Великие богословы. Григорий Назианзин, неудавшийся патриарх
Григорий Назианзин, больше известный как Григорий Богослов, был сыном каппадокийского епископа, человека достаточно состоятельного, чтобы иметь собственное поместье. Как и Василий Великий, Григорий долгое время учился дома, потом продолжил образование в Кесарии Палестинской, Александрии, Афинах и Антиохии - крупнейших культурных центрах, где его учителями были лучшие риторы, такие как Ливаний, Имерий и Феспесийя.
Будучи человеком ораторского склада, он какое-то время сам преподавал риторику, но потом крестился у своего отца и затворился в монастыре вместе с Василием, чтобы предаться аскетической жизни и изучению трудов Оригена. Там бы он, скорей всего, и остался, если бы долг перед семьей, дружеские увещевания и церковные неурядицы не заставили его выйти в «мир».
Григорий был невзрачен на вид - маленького роста, почти лысый, с нездоровым цветом лица. С детства склонный к мистицизму, он имел видения, в которых ему являлись божественный свет, «сияние престола» и прекрасные девы, воплощавшие целомудрие и чистоту. Все это склоняло его к тихой и уединенной жизни, посвященной богопознанию и молитве.
Если Василий Великий при всем его аристократизме был образцом энергичного и деятельного пастыря, то Григорий воплощал в себе чисто созерцательный характер. «Для меня самое важное дело - бездействие, - замечал он в письме Василию. - Если бы все подражали мне, то не было бы беспокойств церквам, не терпела бы поруганий вера, которую теперь всякий обращает в оружие своей любви к спорам».
К церковным интригам он питал отвращение, даже если они велись его друзьями и во благо Церкви. «Не увлекся епископским духом, - раздраженно писал он своему другу, - не вооружаюсь вместе с вами, чтоб драться, как дерутся между собой псы за брошенный им кусок».
Пассивная натура Григория стала причиной его конфликта с Василием Великим. В 371 г. Василий поссорился с соседним епископом Анфимом, который решил стать митрополитом и для этого попытался отнять у Василия часть территории, относившейся к его кесарийской митрополии. Чтобы отстоять свои права, Василий поставил епископа в пограничный город Сасимы и избрал для этой цели своего друга Григория.
Сасимы были мелким и убогим городишкой, перевалочным пунктом, через который проходили торговые и административные пути. Его население составляли в основном извозчики и трактирная прислуга. «Там всегда пыль, стук от повозок, слезы, рыдания, собиратели налогов, орудия, пытки, цепи, а жители - чужеземцы и бродяги, - писал Григорий, - Я брошен здесь, как грязный и негодный горшок».
Для любившего созерцательное уединение монаха все это казалось пыткой. Спор о границах он считал неважным (и оказался прав, поскольку вскоре Анфим и Василий помирились), поэтому очень быстро сбежал из Сасим домой и продолжал заниматься управлением назианской епископии вместе со своим отцом, а после его смерти перебрался в Селевкию.
Григорий в Константинополе
Рассорившийся с Василием незадолго до его смерти и сам тяжело больной, Григорий находился в Селевкии, когда группа православных епископов призвала его в Константинополь - на борьбу с еретиками-арианами. Несмотря на свою созерцательность, Григорий не мог не ответить на такой призыв: он приехал в столицу и начал проповедовать в доме у своих друзей. Его блистательные выступления быстро снискали успех и стали собирать множество людей. Это вызвало недовольство ариан, которые не раз пытались сорвать его проповеди и даже подсылали к нему наемных убийц.
К счастью для православных, власть в это время захватил император Феодосий, который полностью встал на строну назианского епископа. Во главе военного отряда он ввел Григория Богослова в храм св. Анастасия и тем самым сделал его константинопольским патриархом. Вот как описал это событие сам Григорий:
«Храм окружен был воинами, которые в вооружении и в большом числе стояли рядами. Туда же, как морской песок и туча, стремился, непрестанно увеличиваясь, весь народ с гневом и стоном на меня, с мольбами обращаясь к императору. Улицы, ристалища, площади, даже дома с двумя и тремя этажами наполнены были снизу доверху зрителями - мужчинами, детьми и старцами. Везде суета, рыдания, слезы, вопли - точное подобие города, взятого приступом... A я - доблестный воитель и воевода, едва переводя дыхание, шел среди войск».
Стояла осень, погода была пасмурная, но когда Григорий вошел в церковь, в облаках ярко вспыхнуло солнце. Смущенный Григорий от волнения потерял голос и едва смог провести службу.
Таким образом власть перешла на сторону православных, но положение Григория оставалось двусмысленным. Сам он совсем не держался за патриаршество, и когда на Втором вселенском соборе подняли вопрос о его назначении, с радостью отказался от сана, попрощался с паствой и удалился в родной Назианз, чтобы предаться созерцанию и написанию своих трудов. «Я не радовался, когда восходил на престол, и теперь схожу с него добровольно», - заявил он в прощальной речи.
После собора Феодосий издал декрет, в которых объявил настоящими христианами только православных. Все остальные считались еретиками и изгонялись из своих церквей. Начались гонения: еретиков лишали сана, ссылали, отнимали у них право наследовать и завещать имущество; здания, где собирались еретические общины, конфисковали в пользу государства. Православные одобряли и поощряли эти преследования. Григорий Богослов был даже недоволен недостаточной жесткостью правительства и жаловался префекту Каппадокии, что разжалованные епископы смеют рукополагать других: это надо пресечь. Новому патриарху Нектарию он писал, что еретиков- аполлинаристов следует лишить права собраний: «Дать им право иметь собрания значит не что иное, как признать, что их учение истиннее нашего».
В последние годы Григорий почти ослеп, окончательно отказался от епископства и проводил время, странствуя по монашеским обителям и лечась на водах. В предсмертном завещании он оставил свое родовое имение бедным и распорядился освободить всех своих рабов.