Крис ЦВИИЧ (Лондон) ПОХИЩЕНИЕ ЦЕНТРАЛЬНОЙ ЕВРОПЫ (глазами очевидцев и пострадавших). 3.
1.
2.
Перевод Юрия Колкера
Знаменитая мелодия "Мрачное воскресенье" - венгерская песня конца 30-х годов - осталась в памяти поколений как гимн самоубийц. Венгры никому не уступают печального первенства по числу налагающих на себя руки - в пересчете на душу населения, конечно. Не многим лучше обстоят дела и у соседних народов. Вот эту-то вошедшую в пословицу особенность Центральной Европы и прославляет "Мрачное воскресенье". Полагают, что песня еще более увеличила статистику самоубийств - как если бы в те ужасные времена не хватало других обстоятельств, подталкивавших людей отчаявшихся.
К марту 1939 года Центральная Европа оказалась под пятой Гитлера. Австрия и Чехословакия вовсе исчезли с карты. Венгрия утратила самостоятельность: стала послушным сателлитом "третьего рейха". На очереди был захват Польши. За ним, как известно, последовала самая страшная война в истории человечества. В ходе этой войны Центральная Европа, некогда - перекресток культур Востока и Запада, превратилась в сплошное поле битвы, в арену столкновения чудовищных военных машин: нацистской и советской. Самая уязвимая человеческая среда, интеллигенция, стала первой жертвой этой катастрофы. Но солью интеллигенции в этом котле народов были в ту пору евреи - на них-то и пришелся главный удар. Композитора, написавшего апокалипсическое "Мрачное воскресенье", звали Режа Сёреш. Он был венгерским евреем - и не только в творчестве, но и в самой своей судьбе воплотил трагическую судьбу центральноевропейской интеллигенции. Вот что рассказал мне современный венгерский драматург, Петер Мюллер, написавший и поставивший мюзикл о жизни Сёреша:
- Режа Сёрешу удалось уловить нечто важное, глубинное и сущностное, скрытое в слиянии культур Центральной Европы. Он родился в беднейшей еврейской семье, но его музыкальная одаренность вывела его в люди, он прославился на весь мир и разбогател. После концерта в Нью-Йорке, в знаменитом Карнеги-холле, его состояние перевалило за два миллиона долларов, что по тем временам было невероятно много. Казалось, весь мир поет его песни. И вот, вместо того, чтобы жить припеваючи на Западе, в том же Нью-Йорке, Сёреш угодил в концентрационный лагерь - и чудом уцелел. Его жизнь спас один из нацистских офицеров. Указав лагерному начальству на Сёреша, он заявил, что лично знает этого мерзавца и хочет убить его своими руками. За пределами лагеря нацист признался Сёрешу, что "Мрачное воскресенье" - его любимая песня, и отпустил композитора на волю.
Сёрешу повезло, его выручил талант, - но другим повезло меньше. 600 тысяч венгерских евреев погибли от рук нацистов - и это притом, что Венгрия была оккупирована только в последний год войны, а до этого - по сравнению с соседними странами - оставалась чуть ли не оазисом. Около 60% богатейших семей Венгрии были в ту пору еврейскими - и правитель страны, адмирал Миклош Хорти, нуждался в них как в оплоте национальной промышленности. Даже после того, как в 1944 году немцы свергли Хорти и оккупировали Будапешт, еврейские промышленники - такие, как Манфред Вайс и его семья - откупались от нацистов. Петер Цвак происходит из семьи еврейских предпринимателей, владевших крупнейшим винокуренным предприятием Венгрии той поры:
- Увы, как всегда в подобных случаях, богатые получают преимущество над бедными, люди со связями - над теми, у кого связей нет. Мои родичи, так же точно, как и семья Вайс, выехали вполне легально - мало того, на специальном поезде, поданном с согласия Геринга. Разумеется, они за это заплатили колоссальные деньги. А до этого нацисты считали, что им выгоднее иметь ведущих еврейских предпринимателей Венгрии живыми, а не мертвыми. В течение почти всей войны моя семья работала в Венгрии, практически не чувствуя притеснений, с той оговоркой, что владельцем завода числилась нееврейка, жена моего дяди. Конечно, этим моя родня помогала нацистам в Венгрии и в Германии, а те тем временем уничтожали других евреев. Что до режима Хорти, то он, разумеется, был антисемитским, ибо поддерживался немецкими нацистами, - но сам Хорти (как и Франко в Испании) антисемитом не был и старался спасти как можно больше евреев. Любопытно, что когда после войны Хорти поселился в Португалии и бедствовал, семьи крупных еврейских предпринимателей Венгрии, такие, как семья Манфреда Вайса и моя, поддерживали его материально до самой смерти. Это была благодарность за то, что в то ужасное время Хорти вел себя по-человечески - насколько это было мыслимо...
В октябре 1944 года, понимая, что дело клонится к победе союзников, Хорти попытался вывести из войны воевавшую на стороне нацистов Венгрию. В ответ нацисты установили в Венгрии открытую фашистскую диктатуру, и "окончательное решение еврейского вопроса" приняло там те же формы, что и в других оккупированных странах. Несколько сот тысяч евреев оказались в концлагерях. Других расстреливали прямо в Будапеште, на берегу Дуная. Батальоны смерти, проводившие расстрелы, были сформированы из венгров, представителей движения "Скрещенные стрелы". Можно с уверенностью сказать, что большинство венгров было против оккупантов и не одобряло расправ над евреями, - но гораздо больше, чем немцев, венгры боялись надвигавшейся с востока Красной Армии, то есть сталинизма. Венгрия традиционно симпатизировала Германии - и в 30-е годы уповала на ее защиту от угрозы так называемого славянского коммунизма. Многие в Будапеште чувствовали нечто вроде европейской солидарности с немецкими войсками: даже нацисты, при всех их жестокостях, казались лучше и ближе, чем наступающая Азия. Госпожа Ержебет Сени, в наши дни выдающийся музыковед, была ребенком в ту пору, когда советские войска брали Будапешт. В пригороде столицы, где она тогда жила, бой шел за каждый дом, за каждую улицу. Вот что ей запомнилось:
- Русские наступали, затем немцы выбивали их вон, потом русские опять наступали, - так что мы жили буквально на линии фронта. Несколько бомб угодили прямо в наш дом. Но бывали и передышки. Помню, молодой немец, высокий блондин, увидев у нас в квартире пианино, сказал мне, что он - виолончелист. И вот мы попросили на время виолончель у нашего соседа - и в такое-то страшное время, в ноябре 1944 года, в перерывах между стрельбой, играли на пару с этим немцем камерную музыку у нас дома... Я была невероятно счастлива. Вообще, у нас не было никаких проблем с немцами... Однако в целом, накануне краха, немцы повели себя не лучшим образом по отношению к своим венгерским союзникам. Один из красивейших городов Европы, Будапешт, выдержал жесточайшую осаду и подвергся ужасным разрушениям только потому, что Гитлер хотел во что бы то ни стало задержать советское наступление именно здесь. Венгерские войска, воевавшие на Дону, тоже натерпелись от немцев, не щадивших их крови. Генерал королевской венгерской армии Бела Кирай был настолько потрясен поведением нацистов, что хотел даже перейти на сторону противника с остатками своей бригады. Наше положение, без преувеличения, было трагическим. Худшее время пришло с наступлением русской зимы. Наша артиллерия была на лошадиной тяге, и лошади начали дохнуть от холода и голода. Мы оказались полностью беззащитны. Что мы могли противопоставить русским танкам? Когда русские подошли вплотную, немцы повели себя, как последние сволочи. Отступая, они отбирали у нас наши полуживые автомобили, а нас оставляли на произвол судьбы. В сущности, они вели себя не лучше советских...
Венгры - самый невеселый народ на свете. Их история, уверяют они, - сплошная череда кровавых поражений и долгих периодов иноземного владычества. Сперва турки, потом австрийцы, потом нацисты, наконец, с 1945 года, - вассальная зависимость от Москвы. Будапешт дорого заплатил за навязанное нацистами союзничество во Второй мировой войне. Исторические замки и дворцы столицы по сей день хранят на себе шрамы отгремевших сражений. Самые замечательные из этих зданий претерпели ужасные разрушения. В левобережной части города, Пеште, было разрушено до 85% процентов всех домов и предприятий. Госпожа Элла Берец - одна из немногих уцелевших представителей будапештской аристократии. Дни осады Будапешта запомнились ей на всю жизнь.
- Я в ту пору была школьницей, училась в одной из закрытых школ в Пеште на берегу Дуная. Эту часть города русские захватили на девять недель раньше, чем правобережье, а там, в Буде, жили мой отец и брат. Все это время мы были порознь и ничего не знали друг о друге. Все вокруг горело и взрывалось... Прихода русских боялись решительно все. Мы, конечно, сидели в подвале. Никаких занятий в школе давно уже не было. Свечей не хватало, мы часто оставались в темноте. За день до прихода русских к нам заглянул молоденький венгерский солдат и сказал, что особенно бояться нечего, русские, мол, застрелят для начала нескольких учеников и учителей и на этом успокоятся. По счастью, и этого не случилось. Разумеется, когда русские пришли, нам сразу бросилось в глаза, насколько они примитивны и бескультурны. Лица и повадки преобладали азиатские. И мы знали, что когда они требовали женщин для работы на кухне, то дело шло не о том, чтобы варить русским кашу и печь картошку: женщин насиловали. Я сама знаю очень и очень многих, подвергшихся этому худшему из истязаний...
Для жителей Центральной Европы, вовлеченных в войну на стороне нацистов, приход Красной Армии был приходом Чингисхана - тем более, что большинство советских новобранцев было как раз из Средней Азии и Сибири. Цивилизации наступал конец, и все сознавали это. Такие города, как Будапешт и Вена, были для победителей не вековыми цитаделями культуры, а ненавистными гнездами нацизма, и разрушать их - значило мстить за опустошение родной земли. Вену немцы оставили в апреле 1945 года. Этому городу посчастливилось избежать осады, которой подвергся Будапешт, но поведение красноармейцев было там еще более свирепым. В Австрии существовало сильное движение сопротивления нацизму. Оно направило к русским оккупационным властям депутацию с просьбой приостановить насилия над жителями и разграбление культурных сокровищниц Вены. Во главе этой делегации стоял князь Вилли фон Турн-и-Таксис.
- В помещении ужасно воняло, потому что повсюду было наблевано. Солдаты спали на полу, среди бутылок и прямо в блевотине. Нас провели через комнату, в которой пятеро русских офицеров играли в карты. Поодаль семь или восемь русских по очереди насиловали австрийскую женщину, причем те, чья очередь еще не подошла, уже стояли со спущенными штанами. Несчастная надрывалась от крика, но никого это не трогало. В соседней комнате нас встретил русский офицер, одетый с иголочки и даже с каким-то немыслимым щегольством: казалось, что его форма сшита по специальному заказу на лондонской Бонд-стрит. При нем тоже была полураздетая женщина в кровати, но - русская, из военнослужащих. Дружелюбие этого офицера соответствовало его одежде. Он просто рассыпался в любезностях. Он сказал: "Да, поведение моих солдат оставляет желать лучшего, но вы должны понять их, ведь они потеряли на родине буквально все: и дома, и семьи, и нам просто немыслимо пытаться удержать их от мести..." Что мы могли ему возразить? А между тем русские не щадили ничего и никого вокруг. Они кромсали ножами бесценные картины средневековых мастеров, разрезали гобелены для занавешивания окон в машинах (разумеется, краденых). Драгоценный паркет шел на дрова. А насилие стояло такое, что от него Вена не могла опомниться несколько десятилетий. Без преувеличения: большинство женщин Вены было изнасиловано - и еще повезло тем, кто по одному разу. У меня сохранились данные министерства здравоохранения того времени. С 14 апреля до конца мая 1945 года 80 тысяч женщин заявили своим практикующим врачам, что подверглись насилию. Некоторые были изнасилованы более ста раз! Но, разумеется, далеко не все пошли с таким признанием к своему врачу. Да и не все выжили после этой пытки...
Всё несчастье венцев было в том, что Красная Армия опередила западных союзников и вошла в город раньше. Так же точно не посчастливилось Праге месяц спустя. Правда, здесь красноармейцы вели себя лучше: ведь это была столица страны, оккупированной нацистами, да еще столица дружественного славянского народа. Здесь жестокость победителей нашла себе другой выход. Все, кого хотя бы отдаленно подозревали в сотрудничестве с немцами, подвергались жесточайшим репрессиям. Любопытно, что тон в этом задавали даже не новые оккупанты, а чешские партизаны. В городе с незапамятных времен существовала большая немецкая община - на нее и обрушился первый удар неистовствовавшей черни. Правых и виноватых не разбирали; любой немец был враг. Представительница древнего рода богемских аристократов Иоганна фон Герцогенберг была в числе тех, кто не чувствовал ни малейшей симпатии к нацистам.
- В нашем доме жили и немцы, и чехи - и все мы в одинаковой степени радовались освобождению. Помню, как в день прихода русских мы поздравляли друг друга в подвале нашего дома. Чего мы не подозревали, так это того, что всех немцев немедленно отправят в лагеря. Лагерь, в котором оказалась я, был устроен в бывшем кинотеатре. В небольшое помещение было заперто около 700 человек - а зал был рассчитан на 200 мест. Это был трудовой лагерь. Каждое утро нас выводили на работу: чистить улицы. Инвентаря никакого нам не полагалось, мы скребли мостовые прямо руками. Затем нас выгоняли приветствовать вступающую в город Красную Армию. Обращались с нами ужасно. Нас били, рвали нам волосы. Чернь свирепствовала - и я каждый день ждала гибели. Среди нас был почти в полном составе Пражский филармонический оркестр. Один раз первая скрипка оркестра, немолодой джентльмен, был принесен с работы весь в крови. Из его груди торчала рукоятка ножа... Такие вещи случались чуть ли не каждый день. Неудивительно, что в ту пору было много самоубийств...
Вернувшись из своего лондонского изгнания, президент Чехословакии Эдуард Бенеш издал декрет, согласно которому немцы поголовно выселялись из страны. По наущению Сталина Бенеш отступился от своего прежнего обещания оставить на родине тех, кто был в рядах социал-демократов и кто открыто отказывался сотрудничать с нацистами в годы оккупации. Последовавшая за декретом этническая чистка трагическим образом напоминала то, что незадолго до того творили нацисты. Три миллиона судетских немцев, веками жившие на этих землях Богемии, были буквально выброшены за пределы страны. Разрешалось вывезти с собой лишь 30 кг багажа на семью. Никакой компенсации за оставленные дома, земли и предприятия не полагалось. За бессмысленную жестокость этой депортации президент Вацлав Гавел принес немцам извинения от имени свободной Чехии чуть ли не полвека спустя... Среди депортированных был и Иоганесс Гампель:
- Это была настоящая этническая чистка. Все немцы Чехословакии должны были выехать, включая и тех, кто боролся с нацизмом. Моей семье пришлось оставить нашу прекрасную ферму, где каждый клочок земли был любовно возделан нами и нашими предками - а они здесь жили не одно столетие. Однако мы чувствовали: лучше быть жертвой несправедливости, чем самим творить несправедливость...
Семье Гампель посчастливилось уцелеть. В сельской местности прокоммунистически настроенные чешские партизаны учиняли настоящую резню. Вырезали не только немцев, но и вообще тех, кто побогаче, - а это обыкновенно и были трудолюбивые немцы... Тем временем в Праге шли торжества по случаю освобождения. Вновь, после шестилетнего перерыва, звучал национальный гимн республики. Однако чуть ли не с первых дней чехи увидели, что Москва через местную компартию все более и более прибирает к рукам власть в стране. Объятия славянского Большого Брата смыкались все теснее. Освободители на глазах превращались в новых оккупантов. Пражанка Дагмара Брюсова, чей брат сражался против нацистов в годы немецкой оккупации, была на улицах Праги в мае 1945 года - и от всего сердца приветствовала вступавших освободителей. Вот ее рассказ:
- Ликование было полное и всеобщее. Красноармейцев забрасывали цветами, совали им хлеб, норовили обнять... Моя мать смеялась и радовалась вместе со всеми. Но внезапно она посерьёзнела и сказала: "Посмотри, это - совсем другой, чуждый нам мир..." И, конечно, она была права. Она предчувствовала наступление чего-то враждебного всему укладу нашей жизни, нашим обычаям и культуре. Уже лица были другие и - странные, чувствовалось дыхание другого континента, другого строя мыслей... Тут я и перестала слишком уж радоваться освобождению. Затем предчувствия начали оправдываться. Мы не могли сочувствовать расправе над теми немцами, которые были нашими соседями и согражданами. И ведь никто даже не спрашивал, хороший это немец или плохой... А про некоторых - так мы и не знали, что они немцы. Я бы еще поняла выселение тех, кто сотрудничал с оккупантами и перестал чувствовать себя гражданином Чехословакии, но и то - постепенное выселение, на основании постановлений суда. А так - мы были просто потрясены... Когда теперь наш президент извиняется за эту бессовестную депортацию, он просто выражает наши настроения той поры... Другое дело, что сейчас невозможно представить себе, как справедливость может быть восстановлена. А в ту пору едва мы успели опомниться, как приключилась другая трагедия: коммунизм. Между концом войны и новой эпохой иностранного господства едва успело пройти два с половиной года. Наконец, нельзя ведь забывать еще об одном. В довоенной Праге жило 45 тысяч евреев. Как и немцы, это все были обеспеченные и образованные люди, они составляли нашу элиту. Благосостояние города во многом определялось их деятельностью, - и вот нацисты расправились с евреями, а затем коммунисты - с немцами. Потеря евреев была для нас особенно чувствительной. Но самое поразительное то, что коммунисты принесли с собой новую волну антисемитизма. В самом деле, когда немногие уцелевшие в нацистских лагерях евреи вернулись в Прагу, родина встретила их более чем прохладно. Они обнаружили, что их дома и иная собственность присвоены соседями, и никто не торопится возвращать присвоенное. Одним из доводов было то, что вернувшиеся евреи - на самом деле те же немцы. Чехи издавна считали их больше немцами, чем самих немцев, - ведь пражские евреи тоже говорили в основном по-немецки.
Тем не менее большинство центральноевропейских евреев приветствовало новый порядок вещей, приняло коммунистические режимы, установившиеся в Центральной Европе с 1948 года. Что ни говори, а на знамени победителей было начертано слово "справедливость". Сталинский антисемитизм свалился евреям, как снег на голову. Деятельная мысль и предприимчивость евреев, некогда сообщавшая такое оживление Центральной Европе, встретили непреодолимую преграду в лице сталинской цензуры и других ограничительных мер. В Венгрии было не лучше, чем в Чехословакии. Сочинитель "Мрачного воскресенья Режа Сёреш уцелел в годы войны и вернулся в Будапешт, но жизнь за железным занавесом была такова, что этот певец самоубийства не выдержал - и сам наложил на себя руки. Вот свидетельство венгерского драматурга Петера Мюллера:
- Вернувшись, Сёреш нашел руины на месте своего дома и обнаружил, что все его состояние потеряно. Поначалу он не пал духом и начал жизнь сначала. Он был превосходный пианист. Но тут выяснилось, что выступать ему нельзя, мало того, все его песни запрещены новой властью как пессимистические. Строителям коммунизма нужна была бодрая и жизнерадостная музыка. Вот тут-то он и покончил с собою, выпрыгнув из окна пятого этажа.
Для еврейских музыкантов, художников и писателей сталинизм оказался немногим лучше нацизма. Их не уничтожали физически - их душили нравственно. Сведение счетов с немцами, повсеместно проводимое коммунистами, было для них сомнительным утешением. Директор австрийского иностранного радиовещания Пауль Лендвейн, молодой венгерский еврей в 1945 году искренне радовался вступлению в Будапешт Красной Армии, но очень скоро строй его мыслей переменился:
- В те отдаленные годы венгерские евреи были больше всего потрясены сходством в поведении коммунистов и нацистов сразу же после водворения нового порядка. Мы воочию увидели трагический параллелизм двух режимов. Казалось, победители прямо-таки копируют повадки побежденных...
Выходило, что в послевоенной Центральной Европе есть два нежелательных народа, жившие тут веками: евреи и немцы. Немцы изгонялись прямо - как если бы все они были эсэсовцами или наживались на страданиях других народов. Евреи изгонялись косвенно - как элемент, чуждый новому режиму... С утратой этих двух народов Центральная Европа навсегда потеряла свой былой колорит. Исчезла связующая закваска, надломился весь строй общественной и политической жизни. Пятьдесят лет советского господства парадоксальным образом еще больше разобщили народы, оторвали их не только от Запада, но и друг от друга. На поверхность всплыли старые счеты между чехами и словаками, венграми и румынами. Но память о былой интеллектуальной жизни, насквозь проникнутой сотрудничеством представителей самых разных народов, все же осталась, и она - главный козырь народов Центральной Европы в их борьбе за место в Европейском Союзе. Эти космополитические традиции и сегодня выгодно отличают центральноевропейцев от их соседей на востоке и юго-востоке.
Между тем в последние годы выявился еще один геополитический факт, возвращающий довоенный порядок вещей: единая и мощная Германия, экономический и политический оплот Европейской Союза. С этой страной, с немецким народом, веками были связаны судьбы жителей Центральной Европы, - и вот опять они смотрят в сторону Германии.
Продолжение следует
http://www.vestnik.com/issues/97/1125/win/cvich.htm