Уссурийская тайга и её обитатели. Часть 2: староверы Дерсу
Дерсу, до 1972 года Лаулю - крошечная деревенька в самой глуши уссурийской тайги, на опушке показанного в прошлой части национального парка "Удэгейская легенда". Но среди тысяч русских деревень Дерсу особенная - тут ходят в сарафанах и косоворотках, носят окладистые бороды, говорят старинным языком и любят воздушную кукурузу. Большинство жителей Дерсу - староверы, в 21 веке вернувшиеся на родину предков из Южной Америки.
От турбазы "Корейский прижим" до Дерсу порядка 6 километров. По пути - ещё одна турбаза, на этот раз частная, где, впрочем, мы не встречали никого, кроме помятого жизнью сторожа. За её забором дорога, едва накатанные колеи среди высоких трав, выходит на луга:
2.
В лугах кипит жизнь - природа Приморья впечатляет своим буйством, особенно в знойный летний полдень:
3.
В прошлой части при описании уссурийской тайги я использовал эпитет "суровая", но более точное слово здесь - "неистовая". Суровость - это скудность и борьба за выживание, здесь же, как на Пандоре или Пирре, жизни слишком много, чтобы в её окружении человек мог позволить себе расслабиться. Зима Приморья вполне сибирская, но в середине августа жарким солнечным днём легко подумать, что ты уже в тропиках:
4.
Между тем, луга как-то очень постепенно сменяются полями - чёткой границы между ними нет, просто разнотравье делается всё скуднее, понемногу превращаясь в сорняки среди ровных посадок. Это соя, новая надежда староверов Дерсу, и о том, что соевые поля тянутся вокруг села на километры, меня предупреждали ещё на "Корейском прижиме".
5.
Бурный Иман, как по старинке здесь называют Большую Уссурку, ниже "Корейского прижима" распадается на несколько проток.
6.
Вот мимо нас, прыгая на ухабах, проехала видавшая виды машина, скорее всего какая-то японская праворулька, но в таком состоянии, что мозг сам превращает её в "копейку" или "поздний иж". Поравнявшись с ней, я увидел за стеклом мужчин с окладистыми бородами и женщин в платках. Машина ускакала в поля, а нам навстречу вышло смешанное стадо из овец, лошадей и коров:
7.
Причём некоторые животные были с характерными рогатинами на шеях - как я понял, такая система не даёт им пролезать сквозь заборы:
8.
Вскоре мы увидели, что та же машина катится обратно, и Оля практически машинально начала голосовать. Машина затормозила, и одинокий водитель, оставивший пассажиров где-то в полях, пригласил нас в салон. Ну, а что перед нами был старовер - не возникло ни малейших сомнений: за рулём сидел канонический Русский Мужик, в облике которого переплелись эпохи. Борода-"лопата", могучие мозолистые руки, просторная подпоясанная рубаха сочетались в его облике с камуфляжными штанами и вполне современной речью. Рассказав, кто мы и откуда, я конечно аккуратно завёл разговор о том, что мол слышал, будто в Дерсу староверы живут, которые недавно вернулись из Южной Америки. Водитель отвечал, что да, есть и такие, но его родители, пожив в Бразилии, приехали сюда уже в 1960-х.
9.
Из приречных лугов и соевых полей мы, тем временем, выехали на просторный покос со множеством скирд. За покосами уже видна деревня, а за деревней каменной стеной встаёт Лаулинского прижима, которым мы любовались с реки в прошлой части:
10.
Бородатый водитель высадился нас на перекрёстке посреди деревни, три улицы которой на карте образуют что-то вроде буквы "Ч". С первого взгляда Дерсу кажется абсолютно обычной, я бы даже сказал - заурядной:
11.
Здесь не видать даже старинных изб - лишь колхозные дома из бруса. В общем-то, ХХ век здесь был на фоне остальной России вполне типичен и столь же типично трагичен: приезд "столыпинских" крестьян в начале ХХ века, разгром в коллективизацию и повторное заселение раскулаченными спецпереселенцами по её итогам, новый расцвет в 1960-70-х годах на лесозаготовках и тягучее умирание в 1980-90-х. К концу столетия тут остался один обитаемый дом да маковые и конополяные делянки страшной дальневосточной мафии.
12.
Но дальше история богом забытой деревеньки вдруг сделала крутой поворот, и первое, что бросается здесь в глаза - обилие тракторов, словно где-нибудь в Турции или соседнем Китае:
13. фотографировала Оля
Мимо нас проехал трактор, за рулём которого сидел форменный "мужичок с ноготок", по городской классификации - младшешкольного возраста. В середине дня, когда взрослые расходятся по полям и покосам, таёжным делянкам и рынкам Вострецова и Дальнереченска, в основному детвору здесь и видишь.
14.
И удивляет облик этой детворы:
15.
"Представьте себе, что где-нибудь в горах Китая есть заповедная долина. Там живут бородатые русские люди, которые ходят в лаптях, картузах и подпоясанных кушаками косоворотках, хлебают щи из деревянной посуды, собирают грибы в берестяной туесок, говорят языком Даля, ездят на санях и подводах, а если надо ехать далеко - садятся вдесятером на ленд-лизовский "Виллис" - когда-то написал я про Монгольский Алтай, пытаясь объяснить, как тамошних казахов-кочевников видят их собратья из Казахстана. За последующие три года вдруг оказалось, что русский Затерянный мир существует: сначала дорога привела меня в Усть-Цильму с её родовыми домами и красочными хороводами, а затем в Фиолетово - молоканское село в долинах Армении. Но и устьцилёмы, и молокане облачаются в кафтаны да косоворотки лишь по неделе в год, на свои главные праздники, здесь же этот костюм - повседневный.
16.
Настолько повседневный, что с подпоясанной рубахой могут сочетаться камуфляжные штаны, джинсы или треники, а на смену лаптям пришли резиновые тапки:
17.
Дети с интересом взирали на чужаков, чего не сказать о взрослых. Бородатые мужики да дородные бабы (оба эти слова я упоминаю здесь в самом что ни на есть классическом смысле) почти демонстративно не глядели в нашу сторону. На приветствие отвечали в лучшем случае односложным ответом без выражения, а то и просто коротким испытующим взглядом, и уж тем более было ясно, что не стоит их фотографировать. Тем не менее, я успел понять, что речь здешних людей не менее колоритна, чем одеяния. С одной стороны, у них абсолютно современные интонации и даже нет ощущения какого-то редкого местного говора. С другой, их речь полна устаревшими, крестьянскими словами, как "мине", "ишо", "тута", "хотит", "двоюрОдный", "подмогает", "рыск" (риск, то есть). Но самое, пожалуй, впечатляющее - имена: при вполне обычных фамилиях (самые распространённые - Мурачевы, Басаргины, Русаковы, Пироговы и Кононовы) у многих жителей Дерсу архаичные и тем прекрасные имена - Ульян, Филарет, Еремей, Василиса, Глафира...
18. фотографировала Оля
Посреди села, и одновременно на околице - одинокое длинное здание, в котором я сходу признал моленную:
19.
Или, говоря корректнее - часовню: здешние староверы принадлежат "часовенному согласию". mu-pankratov в своём посте характеризует часовенных как "староверов по умолчанию с точки зрения обывателя". В отличие от радикальных течений, позже названных беспоповскими, они не считали, что после Раскола на Земле воцарился Антихрист. Не требуя повторного Крещения, часовенные могли принимать в свои общины никониан, в том числе - священников с сохранением сана. Однако умеренные "поповские" течения староверов в 19 веке обзавелись полноценным духовенством, выстроили свои иерархии и превратились в полноценные конфессии. Часовенные же так и не примкнули к ним, и даже напротив, в 19 веке перестали сохранять сан принимавшимся в общину священникам: теоретически, конечно, можно, вот только достойных в миру - нет! В теории часовенные остались поповцами, на практике же полностью перешли в бепоповство, оставшись как бы в середине сложной староверческой розы ветров. Не разойдясь по оформившимся конфессиям, часовенные остались самыми что ни на есть СТАРОобрядцами, сохранившими дух Керженских скитов. Все без малого четыре века со времён Раскола они сопротивлялись переменам, предпочитая эволюции - исход. И потаённые таёжные скиты, открытые лишь с появлением авиации, да отшельники на горных заимках, не знающие, какой нынче царь правит матушкой-Русью - это тоже про часовенных.
19а.
Ну а сама идея "уйти, чтоб не меняться" наделила часовенных весьма впечатляющей географией. Основоположником этого течения считается керженский старец Софроний, в трудные для заволжскими скитов 1720-е годы из-за разногласий с другими старцами принявший решение уйти со своими сторонниками на Урал. Там в это время полным ходом шло строительство рудников и заводов, требовавших множества рабочих рук, а самовластных промышленников вроде тех же Демидовых не волновало, сколько эти руки складывают пальцев в крещении. Именно Пермская губерния, а вовсе не Бессарабия, Прибалтика или Алтай, была крупнейшим в Российской империи центром старообрядчества как по размерам общины, так и по доле староверов в населении. Но упадок Горнозаводского Урала в 19 веке обернулся тем, что чиновник здесь вновь стал влиятельнее, чем купец, и вот уже репрессии Николая I ударили по тамошним общинам, как Мотовиллихинский Молот. Многие уходили с Урала, создавая скиты на сибирских реках - алтайской Бие, саянском Малом Енисее, дальневосточном Бикине... где и настигла их уже в ХХ веке новая напасть - большевики. Но дальнейшую историю стоит рассказать из первых рук.
20а.
От часовни рукой подать до короткой улочки, на которой стоят несколько самых больших и ухоженных домов Дерсу. В одном из них, на углу, живёт Ульян Мурачев - то ли староста здешней общины, то ли просто её посланник во внешний мир. "Ищите Ульяна" - говорили мне ещё до поездки все бывавшие в Дерсу. Такой же стройный, бородатый и облачённый в подпоясанную рубаху, Ульян вышел к нам сперва нехотя, поначалу отвечал на наши вопросы очень скупо и с отсылками "всё же наверное в интернете прочли?", но тон разговора сменился, когда я сказал ему: "Прочли мы многое, но например какого вы согласия? Ведь об этом в интернете ни один журналист не написал!". Понемногу Ульян проникся ко мне доверием, поняв, что я знаю о староверии гораздо больше, чем простой турист, но и готовлю явно не газетную статью, а историко-краеведческий очерк.
20.
Тогда, у калитки, мы проговорили пару часов, а пару дней спустя в обед мы пришли к Ульяну снова - в Дерсу был большой церковный праздник. И хотя на службу, проходившую с 2 часов ночи до 9 утра и на праздничную трапезу нас, конечно же, не позвали, дальше до вечерней службы крестьянам Дерсу полагался выходной. Его и решил Ульян провести в разговорах с заинтересованными чужаками, и на второй раз мы прошли в избу. Внутри она оказалась обычным вроде сельским домом, с просторной комнатой, мягкой мебелью, стиральной машиной у входа, фотографиями предков на стене да иконами в красном углу. Ульян поставил на стол специальную "мирскую" посуду - во многих течениях староверия считается, что есть из одной посуды с иноверцами да "мирянами" нельзя, но в этом доме были специальные тарелки и чашки на подобный случай. Сперва угостили нас в этой русской избе ягодными пирожками и нежнейшим свекольным квасом ярко-сиреневого цвета, а затем... затем на всех пожарили воздушную кукурузу да замешали лимонный воды. О том, что староверы на Дальнем Востоке лимоны скупают ящиками, я слышал и в других местах, но три поколения в тропиках не прошли даром. И вспоминая былое, южноамериканскую сельву Ульян называл тайгой:
21а. фото не наше, но Ульян на нём слева.
Его предки приехали на Дальний Восток в начале 19 века с Урала и Северного Алтая. Приморье хоть и не приходит на ум среди традиционных "староверческих республик", а на самом деле в те годы исправно входило в их число. В сырой уссурийской тайге одна за другой возникали деревни бородатых и непьющих переселенцев, а на реке Бикин даже образовалась, как когда-то на Керженце или Иргизе, собственная цепочка скитов. Лаулю тогда стремительно разрослась до 70 дворов, а землепашество у выросшего в уссурийской тайге поколения стало делом второстепенным - в первую очередь здешние староверы промышляли охотой, рыбалкой и сбором дикоросов. Отдельным, и пожалуй самым прибыльным делом стал отлов тигрят - на продажу для зоопарков и цирков. Но особенно таёжный опыт пригодился староверам, когда сменились времена: коллективизацию лаулинцы встретили в основном "кулаками", и вековой опыт говорил им, что лихо не пронесёт. В 1932 взбунтовались Бикинские скиты, четыре месяца державшие в тайге партизанскую оборону. Но силы были неравны, и прослышав о разгроме бикинцев, староверы с других рек бежали в Китай по замёрзшей Уссури, взяв лишь то, что могли унести на плечах.
21б. это и следующее фото - отсюда.
Тогдашняя Маньчжурия, опустошённая гражданскими войнами и последней в истории человечества эпидемией чумы, была форменным Диким Западом - неустроенным суровым краем, где бесчинствовали банды хунхузов, а новый хозяин - Япония в лице марионеточной Маньчжоу-го, - только-только начинал наводить порядок. На руку староверам сыграло то, что тайга ещё в Приморье стала для них родной стихией, а потому чуть в стороне от станций Китайско-Восточной железной дороги стали возникать новые сёла и заимки. Хунхузы, славившиеся своей жестокостью и организованностью китайские разбойники, очень быстро отступились от староверческих земель - ибо стреляли староверы метко, со ста шагов попадая в глаз. Но и если старовер попадался разбойникам, ждала его страшная гибель - хунхузы заживо вскрывали ему грудь и поедали сердце. Или по крайней мере такими рассказами у староверов пугали детей, но достоверно, что один из предков Ульяна, хороший охотник, как-то ушёл в лес за берестой для туесов, а позже односельчане нашли его изувеченное тело. Жизнь в Маньчжурии, однако, понемногу налаживалась, и в 1937 году близ станции Хантахеза была основана Романовка - китайская "столица" староверов. Японцы, видя в них носителей ценного переселенческого опыта, а в перспективе, возможно, и своих ставленников в покорённой Сибири, были к староверам чрезвычайно благосклонны, что и аукнулось в 1945 году: десятки выходцев из Приморья были арестованы в Китае с приходом Красной Армии и уже не вернулись в родные дома. Вскоре красным сделался и сам Китай...
21в.
Новый исход произошёл иначе, чем предыдущий: на этот раз староверам пришли на помощь то ли Красный Крест (со слов Ульяна), то ли основанный в США русскими эмигрантами Фонд Толстого (так написано в википедии). В 1952-57 годах китайских староверов вывезли морем в британский Гонконг, откуда они расселились по Новому Свету. Многие отправились в США, "а мы, - как выразился Ульян, - в раю пожить захотели". Самолёт из Гонконга, с промежуточной посадкой на несколько дней где-то в Африке, увёз лаулинцев в Бразилию. "А сказали нам выбирать место - мы по привычке пошли в сопки, тайгу корчевать": в последующие десятилетия в Южной Америке возникли десятки староверческих общин, и молодость Ульяна Мурачева прошла между Бразилией (где он вырос), Уругваем (где нашёл жену) и Боливией - её равнинная часть, штат Санта-Круз, и сделался центром Латиноамериканского Беловодья. И часовня в Дерсу явно строилась по образцу часовни в Тоборочи, а эти чёрные одеяния для богослужений - запомните, я их ещё упомяну.
21г. фото Марии Плотниковой с "Ленты.ру.".
На другой стороне Земли староверы растили сою, кукурузу, бананы и манго, и если поначалу "мы с бразильцами даже дрались" (это уже не Ульян говорил, а другой местный житель!), то по прошествии пары десятилетий староверов в Южной Америке начали уважать. Воспитанные Сибирью и передававшие эти навыки из поколения в поколение, староверы по крайней мере сами считают (а проверить я не могу), что им нет равных в умении осваивать дикие земли, вгрызаться в эту странную бесснежную тропическую тайгу. Неизменным спутниками староверов за океаном стали их братья по несчастью - поволжские немцы и меннониты, так же сохранившие свою традиционную культуру, которая от германской весьма далека. Так нередко бывает: малая часть, оторванная от целого и брошенная в чуждую среду, становится оплотом древних традиций. "Быть русским" для староверов на чужбине значило - "быть таким, какими твои предки покинули родную страну". И в чужих путевых заметках латиноамериканские колонии кажутся удивительно схожими с Дерсу:
21д. фото Георгия griphon, из большого поста о русских в Уругвае.
Но там, под Южным крестом и Сигмой Октанта, где даже вода в воронке крутится в другую сторону, дети староверов росли под сказки про Ивана Дурака и былины про Илью Муромца. О том, что где-то далеко есть Россия, и она их дом, они не забывали никогда, и первые, тогда единичные семьи из Бразилии и Австралии стали возвращаться в Приморье ещё в хрущёвскую "оттепель", порой в первые же месяцы отправляясь в тюрьму. В Дерсу несколько десятков семей перебрались в 2002 году, и самые древние старики успели повидать знакомые по детству сопки, прежде чем упокоиться в родной, а не заокеанской, стороне. Приехали сюда староверы тогда совершенно на свой страх и "рыск", минуя всяческие программы переселения соотечественников - отчасти по незнанию, а отчасти желая жить не там, куда распределят, а на земле предков. На староновом месте часовенных ждала непрошибаемая бюрократия, хитрость ушлых коммерсантов, агрессия бандитов, лишившихся своих конопляных делянок да равнодушие властей - помню, как в 2013 году, в далёком Калининграде я впервые узнал о староверах Дальнего Востока от Катерины toihara именно в этом контексте. В Южной Америке староверы привыкли к тому, что если им была нужна земля - они просто её покупали, в России же оказались иные законы, а ушлые дельцы не упускали возможность по дальневосточному обычаю "кинуть" чужаков. "Поначалу было очень трудно, мы по-настоящему голодали", - говорили нам здесь. Многие, махнув рукой, возвращались в Южную Америку, но другие продолжали бороться - и постепенно начинали побеждать...
22.
У общины появились покровители, в первую очередь Митя Алешковский, "двоюрОдный" племянник писателя Юза Алешковского, преуспевший в благотворительных делах: здесь его знают и любят. Нашлись фирмы, предоставившие бородатым поселенцам технику и агроматериалы в кредит на льготных условиях. Даже бюрократия понемногу стала не только мешать, но и помогать - например, паром через Большую Уссурку для староверов в разные годы до бесплатный, то за пол-цены. Благостно-беззащитными староверов только пресса рисовала: в Латинской Америке хватает своих бандитов и коррупционьеров, а стало быть и к нашим влиятельным негодяям переселенцы постепенно подобрали "ключи". Тем более не ждали они, что на родине дадут всё и бесплатно - помнили, каким трудом на новом месте даётся достойная жизнь. Верность духовным традициям не мешает часовенным идти в ногу с прогрессом - тот же Ульян прекрасно разбирается в новинках удобрений и инсектицидов, а трактор в Дерсу припаркован почти что у каждых ворот. Первой специализацией Дерсу стало молочное животноводство, за рынки которого велась тяжёлая борьба - в прямом смысле слова: во Владивосток поехать торговать дерсуйцам легче, чем в Рощино. Сметаной и сливками Ульян с супругой одарили нас, и восторженный писк от качества этих сливок Ольга издавала каждый раз, запуская в них ложку. Обзаведясь же достаточным количеством техники и уладив вопросы с землёй, староверы открыли следующую специализацию: жители соседнего Дальнего Кута и работники национального парка были сильно впечатлены, когда буквально в одночасье на километры вокруг Дерсу, в десятилетиями пустовавших полях, стройным рядами взошла соя. С ней староверы были знакомы ещё по Южной Америке, и видели в ней идеальную культуру для быстрой прибыли: спрос на сою в мире есть всегда. Следующим шагом Ульян мечтает растить кукурузу, но она требует отдельного сложного оборудование и вдобавок поспевает в тот сезон, когда не работает переправа.
23.
Ульян понимает, что Дерсу - это фронтир: "сюда наших людей капля переехала, а море - осталось там!". Последнее его беспокоит: новое поколение заокеанских детей по-испански говорит охотнее, чем по-русски. До уровня жизни, который южно-американская община нарабатывала несколько поколений, в Дерсу пока что очень далеко, однако новые волны переселенцев по несколько десятков семей появлялись здесь уже трижды. Само Дерсу в староверческой репатриации служит перевалкой: встав на ноги в глуши, многие в России перебираются поближе к цивилизации, в первую очередь в Любитовку под Дальнереченском и Тавлинку близ Комсомольска-на-Амуре. Но у Дерсу остаётся особая роль: запрятанное в тайгу, село живёт своей жизнью. Не отказываясь от тракторов или стиральных машин, староверы не держат в домах телевизоров, компьютеров или смартфонов и не пускают детей гулять в интернет. Здесь от этих соблазнов надёжнее запретов хранит элементарное отсутствие связи. В цивилизации, по словам Ульяна, община рискует потерять детей, которые в обычной школе быстро начинают курить и ругаться матом. Здесь из алкогольного пьют только бражку (религия не запрещает естественного брожения напитков), во внешнем мире же вполне могут глушить пиво и водку со словами "потом отмолю". В Южной Америке староверы были избавлены от этого, поскольку оставались единственными русскими людьми на сотни вёрст вокруг и соответственно в русскоязычные школы чужие не ходили. Здесь же переселение ближе к цивилизации Ульян видит возможным только после строительства обособленных староверческих школ. Ну а вобщем, хоть и ругал Ульян порой на чём свет стоит местных чиновников, о переезде сюда из тропического рая он ничуть не жалеет, и в первую очередь потому, что "мы - русские люди, и Россия - наш дом".
24.
Тем более что с Дальнего Востока староверы активно ездят "в Сибирь" - имея в виду Дубчесский скиты, пожалуй самое загадочное место России, живое продолжение всех этих Керженских, Иргизских, Бикинских скитов. Дубчес - это левый приток Енисея где-то посреди Великого Ничто, и вот в тамошние болота с разгромом алтайских, саянских и уральских общин в 1930-х годах потянулись часовенные. Лишь в 1951 году эти скиты были случайно обнаружены с воздуха и тут же разгромлены НКВД, но считанные годы спустя, со смертью Сталина, их обитателей оставили в покое. В 1957 году Дубчесские скиты возродились, и советская власть в последующие десятилетия попросту забыла про них. Я видел их на спутниковых снимках - солидных размеров селения, но при том без единой машины. Вернее, до какого-то предела на машине доехать можно - по льду, что и проделывал как-то Ульян: у многих в Дерсу жёны с Дубчеса, равно как и многие местные девушки в замужестве уедут на Дубчес...
25.
Ещё в первый визит на краю деревни мы повстречали других Мурачевых - братьев Андрея и Киприяна, один из которых остался жить здесь, а другой (видимо, который без бороды) перебрался в Тавлинку и приезжает иногда. Молодые, уверенные в себе и жизнерадостные, они и сфотографироваться охотно согласились. Узор рубашек, как я понимаю, фабричный:
25а.
В ближайших окрестностях Дерсу мы собирались осмотреть ещё одну природную достопримечательность - Ковалёвскую тисовую рощу, расположенную несколькими километрами далее по пути к переправе. Андрей и Киприян ехали как раз в ту сторону, по каким-то своим делам в Дальний Кут - этакое анти-Дерсу, русско-советское село на этом берегу Имана. В джипе с позапрошого кадра нам хватило места, и вот мы покинули Дерсу через деревянный мостик:
26.
По дороге ребята успели рассказать немало. Как я понял, они приехали сюда из Боливии даже не в первой волне, один в 14, другой в 18 лет, владели испанским и португальским, но в общем по их речи и манере общения ни за что было не догадаться, что они выросли в Южной Америке. Про латиносов они говорили, что те "как мы, только чёрные", а в общем сходились ребята на том, что среди своих жить приятнее, а общий язык с соседями они рано или поздно найдут. Мы попрощались на опушке да узкой тропкой через быстрые ручьи углубились в тайгу:
27.
Отдельные деревья тут достойны планеты Пандора из фильма "Аватар":
28.
А их дупла похожи на гроты:
29.
На замшелых стволах - лианы:
30.
Подлесок впечатляет обилием папоротника:
31.
Тигриных следов мы в этот раз не видели, зато несколько раз натыкались на гигантских пауков - примерно с фалангу большого пальца, не считая конечностей:
32.
Тисовая роща - сильно сказано, скорее отдельные сумрачные тисы посреди широколиственного буйства:
33.
Кажущиеся здесь чужаками, широколиственному лесу идущими наперекор:
34.
А там, где кончается натоптанная дорога, стоит старейший тис, которому около 1000 лет. Платформа перед ним напомнила о том, что национальный парк зовётся "Удэгейской легендой", и я невольно представил на ней пернатого шамана.
35.
У опушки нас вновь подхватили минута в минуту тогда же ехавшие обратно Киприян и Андрей - теперь с грузом. В умирающем Дальнем Куте разбирают закрывшуюся школу, деревянное здание которой отапливалось печами, и вот одну из этих печей братья с разрешения тамошнего старосты забрали себе. Так и обустраивается здешняя жизнь шаг за шагом...
36.
Во второй визит мы так и засиделись допоздна с Ульяном и его многочисленным семейством (думаю, что семьи здесь многодетные - не стоит пояснять), а там подошло и время вечерней службы. К часовне с разных сторон шли люди, облачившиеся в чёрные рясы, напомнившие мне форму бурсаков из фильмов по Гоголю. Как и у беспоповцев, у часовенных нет священников, но есть наставники, избираемые народом для духовных дел из самых образованных и достойных. Ульянов то ли сын, то ли племянник Северьян повёз нас к переправе, но я всё же попросил остановиться да заглянул в часовню. Там, в тёмном низком зале, заставившем представить Поморье века этак 16-го, увидел я стариков и старух, которых прежде не примечал на сельских улицах, да старинные иконы и тяжёлые кресты, висящие бахромой над иконостасом. Чужаку в часовню заходить по идее вообще не положено, но я этого не знал и даже нагло спросил разрешения сфотографировать. Отрицательный ответ, с пояснением "у тебя на фотографии иконы все чёрными будут", был конечно совершенно ожидаем. Дальше молодой, крепкорукий, веснушчатый Северьян довёз нас до переправы, которую в прошлой части я уже показывал с реки. Деревянный мост у скалы Бохо, не знаю точно, в какие времена построенный, впечатляет своей конструкцией, высота которой напоминает о масштабе иманских паводков:
37. фото Оли
Да и длины в нём метров 200, не меньше:
38.
При ширине, по которой двоим нелегко разойтись
38а.
Башня на том конце моста ещё капитальнее:
39. фото Оли
Снизу напоминая о старинных острогах и солеварнях:
40.
Ещё во Владивостоке я купил симку "билайна" - по словам сотрудников "Удэгейской легенды", только он здесь ловит сигнал, и за 1500 рублей мы сможем вызвать мащину из Рощино. Но симка предательски не заработала, а паром, курсирующий четырежды в день, взял да ушёл из под носа.
41.
На паре тросов паром двигался поперёк русла очень медленно, и я выскочил из машины да побежал через мост. Мой запыхавшийся вид так и говорил - "ехать очень надо!" - а такое на Дальнем Востоке понимают. И вот белый грузовичок, съехав с парома, согласился нас подождать.
42.
Но в общем за мостом мы попали в совершенно другую реальность, и все последующие разговоры в Приморье после фразы "мы были у староверов" конструктив теряли пуще, чем после фразы "я москвич". Местные южноамериканских гостей не то что недолюбливают, а, не побоюсь этого слова - ненавидят. Ещё в прошлый приезд под Дальнегорском подвозивший нас мужчина выдал весьма эмоциональную тираду, сводившуюся к тому, что "Да это не русские, а какие-то австралийские аборигены! Уничтожают всё, что шевелится - так в тайге скоро будет нечего ловить!". Та претензия из всех, что мы слышали, была самой конкретной, хотя Ульян подобное отрицал, да и относились те слова к другой общине из Австралии в другом районе Приморья. Здесь чаще звучало: "Да это цыгане! Пришли, землю заняли, попахали и ушли. Какие они вообще русские?!", "Да они там попрошайки какие-то? Им Москва и технику бесплатно даёт, и миллион подъёмных, и за паром не берут плату. А нам что? Школу закрыли, работы нет, загибайся тут!". Ну а считать ли это банальной завистью, не знаю, ведь сам я землю не пахал и не мне рассуждать, кто более достоин помощи.
43.
Дальше, если бы позволял предельный объём поста в ЖЖ, мог бы быть рассказ о весьма муторной автостопной дороге под непрекращающимся дождём, в которую я не раз вспоминал острые взгляды старух из часовни. Плохо было натурально всё: в рощинской гостинице за 2300 рублей хозяин не поскупился отделать комнаты деревом, но сэкономил на москитных сетках и вай-фае, а для полноты картины и телефон в здании не ловил. Поездка в Сикачи-Алян, куда я собирался я дальше, сорвалась, так как Амур вышел из берегов и затопил петроглифы.
44.
В кафе "Леприкон" у трассы, куда добрались мы за полдня насквозь мокрыми, на мои попытки сделать заказ буфетчицы отвечали репликами вроде "Что вы тут выступаете?", и так голодным я оттуда и ушёл. Проблеском стало кафе "Колесо" дальше по трассе, скрытое за бесчисленными прицепами дальнобойщиков, куда нас подвёз хозяин, широким жестом накормил нас за счёт заведения, но не забыл пожурить, что мы там в своей Москве слишком вяло "эту власть" свергаем. И машины по трассе, и дождь над головой продолжались непрерывном потоком, но в машинах ехали смытые этим дождём с пляжей хабаровчане, которым надо было за пару дней до 1 сентября отмыть и просушить детей. Некоторые заезжали в кафе, и даже через одно были готовым нам помочь - но при виде наших рюкзаков теряли энтузиазм. Проходили час, второй, третий, шестой...
45.
На парковке я заснял самый настоящий автопоезд о трёх прицепах, как где-нибудь на хайвеях Австралии. Ближе к ночи в кафе с нами завёл речь безразмерный дальнобойщик, и на упоминание Дерсу хлопнул себя в грудь, сказав: "Это я тут настоящий старовер!". Имел в виду он, конечно, не веру, а происхождение - ведь не все староверы в 1930-х бежали в Китай, и тем разительнее было видеть, как отличаются три поколения спустя их потомки.
46
Совсем уж глубокой ночью, когда дождь сменился морозцем, я для очистки совести вновь вышел на трассу и вдруг остановил джип до Комсомольска-на-Амуре. Однако про Хабаровский край я расскажу, скорее всего, лишь после Нового года, а в следующих постах перепрыгнем на другой конец путешествия и страны: в так похожие на Дальний Восток горы Краснодарского края.
БАЙКАЛО-АМУРСКИЙ МАРШРУТ
Приморье, Приамурье, БАМ. Обзор и оглавление №1
Иркутск, Прибайкалье и Кубань. Обзор и главление №2.
Приморье
Возвращение в Славянку. Космодром "Морской старт".
Возвращение на мыс Гамова. Бухта Теляковского и 220-я батарея.
"Удэгейская легенда". В дебрях уссурийского края.
"Удэгейская легенда". Дерсу и староверы.
Приамурье - см. оглавление №1.
БАМ - см. оглавление №1.
Прибайкалье - см. оглавление №2.
Краснодарский край - см. оглавление №2.