Загнанный | История создания «Первой крови» (часть I)
Итак, обещанная статья о создании «Первой крови». Текст очень большой, поэтому, не смотря на его полную готовность, публиковаться он будет в три захода - сегодня, завтра и послезавтра. Если планы не изменятся, то за ним последуют истории создания второй, третьей и четвертой серий. Ваши комментарии увеличат их шансы появления на свет.
Ирония судьбы: вошедший в историю памятником холодной войне и противостоянию сверхдержав, на самом деле Рэмбо создавался символом антимилитаризма, реминисценцией вьетнамской бойни и отражением общей боли вернувшихся домой солдат. Роман Дэвида Моррелла «Первая кровь» может и не был первой книгой о посттравматическом синдроме, пожирающем ветеранов, но на фоне негласного табу на обсуждение внешнеполитических вопросов, жестокое и кровавое произведение стало национальной сенсацией.
Сочиняя «Первую кровь»
Канадец Моррелл переехал в Штаты в 1966 году, чтобы изучать американскую литературу в Университете Пенсильвании, и немедленно попал в очаг бурливших в стране страстей. Это в Канаде вьетнамской кампании СМИ уделяли опосредованное внимание, а в Америке каждый студент мог в деталях рассказать о творящемся в данный момент на фронте. В немалой степени этот интерес подогревала и возможность самому попасть под призыв и загреметь на передовую. Время от времени в университете выступали демобилизовавшиеся солдаты, от первого лица живописавшие кошмарные дни в джунглях и проблемы, с которыми они столкнулись в гражданской жизни: бессонница, депрессия, защитная реакция на громкие звуки. Одним словом, все то, что сегодня называется посттравматическим синдромом.
Война медленно входила в размеренную жизнь Соединенных Штатов - студенты устраивали демонстрации протеста, каждый новостной выпуск сопровождался хроникальными кадрами, а маленькие города захлестнула волна гражданских бунтов: чернокожие выходцы из малообеспеченных семей прекрасно понимали, что их шансы стать пушечным мясом куда выше, чем у богатых белых сверстников. По большому счету, особой разницы между происходившим во Вьетнаме и творившимся в очагах восстаний и не было: молодые парни клали собственные жизни на алтарь никому не понятных ценностей. Размышления о бессмысленности кровопролития и его разрушительном влиянии на поколение постепенно вели Моррелла к идее «Первой крови»: рассказе о возвращающемся домой солдате, приносящем с собою войну.
Основные детали сюжета довольно быстро сложились в единое целое: молодой парень, ищущий однополчан, шериф крохотного городка, ненавидящий бродяг, жестокое противостояние, возникшее из-за нежелания поступиться принципами… но текст катастрофически не писался. Моррелла мучила проблема выбора имени для своего героя - достаточно звучного и запоминающегося и при этом исчерпывающе его характеризующего.
«В тот день я как обычно торчал за пишущей машинкой и злился сам на себя от бессилия, - вспоминает Моррелл. - Я провел за пустым листом черт знает сколько времени, и по-прежнему не мог выдавить из себя ни строчки. В этот момент жена вернулась из универмага и начала рассказывать о каких-то невероятно вкусных яблоках, которые ей удалось купить.
Сами понимаете, фрукты интересовали меня меньше всего, но из вежливости я согласился попробовать кусочек. Яблоки действительно оказались выше всяких похвал, и я поинтересовался, как называется этот сорт. Рэмбо. По мне словно пробежал электрический разряд: вот то имя, которое я искал! Тут же память услужливо подсунула Артюра Рембо, поэта из Франции, которого мы изучали недавно. Самая известная его вещь называлась A Season in Hell - прекрасная метафора для узника войны, каковым и являлся мой Рэмбо!»
Найдя верное звучание, Моррелл споро закончил рукопись, а в 1972 году книгой уже зачитывалась вся страна. Нужно заметить, что в ту пору поп-культура избегала открытых выступлений в адрес событий во Вьетнаме, поэтому нелицеприятная правда «Первой крови» сдетонировала подобно бомбе. Никто прежде не решался в полный голос заявить, что война меняет людей не в лучшую сторону.
Голливудское проклятие
Роман немедленно попал в поле зрения Голливуда, переживавшего мощный всплеск проблемного и остросоциального кино. Права на экранизацию купила студия Columbia Pictures, вообще-то не любившая рисковые эксперименты. Рукопись действительно не прижилась, и вскоре опцион достался Warner Bros. Этот мейджор оказался смелее предыдущего и принялся за активную разработку проекта. Сценарий переписывался раз за разом, но студия никак не могла найти верную трактовку. Дело в том, что в отличие от знакомого всем фильма, роман был экстремально жесток. Рэмбо не просто отвечал шерифу локальным конфликтом, а буквально стирал с лица подвернувшийся под горячую руку городок, убивая всех, и вся и крайне натуралистично погибая в финале - при этом оставаясь главным героем истории. Нащупать при таком раскладе струны, что нашли бы у зрителей отклик, было делом крайне сложным.
К материалу подступались со всех сторон. На одном из этапов сценаристы даже пытались превратить «Первую кровь» в гротескную комедию, где дитя леса Рэмбо скрывался в пещере, обставленной торговыми автоматами с едой и питьем. Но в конечном итоге формула сценария свелась к выведенной в книге перипетии - герой с невероятной физической подготовкой бросает вызов маленькой армии. Такая трактовка приглянулась Стиву МакКуину и режиссеру Сидни Поллаку. Шутка ли: друг с другом сражалось два, в общем-то, хороших парня?! Единственным препятствием, которое продюсеры не сумели преодолеть, оказался возраст звезды. МакКуин хотел сыграть Рэмбо, но сорока шестилетний актер никак не походил на вернувшегося из Вьетнама растерянного парня. МакКуин ушел, а вместе с этим началась новая чехарда кастингов - Пол Ньюман, Дастин Хоффман, Аль Пачино.
Десятилетие подходило к концу, а над «Первой кровью» сгущались краски. Пять лет интенсивного подготовительного периода заставили голливудских сплетников говорить о проекте, как о проклятом. Любовь публики к оригинальному роману начала забываться, переводя фильм из разряда высокоожидаемых в более низкую категорию. А когда на экранах один за другим появились «Таксист» и «Апокалипсис сегодня», стало окончательно понятно, что либо картину нужно делать сейчас, либо забыть о ней, как о страшном сне.
Президентом Warner Bros. в тот период был Роберт Шапиро, начинавший карьеру в актерском агентстве Уильяма Морриса рассыльным и постепенно дослужившийся до главы международного департамента. Понятно, что, заняв новый пост, связей Шапиро не растерял и продолжал активно сотрудничать с бывшими клиентами. Одним из них был канадский режиссер Тед Котчефф, на родине сорвавший банк «Ученичеством Дадди Крэвица», а в Штатах осевший после успеха «Аферистов Дика и Джейн». Шапиро предложил Котчеффу возглавить многострадальный проект. Прочитав книгу и ознакомившись с полутора дюжинами существовавших на тот момент сценариев, режиссер дал согласие.
«Я прочитал, наверное, шестнадцать разных рукописей, пока не остановился на версии Майкла Козолла и Уильяма Сэкхайма, - вспоминает Котчефф. - Рэмбо все еще оставался в ней настоящим сукиным сыном, но прочие варианты не годились вообще. Я начал причесывать сценарий, потратив на этот процесс около трех месяцев, когда мне снова позвонил Роберт и сказал “Прости, но мы все-таки не можем запустить этот фильм. Это очень болезненная для общества тема”».
Проект снова отправился на полку, а Голливуд официально поставил на нем крест, не став продлевать и без того затянувшиеся сроки опциона. И тут на него положили глаз Марио Кассар и Эндрю Вайна.
Работа над сценарием
«Принято считать, что с «Первой крови» началась история Carolco Pictures, - говорит Кассар, - что не совсем верно. К моменту, когда мы решили взяться за картину, компания существовала уже восемь лет, большей частью занимаясь покупкой и перепродажей прав. Желание сделать свое кино родилось на съемках «Спасения в победе», где мы работали исполнительными продюсерами. Мы посмотрели, что к чему, и позвонили Теду, с которым были немного знакомы».
Кассар и Вайна предоставили Котчеффу уникальный карт-бланш, сказав, что согласны на любой проект, который покажется ему интересным. Режиссер, все еще не забывший печальный опыт работы над «Первой кровью», предложил им взяться за самую скандальную ленту в городе. Конечно, продюсеры были прекрасно осведомлены о шлейфе дурной славы, стелящейся за картиной, но это был настоящий вызов: их компания могла дебютировать фильмом, вокруг которого, как коты вокруг сметаны, почти десять лет ходили лучшие умы Голливуда и ничего не сумели сделать. В главной роли всем троим виделся только один человек - Сильвестр Сталлоне.
Со Слаем продюсеры сошлись на «Спасении в победе», футбольной драме Джона Хьюстона. Как и Кассар с Вайной, Сталлоне искал проект-прорыв. После произведенного «Рокки» фурора он оказался заложником образа: каждая картина, снятая вне ринга, неизменно проваливалась в прокате, и перед Сильвестром маячила перспектива до самой смерти штамповать бесконечные боксерские сиквелы. На звонок из Carolco Сталлоне среагировал молниеносно: меньше, чем через сутки на контракте с серьезным гонораром в $3,5 млн. (такие деньги не снились и иным суперзвездам) стояла его подпись.
«Это был действительно самый горячий и невозможный проект Голливуда, - вспоминает Слай. - За все годы, что его пытались сделать, на нем сменилось много актеров и много режиссеров, многое было изменено. Конечно же, я нервничал и даже в первый день съемок надеялся, что что-нибудь случится, и все мы просто разъедемся по домам».
Два никому неизвестных парня и неудачник, не сумевший правильно воспользоваться собственной удачей? Никто не верил, что эта троица сумеет сдвинуть «Первую кровь» с места. Но Сталлоне всегда точно знал, чего именно хочет видеть публика, и сел за переписывание сценария Козолла и Сэкхайма. Основным камнем преткновения по-прежнему была жестокость Рэмбо: в одной из сцен он просто расстреливал горожан из снайперской винтовки - восемнадцать человек полегло, как фигурки в тире. К герою нужен был совсем другой подход, Сталлоне предстояло превратить его из безумного убийцы в парня, сбившегося с пути, жертву обстоятельств. Он с энтузиазмом принялся за дело, переделав сценарий так, чтобы представить зрителю героя-андердога: самого обычного человека, получившего шанс заявить о себе миру.
Идея Слая заключалась в том, что его Рэмбо был слеплен из другого теста. В отличие от книжного прототипа, он шел на применение силы неохотно и никого не убивал. Учитывая репутацию фильма в это сложно поверить, но в картине находится место всего двум смертям: полицейский по неосторожности пилота выпадает из вертолета, да машина преследования врезается в припаркованный пикап и взрывается. В остальных эпизодах Рэмбо наносит увечья, но ни разу не доводит дело до летального исхода. Вторым принципиальным сценарным ходом стала развязка. Сталлоне категорически отказался убивать героя, дав ему шанс сдаться властям.
Несмотря на то, что сам Слай - любитель почесать языком, в фильме он отвел Рэмбо очень мало реплик. В одном из вариантов тот вообще не произносил ни слова до финального монолога - так Сталлоне пытался подчеркнуть опустошение в душе героя. Сильнее прочих досталось первой встрече Рэмбо с шерифом. Первоначально диалог был больше и содержал шутки вроде: «Ты что здесь делаешь?» «Просто иду» «Возомнил себя Беспечным ездоком?» «Нет, беспечным ходоком». Это было забавно, но в итоге рукопись вернулась к более мрачному духу сюжета. Второй причиной скупости диалогов был международный прокат. Продюсеры понимали, что когда ленту будут дублировать на иностранные языки, это украдет часть ее атмосферности.
Ирония судьбы: вошедший в историю памятником холодной войне и противостоянию сверхдержав, на самом деле Рэмбо создавался символом антимилитаризма, реминисценцией вьетнамской бойни и отражением общей боли вернувшихся домой солдат. Роман Дэвида Моррелла «Первая кровь» может и не был первой книгой о посттравматическом синдроме, пожирающем ветеранов, но на фоне негласного табу на обсуждение внешнеполитических вопросов, жестокое и кровавое произведение стало национальной сенсацией.
Сочиняя «Первую кровь»
Канадец Моррелл переехал в Штаты в 1966 году, чтобы изучать американскую литературу в Университете Пенсильвании, и немедленно попал в очаг бурливших в стране страстей. Это в Канаде вьетнамской кампании СМИ уделяли опосредованное внимание, а в Америке каждый студент мог в деталях рассказать о творящемся в данный момент на фронте. В немалой степени этот интерес подогревала и возможность самому попасть под призыв и загреметь на передовую. Время от времени в университете выступали демобилизовавшиеся солдаты, от первого лица живописавшие кошмарные дни в джунглях и проблемы, с которыми они столкнулись в гражданской жизни: бессонница, депрессия, защитная реакция на громкие звуки. Одним словом, все то, что сегодня называется посттравматическим синдромом.
Война медленно входила в размеренную жизнь Соединенных Штатов - студенты устраивали демонстрации протеста, каждый новостной выпуск сопровождался хроникальными кадрами, а маленькие города захлестнула волна гражданских бунтов: чернокожие выходцы из малообеспеченных семей прекрасно понимали, что их шансы стать пушечным мясом куда выше, чем у богатых белых сверстников. По большому счету, особой разницы между происходившим во Вьетнаме и творившимся в очагах восстаний и не было: молодые парни клали собственные жизни на алтарь никому не понятных ценностей. Размышления о бессмысленности кровопролития и его разрушительном влиянии на поколение постепенно вели Моррелла к идее «Первой крови»: рассказе о возвращающемся домой солдате, приносящем с собою войну.
Основные детали сюжета довольно быстро сложились в единое целое: молодой парень, ищущий однополчан, шериф крохотного городка, ненавидящий бродяг, жестокое противостояние, возникшее из-за нежелания поступиться принципами… но текст катастрофически не писался. Моррелла мучила проблема выбора имени для своего героя - достаточно звучного и запоминающегося и при этом исчерпывающе его характеризующего.
«В тот день я как обычно торчал за пишущей машинкой и злился сам на себя от бессилия, - вспоминает Моррелл. - Я провел за пустым листом черт знает сколько времени, и по-прежнему не мог выдавить из себя ни строчки. В этот момент жена вернулась из универмага и начала рассказывать о каких-то невероятно вкусных яблоках, которые ей удалось купить.
Сами понимаете, фрукты интересовали меня меньше всего, но из вежливости я согласился попробовать кусочек. Яблоки действительно оказались выше всяких похвал, и я поинтересовался, как называется этот сорт. Рэмбо. По мне словно пробежал электрический разряд: вот то имя, которое я искал! Тут же память услужливо подсунула Артюра Рембо, поэта из Франции, которого мы изучали недавно. Самая известная его вещь называлась A Season in Hell - прекрасная метафора для узника войны, каковым и являлся мой Рэмбо!»
Найдя верное звучание, Моррелл споро закончил рукопись, а в 1972 году книгой уже зачитывалась вся страна. Нужно заметить, что в ту пору поп-культура избегала открытых выступлений в адрес событий во Вьетнаме, поэтому нелицеприятная правда «Первой крови» сдетонировала подобно бомбе. Никто прежде не решался в полный голос заявить, что война меняет людей не в лучшую сторону.
Голливудское проклятие
Роман немедленно попал в поле зрения Голливуда, переживавшего мощный всплеск проблемного и остросоциального кино. Права на экранизацию купила студия Columbia Pictures, вообще-то не любившая рисковые эксперименты. Рукопись действительно не прижилась, и вскоре опцион достался Warner Bros. Этот мейджор оказался смелее предыдущего и принялся за активную разработку проекта. Сценарий переписывался раз за разом, но студия никак не могла найти верную трактовку. Дело в том, что в отличие от знакомого всем фильма, роман был экстремально жесток. Рэмбо не просто отвечал шерифу локальным конфликтом, а буквально стирал с лица подвернувшийся под горячую руку городок, убивая всех, и вся и крайне натуралистично погибая в финале - при этом оставаясь главным героем истории. Нащупать при таком раскладе струны, что нашли бы у зрителей отклик, было делом крайне сложным.
К материалу подступались со всех сторон. На одном из этапов сценаристы даже пытались превратить «Первую кровь» в гротескную комедию, где дитя леса Рэмбо скрывался в пещере, обставленной торговыми автоматами с едой и питьем. Но в конечном итоге формула сценария свелась к выведенной в книге перипетии - герой с невероятной физической подготовкой бросает вызов маленькой армии. Такая трактовка приглянулась Стиву МакКуину и режиссеру Сидни Поллаку. Шутка ли: друг с другом сражалось два, в общем-то, хороших парня?! Единственным препятствием, которое продюсеры не сумели преодолеть, оказался возраст звезды. МакКуин хотел сыграть Рэмбо, но сорока шестилетний актер никак не походил на вернувшегося из Вьетнама растерянного парня. МакКуин ушел, а вместе с этим началась новая чехарда кастингов - Пол Ньюман, Дастин Хоффман, Аль Пачино.
Десятилетие подходило к концу, а над «Первой кровью» сгущались краски. Пять лет интенсивного подготовительного периода заставили голливудских сплетников говорить о проекте, как о проклятом. Любовь публики к оригинальному роману начала забываться, переводя фильм из разряда высокоожидаемых в более низкую категорию. А когда на экранах один за другим появились «Таксист» и «Апокалипсис сегодня», стало окончательно понятно, что либо картину нужно делать сейчас, либо забыть о ней, как о страшном сне.
Президентом Warner Bros. в тот период был Роберт Шапиро, начинавший карьеру в актерском агентстве Уильяма Морриса рассыльным и постепенно дослужившийся до главы международного департамента. Понятно, что, заняв новый пост, связей Шапиро не растерял и продолжал активно сотрудничать с бывшими клиентами. Одним из них был канадский режиссер Тед Котчефф, на родине сорвавший банк «Ученичеством Дадди Крэвица», а в Штатах осевший после успеха «Аферистов Дика и Джейн». Шапиро предложил Котчеффу возглавить многострадальный проект. Прочитав книгу и ознакомившись с полутора дюжинами существовавших на тот момент сценариев, режиссер дал согласие.
«Я прочитал, наверное, шестнадцать разных рукописей, пока не остановился на версии Майкла Козолла и Уильяма Сэкхайма, - вспоминает Котчефф. - Рэмбо все еще оставался в ней настоящим сукиным сыном, но прочие варианты не годились вообще. Я начал причесывать сценарий, потратив на этот процесс около трех месяцев, когда мне снова позвонил Роберт и сказал “Прости, но мы все-таки не можем запустить этот фильм. Это очень болезненная для общества тема”».
Проект снова отправился на полку, а Голливуд официально поставил на нем крест, не став продлевать и без того затянувшиеся сроки опциона. И тут на него положили глаз Марио Кассар и Эндрю Вайна.
Работа над сценарием
«Принято считать, что с «Первой крови» началась история Carolco Pictures, - говорит Кассар, - что не совсем верно. К моменту, когда мы решили взяться за картину, компания существовала уже восемь лет, большей частью занимаясь покупкой и перепродажей прав. Желание сделать свое кино родилось на съемках «Спасения в победе», где мы работали исполнительными продюсерами. Мы посмотрели, что к чему, и позвонили Теду, с которым были немного знакомы».
Кассар и Вайна предоставили Котчеффу уникальный карт-бланш, сказав, что согласны на любой проект, который покажется ему интересным. Режиссер, все еще не забывший печальный опыт работы над «Первой кровью», предложил им взяться за самую скандальную ленту в городе. Конечно, продюсеры были прекрасно осведомлены о шлейфе дурной славы, стелящейся за картиной, но это был настоящий вызов: их компания могла дебютировать фильмом, вокруг которого, как коты вокруг сметаны, почти десять лет ходили лучшие умы Голливуда и ничего не сумели сделать. В главной роли всем троим виделся только один человек - Сильвестр Сталлоне.
Со Слаем продюсеры сошлись на «Спасении в победе», футбольной драме Джона Хьюстона. Как и Кассар с Вайной, Сталлоне искал проект-прорыв. После произведенного «Рокки» фурора он оказался заложником образа: каждая картина, снятая вне ринга, неизменно проваливалась в прокате, и перед Сильвестром маячила перспектива до самой смерти штамповать бесконечные боксерские сиквелы. На звонок из Carolco Сталлоне среагировал молниеносно: меньше, чем через сутки на контракте с серьезным гонораром в $3,5 млн. (такие деньги не снились и иным суперзвездам) стояла его подпись.
«Это был действительно самый горячий и невозможный проект Голливуда, - вспоминает Слай. - За все годы, что его пытались сделать, на нем сменилось много актеров и много режиссеров, многое было изменено. Конечно же, я нервничал и даже в первый день съемок надеялся, что что-нибудь случится, и все мы просто разъедемся по домам».
Два никому неизвестных парня и неудачник, не сумевший правильно воспользоваться собственной удачей? Никто не верил, что эта троица сумеет сдвинуть «Первую кровь» с места. Но Сталлоне всегда точно знал, чего именно хочет видеть публика, и сел за переписывание сценария Козолла и Сэкхайма. Основным камнем преткновения по-прежнему была жестокость Рэмбо: в одной из сцен он просто расстреливал горожан из снайперской винтовки - восемнадцать человек полегло, как фигурки в тире. К герою нужен был совсем другой подход, Сталлоне предстояло превратить его из безумного убийцы в парня, сбившегося с пути, жертву обстоятельств. Он с энтузиазмом принялся за дело, переделав сценарий так, чтобы представить зрителю героя-андердога: самого обычного человека, получившего шанс заявить о себе миру.
Идея Слая заключалась в том, что его Рэмбо был слеплен из другого теста. В отличие от книжного прототипа, он шел на применение силы неохотно и никого не убивал. Учитывая репутацию фильма в это сложно поверить, но в картине находится место всего двум смертям: полицейский по неосторожности пилота выпадает из вертолета, да машина преследования врезается в припаркованный пикап и взрывается. В остальных эпизодах Рэмбо наносит увечья, но ни разу не доводит дело до летального исхода. Вторым принципиальным сценарным ходом стала развязка. Сталлоне категорически отказался убивать героя, дав ему шанс сдаться властям.
Несмотря на то, что сам Слай - любитель почесать языком, в фильме он отвел Рэмбо очень мало реплик. В одном из вариантов тот вообще не произносил ни слова до финального монолога - так Сталлоне пытался подчеркнуть опустошение в душе героя. Сильнее прочих досталось первой встрече Рэмбо с шерифом. Первоначально диалог был больше и содержал шутки вроде: «Ты что здесь делаешь?» «Просто иду» «Возомнил себя Беспечным ездоком?» «Нет, беспечным ходоком». Это было забавно, но в итоге рукопись вернулась к более мрачному духу сюжета. Второй причиной скупости диалогов был международный прокат. Продюсеры понимали, что когда ленту будут дублировать на иностранные языки, это украдет часть ее атмосферности.