еще и относившихся ко мне отчего-то достаточно враждебно. Ну как «отчего?» - весь такой в вельвете и джинсе и в ботинках на скошенном каблуке по НИИ дефилировал.
Оные злобные аксакалы в общении со мной постоянно поминали добрым словом первого директора НИИТМ по фамилии Иванов (см. сюда), при котором (стало быть в 1962-1965 гг.) «был порядок»: тов. Иванов, дискать, лично шнырял по НИИ и следил, «чтобы все были в белых халатах» и «никто не курил» (где? в сортирах все курили), а всех волосатых (какие такие волосатые в 1965-м?) и бородатых лично (!!!) отправлял в парикмахерскую. Правда, злобные аксакалы всегда прибавляли, что «в технике Иванов понимал мало». (Видимо, настолько мало, что даже с ролью «красного директора» не мог справиться - или, наоборот, на повышение пошел? Пытался я в те годы об этом узнать, да без толку.) Ну да, знаем мы такой порядок…
Остальные же… Увы, не надо о грустном. О конкретных «технических решениях», кои выдавали на-гора эти исполнители - да и иные руководители-теоретики, чего греха таить - я пока здесь распространяться не буду, поскольку отдельные наиболее вопиющие случаи будут описаны в следующих главах мемуара. Львиную долю конструкторов-разработчиков, не говоря уж об исполнителях, составляли товарищи со средним образованием, кое-как (вечерне или заочно) получившие потом высшее, и просто разевавшие рот, когда я обсчитывал какой-нибудь элемент конструкции согласно правил сопромата и / или в соответствии с курсом «Детали машин». Страшно мешало моему общению с коллегами и наличие у меня врожденного пространственного мышления - извините, но я до сих пор не очень-то понимаю, как его можно не иметь. От меня вечно требовали, чтобы я делал прорисовки узлов и деталей, а мне они были не нужны - ручкой повозюкал по бумаге, набросок нарисовал, размерные цепи для узлов просчитал (тоже редкость!) - а потом прям чертежи и рисую. Собственно, львиная доля работы в КБ сводилась к тому, что народ перерисовывал старые узлы и детали и присобачивал их к новым агрегатам, благо бумажный архив НИИТМ это позволял. Рисовали в основном как курица лапой - какие там толстые и тонкие линии и карандаши разной твердости для них! - а вместо чертежного шрифта по ГОСТу выводили буквы, какие кто был горазд.
Ну и, прибавлю уж, среди рядовых конструкторов женщин было чуть не больше половины. Ну вот таких женщин, для которых детали делятся на «штучки» (мелкие) и «железки» (крупные). Умученные советским бытом и повседневной жизнью, они, бедные, никакие работы толком выполнять не могли - и начальство относилось к этому в высшей степени снисходительно, в результате же страдало дело. К тому же женское население вносило в атмосферу КБ и НИИ в целом замечательный коммунальный нерв: так, в каждом подразделении имелась Первая Красавица, а также Бой-Баба. Имелись они и в КБ-812. Последствия легко представимы…
Когда сотрудница в КБ вообще ни на что не годилась, ее «сажали на приказы». Что это такое? Вот надо почему-либо внести изменения в чертеж: они оформлялись тушью на кальке на специальных листах A4 (горизонтальных) - это и были «приказы», а потом на этих листах надо было собрать миллион подписей: от технологов НИИ, от технологов завода… дальше не помню. Правда, многие, и «севши на приказы», даже этой работы выполнять не могли.
В общем, посмотрел-посмотрел я на весь этот кадровый состав и его дрязги на преддипломной практике, и решил: а уйму-ка я свой длинный язык, бывший для меня и в школе, и в институте источником немалых неприятностей. Общался в результате я в пределах КБ только с вышеупомянутыми товарищами, а также тремя сверстниками - замечательными барышнями Ленкой Колсановой (она все ж постарше меня) и Олей Моховой, да с Вовкой Волынкиным, каковой попал в НИИТМ по распределению после МВТУ. С остальными же сотрудниками я общался только и строго по делу, и ровно за два года работы в КБ-812 я не обменялся с ними, наверное, и 500 фразами. За пределами КБ тоже не много с кем можно было общаться…
В НИИТМ были и свои большие оригиналы, сгруппированные отчего-то в 1-м отделении (сборочное оборудование и робототехника). Там имелись: один фанат закаливания и здорового образа жизни, в любой мороз ходивший на работу без куртки и пиджака и уверявший, что он может любую болезнь лечить руками (?); один ветеран подавления революции-1956 в Венгрии, при каждом удобном случае громогласно объяснявший, какой он в душе коммунист и патриот (вышеупомянутый Ю.П. Степанов его терпеть не мог и, судя по каким-то тихим разговорам, как-то съездил ему по сусалам) и, наконец, какой-то унылый деятель, по письму-доносу которого в 1976-м закрутилось то унылое дело о побитии одних школьниц другими в школе №609, вылившееся в конце концов в очерк-донос Евгения Богата «Урок» в «Литературной газете» и посадку девок в тюрьму на 3 года. Еще в НИИТМ имелся мужик, о котором говорили, что он уморил свою жену голодом, чтобы скопить денег и приобрести «Жигули» - заодно он и себя чуть не уморил. Я с ним даже по делу общался, но ничего особенного в нем не замечал.
Напоследок - юмористический сюжет: понятно, что в НИИТМ процветали «рабочие династии», в том числе у многих сотрудников там работали и дочери возраста «барышня на выданье». Так вот, когда в 1986-м я, Витёк Акилов и Серега Бабаев, все такие из себя условно видные (по тем временам видным всё же было быть трудновато) пришли работать на пятый этаж НИИТМ (Витёк и Серега работали во 2-м отделении, и тоже в КБ), то мамашки некоторых барышень очень забеспокоились и засуетились. Меня, помню, обхаживала маман некоей такой Ленки (фамилию, вестимо, забыл), евреистой красавицы из 5-го микрорайона - собственно, я к этой Ленке и сам подкатывался, но как обычно, недостаток экстерьера, книги, рок-н-ролл и общий избыток ума не позволили развиться этой матримональной истории ни во что.
И всё остальное
Стоит, наверное, упомянуть и о структуре НИИТМ. Правда, помню я ее сильно не всю.
1 отделение - Сборочное оборудование (в смысле, для микросхем) и робототехника;
2 отделение - Термическое оборудование (установки ращения кристаллов, термоосаждения и всяческие системы обжига);
3 отделение - Системы управления (правда, свои «управленцы» имелись и во всех других отделениях);
4 отделение - Технологическая служба;
8 отделение - Электронно-ионное, электроннолучевое и плазмохимическое оборудование;
16 отделение - Плазмохимическое оборудование (по-моему, таковой номер оно поучило после реорганизации НИИТМ в 1988 году).
Общая часть закончена - и завтра мы переходим к конкретным занимательным историям в стенах НИИТМ, свидетелем и соучастником коих мне пришлось быть. Начнем с самой удивительной и вызывающей…
Окончание (временное) - Байки из НИИТМ (3): Квадратные лучи Гришки Сбежнева.