О контрфактическом возражении против дефляционизма (1)
Пост навеян дискуссией вокруг статьи Я.В. Шрамко "Предикат истины в контрфактических контекстах: в защиту дефляционизма", которая началась летом в рамках семинара "Логика и философия языка" и была продолжена 8 ноября на круглом столе "Что такое истина?".
Дефляционизм в самом общем виде можно представить как теорию, согласно которой предикат истинности не добавляет ничего к содержанию того, что признается истинным.
Допустим, что как семантическая концепция дефляционизм верен (хотя насчет этого есть определенные сомнения). Будет ли он так же верен с точки зрения логической прагматики?
"Контрфактический аргумент":
(1) Если бы «Марс» означал Луну, то предложение «Марс вращается вокруг Земли» было бы истинным.
(2) Если бы «Марс» означал Луну, то Марс вращался бы вокруг Земли.
Если (1) является истинным, а (2) ложным, то мы имеем контекст, в котором предикат истинности является содержательным.
Возражение Шрамко против данного аргумента состояло в том, что предложение (2) необходимо признать точно таким же истинным, как и (1), даже если это противоречит нашей языковой интуиции. Я собираюсь показать, что наша языковая интуиция как раз верна, и предложение (2) должно быть расценено как ложное.
Использование предиката истинности в процессе коммуникации указывает на то, что предметом утверждения является в первую очередь некое предложение (лингвистическая сущность), а уже во вторую очередь то (экстралингвистическое) положение дел, которое им описывается. Утверждение истинности предложения отличается от утверждения самого предложения тем, что во втором случае интерпретация терминов предполагается коммуникантами заранее фиксированной, а в первом требует обязательного уточнения.
Данное требование является не логическим, а прагматическим. В частности, я объясняю его максимой количества.
Когда мне говорят "Предложение А ("Марс вращается вокруг Земли") истинно", я спрашиваю себя: почему мой собеседник не сказал просто А ("Марс вращается вокруг Земли"), ведь логически это то же самое? Опираясь на максиму "не говори информативнее, чем требуется" я вычисляю его импликатуру: предикат истинности должен в данном случае что-то добавлять к содержанию предложения А (если бы я общался с компьютером, такие импликатуры, разумеется, я бы искать не стал). Как это может быть? Что еще может влиять на истинность предложения кроме наличия/отсутствия описываемого им положения дел? Только интерпретация самих терминов, входящих в это предложение.
Отсюда я прихожу к выводу, что собеседник хотел привлечь мое внимание к возможности переинтерпретации терминов. Он как бы намекает мне, что наш с ним контекст не единственный из возможных, и тем самым делает предметом своего утверждения не только то положение дел, которое описывается в предложении А, но и другое положение дел - ситуацию, в которой происходит разговор (обозначим ее как С = контекст разговора). Таким образом, я заключаю, что предложение "Истинно А" говорит не столько о положении дел [А], сколько о положении дел [А+С].
Итак, термины, входящие в предложение, подведенное под предикат истинности, могут интерпретироваться иначе, чем термины в обычном употреблении. Более того, они с необходимостью представляются как способные к переинтерпретации. То же самое справедливо и относительно терминов, взятых в (тарскианские) кавычки.
Что же касается обычного использования слов, там максима количества срабатывает противоположным образом: если человек использует само слово "Марс" (а не дескрипции типа "предмет, обозначаемый в нашем мире именем "Марс""), то я вычисляю его импликатуру: данный термин берется в дефолтном, знакомом нам обоим значении.
Таким образом, есть основания считать, что если не семантика, то по крайней мере прагматика заставляет нас признать ложность предложения (2) и, как следствие, усомниться в правоте дефляционистов.
Дефляционизм в самом общем виде можно представить как теорию, согласно которой предикат истинности не добавляет ничего к содержанию того, что признается истинным.
Допустим, что как семантическая концепция дефляционизм верен (хотя насчет этого есть определенные сомнения). Будет ли он так же верен с точки зрения логической прагматики?
"Контрфактический аргумент":
(1) Если бы «Марс» означал Луну, то предложение «Марс вращается вокруг Земли» было бы истинным.
(2) Если бы «Марс» означал Луну, то Марс вращался бы вокруг Земли.
Если (1) является истинным, а (2) ложным, то мы имеем контекст, в котором предикат истинности является содержательным.
Возражение Шрамко против данного аргумента состояло в том, что предложение (2) необходимо признать точно таким же истинным, как и (1), даже если это противоречит нашей языковой интуиции. Я собираюсь показать, что наша языковая интуиция как раз верна, и предложение (2) должно быть расценено как ложное.
Использование предиката истинности в процессе коммуникации указывает на то, что предметом утверждения является в первую очередь некое предложение (лингвистическая сущность), а уже во вторую очередь то (экстралингвистическое) положение дел, которое им описывается. Утверждение истинности предложения отличается от утверждения самого предложения тем, что во втором случае интерпретация терминов предполагается коммуникантами заранее фиксированной, а в первом требует обязательного уточнения.
Данное требование является не логическим, а прагматическим. В частности, я объясняю его максимой количества.
Когда мне говорят "Предложение А ("Марс вращается вокруг Земли") истинно", я спрашиваю себя: почему мой собеседник не сказал просто А ("Марс вращается вокруг Земли"), ведь логически это то же самое? Опираясь на максиму "не говори информативнее, чем требуется" я вычисляю его импликатуру: предикат истинности должен в данном случае что-то добавлять к содержанию предложения А (если бы я общался с компьютером, такие импликатуры, разумеется, я бы искать не стал). Как это может быть? Что еще может влиять на истинность предложения кроме наличия/отсутствия описываемого им положения дел? Только интерпретация самих терминов, входящих в это предложение.
Отсюда я прихожу к выводу, что собеседник хотел привлечь мое внимание к возможности переинтерпретации терминов. Он как бы намекает мне, что наш с ним контекст не единственный из возможных, и тем самым делает предметом своего утверждения не только то положение дел, которое описывается в предложении А, но и другое положение дел - ситуацию, в которой происходит разговор (обозначим ее как С = контекст разговора). Таким образом, я заключаю, что предложение "Истинно А" говорит не столько о положении дел [А], сколько о положении дел [А+С].
Итак, термины, входящие в предложение, подведенное под предикат истинности, могут интерпретироваться иначе, чем термины в обычном употреблении. Более того, они с необходимостью представляются как способные к переинтерпретации. То же самое справедливо и относительно терминов, взятых в (тарскианские) кавычки.
Что же касается обычного использования слов, там максима количества срабатывает противоположным образом: если человек использует само слово "Марс" (а не дескрипции типа "предмет, обозначаемый в нашем мире именем "Марс""), то я вычисляю его импликатуру: данный термин берется в дефолтном, знакомом нам обоим значении.
Таким образом, есть основания считать, что если не семантика, то по крайней мере прагматика заставляет нас признать ложность предложения (2) и, как следствие, усомниться в правоте дефляционистов.