Продолжительность жизни. Граф Григорий Ламздорф. 1.
08 Январь 2004
Михаил Соколов: Жарким летом 1936 года 25-летний граф Григорий Ламздорф спешил на передовой рубеж борьбы с большевизмом - воевать на стороне испанских белых во главе с генералом Франко.
Григорий Ламздорф: Женился в 12 часов у мэра, а уже в 4 часа сидел в поезде, который ехал в Испанию. Я поехал один, переплыл речку Бедасуа и попал к фалангистам. Пришли в Памплону, главный город Наварры, и там меня сразу же посадили в тюрьму.
И там я встретил тоже русского, который переходил границу, Зотова Николая. Они выгнали нас в шею, привезли на границу и выбросили обратно во Францию. И тогда мы пошли опять на то же место, где переходили границу, и второй раз перешли. Нас не выгнали, так я и остался в Испании. И таким образом мы записались в легион.
Михаил Соколов: Я веду беседу с Григорием Ламздорфом, наверное, последним из русских добровольцев, которые воевали на стороне генерала Франко.
Мой собеседник, граф Григорий Ламздорф, в 1936 году добровольцев пошел воевать на Арагонский фронт в Испанию, на стороне тех, кто восстал против взявших в Мадриде власть красных. И это не случайно. Григорий в Петербурге мальчиков пережил октябрьский переворот, а затем было бегство на юг.
Михаил Соколов: Вы что-то из детства своего помните в Петербурге?
Григорий Ламздорф: Я помню Таврический сад, детскую комнату помню. Все-таки это было до 10 лет.
Михаил Соколов: Как уезжали оттуда?
Григорий Ламздорф: Вагон какой-то помню, вернее купе в вагоне, которое мы занимали, 6 человек нас было.
Михаил Соколов: 1918-ый год был?
Григорий Ламздорф: Может быть, и 1918-ый. Ехали на Кавказ. Северный Кавказ состоял из маленьких городков - Кисловодск, Железноводск, Минеральные Воды, которые переводили из рук в руки: то красные брали их, то белые брали их, то зеленые.
А зеленые - это были социал-демократы, у них тоже была армия на Кавказе.
Бандитов было везде тоже достаточно. Стреляли все друг в друга.
Мы участвовали детьми в Гражданской войне. Мы - дети, прыгали через трупы...
А мой отец сидел в Баталпашинске, кубанской странице, захваченной красными, в тюрьме сидел. Его отбили кубанцы, и тогда он приехал, нашел нас, нашел семью, и решил выехать.
Михаил Соколов: А потом у Григория Ламздорфа была жизнь в Югославии.
Григорий Ламздорф: Мы уехали последние из Новороссийска сербским пароходом. В январе 1920-года. Пароход был русский, но командовали сербы. И с нами ехал Синод.
На пароходе я ехал с семьей Льва Казем-Бека: был очень дружен с Марией Казем-бек (потом Чавчавадзе) и с будущим лидером "младороссов" - Александром Казем-Беком.
Приехали в Константинополь, потом оттуда в Салоники, из Салоников в Югославию отправили уже на поезде под Белград.
И там нам повезло. Недалеко от Нового Сада - такой город есть - было имение графа Хотека, австрийца, который жил там довольно давно. Но так как он был в прошлом посол австро-венгерский в России, а раньше министром иностранных дел России был брат отца - Владимир Ламздорф, этот бывший посол пригласил моего отца к себе. Особенно я хорошо помню приезд наш в замок, в имени этого Хотека.
Михаил Соколов: Учился Григорий Ламздорф в Югославии, во Франции. Жили трудно.
Григорий Ламздорф: В Новом Саду открылась русская гимназия, первая гимназия, в которую я попал. В 1928 году, когда наша семья переехала во Францию, я перешел из одной русской гимназии в другую русскую гимназию, потому что в Париже тоже существовала русская гимназия.
Михаил Соколов: А почему переехали в 1928 году?
Григорий Ламздорф: Потому что мой отец хотел дать образование сыновьям. У него было два сына и дочь. Наша семья прекрасно понимала, что с возвращением в Россию покончено. Были такие люди, которые считали, что все это временно. Мой отец отлично соображал, что надо жизнь начинать и продолжать за границей, поэтому нужно дать хорошее образование детям. А в Югославии никакого образования не было, кроме русской гимназии. Учителя были все просто любители. Тихомиров и Антонов - два летчика, бывшие врангелевские летчики - преподавали физику и математике.
Дядя мой, брат моего отца, сидел уже в Париже и выписал нас. Приехали в Париж. Когда я приехал в 1928 году в Париж, было 200 тысяч семей русских во Франции, причем говорили все по-русски, ездили, на страх французам, со свечками в метро в Святой четверг. Там я поступил опять же в русскую гимназию. Там были уже русские профессора старые, матерые, которые в России преподавали в университетах. Два года я сидел в одном и то же классе, 7-ом, потому что, во-первых, не знал французского языка достаточно, а во-вторых, потому что серьезное преподавание было. Я век благодарен всем этим самым профессорам, что они из меня человека сделали.
Михаил Соколов: Ваш отец, когда приехал, нашел работу?
Григорий Ламздорф: Вначале работала только мать, она вышивала белье. Денег не было ни копейки. А потом мой отец поступил во французскую компанию работал, и мы вздохнули немножко. Работал сестра секретаршей в каком-то страховом обществе, а потом отец поступил в другое страховое общество, так что было два жалованья. Мы с братом учились, мать вышивала. Мы в 1928 году приехали, значит, в 1932 году можно было вздохнуть, потому что три человека в семье работали, зарабатывали какие-то деньги.
Все русские шли дальше, высшее образование получали почти все. 95 процентов русских получили высшее образование во Франции. Сорбонна - это был университет, в который шло очень мало народу. Вот Кирилл Хенкин учился в Сорбонне, моя жена училась в Сорбонне, тоже русская.
Но лучшие дипломы давали частные предприятия во Франции. И главная по электричеству была школа в пригороде Парижа, в которую я два раза, два года держал экзамены. 200 человек брали из 2 тысяч. Было много людей, которые были умнее меня, которые больше меня знали. Кончил, в конце концов, второстепенную высшую школу "Эколь брее" - по электричеству. Стал инженером. Но инженером я проработал всего несколько месяцев, потому что уехал в Испанию в 1936 году.
Михаил Соколов: Григорий Ламздорф, как и его сверстники, начал подрабатывать со школьной скамьи.
- А вы сами могли в студенческие времена подработать?
Григорий Ламздорф: Мы после школы на велосипедах развозили газету "Пари Суар" по всему Парижу.
Михаил Соколов: Русские, я знаю, еще активно в кино участвовали.
Григорий Ламздорф: Один раз я только, снимался в "Тарасе Бульбе". Мы с женой, она еще невестой была, она училась у Преображенской, а я вообще хорошо танцевал, ну и мы там, в "Тарасе Бульбе" участвовали, полонез танцевали.
Я был статистом в Русской опере и был статистом в Русском художественном театре, который остался у нас, там играли, конечно, большие артисты, Греч, Павлов, Богданов, Хмара.
"Белая гвардия" Булгакова, которая у вас, в Советском Союзе, называлась "Дни Турбиных",- там я был статистом - солдатом.
В Русской опере пел Шаляпин, Садовин, Печора, Поземковский. Шаляпина я слушал сто раз. В "Борисе Годунове" я выходил первым, я был переодет в дьякона. И начинался "Борис Годунов" не так, как в России, а начинался с парада. Шаляпин играл Бориса Годунова, и он выходил, первыми шли священники, дьяконы и так далее. И я был страшно горд, что я первый выходил на сцену, одетый в костюм дьякона, с кадилом.
Назимов был такой, он танцевал с Анной Павловой. Там были Шварц, Люсьен Дарсонваль- были такие звезды. Анна Туманова была. Балет был в руках русских был. Было 10-12 балетных школ: Преображенская, Кшесинская...
Лифарь был главным танцором в опере, Сережа.
Потом он был даже директором оперы. Его французы сняли за то, что он Гитлера принимал там, потому что ему нужно было получить от Гитлера разрешение ехать в оккупированную зону, чтобы искать родителей, которые в Киеве остались. Удалось, но потом сняли его. Лифарь потом приехал в Монте-Карло и стал директором Монте-Карловской оперы.
Михаил Соколов: А с газетами какими-то сотрудничали, куда-то писали?
Григорий Ламздорф: Я писал иногда фельетоны в "Возрождение", в юмористический отдел, ради заработка. Я приезжал домой и давал маме 10 или 12 франков на базар, чтобы покупать что-то.
Михаил Соколов: Молодой граф Ламздорф стал свидетелем бурной общественной жизни русских эмигрантов во Франции.
Григорий Ламздорф: Танцы были обыкновенные, то есть фокстрот, слоу-фокс, танго, вальс. Одевались по-старому. На шикарных балах надо было смокинг надеть или фрак, на второстепенных балах - костюмы, и костюмы тогда были все новомодные. Балов была масса, все имели свои балы, чтобы зарабатывать деньги. Военные "северо-западники" имели бал, потом гвардейцы такие, гвардейцы такие имели все балы. Русская гимназия имела бал, Высший технический институт имел бал. Зарабатывали на свое собственное общество. Раз в год был День русской культуры - Пушкинский праздник.
Михаил Соколов: Писательская среда Григория Ламздорфа привлекала.
Париж 30-е
Григорий Ламздорф: На Монпарнасе было три знаменитых кафе, где собирались только люди, которые занимались литературой, писатели - Иван Шмелев вот там был, в "Ла Куполь"
Шмелев, он читал у нас, с русской гимназии, отрывки каждую неделю. Каждую неделю был шмелевский вечер, и каждую неделю он читал. Эренбурга я видел, знал, который потом уехал в Советский Союз.
Кого я хорошо помню, так это Бальмонта, он у нас в "Кружке молодых поэтов" читал свои стихи. Бальмонт приходил и ждал, когда придет и сядет кто-нибудь, кто ему закажет кофе и круассан, потому что у него денег не было, у Бальмонта.
Бедно жили. Те, кто занимался литературой, они писали в "Возрождение", писали в "Последние новости", в "Вестнике", потом новые журналы были, - у них были деньги какие-то.
Но большинство русских эмигрантов жили "на шарамыжку".
У Мережковских я два раза был, два раза они меня приглашали на чашку чая, я тогда Бунина видел. Их квартира - это была роскошная вещь для нас, нормальных эмигрантов.
Я тогда состоял в Обществе молодых поэтов. Они приглашала тогда по 2-3 человек из нашего общества, и потом говорили о литературе. Мережковский был толстовец, как и мой отец. Мережковский раньше был влюблен в Муссолини, а потом решил, что это тоже политик, а Мережковский был умный человек и политиков терпеть не мог.
Михаил Соколов: Круг политических интересов Ламздорфа сводился к выбору между правым "Возрождением" и центристскими "Последними новостями".
А что вы читали, "Возрождение" или "Последние новости"?
Григорий Ламздорф: "Возрождение". Я читал "Возрождение", потому что мой отец был подписчиком "Возрождения". "Последние новости" - это были милюковцы. Милюковцы не особенно левые были. Левые были эсеры, социал-революционеры - они все были под Керенским.
Михаил Соколов: А вы Милюкова слышали когда-нибудь?
Григорий Ламздорф: Да, да, Павел Николаевич его звали. Часто ходил на его лекции, Милюкова. Он был маленького роста. Умный человек был, очень умный человек, историк.
Михаил Соколов: А "Возрождение" вам больше нравилось, чем "Последние новости"?
Григорий Ламздорф: Собственно говоря, в "Возрождении" мы считали только спорт, главные статьи тогда мало интересовали нас. Когда я остался на второй год в 7-ом классе, я попал в класс, где были только спортсмены, Русский баскетбольный клуб вышел оттуда. В команде Владимир Познер был капитаном, только потому, что у него были деньги. А деньги были советские, и все это знали. Откуда деньги у человека, который не работает? Потом, у него дядя был главным советским человеком в Париже, его звали Семен Познер, дядю нашего Владимира.
Михаил Соколов: Вы тоже играли?
Григорий Ламздорф: Я играл.
Михаил Соколов: Я рассказываю о судьбе Григория Ламздорфа, жителя Барселоны, 93 лет, уроженца Петербурга, парижанина.
Летом 1936 года молодой граф Ламздорф решил отправиться в Испанию - поддержать генерала Франко, выступившего против левого правительства Народного фронта: республиканцев, масонов, социалистов, коммунистов и анархистов. Симпатии тогда 25-летнего Ламздорфа были на стороне испанских белых, хотя на вопрос о своих тогдашних убеждениях он отвечает сейчас так.
Григорий Ламздорф: Решение ехать помогать Франко было чисто русское, никакого отношения не имело к русским партиям, которые тогда образовались. Есть такой анекдот: когда два русских соберутся вместе, они моментально организуют три политические партии. Я ни в одной организации никогда в жизни не был членом.
Михаил Соколов: Военные знания у Ламздорфа были теоретические, в Париже он посещал курсы для офицеров Генерального штаба генерала Николая Головина.
Григорий Ламздорф: Ходил на курсы генерала Головина, курсы были Генерального штаба, а я ходил только послушать.
Михаил Соколов: Возможно, уже последний русский франкист вспоминает о том, как он вступил в иностранный легион и отправился на фронт. Испанская гражданская война в его рассказе выглядит не очень героично, почти обыденно.
Григорий Ламздорф: В Сарагосе вступили в иностранный легион и провели там всю войну. Первый мой фронт была в Арагоне. Сьерра-дель-Альгубера там называемая, которая в 60 километрах от Сарагосы, была линией фронта, передовой. Были разные пункты обороны.
Михаил Соколов: А вы были простым солдатом?
Григорий Ламздорф: Нет, я солдатом был всего один день. Меня забрали в пулеметную роту, а я сказал, что надо пулеметы разобрать и посмотреть, что с ними такое. Так как я инженер, мне было это легко сделать. Я разобрал тотчас пулемет, собрал его, посмотрел, как он действовал. Это увидел сержант и сказал: "Ты знаешь пулемет", и взял начальником пулемета. Четыре пулеметы было, всеми пулеметами командовал сержант, а потом были капралы, которые командовали пулеметами, и я сразу капралом стал, нашивку мне дали. И это еще до того было, как я в офицерскую школу попал. После ранения младшим лейтенантом стал в испанской войне.
Михаил Соколов: А вы первый бой свой помните там?
Испания 1937
Григорий Ламздорф: Когда мы стояли на одном из пунктов, красные, между прочим, натягивали свой флаг вечно, и я решил попасть туда и этот флаг забрать. Пошли вдвоем с Зотовым.
Зотов сказал, что надо бросить эту историю, потому что мы тут запутаемся, и пошел назад. А я остался один. И я один к этому флагу подошел. Оказалось, они там специально флаг убирали обратно. Я тогда забрал не флаг, а прихватил какого-то перебежчика. И когда нас оттуда сняли, и был первый бой, потому что они решили тогда забрать наш пункт. Когда мы ушли, нас сменила какая-то фаланга, которая особенно воевать не умела.
Первый бой был в Теруэле, когда красные взяли этот город. У нас какие-то резервы были, бросили их туда, чтобы отобрать вот этот самый город. Вот там я попал в передрягу по своей собственной вине, потому что я решил смотреть на "красные" самолеты, которые летели к нам. Я вышел из дома и смотрел вверх, а в это время они бросил бомбы, и одна бомба упала недалеко от меня. И очевидцы говорили: "Ты побил рекорд летания с земли наверх - 5 метров, по крайней мере, - и потом шлепнулся об землю". Вот первый мой бой был, бой с авиацией.
Михаил Соколов: А там тяжелые бои были. Они наступали, пытаясь от Мадрида отбросить.
Григорий Ламздорф: Тяжелые, да. От Теруэля до Сарагосы, приблизительно 150 километров, ни одного солдата не было. И если бы красные сообразили это и просто, забрав Теруэль, пошли на Сарагосу, то никто бы их не тронул. А они успокоились, забрали Теруэль и дальше не пошли. Это была их колоссальная ошибка, там был Эль Кампессино - начальник бригады, потом Листер - командир другой бригады. Они оба решили сидеть в Теруэле и не двигаться оттуда.
И когда собрали наши свои полки, все, которые были на севере, бросили на Теруэль, отбили Теруэль и дальше пошли до моря, в Кастельоне, разделили красную территорию надвое - на север и на юг.
Там меня научили воевать по-настоящему: человек против человека. Было тяжело, потому что техники особенной не было, там надо было идти легион против бригады, люди на людей шли в рукопашный бой.
Если были пулеметы, то это была уже колоссальная техника.
Танки в Испании вообще никуда не годились, - все время надо было или подниматься, или опускаться, потому что страна гористая, - и легко от них было защищаться.
В Теруэле русские, между прочим, пустили танки, 60 штук, - это самый большой танковый кулак. Командовал ими русский генерал Павлов.
Я был ранен тогда в этом наступлении в Теруэль довольно тяжело, и после этого пролежал в госпитале в Сарагосе месяц, потом меня отправили на север, отдыхать после ранения. На две недели давали отпуск. Потом меня вернули в Телявер-де ля Рейна, там был пункт выздоровления для бывших раненых.
Жена приехала из Парижа, поехала в Бургос, старалась меня как-то высвободить оттуда, потому что, говорит: "Его тяжело ранили, а в следующий раз его убьют!"
Она каким-то образом уговорила генерала Ягуа, который был нашим шефом. Меня отправили в Сарагосу, но уже не на фронт, а в "бандерин" так называемый, в центр переподготовки.
Михаил Соколов: А во взятии Барселоны вы не участвовали?
Григорий Ламздорф: Я был, собственно говоря, сзади. Но которые были спереди, они тоже были сзади, потому что в конце концов Барселона сдалась, подняли белый флаг, и сдалась она без боя. Были маленькие стычки в парке Монжуэй, на горе, в Тибидабо тоже стычка была, две-три стычки были небольшие.
Короче, республиканцы ушли себе спокойнейшим образом во Францию, стрельбы никакой не было. А просто - шли до Барселоны, а потом после Барселоны шли почти что до Франции.
В конце концов, все красные перешли границу, а мы остановились, и уже война была окончена.
Михаил Соколов: В испанскую гражданскую войну были вовлечены европейские державы. Советская Россия отправила в Испанию несколько тысяч военных советников, комиссаров и чекистов.
Раскололись и эмигранты. В декабре 2002 я рассказывал в программе "Продолжительность жизни" о Кирилле Хенкине. Соученик Григория Ламздорфа по гимназии, он приехал в Испанию воевать на стороне республиканцев, и теперь они оказались по разные стороны баррикад. В этой войне русские были по обе стороны фронта. В 1936-38 году под знамена Франко встали 72 русских эмигранта, я спросил о тех кого он знал Григория Ламздорфа.
Григорий Ламздорф: В легионе Иванов-Панфилов еще был. А потом был русский отряд "рекете", там только русские были, старые офицеры: генерал Фок, , Полухин, который погибли в битве на Эбро, Белин, Игнатьев, Балтин, - и вся их компания, которая была в "рекете", там человек 20 было.
Михаил Соколов: СССР и Германия отправили в Испанию военных советников, интербригады воевали с регулярными частями итальянской армии, чьи боевые качества Григорий Ламздорф оценивает не очень высоко.
Григорий Ламздорф: Они на север приехали и испортили все на свете. Итальянская техника была - пушки, артиллерия была итальянская, потому что пушки остались все на стороне красных, не было артиллерии у Франко. А немцы - авиация и связь (телефон, радио).
Михаил Соколов: А вы с советскими людьми, которые туда направлялись, как-то сталкивались?
Григорий Ламздорф: Я их допрашивал, многих русских перебежчиков.
Пленных было очень мало. Русские на фронте в пехоте не участвовали почти, только в танках и летчики.
Вот "Катюши" летали - там русские сидели. Очень мало было пленных и из авиации, и из танков.
Было больше перебежчиков, которые бежали из Советского Союза.
Война шла уже на Эбро, когда отозвали интернациональные бригады, это уже конец войны был.
Михаил Соколов: Почему все же победил генерал Франко? Григорий Ламздорф считает, что он смог опереться как на социально активную и внесословную национал-патриотическую партию "Испанскую фалангу", так и на монархистов, так и на профессиональные военные кадры.
Григорий Ламздорф: Молодеж была в "Фаланге" - это была главная опора Франко во всей Испании.
В "Фалангу" шли люди не только абсолютно правые, не только те, которые с деньгами были, а шли все.
Было очень много рабочих-фалангистов, которые считали, что вся эта история социалистическая никуда не годится.
И шли в "Фалангу" потму что, собственно, это была левая партия. Это ерунда, что "Фаланга" была по-нашему правая партия. Они социальные проблемы решали совершенно иначе, чем социалисты.
"Рекете" - это монархисты были, карлисты, главным образом в Наварре.
Кадровых офицеров было мало у красных. У Франко были все генералы, весь старший командный состав. И потом младший командный состав, офицеры и унтер-офицеры, - для них были школы, где их учили.
А у красных вообще не учили никого.
Михаил Соколов: Для Григория Ламздорфа с взятием Барселоны - города, где он живет теперь, - закончилась его первая война. Но она не была последней. Париж 1939 года встретил вернувшегося во Францию графа Ламздорфа повесткой в армию. Русских эмигрантов призывали.
В сентябре 1939 года началась странная война, в мае 1940 года - настоящие бои. За те сражения русский эмигрант Григорий Ламздорф получил французский орден.
Григорий Ламздорф: Меня посадили в тюрьму сразу в Байоне.
Меня поймали на границе и посадили в тюрьму. За нелегальный переход границы давали месяц тюрьмы, так что я месяц отсидел и меня выгнали.
Я приехал в Париж, а потом меня уже забрали в армию, в Лимож, в артиллерию.
Причем, я ходил в своих штанах и во французском кителе, потому что штанов на меня не нашли, таких больших штанов не было. Полковник, который командовал, увидев меня, сказал: "Что этот делает здесь в своих штанах?" Ему объяснили. "Вы были в Испании?" - "Да". - "Пулеметчиком?" - "Да". Были сдвоенные французские пулеметы от авиации, и он меня назначил начальником всего этого дела. Во французской армии я солдатом был тоже всего несколько дней, а потом меня уже назначили даже не сержантом, а, по-моему, бригадиром (это меньше сержанта).
Михаил Соколов: А война скоре уже началась?
Григорий Ламздорф: Ну, слушайте, это не война была. Это было бегство. Меня же научили воевать в Испании, и там бежать было совершенно невозможно. Если ты нападал, то нападал, если шел вперед, так шел вперед, назад не смотрели и не оглядывались.
Во Франции никто не хотел воевать. Объяснить французам, что за Польшу надо умирать, было трудно. Так вот, все и бежали.
8 мая началось. Французы потом острили сами: "Дроль де герр" была 9 месяцев. 9 месяцев сидели друг против друга и не стреляли - "Странная война". Потом 8 мая немцы напали, и тогда кончено все было, они 14 июня уже были в Париже.
Михаил Соколов: А вы где были?
Григорий Ламздорф: Так бежал вместе со всеми. Наш полк был в Бельгии, 9-ая армия, - это был полный сброд.
Михаил Соколов: А с парашютистами где вы столкнулись?
Григорий Ламздорф: С парашютистами я столкнулся уже на Марне. Я был сержантом уже и уже был начальником пулеметной роты. Офицеров у нас не было, офицеры все сбежали. Были только унтер-офицеры и солдаты. И вот мы сидели, помню, за столом и сделали себе омлет. Прибегает сержант-шеф из штаба и говорит: "Надо спасать нашу батарею, которую парашютисты захватили. Кто хочет идти?" Я встал и говорю: "Мы все пойдем спасать". А я как сейчас помню: один из них говорит: "Ты дурак! Ты с ума сошел, какого черта мы туда полезем? Там стреляют". Сели на машину и поехали, и отбили эту самую батарею. По парашютистам мы, собственно, только стреляли, а видеть их не видели.
И за такое дело мне дали крест, "Круа де герр", и правильно, потому что мы были единственные добровольцы, которые пошли туда и отбили эту батарею.
Михаил Соколов: Вы были ранены?
Григорий Ламздорф: Да, но ранение было слабое, в руку, очень легкое ранение. Я в госпиталях был из-за руки в Перегё, в Мулен. Даже в плен меня взяли немцы в госпитале Муле, но мы смотались оттуда очень быстро в неоккупированную зону. И попал я в госпиталь Перегё, там мне залечили руку и демобилизовали.
Я опять приехал в Париж, и опять я поступил инженером, проработал там всего несколько месяцев, потому что началась война в России. И тогда я решил ехать в Россию переводчиком.
II
https://www.svoboda.org/a/24203384.html?fbclid=IwAR2aEdY90ET-30vlbKlVpWVvqDQh-G1qdsw6a26ea2HrBCLI0PFzydDlok4
Михаил Соколов: Жарким летом 1936 года 25-летний граф Григорий Ламздорф спешил на передовой рубеж борьбы с большевизмом - воевать на стороне испанских белых во главе с генералом Франко.
Григорий Ламздорф: Женился в 12 часов у мэра, а уже в 4 часа сидел в поезде, который ехал в Испанию. Я поехал один, переплыл речку Бедасуа и попал к фалангистам. Пришли в Памплону, главный город Наварры, и там меня сразу же посадили в тюрьму.
И там я встретил тоже русского, который переходил границу, Зотова Николая. Они выгнали нас в шею, привезли на границу и выбросили обратно во Францию. И тогда мы пошли опять на то же место, где переходили границу, и второй раз перешли. Нас не выгнали, так я и остался в Испании. И таким образом мы записались в легион.
Михаил Соколов: Я веду беседу с Григорием Ламздорфом, наверное, последним из русских добровольцев, которые воевали на стороне генерала Франко.
Мой собеседник, граф Григорий Ламздорф, в 1936 году добровольцев пошел воевать на Арагонский фронт в Испанию, на стороне тех, кто восстал против взявших в Мадриде власть красных. И это не случайно. Григорий в Петербурге мальчиков пережил октябрьский переворот, а затем было бегство на юг.
Михаил Соколов: Вы что-то из детства своего помните в Петербурге?
Григорий Ламздорф: Я помню Таврический сад, детскую комнату помню. Все-таки это было до 10 лет.
Михаил Соколов: Как уезжали оттуда?
Григорий Ламздорф: Вагон какой-то помню, вернее купе в вагоне, которое мы занимали, 6 человек нас было.
Михаил Соколов: 1918-ый год был?
Григорий Ламздорф: Может быть, и 1918-ый. Ехали на Кавказ. Северный Кавказ состоял из маленьких городков - Кисловодск, Железноводск, Минеральные Воды, которые переводили из рук в руки: то красные брали их, то белые брали их, то зеленые.
А зеленые - это были социал-демократы, у них тоже была армия на Кавказе.
Бандитов было везде тоже достаточно. Стреляли все друг в друга.
Мы участвовали детьми в Гражданской войне. Мы - дети, прыгали через трупы...
А мой отец сидел в Баталпашинске, кубанской странице, захваченной красными, в тюрьме сидел. Его отбили кубанцы, и тогда он приехал, нашел нас, нашел семью, и решил выехать.
Михаил Соколов: А потом у Григория Ламздорфа была жизнь в Югославии.
Григорий Ламздорф: Мы уехали последние из Новороссийска сербским пароходом. В январе 1920-года. Пароход был русский, но командовали сербы. И с нами ехал Синод.
На пароходе я ехал с семьей Льва Казем-Бека: был очень дружен с Марией Казем-бек (потом Чавчавадзе) и с будущим лидером "младороссов" - Александром Казем-Беком.
Приехали в Константинополь, потом оттуда в Салоники, из Салоников в Югославию отправили уже на поезде под Белград.
И там нам повезло. Недалеко от Нового Сада - такой город есть - было имение графа Хотека, австрийца, который жил там довольно давно. Но так как он был в прошлом посол австро-венгерский в России, а раньше министром иностранных дел России был брат отца - Владимир Ламздорф, этот бывший посол пригласил моего отца к себе. Особенно я хорошо помню приезд наш в замок, в имени этого Хотека.
Михаил Соколов: Учился Григорий Ламздорф в Югославии, во Франции. Жили трудно.
Григорий Ламздорф: В Новом Саду открылась русская гимназия, первая гимназия, в которую я попал. В 1928 году, когда наша семья переехала во Францию, я перешел из одной русской гимназии в другую русскую гимназию, потому что в Париже тоже существовала русская гимназия.
Михаил Соколов: А почему переехали в 1928 году?
Григорий Ламздорф: Потому что мой отец хотел дать образование сыновьям. У него было два сына и дочь. Наша семья прекрасно понимала, что с возвращением в Россию покончено. Были такие люди, которые считали, что все это временно. Мой отец отлично соображал, что надо жизнь начинать и продолжать за границей, поэтому нужно дать хорошее образование детям. А в Югославии никакого образования не было, кроме русской гимназии. Учителя были все просто любители. Тихомиров и Антонов - два летчика, бывшие врангелевские летчики - преподавали физику и математике.
Дядя мой, брат моего отца, сидел уже в Париже и выписал нас. Приехали в Париж. Когда я приехал в 1928 году в Париж, было 200 тысяч семей русских во Франции, причем говорили все по-русски, ездили, на страх французам, со свечками в метро в Святой четверг. Там я поступил опять же в русскую гимназию. Там были уже русские профессора старые, матерые, которые в России преподавали в университетах. Два года я сидел в одном и то же классе, 7-ом, потому что, во-первых, не знал французского языка достаточно, а во-вторых, потому что серьезное преподавание было. Я век благодарен всем этим самым профессорам, что они из меня человека сделали.
Михаил Соколов: Ваш отец, когда приехал, нашел работу?
Григорий Ламздорф: Вначале работала только мать, она вышивала белье. Денег не было ни копейки. А потом мой отец поступил во французскую компанию работал, и мы вздохнули немножко. Работал сестра секретаршей в каком-то страховом обществе, а потом отец поступил в другое страховое общество, так что было два жалованья. Мы с братом учились, мать вышивала. Мы в 1928 году приехали, значит, в 1932 году можно было вздохнуть, потому что три человека в семье работали, зарабатывали какие-то деньги.
Все русские шли дальше, высшее образование получали почти все. 95 процентов русских получили высшее образование во Франции. Сорбонна - это был университет, в который шло очень мало народу. Вот Кирилл Хенкин учился в Сорбонне, моя жена училась в Сорбонне, тоже русская.
Но лучшие дипломы давали частные предприятия во Франции. И главная по электричеству была школа в пригороде Парижа, в которую я два раза, два года держал экзамены. 200 человек брали из 2 тысяч. Было много людей, которые были умнее меня, которые больше меня знали. Кончил, в конце концов, второстепенную высшую школу "Эколь брее" - по электричеству. Стал инженером. Но инженером я проработал всего несколько месяцев, потому что уехал в Испанию в 1936 году.
Михаил Соколов: Григорий Ламздорф, как и его сверстники, начал подрабатывать со школьной скамьи.
- А вы сами могли в студенческие времена подработать?
Григорий Ламздорф: Мы после школы на велосипедах развозили газету "Пари Суар" по всему Парижу.
Михаил Соколов: Русские, я знаю, еще активно в кино участвовали.
Григорий Ламздорф: Один раз я только, снимался в "Тарасе Бульбе". Мы с женой, она еще невестой была, она училась у Преображенской, а я вообще хорошо танцевал, ну и мы там, в "Тарасе Бульбе" участвовали, полонез танцевали.
Я был статистом в Русской опере и был статистом в Русском художественном театре, который остался у нас, там играли, конечно, большие артисты, Греч, Павлов, Богданов, Хмара.
"Белая гвардия" Булгакова, которая у вас, в Советском Союзе, называлась "Дни Турбиных",- там я был статистом - солдатом.
В Русской опере пел Шаляпин, Садовин, Печора, Поземковский. Шаляпина я слушал сто раз. В "Борисе Годунове" я выходил первым, я был переодет в дьякона. И начинался "Борис Годунов" не так, как в России, а начинался с парада. Шаляпин играл Бориса Годунова, и он выходил, первыми шли священники, дьяконы и так далее. И я был страшно горд, что я первый выходил на сцену, одетый в костюм дьякона, с кадилом.
Назимов был такой, он танцевал с Анной Павловой. Там были Шварц, Люсьен Дарсонваль- были такие звезды. Анна Туманова была. Балет был в руках русских был. Было 10-12 балетных школ: Преображенская, Кшесинская...
Лифарь был главным танцором в опере, Сережа.
Потом он был даже директором оперы. Его французы сняли за то, что он Гитлера принимал там, потому что ему нужно было получить от Гитлера разрешение ехать в оккупированную зону, чтобы искать родителей, которые в Киеве остались. Удалось, но потом сняли его. Лифарь потом приехал в Монте-Карло и стал директором Монте-Карловской оперы.
Михаил Соколов: А с газетами какими-то сотрудничали, куда-то писали?
Григорий Ламздорф: Я писал иногда фельетоны в "Возрождение", в юмористический отдел, ради заработка. Я приезжал домой и давал маме 10 или 12 франков на базар, чтобы покупать что-то.
Михаил Соколов: Молодой граф Ламздорф стал свидетелем бурной общественной жизни русских эмигрантов во Франции.
Григорий Ламздорф: Танцы были обыкновенные, то есть фокстрот, слоу-фокс, танго, вальс. Одевались по-старому. На шикарных балах надо было смокинг надеть или фрак, на второстепенных балах - костюмы, и костюмы тогда были все новомодные. Балов была масса, все имели свои балы, чтобы зарабатывать деньги. Военные "северо-западники" имели бал, потом гвардейцы такие, гвардейцы такие имели все балы. Русская гимназия имела бал, Высший технический институт имел бал. Зарабатывали на свое собственное общество. Раз в год был День русской культуры - Пушкинский праздник.
Михаил Соколов: Писательская среда Григория Ламздорфа привлекала.
Париж 30-е
Григорий Ламздорф: На Монпарнасе было три знаменитых кафе, где собирались только люди, которые занимались литературой, писатели - Иван Шмелев вот там был, в "Ла Куполь"
Шмелев, он читал у нас, с русской гимназии, отрывки каждую неделю. Каждую неделю был шмелевский вечер, и каждую неделю он читал. Эренбурга я видел, знал, который потом уехал в Советский Союз.
Кого я хорошо помню, так это Бальмонта, он у нас в "Кружке молодых поэтов" читал свои стихи. Бальмонт приходил и ждал, когда придет и сядет кто-нибудь, кто ему закажет кофе и круассан, потому что у него денег не было, у Бальмонта.
Бедно жили. Те, кто занимался литературой, они писали в "Возрождение", писали в "Последние новости", в "Вестнике", потом новые журналы были, - у них были деньги какие-то.
Но большинство русских эмигрантов жили "на шарамыжку".
У Мережковских я два раза был, два раза они меня приглашали на чашку чая, я тогда Бунина видел. Их квартира - это была роскошная вещь для нас, нормальных эмигрантов.
Я тогда состоял в Обществе молодых поэтов. Они приглашала тогда по 2-3 человек из нашего общества, и потом говорили о литературе. Мережковский был толстовец, как и мой отец. Мережковский раньше был влюблен в Муссолини, а потом решил, что это тоже политик, а Мережковский был умный человек и политиков терпеть не мог.
Михаил Соколов: Круг политических интересов Ламздорфа сводился к выбору между правым "Возрождением" и центристскими "Последними новостями".
А что вы читали, "Возрождение" или "Последние новости"?
Григорий Ламздорф: "Возрождение". Я читал "Возрождение", потому что мой отец был подписчиком "Возрождения". "Последние новости" - это были милюковцы. Милюковцы не особенно левые были. Левые были эсеры, социал-революционеры - они все были под Керенским.
Михаил Соколов: А вы Милюкова слышали когда-нибудь?
Григорий Ламздорф: Да, да, Павел Николаевич его звали. Часто ходил на его лекции, Милюкова. Он был маленького роста. Умный человек был, очень умный человек, историк.
Михаил Соколов: А "Возрождение" вам больше нравилось, чем "Последние новости"?
Григорий Ламздорф: Собственно говоря, в "Возрождении" мы считали только спорт, главные статьи тогда мало интересовали нас. Когда я остался на второй год в 7-ом классе, я попал в класс, где были только спортсмены, Русский баскетбольный клуб вышел оттуда. В команде Владимир Познер был капитаном, только потому, что у него были деньги. А деньги были советские, и все это знали. Откуда деньги у человека, который не работает? Потом, у него дядя был главным советским человеком в Париже, его звали Семен Познер, дядю нашего Владимира.
Михаил Соколов: Вы тоже играли?
Григорий Ламздорф: Я играл.
Михаил Соколов: Я рассказываю о судьбе Григория Ламздорфа, жителя Барселоны, 93 лет, уроженца Петербурга, парижанина.
Летом 1936 года молодой граф Ламздорф решил отправиться в Испанию - поддержать генерала Франко, выступившего против левого правительства Народного фронта: республиканцев, масонов, социалистов, коммунистов и анархистов. Симпатии тогда 25-летнего Ламздорфа были на стороне испанских белых, хотя на вопрос о своих тогдашних убеждениях он отвечает сейчас так.
Григорий Ламздорф: Решение ехать помогать Франко было чисто русское, никакого отношения не имело к русским партиям, которые тогда образовались. Есть такой анекдот: когда два русских соберутся вместе, они моментально организуют три политические партии. Я ни в одной организации никогда в жизни не был членом.
Михаил Соколов: Военные знания у Ламздорфа были теоретические, в Париже он посещал курсы для офицеров Генерального штаба генерала Николая Головина.
Григорий Ламздорф: Ходил на курсы генерала Головина, курсы были Генерального штаба, а я ходил только послушать.
Михаил Соколов: Возможно, уже последний русский франкист вспоминает о том, как он вступил в иностранный легион и отправился на фронт. Испанская гражданская война в его рассказе выглядит не очень героично, почти обыденно.
Григорий Ламздорф: В Сарагосе вступили в иностранный легион и провели там всю войну. Первый мой фронт была в Арагоне. Сьерра-дель-Альгубера там называемая, которая в 60 километрах от Сарагосы, была линией фронта, передовой. Были разные пункты обороны.
Михаил Соколов: А вы были простым солдатом?
Григорий Ламздорф: Нет, я солдатом был всего один день. Меня забрали в пулеметную роту, а я сказал, что надо пулеметы разобрать и посмотреть, что с ними такое. Так как я инженер, мне было это легко сделать. Я разобрал тотчас пулемет, собрал его, посмотрел, как он действовал. Это увидел сержант и сказал: "Ты знаешь пулемет", и взял начальником пулемета. Четыре пулеметы было, всеми пулеметами командовал сержант, а потом были капралы, которые командовали пулеметами, и я сразу капралом стал, нашивку мне дали. И это еще до того было, как я в офицерскую школу попал. После ранения младшим лейтенантом стал в испанской войне.
Михаил Соколов: А вы первый бой свой помните там?
Испания 1937
Григорий Ламздорф: Когда мы стояли на одном из пунктов, красные, между прочим, натягивали свой флаг вечно, и я решил попасть туда и этот флаг забрать. Пошли вдвоем с Зотовым.
Зотов сказал, что надо бросить эту историю, потому что мы тут запутаемся, и пошел назад. А я остался один. И я один к этому флагу подошел. Оказалось, они там специально флаг убирали обратно. Я тогда забрал не флаг, а прихватил какого-то перебежчика. И когда нас оттуда сняли, и был первый бой, потому что они решили тогда забрать наш пункт. Когда мы ушли, нас сменила какая-то фаланга, которая особенно воевать не умела.
Первый бой был в Теруэле, когда красные взяли этот город. У нас какие-то резервы были, бросили их туда, чтобы отобрать вот этот самый город. Вот там я попал в передрягу по своей собственной вине, потому что я решил смотреть на "красные" самолеты, которые летели к нам. Я вышел из дома и смотрел вверх, а в это время они бросил бомбы, и одна бомба упала недалеко от меня. И очевидцы говорили: "Ты побил рекорд летания с земли наверх - 5 метров, по крайней мере, - и потом шлепнулся об землю". Вот первый мой бой был, бой с авиацией.
Михаил Соколов: А там тяжелые бои были. Они наступали, пытаясь от Мадрида отбросить.
Григорий Ламздорф: Тяжелые, да. От Теруэля до Сарагосы, приблизительно 150 километров, ни одного солдата не было. И если бы красные сообразили это и просто, забрав Теруэль, пошли на Сарагосу, то никто бы их не тронул. А они успокоились, забрали Теруэль и дальше не пошли. Это была их колоссальная ошибка, там был Эль Кампессино - начальник бригады, потом Листер - командир другой бригады. Они оба решили сидеть в Теруэле и не двигаться оттуда.
И когда собрали наши свои полки, все, которые были на севере, бросили на Теруэль, отбили Теруэль и дальше пошли до моря, в Кастельоне, разделили красную территорию надвое - на север и на юг.
Там меня научили воевать по-настоящему: человек против человека. Было тяжело, потому что техники особенной не было, там надо было идти легион против бригады, люди на людей шли в рукопашный бой.
Если были пулеметы, то это была уже колоссальная техника.
Танки в Испании вообще никуда не годились, - все время надо было или подниматься, или опускаться, потому что страна гористая, - и легко от них было защищаться.
В Теруэле русские, между прочим, пустили танки, 60 штук, - это самый большой танковый кулак. Командовал ими русский генерал Павлов.
Я был ранен тогда в этом наступлении в Теруэль довольно тяжело, и после этого пролежал в госпитале в Сарагосе месяц, потом меня отправили на север, отдыхать после ранения. На две недели давали отпуск. Потом меня вернули в Телявер-де ля Рейна, там был пункт выздоровления для бывших раненых.
Жена приехала из Парижа, поехала в Бургос, старалась меня как-то высвободить оттуда, потому что, говорит: "Его тяжело ранили, а в следующий раз его убьют!"
Она каким-то образом уговорила генерала Ягуа, который был нашим шефом. Меня отправили в Сарагосу, но уже не на фронт, а в "бандерин" так называемый, в центр переподготовки.
Михаил Соколов: А во взятии Барселоны вы не участвовали?
Григорий Ламздорф: Я был, собственно говоря, сзади. Но которые были спереди, они тоже были сзади, потому что в конце концов Барселона сдалась, подняли белый флаг, и сдалась она без боя. Были маленькие стычки в парке Монжуэй, на горе, в Тибидабо тоже стычка была, две-три стычки были небольшие.
Короче, республиканцы ушли себе спокойнейшим образом во Францию, стрельбы никакой не было. А просто - шли до Барселоны, а потом после Барселоны шли почти что до Франции.
В конце концов, все красные перешли границу, а мы остановились, и уже война была окончена.
Михаил Соколов: В испанскую гражданскую войну были вовлечены европейские державы. Советская Россия отправила в Испанию несколько тысяч военных советников, комиссаров и чекистов.
Раскололись и эмигранты. В декабре 2002 я рассказывал в программе "Продолжительность жизни" о Кирилле Хенкине. Соученик Григория Ламздорфа по гимназии, он приехал в Испанию воевать на стороне республиканцев, и теперь они оказались по разные стороны баррикад. В этой войне русские были по обе стороны фронта. В 1936-38 году под знамена Франко встали 72 русских эмигранта, я спросил о тех кого он знал Григория Ламздорфа.
Григорий Ламздорф: В легионе Иванов-Панфилов еще был. А потом был русский отряд "рекете", там только русские были, старые офицеры: генерал Фок, , Полухин, который погибли в битве на Эбро, Белин, Игнатьев, Балтин, - и вся их компания, которая была в "рекете", там человек 20 было.
Михаил Соколов: СССР и Германия отправили в Испанию военных советников, интербригады воевали с регулярными частями итальянской армии, чьи боевые качества Григорий Ламздорф оценивает не очень высоко.
Григорий Ламздорф: Они на север приехали и испортили все на свете. Итальянская техника была - пушки, артиллерия была итальянская, потому что пушки остались все на стороне красных, не было артиллерии у Франко. А немцы - авиация и связь (телефон, радио).
Михаил Соколов: А вы с советскими людьми, которые туда направлялись, как-то сталкивались?
Григорий Ламздорф: Я их допрашивал, многих русских перебежчиков.
Пленных было очень мало. Русские на фронте в пехоте не участвовали почти, только в танках и летчики.
Вот "Катюши" летали - там русские сидели. Очень мало было пленных и из авиации, и из танков.
Было больше перебежчиков, которые бежали из Советского Союза.
Война шла уже на Эбро, когда отозвали интернациональные бригады, это уже конец войны был.
Михаил Соколов: Почему все же победил генерал Франко? Григорий Ламздорф считает, что он смог опереться как на социально активную и внесословную национал-патриотическую партию "Испанскую фалангу", так и на монархистов, так и на профессиональные военные кадры.
Григорий Ламздорф: Молодеж была в "Фаланге" - это была главная опора Франко во всей Испании.
В "Фалангу" шли люди не только абсолютно правые, не только те, которые с деньгами были, а шли все.
Было очень много рабочих-фалангистов, которые считали, что вся эта история социалистическая никуда не годится.
И шли в "Фалангу" потму что, собственно, это была левая партия. Это ерунда, что "Фаланга" была по-нашему правая партия. Они социальные проблемы решали совершенно иначе, чем социалисты.
"Рекете" - это монархисты были, карлисты, главным образом в Наварре.
Кадровых офицеров было мало у красных. У Франко были все генералы, весь старший командный состав. И потом младший командный состав, офицеры и унтер-офицеры, - для них были школы, где их учили.
А у красных вообще не учили никого.
Михаил Соколов: Для Григория Ламздорфа с взятием Барселоны - города, где он живет теперь, - закончилась его первая война. Но она не была последней. Париж 1939 года встретил вернувшегося во Францию графа Ламздорфа повесткой в армию. Русских эмигрантов призывали.
В сентябре 1939 года началась странная война, в мае 1940 года - настоящие бои. За те сражения русский эмигрант Григорий Ламздорф получил французский орден.
Григорий Ламздорф: Меня посадили в тюрьму сразу в Байоне.
Меня поймали на границе и посадили в тюрьму. За нелегальный переход границы давали месяц тюрьмы, так что я месяц отсидел и меня выгнали.
Я приехал в Париж, а потом меня уже забрали в армию, в Лимож, в артиллерию.
Причем, я ходил в своих штанах и во французском кителе, потому что штанов на меня не нашли, таких больших штанов не было. Полковник, который командовал, увидев меня, сказал: "Что этот делает здесь в своих штанах?" Ему объяснили. "Вы были в Испании?" - "Да". - "Пулеметчиком?" - "Да". Были сдвоенные французские пулеметы от авиации, и он меня назначил начальником всего этого дела. Во французской армии я солдатом был тоже всего несколько дней, а потом меня уже назначили даже не сержантом, а, по-моему, бригадиром (это меньше сержанта).
Михаил Соколов: А война скоре уже началась?
Григорий Ламздорф: Ну, слушайте, это не война была. Это было бегство. Меня же научили воевать в Испании, и там бежать было совершенно невозможно. Если ты нападал, то нападал, если шел вперед, так шел вперед, назад не смотрели и не оглядывались.
Во Франции никто не хотел воевать. Объяснить французам, что за Польшу надо умирать, было трудно. Так вот, все и бежали.
8 мая началось. Французы потом острили сами: "Дроль де герр" была 9 месяцев. 9 месяцев сидели друг против друга и не стреляли - "Странная война". Потом 8 мая немцы напали, и тогда кончено все было, они 14 июня уже были в Париже.
Михаил Соколов: А вы где были?
Григорий Ламздорф: Так бежал вместе со всеми. Наш полк был в Бельгии, 9-ая армия, - это был полный сброд.
Михаил Соколов: А с парашютистами где вы столкнулись?
Григорий Ламздорф: С парашютистами я столкнулся уже на Марне. Я был сержантом уже и уже был начальником пулеметной роты. Офицеров у нас не было, офицеры все сбежали. Были только унтер-офицеры и солдаты. И вот мы сидели, помню, за столом и сделали себе омлет. Прибегает сержант-шеф из штаба и говорит: "Надо спасать нашу батарею, которую парашютисты захватили. Кто хочет идти?" Я встал и говорю: "Мы все пойдем спасать". А я как сейчас помню: один из них говорит: "Ты дурак! Ты с ума сошел, какого черта мы туда полезем? Там стреляют". Сели на машину и поехали, и отбили эту самую батарею. По парашютистам мы, собственно, только стреляли, а видеть их не видели.
И за такое дело мне дали крест, "Круа де герр", и правильно, потому что мы были единственные добровольцы, которые пошли туда и отбили эту батарею.
Михаил Соколов: Вы были ранены?
Григорий Ламздорф: Да, но ранение было слабое, в руку, очень легкое ранение. Я в госпиталях был из-за руки в Перегё, в Мулен. Даже в плен меня взяли немцы в госпитале Муле, но мы смотались оттуда очень быстро в неоккупированную зону. И попал я в госпиталь Перегё, там мне залечили руку и демобилизовали.
Я опять приехал в Париж, и опять я поступил инженером, проработал там всего несколько месяцев, потому что началась война в России. И тогда я решил ехать в Россию переводчиком.
II
https://www.svoboda.org/a/24203384.html?fbclid=IwAR2aEdY90ET-30vlbKlVpWVvqDQh-G1qdsw6a26ea2HrBCLI0PFzydDlok4