Побережье Ботнического залива, Резиденция Höga Кusten. Все только начинается
Эта глава следует за «Вальсом». То, что три года назад было на ее месте подачи нынешнего «Вальса» не выдержало бы. В те дни я видела гораздо больше, чем понимала. Теперь наоборот, понимаю больше, чем вижу. Показываю оба текста друг за другом, чтоб не разрывать внутренние связи.
Винзор (25) - Анна (22, без четырех недель 23)
Конная прогулка назначена на утро третьего дня: «Вы ездите верхом? Хочу показать вам округу». В радушном предложении Анны кроется извинение за безрассудный поступок: неосторожно слетевшее с ее языка, приглашение провести пару недель в лесной резиденции может дорого стать обоим. Что если она играет не только своим сердцем?
На приеме в ратуше Анна об этом не думала - с чего бы? Винзор не первый дипломат, искавший знакомства с ней. Удовлетворив тщеславное желание быть представленным ей, он проявил весьма сдержанный интерес. Теперь же Анна сомневается, что безразлична ему. Это лестно, но и тревожит: хорошо разве пробуждать в человеке ложные надежды? Впрочем, может, зря она волнуется. Да, иногда он смотрит на нее тепло и пристально, так знакомо склонив голову, словно прислушиваясь к чему-то в себе. И этот взгляд существует как бы отдельно от их разговоров, в отрыве от его независимой и спокойной манеры держаться с ней.
Ну и что? Это у нее от его глаз строй счастливых мурашек по спине марширует, а он… Что он? Это-то ей и хочется вызнать - понаблюдать за ним на приволье, где симпатии проявляются смелей и проще. Надо бы узнать, взял ли он что-то для верховой езды, но Анне почему-то неловко спрашивать.
***
Он в свободной рубашке-апаш, схваченной широким ремнем, и ладно сидящих хлопковых бриджах с коленной леей. Она в амазонке цвета скабиозы с приталенным коротким жакетом, отделанным серебряной нитью, и в маленькой шляпке с поднятой пока вуалью. Ее Латона уже оседлана, косит на хозяйку влажным глазом. Он выбирает Лорда - серого в яблоках красавца и «злодея», грозного и дикого, нервно грызущего трензель.
- Смотрите, этот чертяка с норовом, - предупреждает берейтор. - Козлит на галопе. На корде-то ходит шелковый, но в полях как найдет молодая дурь…
- Ничего, мы поладим, - успокоительно приговаривая что-то, он похлопывает коня по крутой шее и берет под уздцы. Ощутив крепкую руку всадника, Лорд, перестает грызть удила и фыркает смиренно.
Берейтор смотрит одобрительно. Анна тоже. У гостя горделивая посадка и небрежная грация опытного наездника. Благородной формы кисти с длинными выразительными пальцами с виду расслаблено лежат на холке, свет играет на продолговатых ногтях с белыми лунками. Пока они едут по аллее, где всё в солнечных хлопотах новорожденных листьев, в непрестанном движении и кружении сквозистых теней, вальсирующих со свежим ветром, всадник легко сдерживает нетерпение своенравной лошади.
Но вот впереди открывается заманчивый простор полей и сосняк за ними. Анна первая посылает Латону в галоп: «Догоняйте!» Лорд птицей проносится мимо, едва касаясь травы, унося всадника далеко вперед. Мягкая песчаная пыль дымит под копытами. Конь знает местность, и можно позволить умному животному самому выбирать путь, думая о девушке, давшей так легко себя обогнать. Почему?
Задаваясь этим вопросом, он ступает на зловещий путь сомнений и толкований, чувствуя слабость своих притязаний на нее. Его мучит независимость Анны, ее высокородность и тот факт, что она ничуть в нем не нуждается. Это приглашение в Höga Кusten - всего лишь блажь аристократки, нет?
***
Может и блажь… если вспомнить предшествующий разговор у «готического окна».
Бальное веселье в ратуше идет на убыль. Они только что танцевали, и его ладонь еще помнит соблазнительный изгиб талии. Анна пьет минеральную воду с апельсиновым соком, грудь, стиснутая лифом, вздымается от блаженного головокруженья после вальса. Он стоит перед ней, чувствуя необходимость сказать что-нибудь, оправдывающее его присутствие. В голове пусто как в барабане. В окно заглядывает яркая даже на фоне столичных огней звезда.
- Смотрите, как хороша сегодня Венера, - не будь он так взволнован, не брякни первое, что на ум пришло...
Она поперхнулась минералкой:
- Да вы полны сюрпризов! - ну сколько людей способны уверенно показать на небе Венеру? - Интересуетесь астрономией?
- Немного. В основном, бинарной MY Cam*.
Она внезапно оживилась, одарила еще более изумленным взглядом.
- Правда? А вы уже видели ее последнюю компьютерную модель в «Astronomy & Astrophysics»?
- Швейцарскую? Видел, даже разработчика знаю.
- Вот как?
- Он мой брат.
- Кто - тот математик из Женевы - ваш брат?!
Вот откуда ей знакома эта фамилия!
- Вы встречались с ним?
- Нет. Слышала от дяди - они коллеги. Вместе составляют кривую блеска. И меня привлекли для замеров света из системы.
- Для расчета орбитального периода? Брат говорил, его уже рассчитали - 27 часов 42 минуты.
- Уже меньше. Все быстро меняется - внешние слои материи вовсю взаимодействуют. Если ребята из Сорбонны правы, грядет взрыв - скоро увидим рождение сверхгиганта. Будете наблюдать?
- У меня нет возможности.
- Но вам интересно? Сможете освободить пару недель в мае? В четырех часах езды от Стокгольма в Höga Кusten есть небольшая обсерватория. Видите вон того брюнета? Это Поль Лакур - астроном из Сорбонны, аспирант моего дяди. Я вас познакомлю. Говорите по-французски?
***
Нет, французского он не знает, а то бы... Поль уже дважды приставал к нему на своем школьном английском, не поможет ли месье Винзор с замерами? «Месье» и рад бы помочь, но без ее перевода эти двое только улыбаться друг другу могут. Поль на них - дезертиров с научного фронта - сердит, хотя злиться ему решительно некогда. Его команда днюет и ночует в обсерватории. Замотанные, спящие на ходу французы являются только к обеду и, отбыв светскую повинность, исчезают с виноватыми улыбками на хитрых рожах.
Проводив их, «дезертиры» переглядываются, ничуть не расстроенные. Им хорошо вдвоем - говорить или молчать без чувства неловкости, бродить по садовым дорожкам, задевая друг друга локтями, или устроившись в библиотеке, листать редкие книги, близко склоняясь над пухлыми томами.
Вчера он взял с полки первое издание «Потерянного рая» с иллюстрациями Доре.
- От вас в детстве не прятали эту книжку?
Анна, не сразу сообразив, с какой стати прятать Мильтона… ах нет, не Мильтона конечно - Доре, с ехидцей вернула ему тот же вопрос:
- А от вас?
- Отец поступил умнее. Заметив мой интерес к некоторым гравюрам, предложил игру: кто найдет в тексте лучшую подпись к картинкам. Забавы хватило месяца на три, мы даже спорили.
- И кто же выигрывал?
Скромная улыбка в ответ.
- Ах вот как! Значит, с вами играть не садись?
- Отчего же, если вы не боитесь…
Она приняла вызов. И нисколько не пожалела. Пока ангел Рафаил голосом Анны остерегал Адама и Еву, Винзор придерживал страницу, норовившую закрыться - их руки соприкоснулись, и не отодвинулись, словно не ведая о происходящем. Обморочная слабость, дыбом вставшие волоски на руках, горящие щеки - слава богу, за благонамеренным слогом Мильтона можно спрятать и не такое. А он? Тоже испытал запретный восторг? О, она бы удивилась, узнав. Коснувшись ее запястья, он ощутил не блаженную невесомость, как предполагал, но странный глубокий покой, словно вернулся домой после долгой отлучки. И уверенность ощутил: все правильно - так и надо.
Анна щурится против солнца: вон он - человек, занимающий в ее мыслях неприлично много места - летит среди медных сосен, привстав в стременах - волосы вразлет, под рубашкой ветер.
***
Права ли Анна в своих подозрениях на его счет? Да, хотя и не так, как она себе представляет - подлинный его интерес скорее смутил бы ее, чем обрадовал, ибо сводится к волнующей дилемме: она меня хочет или нет?
С тех пор, как они расстались у ратуши, мысли его необъяснимо и настойчиво устремлялись к Анне. Образ ее врывался в повседневность, как неотложный вопрос, хотя размышлять, в сущности, было не о чем. Она возбуждала в нем чистое желание: «Потрясающая девчонка! Вот бы оказаться с ней…»
В галерее его ума, разнообразя рабочие будни, без конца экспонировалась выставка запечатленных мгновений.
Анна на фоне «готического окна», обрамленная его узкой ланцетовидной аркой.
Ее губы, оставившие раковинный след на краю запотевшего стакана.
Медовый завиток на отлете у виска в бисеринках влаги.
Ее «вот как?», сопровождаемое взлетным движением бровей.
Теплота спины чуть ниже лопаток.
Бесподобное мягкоскользящее движение ее бедер в виске.
Пылающее ухо с бриллиантовой искрой в середине мочки.
Теперь он исподволь зорко следит за ней - ловец, полный нетерпеливого ожидания, готовый истолковать в свою пользу малейший намек ее тела. Он знает, слова и жесты, уклончивые взгляды и поступки могут означать что угодно, от затаенной страсти до невинности, и остается начеку - ловит робкие знаки ее интереса, мимо которых спокойно прошел бы, не будь так озабочен.
В ее поведении скрыто так много - в том, как она уронила перчатку, или опустила вуаль, едва солнечный свет коснулся фарфоровых щек, или дала лошади шенкелей, высылая в галоп, едва он попытался перейти от погоды к комплиментам. И разве ошибся он, приняв за откровенное заигрывание вчерашнее чтение Мильтона?
***
- Любите быструю езду?
- А вы разве нет? - вопросом на вопрос отвечает он. - Красиво здесь. Это ваши земли?
- Да, до залива, и часть побережья тоже.
- Значит, мы едем в сторону обсерватории?
Он вспоминает бледно светящийся купол на взморье, агатовую волну далеко внизу, блеснувшую в луче ночного светила, и разлитую до горизонта маслянистую гладь в золотых блестках лунной дорожки.
- Вовсе нет. Обсерватория там, - Анна показывает немного назад в сторону синеющего вдали леса. По прямой - миль двадцать, но тут прямых путей нет. Верхами нам и к ночи туда не доехать, а на авиэте** полчаса лету. О, чувствуете, ветерок соленый? Залив близко.
Слепящая синь неба в пуху и перьях летящих облаков и слепящая синь моря без единой парусиновой заплатки открывается взгляду внезапно, точно впереди отдернули занавес: крутой поворот дороги и корабельная роща отодвинулась вправо, даль распахнулась, хлынула в глаза потоками света и блеска, вонзилась в уши базарными криками чаек. Действительно «Высокий берег»***… такой, что плеска волн на этой птичьей высоте почти неслышно - только сизые чаячьи крылья плещут в небе, взбивая крепкий ветер.
- Здесь всегда так пустынно? - вглядываясь в солнечную дымку на горизонте, спрашивает он.
- Да. Судам сюда нельзя - скалы. Как вам вид?
- Элегический. Как с картин позднего Тёрнера.
***
На обратном пути Анна с шага снова поднимает Латону в галоп, и снова спутник легко обходит ее, ускакав далеко вперед, а потом неторопливо возвращается, сменив аллюр, издали любуясь элегантной всадницей, отмечая ее непринужденную посадку и превосходную выездку белой кобылки. Ближе к дому, где тропа становится шире, оба переходят на облегченную рысь, держась рядом. И то, что Анна свободно проделывает это, привставая на правом бедре - очко в ее пользу. Без слов он одаривает спутницу уважительным взглядом, и она так же безмолвно с достоинством принимает похвалу.
У ручья, сильно разлившегося в половодье, они спешиваются.
- Брод вон там, - показывает Анна, - за малинником. А здесь… - она с таинственным видом раздвигает ветки орешника, - идите сюда.
Укромная, в кружеве кудрявой травки и солнечных пятнах, полянка, спускается к песчаной отмели, теперь почти затопленной. Живописные извивы ручья теряются в зеленом сумраке нависших над водой веток. Кряжистая ива, почти лежащая - частью на земле, частью над медленной водой - уже слегка оперенная дымной зеленью, дает путникам приют. Сидя на теплом стволе в желтых узорах лишайника и глядя на прозрачные косы воды под мокрым древесным брюхом, он внезапно спрашивает:
- Мы не встречались раньше?
Вопрос, хоть и выглядит типичным зачином для легкомысленного флирта, серьезный, и Анна отвечает в тон, не раздумывая, бесхитростно открываясь ему.
- Нет. Вас я бы запомнила.
У него хватает ума не спрашивать почему, и обрадоваться молча, победительно чувствуя в себе эхо этого «вас».
- А что, я вам кого-то напоминаю?
Кого? Кого она напоминает ему своей благожелательной прямотой и этой позой: полубоком, изящный поворот головы, плечи опущены - сокровенный рельеф груди задрапирован складками ткани, сомкнутые руки лежат в подоле.
Он пожимает плечами.
- Нет, но… вот эта поза кажется знакомой.
Поза как поза, думает Анна. Она часто так сидит. И разве только она?
- Ну что, пойдемте искать брод? - говорит он, когда солнечный колобок, выкатившийся в прогалок между вековых ёлок, заливает их пристанище послеполуденным малиновым жаром.
Тропинка узкая, они идут гуськом, ведя лошадей в поводу. Придерживая ветки, чтоб не хлестали спутницу, он на ходу рассказывает забавную историю о коллеге, чьи похождения могли бы затмить барона Мюнхаузена. Но не пан с непроизносимым именем занимает игривое воображение Анны. Она смотрит в спину впереди идущего (радуясь самой возможности невозбранно пялиться на него), с жадным любопытством оглаживает, ощупывает, да что там - прямо-таки облизывает глазами всю его легкую завидно сложенную фигуру. Белую полоску шеи над воротником, осанку гордеца, опоясанные ремнем узкие бедра и смятую рубашку под ним, зад, идеально обтянутый дорогими фирменными штанами - такую экипировку обычно выбирают профессиональные наездники. Что ж, в седле он явно не новичок, даже неукротимый Лорд это признал; полчаса назад она глазам не поверила, увидев его на этом бешеном звере - на брошенном поводу.
Он сам переводит коней через опасно бурлящий ручей - обоих сразу. Латона скользит на камнях, стрижет ушами, испуганно всхрапывает. Вода покрывает ему голени, почти достигая края сапог. Надо было на лошадь сесть, запоздало спохватывается Анна. Её сапожки не такие высокие. Винзор возвращается за ней и без предисловий подхватывает на руки: «Держите подол, а то намокнет». Пять шагов по воде и ещё семь по топкому берегу, затем он возвращает ей свободу.
- Не думала, что здесь такой разлив, - застенчиво говорит она, упираясь взглядом ему в грудь. - Обычно тут и курица лап не намочит. Воды не зачерпнули?
- Нет, - беспечно врёт он, не желая сознаваться, что в сапогах хлюпает. Они почти дома - только по склону подняться.
***
Темнеет. В маленькой гостиной Анна сидит за роялем. Под ее пальцами звенит, переливается солнечной чешуей лесной ручей, частые капли осыпаются с веток в воду, дрожат крошечными радугами на кончиках сосновых игл.
Облокотившись о рояль, он перебирает в памяти мгновенья минувшего дня. Как она сказала «вас я бы запомнила», приналегая на первое слово. Эта интонация побудила его чуть позже рискнуть на переправе - подхватить ее на руки. Понимает ли Анна, что сама поощрила его к этой галантной дерзости? Нет, она не в силах увязать свой ответ с его поступком - она не знает мужчин, не настолько.
Слушая музыку, он восстанавливает в себе ощущение ее нежных подростковых лопаток, лежащих на сгибе локтя, всех цыплячьих косточек тонкого девичьего тела - так и стоит перед ней, забыв стереть с лица улыбку воспоминания.
Вот опять у него этот взгляд!
- Вы так внимательно на меня смотрите, - отпустив на волю последний аккорд, замечает она. - О чем задумались?
Вынужденный отвечать, он говорит первое, что на ум пришло - схватывая (как тогда, у ручья) смутный образ, мелькнувший на задворках сознания:
- Ваши руки на клавишах… То, как вы ставите пальцы. Я это где-то видел.
Господи, ну конечно видел! Она что, первая пианистка на его пути? Почему он вообще это сказал? Смотрит, будто сейчас проснулся.
Желая свернуть не туда зашедший разговор, Анна встает из-за инструмента. Как там погода? Из раскрытого окна веет росной прохладой. Она отводит штору: кроткая ясная ночь глядит ей в глаза.
- Пора! - говорит она, подавляя зевок, и добавляет шутливо. - Готовы лицезреть звездный поцелуй? Тогда давайте возьмем с собой кофе и поглядим, не забыли ли французы оставить нам авиэт.
----------------------------------------
MY Cam* - бинарная звездная система в созвездии Camelopardalis (созвездье Жирафа), сокращенно MY Cam. M и Y - две горячие сине-белые звезды спектрального класса O по классификации Йеркса. Период обращения - 27 часов с минутами - у них (и 28 по последним данным - у нас), находятся в процессе слияния солнечных масс, имеют общую поверхность.
Авиэт** - Анна произносит «aviette», подразумевая маленький беспилотник для недальних (до 30 миль) полетов. Взлетает и садится как вертолет (часто со специальной площадки, но может и просто с земли), хотя внешне на него не похож. Заряжается от солнечных батарей. Вообще, пилотируют только магистральные лайнеры, все остальное летает, ездит и плавает само. А у нас, помнишь, были когда-то «небесные блохи» - одномоторные самолетики-авиетки? (кстати, от того же французского корня).
«Высокий берег»*** - по-шведски Höga Кusten
Винзор (25) - Анна (22, без четырех недель 23)
Конная прогулка назначена на утро третьего дня: «Вы ездите верхом? Хочу показать вам округу». В радушном предложении Анны кроется извинение за безрассудный поступок: неосторожно слетевшее с ее языка, приглашение провести пару недель в лесной резиденции может дорого стать обоим. Что если она играет не только своим сердцем?
На приеме в ратуше Анна об этом не думала - с чего бы? Винзор не первый дипломат, искавший знакомства с ней. Удовлетворив тщеславное желание быть представленным ей, он проявил весьма сдержанный интерес. Теперь же Анна сомневается, что безразлична ему. Это лестно, но и тревожит: хорошо разве пробуждать в человеке ложные надежды? Впрочем, может, зря она волнуется. Да, иногда он смотрит на нее тепло и пристально, так знакомо склонив голову, словно прислушиваясь к чему-то в себе. И этот взгляд существует как бы отдельно от их разговоров, в отрыве от его независимой и спокойной манеры держаться с ней.
Ну и что? Это у нее от его глаз строй счастливых мурашек по спине марширует, а он… Что он? Это-то ей и хочется вызнать - понаблюдать за ним на приволье, где симпатии проявляются смелей и проще. Надо бы узнать, взял ли он что-то для верховой езды, но Анне почему-то неловко спрашивать.
***
Он в свободной рубашке-апаш, схваченной широким ремнем, и ладно сидящих хлопковых бриджах с коленной леей. Она в амазонке цвета скабиозы с приталенным коротким жакетом, отделанным серебряной нитью, и в маленькой шляпке с поднятой пока вуалью. Ее Латона уже оседлана, косит на хозяйку влажным глазом. Он выбирает Лорда - серого в яблоках красавца и «злодея», грозного и дикого, нервно грызущего трензель.
- Смотрите, этот чертяка с норовом, - предупреждает берейтор. - Козлит на галопе. На корде-то ходит шелковый, но в полях как найдет молодая дурь…
- Ничего, мы поладим, - успокоительно приговаривая что-то, он похлопывает коня по крутой шее и берет под уздцы. Ощутив крепкую руку всадника, Лорд, перестает грызть удила и фыркает смиренно.
Берейтор смотрит одобрительно. Анна тоже. У гостя горделивая посадка и небрежная грация опытного наездника. Благородной формы кисти с длинными выразительными пальцами с виду расслаблено лежат на холке, свет играет на продолговатых ногтях с белыми лунками. Пока они едут по аллее, где всё в солнечных хлопотах новорожденных листьев, в непрестанном движении и кружении сквозистых теней, вальсирующих со свежим ветром, всадник легко сдерживает нетерпение своенравной лошади.
Но вот впереди открывается заманчивый простор полей и сосняк за ними. Анна первая посылает Латону в галоп: «Догоняйте!» Лорд птицей проносится мимо, едва касаясь травы, унося всадника далеко вперед. Мягкая песчаная пыль дымит под копытами. Конь знает местность, и можно позволить умному животному самому выбирать путь, думая о девушке, давшей так легко себя обогнать. Почему?
Задаваясь этим вопросом, он ступает на зловещий путь сомнений и толкований, чувствуя слабость своих притязаний на нее. Его мучит независимость Анны, ее высокородность и тот факт, что она ничуть в нем не нуждается. Это приглашение в Höga Кusten - всего лишь блажь аристократки, нет?
***
Может и блажь… если вспомнить предшествующий разговор у «готического окна».
Бальное веселье в ратуше идет на убыль. Они только что танцевали, и его ладонь еще помнит соблазнительный изгиб талии. Анна пьет минеральную воду с апельсиновым соком, грудь, стиснутая лифом, вздымается от блаженного головокруженья после вальса. Он стоит перед ней, чувствуя необходимость сказать что-нибудь, оправдывающее его присутствие. В голове пусто как в барабане. В окно заглядывает яркая даже на фоне столичных огней звезда.
- Смотрите, как хороша сегодня Венера, - не будь он так взволнован, не брякни первое, что на ум пришло...
Она поперхнулась минералкой:
- Да вы полны сюрпризов! - ну сколько людей способны уверенно показать на небе Венеру? - Интересуетесь астрономией?
- Немного. В основном, бинарной MY Cam*.
Она внезапно оживилась, одарила еще более изумленным взглядом.
- Правда? А вы уже видели ее последнюю компьютерную модель в «Astronomy & Astrophysics»?
- Швейцарскую? Видел, даже разработчика знаю.
- Вот как?
- Он мой брат.
- Кто - тот математик из Женевы - ваш брат?!
Вот откуда ей знакома эта фамилия!
- Вы встречались с ним?
- Нет. Слышала от дяди - они коллеги. Вместе составляют кривую блеска. И меня привлекли для замеров света из системы.
- Для расчета орбитального периода? Брат говорил, его уже рассчитали - 27 часов 42 минуты.
- Уже меньше. Все быстро меняется - внешние слои материи вовсю взаимодействуют. Если ребята из Сорбонны правы, грядет взрыв - скоро увидим рождение сверхгиганта. Будете наблюдать?
- У меня нет возможности.
- Но вам интересно? Сможете освободить пару недель в мае? В четырех часах езды от Стокгольма в Höga Кusten есть небольшая обсерватория. Видите вон того брюнета? Это Поль Лакур - астроном из Сорбонны, аспирант моего дяди. Я вас познакомлю. Говорите по-французски?
***
Нет, французского он не знает, а то бы... Поль уже дважды приставал к нему на своем школьном английском, не поможет ли месье Винзор с замерами? «Месье» и рад бы помочь, но без ее перевода эти двое только улыбаться друг другу могут. Поль на них - дезертиров с научного фронта - сердит, хотя злиться ему решительно некогда. Его команда днюет и ночует в обсерватории. Замотанные, спящие на ходу французы являются только к обеду и, отбыв светскую повинность, исчезают с виноватыми улыбками на хитрых рожах.
Проводив их, «дезертиры» переглядываются, ничуть не расстроенные. Им хорошо вдвоем - говорить или молчать без чувства неловкости, бродить по садовым дорожкам, задевая друг друга локтями, или устроившись в библиотеке, листать редкие книги, близко склоняясь над пухлыми томами.
Вчера он взял с полки первое издание «Потерянного рая» с иллюстрациями Доре.
- От вас в детстве не прятали эту книжку?
Анна, не сразу сообразив, с какой стати прятать Мильтона… ах нет, не Мильтона конечно - Доре, с ехидцей вернула ему тот же вопрос:
- А от вас?
- Отец поступил умнее. Заметив мой интерес к некоторым гравюрам, предложил игру: кто найдет в тексте лучшую подпись к картинкам. Забавы хватило месяца на три, мы даже спорили.
- И кто же выигрывал?
Скромная улыбка в ответ.
- Ах вот как! Значит, с вами играть не садись?
- Отчего же, если вы не боитесь…
Она приняла вызов. И нисколько не пожалела. Пока ангел Рафаил голосом Анны остерегал Адама и Еву, Винзор придерживал страницу, норовившую закрыться - их руки соприкоснулись, и не отодвинулись, словно не ведая о происходящем. Обморочная слабость, дыбом вставшие волоски на руках, горящие щеки - слава богу, за благонамеренным слогом Мильтона можно спрятать и не такое. А он? Тоже испытал запретный восторг? О, она бы удивилась, узнав. Коснувшись ее запястья, он ощутил не блаженную невесомость, как предполагал, но странный глубокий покой, словно вернулся домой после долгой отлучки. И уверенность ощутил: все правильно - так и надо.
Анна щурится против солнца: вон он - человек, занимающий в ее мыслях неприлично много места - летит среди медных сосен, привстав в стременах - волосы вразлет, под рубашкой ветер.
***
Права ли Анна в своих подозрениях на его счет? Да, хотя и не так, как она себе представляет - подлинный его интерес скорее смутил бы ее, чем обрадовал, ибо сводится к волнующей дилемме: она меня хочет или нет?
С тех пор, как они расстались у ратуши, мысли его необъяснимо и настойчиво устремлялись к Анне. Образ ее врывался в повседневность, как неотложный вопрос, хотя размышлять, в сущности, было не о чем. Она возбуждала в нем чистое желание: «Потрясающая девчонка! Вот бы оказаться с ней…»
В галерее его ума, разнообразя рабочие будни, без конца экспонировалась выставка запечатленных мгновений.
Анна на фоне «готического окна», обрамленная его узкой ланцетовидной аркой.
Ее губы, оставившие раковинный след на краю запотевшего стакана.
Медовый завиток на отлете у виска в бисеринках влаги.
Ее «вот как?», сопровождаемое взлетным движением бровей.
Теплота спины чуть ниже лопаток.
Бесподобное мягкоскользящее движение ее бедер в виске.
Пылающее ухо с бриллиантовой искрой в середине мочки.
Теперь он исподволь зорко следит за ней - ловец, полный нетерпеливого ожидания, готовый истолковать в свою пользу малейший намек ее тела. Он знает, слова и жесты, уклончивые взгляды и поступки могут означать что угодно, от затаенной страсти до невинности, и остается начеку - ловит робкие знаки ее интереса, мимо которых спокойно прошел бы, не будь так озабочен.
В ее поведении скрыто так много - в том, как она уронила перчатку, или опустила вуаль, едва солнечный свет коснулся фарфоровых щек, или дала лошади шенкелей, высылая в галоп, едва он попытался перейти от погоды к комплиментам. И разве ошибся он, приняв за откровенное заигрывание вчерашнее чтение Мильтона?
***
- Любите быструю езду?
- А вы разве нет? - вопросом на вопрос отвечает он. - Красиво здесь. Это ваши земли?
- Да, до залива, и часть побережья тоже.
- Значит, мы едем в сторону обсерватории?
Он вспоминает бледно светящийся купол на взморье, агатовую волну далеко внизу, блеснувшую в луче ночного светила, и разлитую до горизонта маслянистую гладь в золотых блестках лунной дорожки.
- Вовсе нет. Обсерватория там, - Анна показывает немного назад в сторону синеющего вдали леса. По прямой - миль двадцать, но тут прямых путей нет. Верхами нам и к ночи туда не доехать, а на авиэте** полчаса лету. О, чувствуете, ветерок соленый? Залив близко.
Слепящая синь неба в пуху и перьях летящих облаков и слепящая синь моря без единой парусиновой заплатки открывается взгляду внезапно, точно впереди отдернули занавес: крутой поворот дороги и корабельная роща отодвинулась вправо, даль распахнулась, хлынула в глаза потоками света и блеска, вонзилась в уши базарными криками чаек. Действительно «Высокий берег»***… такой, что плеска волн на этой птичьей высоте почти неслышно - только сизые чаячьи крылья плещут в небе, взбивая крепкий ветер.
- Здесь всегда так пустынно? - вглядываясь в солнечную дымку на горизонте, спрашивает он.
- Да. Судам сюда нельзя - скалы. Как вам вид?
- Элегический. Как с картин позднего Тёрнера.
***
На обратном пути Анна с шага снова поднимает Латону в галоп, и снова спутник легко обходит ее, ускакав далеко вперед, а потом неторопливо возвращается, сменив аллюр, издали любуясь элегантной всадницей, отмечая ее непринужденную посадку и превосходную выездку белой кобылки. Ближе к дому, где тропа становится шире, оба переходят на облегченную рысь, держась рядом. И то, что Анна свободно проделывает это, привставая на правом бедре - очко в ее пользу. Без слов он одаривает спутницу уважительным взглядом, и она так же безмолвно с достоинством принимает похвалу.
У ручья, сильно разлившегося в половодье, они спешиваются.
- Брод вон там, - показывает Анна, - за малинником. А здесь… - она с таинственным видом раздвигает ветки орешника, - идите сюда.
Укромная, в кружеве кудрявой травки и солнечных пятнах, полянка, спускается к песчаной отмели, теперь почти затопленной. Живописные извивы ручья теряются в зеленом сумраке нависших над водой веток. Кряжистая ива, почти лежащая - частью на земле, частью над медленной водой - уже слегка оперенная дымной зеленью, дает путникам приют. Сидя на теплом стволе в желтых узорах лишайника и глядя на прозрачные косы воды под мокрым древесным брюхом, он внезапно спрашивает:
- Мы не встречались раньше?
Вопрос, хоть и выглядит типичным зачином для легкомысленного флирта, серьезный, и Анна отвечает в тон, не раздумывая, бесхитростно открываясь ему.
- Нет. Вас я бы запомнила.
У него хватает ума не спрашивать почему, и обрадоваться молча, победительно чувствуя в себе эхо этого «вас».
- А что, я вам кого-то напоминаю?
Кого? Кого она напоминает ему своей благожелательной прямотой и этой позой: полубоком, изящный поворот головы, плечи опущены - сокровенный рельеф груди задрапирован складками ткани, сомкнутые руки лежат в подоле.
Он пожимает плечами.
- Нет, но… вот эта поза кажется знакомой.
Поза как поза, думает Анна. Она часто так сидит. И разве только она?
- Ну что, пойдемте искать брод? - говорит он, когда солнечный колобок, выкатившийся в прогалок между вековых ёлок, заливает их пристанище послеполуденным малиновым жаром.
Тропинка узкая, они идут гуськом, ведя лошадей в поводу. Придерживая ветки, чтоб не хлестали спутницу, он на ходу рассказывает забавную историю о коллеге, чьи похождения могли бы затмить барона Мюнхаузена. Но не пан с непроизносимым именем занимает игривое воображение Анны. Она смотрит в спину впереди идущего (радуясь самой возможности невозбранно пялиться на него), с жадным любопытством оглаживает, ощупывает, да что там - прямо-таки облизывает глазами всю его легкую завидно сложенную фигуру. Белую полоску шеи над воротником, осанку гордеца, опоясанные ремнем узкие бедра и смятую рубашку под ним, зад, идеально обтянутый дорогими фирменными штанами - такую экипировку обычно выбирают профессиональные наездники. Что ж, в седле он явно не новичок, даже неукротимый Лорд это признал; полчаса назад она глазам не поверила, увидев его на этом бешеном звере - на брошенном поводу.
Он сам переводит коней через опасно бурлящий ручей - обоих сразу. Латона скользит на камнях, стрижет ушами, испуганно всхрапывает. Вода покрывает ему голени, почти достигая края сапог. Надо было на лошадь сесть, запоздало спохватывается Анна. Её сапожки не такие высокие. Винзор возвращается за ней и без предисловий подхватывает на руки: «Держите подол, а то намокнет». Пять шагов по воде и ещё семь по топкому берегу, затем он возвращает ей свободу.
- Не думала, что здесь такой разлив, - застенчиво говорит она, упираясь взглядом ему в грудь. - Обычно тут и курица лап не намочит. Воды не зачерпнули?
- Нет, - беспечно врёт он, не желая сознаваться, что в сапогах хлюпает. Они почти дома - только по склону подняться.
***
Темнеет. В маленькой гостиной Анна сидит за роялем. Под ее пальцами звенит, переливается солнечной чешуей лесной ручей, частые капли осыпаются с веток в воду, дрожат крошечными радугами на кончиках сосновых игл.
Облокотившись о рояль, он перебирает в памяти мгновенья минувшего дня. Как она сказала «вас я бы запомнила», приналегая на первое слово. Эта интонация побудила его чуть позже рискнуть на переправе - подхватить ее на руки. Понимает ли Анна, что сама поощрила его к этой галантной дерзости? Нет, она не в силах увязать свой ответ с его поступком - она не знает мужчин, не настолько.
Слушая музыку, он восстанавливает в себе ощущение ее нежных подростковых лопаток, лежащих на сгибе локтя, всех цыплячьих косточек тонкого девичьего тела - так и стоит перед ней, забыв стереть с лица улыбку воспоминания.
Вот опять у него этот взгляд!
- Вы так внимательно на меня смотрите, - отпустив на волю последний аккорд, замечает она. - О чем задумались?
Вынужденный отвечать, он говорит первое, что на ум пришло - схватывая (как тогда, у ручья) смутный образ, мелькнувший на задворках сознания:
- Ваши руки на клавишах… То, как вы ставите пальцы. Я это где-то видел.
Господи, ну конечно видел! Она что, первая пианистка на его пути? Почему он вообще это сказал? Смотрит, будто сейчас проснулся.
Желая свернуть не туда зашедший разговор, Анна встает из-за инструмента. Как там погода? Из раскрытого окна веет росной прохладой. Она отводит штору: кроткая ясная ночь глядит ей в глаза.
- Пора! - говорит она, подавляя зевок, и добавляет шутливо. - Готовы лицезреть звездный поцелуй? Тогда давайте возьмем с собой кофе и поглядим, не забыли ли французы оставить нам авиэт.
----------------------------------------
MY Cam* - бинарная звездная система в созвездии Camelopardalis (созвездье Жирафа), сокращенно MY Cam. M и Y - две горячие сине-белые звезды спектрального класса O по классификации Йеркса. Период обращения - 27 часов с минутами - у них (и 28 по последним данным - у нас), находятся в процессе слияния солнечных масс, имеют общую поверхность.
Авиэт** - Анна произносит «aviette», подразумевая маленький беспилотник для недальних (до 30 миль) полетов. Взлетает и садится как вертолет (часто со специальной площадки, но может и просто с земли), хотя внешне на него не похож. Заряжается от солнечных батарей. Вообще, пилотируют только магистральные лайнеры, все остальное летает, ездит и плавает само. А у нас, помнишь, были когда-то «небесные блохи» - одномоторные самолетики-авиетки? (кстати, от того же французского корня).
«Высокий берег»*** - по-шведски Höga Кusten