Ресоветизация в культуре
Товарищи поделились ссылкой на песню «Скажи, председатель». Люди в зале не могут сдержать слезу, а на Youtube менее чем за 2 года (с октября 2013) - 9 миллионов просмотров:
Если послушать другие песни Краснопёровых (рекомендую: «Застолье», «Жена», «Улеглася вьюга», «Беда», «Дед»), то станет понятно, что авторы - верующие люди, они глубоко осуждают, что «секретарь парткома бизнесменом стал». Но вот тут поют - про колхоз. И люди откликаются: «Вот она, настоящая правда!» И это - не единичное, а системное явление.
Что же произошло? А произошла ресоветизация большинства населения. Как же это случилось? Ведь в конце 80-х - начале 90-х настроения были полностью противоположные. Объясняет Сергей Кургинян:
Мы должны понять, что в 1991 году, в результате развала Советского Союза и краха коммунистического проекта, на части территории бывшего Советского Союза, именуемой Российская Федерация, сложилось антисоветское государство. Антисоветское государство!
И когда в этих условиях в 1991 году я заявил, что я буду продолжать отстаивать советизм и все прочее, люди смеялись. Они говорили: «Государство новое сложилось. С разными фракциями. Вы хотите остаться маргиналом? Как вы будете кормить людей? Как вы будете жить? Что значит „бороться“? С кем вы будете бороться? Всё уже сложилось. Теперь в рамках этой новой реальности можно что-то варьировать». Антисоветское государство. И действительно казалось, что сделать ничего нельзя. Потому что единственное, что объединяло самые разные группы - это все виды антисоветизма. Понятно, да? Почему же мы сейчас имеем то, что мы имеем?
А мы имеем глубокую ресоветизацию, начатую очень многими, и конечно, газетой «Завтра» и другими изданиями этого типа, а законченную, по большому счету, передачами «Суд времени», «Исторический процесс» и социологическими опросами, показавшими, что эти передачи являются не произвольной диагностикой и мнением каких-то групп зрителей, а общим мнением страны. Теперь уже никто не сомневается в том, что ресоветизация, худо-бедно-вялая-квази-полу, в разных ее розовых, более красных, менее красных вариантах - произошла. Мы имеем ресоветизированное общество в качестве несомненности. Я абсолютно не в восторге от качества этой ресоветизации, от её глубины, от способности такой вторичной полулегкомысленной ресоветизации мобилизовываться и как-то отвечать советским эталонам. Я вовсе не считаю, что наше общество готово сейчас же перейти на сталинские технологии жизни. Отнюдь нет. Но она произошла. Как она произошла? И почему я через эти двадцать пять лет, в условиях, когда ни одной секунды не прерывал эту советско-коммунистическую линию - почему я тут стою перед вами, разговариваю и всё остальное? Какие крупные факторы повлияли на эту ресоветизацию? И что, в результате этого произошло с другой стороны от неё?
Первый фактор, имеющий важнейшее значение, был государственнический рефлекс антисоветской власти. Конечно же, сконцентрированный, сфокусированный в личности Ельцина. Я не буду говорить о том, что Ельцин в 1988 году во время перелёта из Таджикистана в Москву, если мне не изменяет память, - может в 1987 - говорил о том, что Горбачев предатель советизма и коммунизма, что его надо за это посадить в тюрьму. И разговаривал он на языке почти такого неосталинизма. Возможно, потом за три года - он человек он был прагматический - он действительно стал антикоммунистом. Кто-то там стал, кто-то не стал. Какой-нибудь Юрий Петров никогда не стал, был какое-то время его правая рука. Это так в один день не происходит. Но, предположим, Ельцин стал. Дело было не в этом. Дело было в том, что с момента, когда Ельцин схватился за эту машину власти, он уже хотел её держать и не отпускать никуда. Рефлекс власти, вот это libido dominanti, властное доминирование, в Ельцине был невероятно высок. И очень быстро обнаружилось, что если ты создашь эту «черную дыру» длиной в семьдесят с лишним лет и начнешь вот тут закачивать тотальный антисоветизм и антикоммунизм, то ты никакое государство вообще не создашь. Никакое.
А Ельцин хотел антисоветское государство. Говорил кандидатам в члены Политбюро: «Порвать нафиг, но государство нужно! И чтобы я в нем сидел и рулил».
И этот рефлекс, вот эта прагматическая нота, она осталась и до сих пор. Все понимают, что, во-первых Германию разгромили. Она лежала в руинах, она была оккупирована, она совершила неслыханные преступления. Но всё продолжалось двенадцать лет. И эта денацификация уничтожила Германию, несмотря на то, что это было двенадцать лет. Такая же декоммунизация в России, постсоветской, тотально осуществленная по этим же принципам с выжиганием всего, она создаст ситуацию, при которой никакого государства не будет, всё. Это все понимали. И дали на тормоз. Антисоветизм не вышел на тот градус, на который он бы мог выйти, если бы этого рефлекса не было. И к 1993 году всего этого мы уже добились. Мы не разговаривали о том, как нехороши коммунистические ценности. Мы говорили о том, что хрен что сделаете и хрен что удержите, если сейчас начнете вот эту вот повальную декоммунизацию. Это первый признак. Первая причина.
Вторая причина, ничуть не менее важная, чем первая, заключается в эгоистическом страхе попасть под колеса этой декоммунизации. Петров, руководивший аппаратом у Ельцина, был секретарем обкома и послом на Кубе. А Ельцин - кандидатом в члены политбюро. Какой-нибудь Бурбулис - преподавателем научного коммунизма. Другие там, это КГБ. Это партийцы и советские министры. Если это всё доберется до уровня абсолютно ненавидящего антикоммуниста, который выжигает все вирусы, связанные с коммунизмом, то начать придется с Ельцина. Забота о себе.
Остаточный ценностной рефлекс. «Всё плохо, сволочи, коммунисты, Троцкий, сионизм»... «Не думай о секундах свысока! Наступит время, сам поймёшь, наверное!»... Значит все эти рефлексы остаточные у всей этой партийной, комитетской и прочее - они же существовали, да?
Четвертое - это доминирующий политический инстинкт. Что такое, начиная с какого-то момента, очень быстрого, радикальный антикоммунизм и антисоветизм?
Это диктатура, Пиночет. А диктатура - это дорогое удовольствие. Это потеря личной власти в угоду власти коллективного диктатора. Вплоть до майора, который должен участвовать в этих «заплечных дел» работах, понимаете? Надо делиться со всеми. Уж точно со всеми генералами. И теми, кто рядом с ними, и так далее, и тому подобное. И всё время думать, что, когда устанут от тебя, - кто следующий? Один из высших военных первых лет постсоветского периода, ныне покойный, говорил мне: «Знаем. Мы знаем эти фокусы. Преторианцы, да? Сегодня ты Император. Пришли, меч в живот - следующий. Нет уж, пусть народ решает». Говорил он, поглаживая живот.
Значит, одно дело, для Бориса Николаевича Ельцина - выбраться и фактически не зависеть ни от кого. Брать себе и давать, сколько надо. Другое дело - оказаться обязанным по власти всем: Грачёву, Коржакову, этим, этим и т.д. Как-то их выстроить, им всё отдавать, отдавать и отдавать, а самому кусать локти и ждать, когда они примут какие-нибудь новые решения. А для того, чтобы выбраться, как показала практика уже 94-го года, нельзя было накалять антикоммунизм до предела в России. В 94-м году уже Партия демвыбора на этом антикоммунизме провалилась, получила третье место, имея весь административный ресурс. К 96-му году было ясно, что этого всего делать нельзя, и была принята концепция отца нации. Всё.
На антисоветизме радикальном крест был поставлен в 96-м году. Ещё была газета «Не дай бог», ещё кто-то там что-то кричал про «совок» и всё прочее, а уже ситуация была другая, «письмо тринадцати», если вы прочитаете, и всё прочее - что было альтернативой? Диктатура предложивших себя Ельцину силовых групп, от которой он отказался в марте. По-моему, в начале марта 1996 года. Он отказался от нее, всё! Она была не нужна, потому что она ставила его в беспредельную зависимость от обеспечителей этой диктатуры, то есть от всего класса силовиков, а он не хотел оказаться в этой зависимости, он хотел править единолично, как царь Берендей. А не как чей-то там ставленник, оглядывающийся и думающий, когда товарищи там, в соседней комнате, решат, что тебя уже пора слить, и всё этим товарищам отдавать. Кому ж не обидно будет.
Потому что был доминирующий политический инстинкт. Значит, надо переходить на то, что хочет народ. А народ не хочет этого - всё, ушли. Дальше - необходимость всё более и более и более поддерживать вот эту новую парадигму. Как только ты её запустил. То есть не произвел эту тотальную декоммунизацию. Ты, так сказать, сохранил там некоторые структуры и так далее. Значит, дальше ты оказываешься в ситуации, когда весь ужас радикальных реформ, которые ты осуществил, связан с антикоммунизмом, а, соответственно, весь плюс начинает быть связан с коммунизмом. Проходит год, два, три - лихие 90-е. Все в таком ужасе от этой связки между этими радикальными реформами антикоммунизма, что начинается обратный процесс. Естественный процесс ностальгии. Значит, если ты хочешь избираться, то ты должен вписаться в эту ностальгию. Ты сколько угодно при этом можешь оставаться антисоветчиком.
Но ты должен в нее вписаться, и нужны всё новые и новые жертвы на алтарь этого вписывания. Гимн России - как гимн Советского Союза. Хоть что-нибудь ещё. Больше фильмов каких-то, и так далее.
Абсолютная бездарность антикоммунизма. Люди смотрят фильмы, и они понимают: включил сюда, и там актёры играют, тем не менее, что-то там поют, за что-то там благородное, а здесь включил - а это вообще маразм. Значит, соответственно, советское кино и всё прочее начало всё это включение института традиций. Опамятовавшись, начали включать институт семейных традиций. Короче говоря, этих ситуаций оказалось так много, что, фактически, произошла ресоветизация, и борьба против советского заменилась борьбой за советское.
На видео (фрагмент передачи «Смысл игры - 83»):
Что же насчёт качества ресоветизации - то определённо, с ностальгически-безнадёжными настроениями никакого колхоза не возродишь. Чтобы построить колхоз, нужны, как минимум, подобные песни:
Click to viewЕсли послушать другие песни Краснопёровых (рекомендую: «Застолье», «Жена», «Улеглася вьюга», «Беда», «Дед»), то станет понятно, что авторы - верующие люди, они глубоко осуждают, что «секретарь парткома бизнесменом стал». Но вот тут поют - про колхоз. И люди откликаются: «Вот она, настоящая правда!» И это - не единичное, а системное явление.
Что же произошло? А произошла ресоветизация большинства населения. Как же это случилось? Ведь в конце 80-х - начале 90-х настроения были полностью противоположные. Объясняет Сергей Кургинян:
Мы должны понять, что в 1991 году, в результате развала Советского Союза и краха коммунистического проекта, на части территории бывшего Советского Союза, именуемой Российская Федерация, сложилось антисоветское государство. Антисоветское государство!
И когда в этих условиях в 1991 году я заявил, что я буду продолжать отстаивать советизм и все прочее, люди смеялись. Они говорили: «Государство новое сложилось. С разными фракциями. Вы хотите остаться маргиналом? Как вы будете кормить людей? Как вы будете жить? Что значит „бороться“? С кем вы будете бороться? Всё уже сложилось. Теперь в рамках этой новой реальности можно что-то варьировать». Антисоветское государство. И действительно казалось, что сделать ничего нельзя. Потому что единственное, что объединяло самые разные группы - это все виды антисоветизма. Понятно, да? Почему же мы сейчас имеем то, что мы имеем?
А мы имеем глубокую ресоветизацию, начатую очень многими, и конечно, газетой «Завтра» и другими изданиями этого типа, а законченную, по большому счету, передачами «Суд времени», «Исторический процесс» и социологическими опросами, показавшими, что эти передачи являются не произвольной диагностикой и мнением каких-то групп зрителей, а общим мнением страны. Теперь уже никто не сомневается в том, что ресоветизация, худо-бедно-вялая-квази-полу, в разных ее розовых, более красных, менее красных вариантах - произошла. Мы имеем ресоветизированное общество в качестве несомненности. Я абсолютно не в восторге от качества этой ресоветизации, от её глубины, от способности такой вторичной полулегкомысленной ресоветизации мобилизовываться и как-то отвечать советским эталонам. Я вовсе не считаю, что наше общество готово сейчас же перейти на сталинские технологии жизни. Отнюдь нет. Но она произошла. Как она произошла? И почему я через эти двадцать пять лет, в условиях, когда ни одной секунды не прерывал эту советско-коммунистическую линию - почему я тут стою перед вами, разговариваю и всё остальное? Какие крупные факторы повлияли на эту ресоветизацию? И что, в результате этого произошло с другой стороны от неё?
Первый фактор, имеющий важнейшее значение, был государственнический рефлекс антисоветской власти. Конечно же, сконцентрированный, сфокусированный в личности Ельцина. Я не буду говорить о том, что Ельцин в 1988 году во время перелёта из Таджикистана в Москву, если мне не изменяет память, - может в 1987 - говорил о том, что Горбачев предатель советизма и коммунизма, что его надо за это посадить в тюрьму. И разговаривал он на языке почти такого неосталинизма. Возможно, потом за три года - он человек он был прагматический - он действительно стал антикоммунистом. Кто-то там стал, кто-то не стал. Какой-нибудь Юрий Петров никогда не стал, был какое-то время его правая рука. Это так в один день не происходит. Но, предположим, Ельцин стал. Дело было не в этом. Дело было в том, что с момента, когда Ельцин схватился за эту машину власти, он уже хотел её держать и не отпускать никуда. Рефлекс власти, вот это libido dominanti, властное доминирование, в Ельцине был невероятно высок. И очень быстро обнаружилось, что если ты создашь эту «черную дыру» длиной в семьдесят с лишним лет и начнешь вот тут закачивать тотальный антисоветизм и антикоммунизм, то ты никакое государство вообще не создашь. Никакое.
А Ельцин хотел антисоветское государство. Говорил кандидатам в члены Политбюро: «Порвать нафиг, но государство нужно! И чтобы я в нем сидел и рулил».
И этот рефлекс, вот эта прагматическая нота, она осталась и до сих пор. Все понимают, что, во-первых Германию разгромили. Она лежала в руинах, она была оккупирована, она совершила неслыханные преступления. Но всё продолжалось двенадцать лет. И эта денацификация уничтожила Германию, несмотря на то, что это было двенадцать лет. Такая же декоммунизация в России, постсоветской, тотально осуществленная по этим же принципам с выжиганием всего, она создаст ситуацию, при которой никакого государства не будет, всё. Это все понимали. И дали на тормоз. Антисоветизм не вышел на тот градус, на который он бы мог выйти, если бы этого рефлекса не было. И к 1993 году всего этого мы уже добились. Мы не разговаривали о том, как нехороши коммунистические ценности. Мы говорили о том, что хрен что сделаете и хрен что удержите, если сейчас начнете вот эту вот повальную декоммунизацию. Это первый признак. Первая причина.
Вторая причина, ничуть не менее важная, чем первая, заключается в эгоистическом страхе попасть под колеса этой декоммунизации. Петров, руководивший аппаратом у Ельцина, был секретарем обкома и послом на Кубе. А Ельцин - кандидатом в члены политбюро. Какой-нибудь Бурбулис - преподавателем научного коммунизма. Другие там, это КГБ. Это партийцы и советские министры. Если это всё доберется до уровня абсолютно ненавидящего антикоммуниста, который выжигает все вирусы, связанные с коммунизмом, то начать придется с Ельцина. Забота о себе.
Остаточный ценностной рефлекс. «Всё плохо, сволочи, коммунисты, Троцкий, сионизм»... «Не думай о секундах свысока! Наступит время, сам поймёшь, наверное!»... Значит все эти рефлексы остаточные у всей этой партийной, комитетской и прочее - они же существовали, да?
Четвертое - это доминирующий политический инстинкт. Что такое, начиная с какого-то момента, очень быстрого, радикальный антикоммунизм и антисоветизм?
Это диктатура, Пиночет. А диктатура - это дорогое удовольствие. Это потеря личной власти в угоду власти коллективного диктатора. Вплоть до майора, который должен участвовать в этих «заплечных дел» работах, понимаете? Надо делиться со всеми. Уж точно со всеми генералами. И теми, кто рядом с ними, и так далее, и тому подобное. И всё время думать, что, когда устанут от тебя, - кто следующий? Один из высших военных первых лет постсоветского периода, ныне покойный, говорил мне: «Знаем. Мы знаем эти фокусы. Преторианцы, да? Сегодня ты Император. Пришли, меч в живот - следующий. Нет уж, пусть народ решает». Говорил он, поглаживая живот.
Значит, одно дело, для Бориса Николаевича Ельцина - выбраться и фактически не зависеть ни от кого. Брать себе и давать, сколько надо. Другое дело - оказаться обязанным по власти всем: Грачёву, Коржакову, этим, этим и т.д. Как-то их выстроить, им всё отдавать, отдавать и отдавать, а самому кусать локти и ждать, когда они примут какие-нибудь новые решения. А для того, чтобы выбраться, как показала практика уже 94-го года, нельзя было накалять антикоммунизм до предела в России. В 94-м году уже Партия демвыбора на этом антикоммунизме провалилась, получила третье место, имея весь административный ресурс. К 96-му году было ясно, что этого всего делать нельзя, и была принята концепция отца нации. Всё.
На антисоветизме радикальном крест был поставлен в 96-м году. Ещё была газета «Не дай бог», ещё кто-то там что-то кричал про «совок» и всё прочее, а уже ситуация была другая, «письмо тринадцати», если вы прочитаете, и всё прочее - что было альтернативой? Диктатура предложивших себя Ельцину силовых групп, от которой он отказался в марте. По-моему, в начале марта 1996 года. Он отказался от нее, всё! Она была не нужна, потому что она ставила его в беспредельную зависимость от обеспечителей этой диктатуры, то есть от всего класса силовиков, а он не хотел оказаться в этой зависимости, он хотел править единолично, как царь Берендей. А не как чей-то там ставленник, оглядывающийся и думающий, когда товарищи там, в соседней комнате, решат, что тебя уже пора слить, и всё этим товарищам отдавать. Кому ж не обидно будет.
Потому что был доминирующий политический инстинкт. Значит, надо переходить на то, что хочет народ. А народ не хочет этого - всё, ушли. Дальше - необходимость всё более и более и более поддерживать вот эту новую парадигму. Как только ты её запустил. То есть не произвел эту тотальную декоммунизацию. Ты, так сказать, сохранил там некоторые структуры и так далее. Значит, дальше ты оказываешься в ситуации, когда весь ужас радикальных реформ, которые ты осуществил, связан с антикоммунизмом, а, соответственно, весь плюс начинает быть связан с коммунизмом. Проходит год, два, три - лихие 90-е. Все в таком ужасе от этой связки между этими радикальными реформами антикоммунизма, что начинается обратный процесс. Естественный процесс ностальгии. Значит, если ты хочешь избираться, то ты должен вписаться в эту ностальгию. Ты сколько угодно при этом можешь оставаться антисоветчиком.
Но ты должен в нее вписаться, и нужны всё новые и новые жертвы на алтарь этого вписывания. Гимн России - как гимн Советского Союза. Хоть что-нибудь ещё. Больше фильмов каких-то, и так далее.
Абсолютная бездарность антикоммунизма. Люди смотрят фильмы, и они понимают: включил сюда, и там актёры играют, тем не менее, что-то там поют, за что-то там благородное, а здесь включил - а это вообще маразм. Значит, соответственно, советское кино и всё прочее начало всё это включение института традиций. Опамятовавшись, начали включать институт семейных традиций. Короче говоря, этих ситуаций оказалось так много, что, фактически, произошла ресоветизация, и борьба против советского заменилась борьбой за советское.
На видео (фрагмент передачи «Смысл игры - 83»):
Что же насчёт качества ресоветизации - то определённо, с ностальгически-безнадёжными настроениями никакого колхоза не возродишь. Чтобы построить колхоз, нужны, как минимум, подобные песни: