Вечер воспоминаний красных партизан. 02.07.1929. Часть 2
Часть 1
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Слово имеет тов. Стекловский Пётр. [116]
СТЕКЛОВСКИЙ. Я окажу своё молодое происхождение. Я родился на Украине, отец мой был рабочий, сам я Киевский уроженец. Перед началом революции я жил в деревне Кырловка. Мой первый брат погиб в империалистическую войну в Карпатах, второй брат служил у Котовского в кавалерии, в городе Умани. Он организовал добровольную дивизию, я потом попал тоже в кавалерию. Это случилось так.
Я был молод, но рост у меня был большой, и в одно прекрасное время ночью приехали белогвардейцы и стали мне говорить, что они знают, что мой брат служит в Красной Армии. Они ко мне привязались, и мне пришлось сказать, что он служит у Котовского. Потом я удрал, прибежал к брату и сказал, что мне грозит смертельная опасность и что мне нельзя быть дома. Тогда он мне сказал, что приходи ко мне, будем вместе воевать. И вот я поступил к Котовскому. Я долго не учился и очень скоро понял всю службу.
В это время на Украине были разные банды - и Чёрная Хмара, и Петлюра, и Махно, и банда Зелёного, и банда Антонова, которые наносили нашей Красной Армии большой вред. Они мучали красных, если они им попадались, а также в 19 году от них много терпело бедное крестьянство. Они мучали даже маленьких детей, которые ни в чём не виноваты, стариков, которые никуда не были годны. И вот это было в 19 году, мы выехали в деревню Джулинку, чтобы помочь бедным крестьянам. Мы всё-таки сумели оказать некоторое содействие крестьянам.
Я скажу о банде Антонова. В последних числах 20-го года, что получилось с бандой Антонова. Нам поступило приказание, чтобы кончить с бандой Антонова и распушить её. Котовский был простой человек, который обращался с нами, как брат. Он нам сказал: "Ребята, пойдёмте на банду Антонова". Эта банда Антонова представляла из себя довольно сильную банду, и нужно было биться не на жизнь, а на смерть.
Как Котовский сумел всё это сделать. Он сумел это обделать очень хорошо. Котовского все банды боялись, но он всем бандам не был знаком. Он сумел так подойти к Антонову, что согласен с ним идти совместно против красноармейцев на красные сёла, он ему указал всё положение, где стоят красноармейцы, потому что без этого Антонов не согласился бы, а для доверия пришлось сказать много. И вот они уговорились, что пойдут вместе и условились, что ребятам будет поставлена выпивка. Но наших ребят Котовский предупредил, что кто выпьет лишнее, он сделает на свою голову и понесет от этого смерть, так что у нас об этом все знали, а из банды Антонова [117] не знал никто, и так как Антонов договорился, чтобы пойдти на следующий день после пиршества на красноармейцев, то устроили попойку. Наши пили кто как мог, а банда пила, не считаясь ни с чем. Это дело было в Хощеватской деревне. Нам было дано указание со стороны Котовского, что он подаст знак, а потом будем действовать все самостоятельно, все кто как может.
В 12 часов ночи, когда Котовский находился со своим адъютантом, а Антонов со своим, их четыре человека помещалось в одной комнате. Они стали разговаривать, как лучше наступить на Красное село. Тут Антонов стал говорить, как они будут избивать наших красногвардейцев, и Котовскому пришлось много вытерпеть. В 12 часов по условному знаку Котовский выступил первый и убил Антонова, а сам получил рану в правое плечо от адьютанта Антонова. Тут много пролилось крови, со стороны нашей были большие потери, а с их стороны не осталось ни одного человека. Я не помню, сколько Котовский потерял своих ребят, но попали те, кто выпили лишнее, и они погибли из-за своего непонимания.
В то время Котовский получил большие награды. Он имел 3 ордена и было 3 завода на его имя. Я получил тогда рану в руку, и меня положили в больницу, из больницы я ушёл домой, а брат мой ещё там оставался.
А Котовский, на сколько я помню, погиб от руки неприятельской. Он приехал из Умани в Одессу, и там его расстреляли.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Слово имеет тов. АГЕЕВ.
АГЕЕВ. Я скажу немножко. В 17 году, когда была организована Красная гвардия, то правильно, что мы тогда были ещё очень тёмные. Тогда у нас был штаб, но мы совершенно ещё ничего не понимали. Тут выступил один товарищ, который говорил, как нас учили. У нас было в то время немножко неправильное обхождение с гранатой. Когда товарищ, который нас учил, снял кольцо, и получился выстрел из этой гранаты, и многих отправили в жел. дор. больницу.
Когда мы стали отсюда отступать, мы поехали отсюда с первым Уральским полком. Здесь есть некий Кирин Алексей, который работает сейчас на Макаровской мельнице. Он тоже старый партизан.
Когда мы отступили, поехали в Пермь, а на Каме есть мост, который с правой стороны был сорван. Когда стали подходить к мосту, хотели перебраться на ту сторону, было очень тяжело, и мы не могли перебраться. Меня здесь закрутило, я остался в Перми, потом поехал в депо ст. Тагил, где был Начальником тов. Костицкий, который сказал: "Ванюха, работай в депо или [118] поезжай смазчиком". Я стал ездить смазчиком.
Я ездил смазчиком до того момента, когда на одной станции сбоку, мы совершенно никто об этом не думали, чтобы на самом разъезде, нам могли пересечь дорогу, и двигаться нам было больше некуда. Я опять приезжаю сюда и здесь прожил немного времени.
В 1918 году приезжает первый Северный горный Артиллерийский отряд под охраной тов. Заткуса и Зайкова, который сейчас здесь служит масленщиком, он тоже был в первом Северном отряде. Я при Заткусе и Зайкове был командиром поезда, это может подтвердить и Зайков, который сейчас находится масленщиком на ст. Поклевская. Мы отсюда поехали в Челябинск на Петропавловск. С Петропавловска поехали в Челябинск, а оттуда в Оренбург, куда нас казачество не допустило. Всё же мы бились, нас было человек 250, но мы выбились из сил, мы обратно вернулись в Свердловск и отсюда двинулись в Москву.
Когда приехали в Москву, нас направили под Оренбург, поехали в Оренбург, там немного пришлось побиться, но всё же сами себя научили на все сто процентов. Нам сообщают, что на 110 версте Вас будет встречать банда. Хорошо. Сели на паровоз Замков, Зайков, Матрос Ступкин, Комаров, которые ехали на паровозе, машинистов у нас не было. У нас был полный состав вагонов. Мы осталась на этой версте и ждём, когда будет что-нибудь, стояли час, полтора часа, нет никого, потом двинулись вперёд. Приезжаем в Москву, нам говорят, что Вы анархисты, и нас хотели совсем разоружить, но мы никак не думали, что мы анархисты, потому что ведь мы же шли.
Тут весь отряд распылился, и все мы раз"ехались. И в 19 году, когда я прибыл сюда, то я сразу же поступил в органы ГПУ, где работал с 19 года по 25 год, а с 25 года пошёл по всем фабрикам, где только служба есть. Но когда работаешь на производстве, то немного стало как будто обидно, потому что какое-то плевательское отношение, ведь мы перенесли очень много, было очень много пережито, а как к нам сейчас относятся. Были мы людьми и ещё будем людьми, а сейчас нам живётся плохо и трудно кормить своих детей и семью.
Предс. СЛОВО ИМЕЕТ ТОВ. ОВЕЧКИН.
ОВЕЧКИН. Я на двух фронтах был - на Дутовском фронте, а 2-й фронт по Главной линии. Первый раз нас вызвала в Рождество, весёлое настроение было, вдруг вызывают в штаб. В чём дело, оказалось, что Дутов в Оренбурге бушует. В Челябинск поехали на подмогу матросы под командой Шибанова, Павловского. Поехали мы в Бузулук, нас [119] там обмундировали, и от Бузулука мы поехали в боевом порядке.
Первое наступление было на Платовку, мы пошли цепью, подошли к элеватору, неприятель сидел там, но увидя большую цепь, он снялся и отступил. Настоящее боевое крещение я получил на 14 раз"езде. Там немножко поцарапались, но я не сразу в огонь попал. Послали части, приходилось на скоро стрелочку подавать снаряды. Мы едем, машинист говорит: "Разве не слышишь, что стреляют?" И правда, пули свистели, а я не обратил внимания.
И вот мы давай пробираться вперёд, нас немножко постреляли. Я думал, что это наши и кричу им: "Товарищи, не стреляйте". А оказывается, стреляет неприятель разрывными пулями, а я кричу им: "Товарищи".
Подошли мы к 14 раз"езду, нас оттуда вышибли. [*зачёркнуто - Мы начали обходить через болото]. Дутовцы ухитрились быть в белых халатах, чтобы их в снегу не было видно. Тут мы боролись очень самоотверженно, у нас впереди поездов всегда шли броневики, и мы двигались вперёд. Не успеют укрепиться, а мы уже тут с броневиками. И нам под станцией Сырт и Каргала сильно досталось.
Под Донецкой был такой случай - поезд оставили под Донецкой, я стоял в карауле у штабного вагона, вдруг упал снаряд, но не разорвался. К нашему счастью у них снаряды редко разрывались, из 10 снарядов 2 разорвётся, это счастье. Я говорю, что в Донецкой стреляют, а оказывается, их поступило 2 отряда и давай стрелять. Один снаряд перелетел через окно вагона, ударился по колесам и поломал платформу. Тут у нас в одном хвосте стояли два орудия, и мы давай из них стрелять и кое-кого посшибали. Они сейчас же послали парламентёров, что сдаются. Мы отобрали у них винтовки и орудия.
Ещё помню случай под Сыртом. Станция Сырт находится за горами. Это дело было зимой, в январе месяце был снег, мы подступили с матросами, ребята были молодцы, хорошо было с ними драться. Мы набросились на неприятеля и разбили их, и потом заняли Каргалу. Под Оренбургом есть мост, они хотели мост взорвать, а казаки предупредили станицу, что если допустите взорвать мост, то Ваша станица будет разбита и в пух, и в прах. Мост они сохранили, не дали взорвать, и мы уехали в Оренбург, там побыли некоторое время.
Под Сыртом был убит тов. Семышев, он был там ранен, мы его привезли, не успели вытащить, и он умер. Тут ещё убили одного молодого парня, и мы похоронили товарищей на площади 1905 года.
На Дутовский фронт я шёл с коммунистическим билетом Областн. Комитета партии, Я был в полку Малышева. Мы выехали 18 июня 1918 г. [120] на поддержку Н-Петровского фронта. Когда стали под"езжать к Кузино, было поздно. Мы развернули цепь. Я был в то время в первой роте. Пошли мы цепью, смотрю - броневики какие-то. Чьи, не знаю. Мы выслали разведку, выяснили, что броневики были из Кунгура.
Мы поехали, специально выслали разведку, оказывается, под Нязе-Петровском фронт, и неприятель уже около Кузино, но неприятель не рисковал войти, потому что узнал, что там есть крупные части. Нам не пришлось оставаться, и мы отступили до разъезда 67. Несколько человек поехали туда, подрались немножко, потом развернули фронт. У нас половина батальона ушла на Сабик, а половина осталась под командой тов. Вайнер.
Дело было обеденное, неприятеля как-то просмотрели, и он подошёл близко, начали стрелять, некоторые разбежались, а Вайнер запоздал, и неприятель его схватил. И от Сабика мы отошли на станцию Сарга. Там долго стояли, она из рук в руки переходила.
Когда мы были на Шали, то доходили до Шамары. Под Сылвинским заводом наши ребятки пострадали, я там не участвовал. После этого пришёл на подмогу эскадрон Красных Орлов. Несколько частей ушло на Сылву, а мы подошли к Шали, захватили Шалю и продвинулись до 64 раз"езда. Там мы стояли с неделю, потом вздумали занять Саргу.
От самого раз"езда пошли цепью, а неприятель наш обложил, мы пошли на легке, и они нас потрепали. Мы пошли обратно, они нас встретили огнём. Наше счастье, что у них были разрывные пули. Правда, они вредные пули, но они нас спасали. И вот они нас встретили пулемётами. Мы не думали, что они у нас заняли раз"езд. Они стали стрелять по кустам, кто куда. Тут товарищ Гоголев сорганизовал 100 с лишним человек, они пошли, а я остался.
У нас был Отев с нашей Монетки, и он был назначен санитаром. Винтовок не было, были палки для носилок. Когда стали стрелять, мы пошли в сторону Сылвы. Мы забрались в болото втроём. Кое-как выбрались и пошли по тропинке. Подошли к избушке, не знаем, как быть. Я с винтовкой, другой с пулемётом, а третий с наганом. Мы увидели, что в избушке человек 7-8 дремало. Слышим, что у них акцент не русский, может быть чехи или ещё кто-нибудь. Отев начал с ними говорить. Я говорю: "Не разговаривай, бежим". Мы побежали, а нас стали стрелять. Я остался один в лесу, а тех двоих потерял.
Тут уж была ночь, я иду ночью, хворост шумит. Пять шагов прошёл, остановился, слышу - кто-то идёт, прошёл сажен 30-40, не знаю, что делать. Если попадёшься, то не знаешь в чьи руки. Я забрался в ели и залег. Патроны берёг, как [121] свой глаз.
Утром чуть свет начинаю досматривать, куда идти. Только хотел вылезть из кустов, слышу разговор, вижу - идут в шлемах. Свои, чужие - не могу понять, но не показываюсь. Начинаю осматриваться, и оказывается, ночью я опять к той же избушке подошёл. Смотрю, там никого нет. Мне нужно идти [до] своих по той стороне, где лес, а он большой и густой. Мне надо было пробраться на Шалю, нужно было площадку перебежать и потом опять место открытое сажен 100.
Тут я приготовился, зарядил патроны, подобрал шинель и бегу, и стал продвигаться по направлении к линии. Только я хотел через линию перебраться. Слышу, идёт поезд, я залёг в траву, смотрю - идёт их броневик, вижу, стоят не наши, чехи, я смотрю, не идет ли цепь. Только хотел подняться, вижу - на платформе стоят не наши. Я ещё прошёл потом, пошёл по линии, нашел мост, я под него. Хотел из под моста выйдти, смотрю - человек на мосту не вооружённый, я бросился бежать по горе. Спустился с горы, немножко напился, во фляжке была вода. Вижу только тропинка и больше ничего, лес кругом, тихо, ничего не слышно. Я пошел вправо, смотрю - будка, около будки пять человек кавалеристов, у лошадей хвосты не обрезаны, смотрю не наши.
Я колеблюсь, не знаю, что делать, куда идти, потом из леса, смотрю, выходит цепь солдат. Я стал дожидаться и смотреть, кто это может быть, наши или свои. Всё-таки рассмотрел красные значки на фуражках, это значит Василе-Островский полк пошёл в наступление. Выходит резерв.
Я думаю, что они меня примут за неприятеля и будут стрелять. Я вынул белый платок, показал им, потом подхожу, меня спрашивают, кто такой. Я говорю, что такой-то из Малышевского полка, меня повели к командиру. Командир спрашивает, что я видел, сказал, что видел броневики, действительно, они ходили за снарядами. Я сказал, что идти я не могу, кое-как на ногах стою, я был сам не свой, я ничего не ел и есть не хотел совершенно. Мне разрешили пойдти и сказали, чтобы я пошёл по линии, я потом пришел на станцию Шаля.
Впоследствии был бой около станции. Слышим, они подступают, а мы их дождём пуль. Было всё время трудно вплоть до прихода Блюхера, который нам помог. Потом мы пошли на Усть-Кульки. Наш Зауральский полк занял линию, и мы хотели зайдти в тыл. В этот момент неприятель напал на этот полк и линию нарушил, и нам пришлось идти обратно и занять среднюю линию, но наш командир в это время немножко не учёл позиции. Ведь смешно занимать позицию, когда сзади нас неприятель, а мы заняли эту позицию, [122] окопались.
Нам принесли хлеб пообедать, ещё мы не успели этот хлеб распределить, матросов пришло на помощь человек 50. В этот момент неприятель повёл на нас наступление. Тут получилась маленькая перестрелочка. Тут получилась такая штука. При такой суматохе не было ни дивизионного командира, ни кого, но Гоголев не растерялся, он нам сказал: "Ребята, идите за мной", - и мы пошли и залегли в межу. В этот момент матросы задерживали неприятеля.
Когда мы заняли позицию, матросы вышли и не дали неприятелю ни шагу идти, потом я заболел и уехал в тыл, у меня была грыжа, я в Старой Армии не служил, но теперь мне стало трудно ходить. Но я надеялся, что мне сделают операцию в Перми, но мне операцию в Перми не сделали, потому что мне сказали, что нам не до таких операций, так как у нас масса раненых. Я вышел из армии, поехал в Кунгур, был там в Инструкторской школе, потом меня послали в обоз в Оханск, после чего я уехал в тыл. Это было в феврале 1918 [*1919] года.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Слово имеет тов. Парфёнов.
ПАРФЁНОВ. Я хотел поделиться своими небольшими впечатлениями, так я был здесь только в октябрьский переворот, а в февральский я был у горняков в Тагильском округе. 20 июня я был на собрании на прииске, на котором выступал Самокулов. Когда проходили выборы, у нас был организаторов Самохвалов, это было на Исовских приисках. Мы начали вооружаться, начиная с молодёжи и кончая 20-ти летним возрастом, начали вступать в Красную гвардию, и за 4 дня собралось 2950 человек, начиная с 11-ти до 20 лет.
Когда такая группа собралась, нас повели в Н-Туру, а оттуда на Гороблагодать. Потом прибыл комиссар Семёнов, он начал нас организовывать. Через неделю нас выделяют 4900 человек на фронт под Сан-Донато. Не дошли мы 3 версты, как нас встретили крупными ядрами. В это время наша молодёжь бросилась в панику. Но товарищ Семёнов сумел всю эту массу убедить и многие остались целы. После этого под Сан-Донато нам немножко досталось, Семёнов сам был немного ранен. Он нам всё показывал, как идти на наступление и условные знаки давал, всё-таки сумел нас немножко сорганизовать.
Мы стояли трое с половиной суток, и нас крыли без перерыва, так что наш отряд сильно потрепали. Тут прибыл 117 Ленинградский полк, ребята отборные и нас поддержали. Через 3½ суток нас осталось 253 чел., подкрепление не успело подойти, потом нас отправили в Пермь на формирование.
Мы постояли [123] с неделю, нас обратно двинули на ст. Ярмак. Там был не фронт, а была какая-то банда из крестьянства, мы её выбили, опять постояли под Кушвой, фронт тут продвинулся. Человек 120, тов. Семёнов сумел откомандировать на эвакуацию. Самое главное, нужно было всё взять из Верхотурья, и мы эшелона 4 вывезли коров и лошадей.
Потом мы отступали через реку Тагилку и обратно вышли на станцию Калино. Оттуда откомандировались на формирование в Пермь, постояли 2½ недели, нас хотели отправить, но отправили китайцев, а нас начали учить. Постояли мы тут с недельку, я в это время заболел сыпным тифом. Пролежал в больнице месяца 1½, вышел из больницы обратно в часть.
Лежим мы в казарме в ночное время, кричат: "Вставай". Что такое, а фронт был под станцией Левшино, а здесь в этот момент уже были Мотовилихинские рабочие, и как то все бросились в панику. Но тут был военком Дементьев, он сумел нас задержать, а нас было человек 500 наших ребят, и мы сумели вывести своё казначейство.
Когда начали банк вытаскивать, то на станции пошла стрельба по нас. После этого мы начали грузить. Тут стояло до 12 паровозов на исправление. Местное население начало разгружать, кто что может тащат.
Мы нагрузили вагонов 12, а ехать не на чем, нашли мы маневровочку, нашёлся красноармеец, видимо, железнодорожник, начал чугунку растоплять. Вытащили чугунку, была серия паровозов Мк маленькие, мы сумели прикрепить вагоны к этому паровозу и поехали на Пермь 2-ю.
Только вышли, во всю стрельба, под"езжаем к мосту, у моста застава, нас через мост пропустили, только на раз"езде №3 забрали. Мотовилихинские рабочие затормозили, несколько человек вышибло.
Со мною в этом полку был некто товарищ Костырев, сейчас он здесь сидит смазчиком. Мы были всё время вместе, но потом я из рядов действующей армии вышел по ранению и из-за контузии головы, а товарищ Костырев заболел тифом, и сейчас у него ещё болят руки.
После этого прибыли в Глазов, в Глазове я пробыл в больнице, потом меня отправили в Вятку, в лазарет, я там пролежал три с половиной месяца, 2½ месяца не мог разговаривать (плачет).
После больницы дали мне полтора месяца отдыху на исправимость, а куда пойдти, когда своё место занято. Моя родина Невьянский завод. Походил я неделю, ходил, просил хлеба, но плохо давали. Начиная от Чепцов и до Глазова население вотское, шли в армию неохотно, уходили к белым. [124] Оттуда их забирали, но они всё-таки стремились попасть на свою родную сторону.
Тут я пошёл обратно в Военкомат и сказал, что я хочу идти обратно в часть, но мне сказали, что мы тебя отправим в Исправительную роту при управлении снабжения 3-й армии. Я не помню, как я расстался с товарищем Костаревым, который был со мною в артиллерийском складе, а я в свою часть попасть не мог. У нас был военком Сахаров. Управление Снабжения 3-й армии были где сейчас Обл. Комитет Партии, а Комендатское управление было по Набережной, 5, и товарищ Сахаров меня не выпускал никак.
Мы прибыли сюда в конце 20 года, 2-го июня опять меня застиг головной тиф. Пролежал я 5 недель в госпитале, и меня направили на комиссию после этого. Комиссия дала мне месяц, я поехал на свою родину, дома исправился немножко, потом поехал обратно в Свердловск в Управление снабжения 3-й армии. Меня назначили опять в Военкомат в воинский пункт, где сейчас Городской ломбард. Тут я пробыл недели полторы, нам давали хлеба, одевался кто как мог, было не очень чисто, продовольствие было не очень хорошее, но все-таки мирились с недостатками, потому что самое главное было пережито.
Я упустил из виду, ещё одно, не доезжая до станции Кез, первый раз"езд от Перми, мне пришлось видеть следующее. В одной деревне, когда мы пошли на отдых с т. Поповым с Медн.рудника и с т. Ваулиным из В-Исетска, мы вышли в огород и видим в бане 3-х наших товарищей, которые были прикованы на гвоздях и были все истёрзаны. Тут нас ужас взял (плачет).
Больше я ничего сказать не могу.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Все 9-ть товарищей, которые записались, высказались. Просит слово тов. Байков.
ТОВ. БАЙКОВ. У меня есть предложение на общем собрании партизан.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Мы будем вносить предложение 13-го на более обширном собрании, а сегодня мы только хотим собрать материал.
БАЙКОВ. Товарищи партизаны, я обращаюсь к Вам вот почему, мы собрались на 10-й годовщине освобождения Урала от Колчака. Первыми освободителями явились партизаны, а партизаны сейчас в плохом положении, с ними плохо обращаются, не дают ничего, и партийцы даже не обращают на них никакого внимания. Это зло надо пресекать, и партия правильно действует, что она за это преследует. Каждый красногвардеец, каждый красноармеец, каждый партизан испытали [125] много в борьбе за революцию. Из Красной гвардии формировалась Красная Армия, мне кажется, нас должны взять на учёт в ознаменование 10-ти летия освобождения от Колчака и должны нас премировать не то что деньгами, но дать знамя товарищам, что они являются партизанами, чтобы наши бюрократы не гнали нас к чорту, мы должны настаивать на этом.
Кроме того я предлагаю послать приветственную телеграмму штабу 3-й армии, у нас были члены Реввоенсовета тов. Голощёкин, Берзин и Лашевич.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Эти предложения можно внести на общем собрании, мы известим Вас всех и на этой неделе созовём следующее собрание.
ВИНОКУРОВ. Я хотел бы обрисовать положение на дальнем востоке, что происходило там, но сейчас мы решили, что это положение я обрисую на следующем собрании.
ЗАСЕДАНИЕ ОБ"ЯВЛЯЕТСЯ ЗАКРЫТЫМ. [126]
ЦДООСО.Ф.41.Оп.2.Д.31.Л.109-126.
Григорий Иванович Котовский
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Слово имеет тов. Стекловский Пётр. [116]
СТЕКЛОВСКИЙ. Я окажу своё молодое происхождение. Я родился на Украине, отец мой был рабочий, сам я Киевский уроженец. Перед началом революции я жил в деревне Кырловка. Мой первый брат погиб в империалистическую войну в Карпатах, второй брат служил у Котовского в кавалерии, в городе Умани. Он организовал добровольную дивизию, я потом попал тоже в кавалерию. Это случилось так.
Я был молод, но рост у меня был большой, и в одно прекрасное время ночью приехали белогвардейцы и стали мне говорить, что они знают, что мой брат служит в Красной Армии. Они ко мне привязались, и мне пришлось сказать, что он служит у Котовского. Потом я удрал, прибежал к брату и сказал, что мне грозит смертельная опасность и что мне нельзя быть дома. Тогда он мне сказал, что приходи ко мне, будем вместе воевать. И вот я поступил к Котовскому. Я долго не учился и очень скоро понял всю службу.
В это время на Украине были разные банды - и Чёрная Хмара, и Петлюра, и Махно, и банда Зелёного, и банда Антонова, которые наносили нашей Красной Армии большой вред. Они мучали красных, если они им попадались, а также в 19 году от них много терпело бедное крестьянство. Они мучали даже маленьких детей, которые ни в чём не виноваты, стариков, которые никуда не были годны. И вот это было в 19 году, мы выехали в деревню Джулинку, чтобы помочь бедным крестьянам. Мы всё-таки сумели оказать некоторое содействие крестьянам.
Я скажу о банде Антонова. В последних числах 20-го года, что получилось с бандой Антонова. Нам поступило приказание, чтобы кончить с бандой Антонова и распушить её. Котовский был простой человек, который обращался с нами, как брат. Он нам сказал: "Ребята, пойдёмте на банду Антонова". Эта банда Антонова представляла из себя довольно сильную банду, и нужно было биться не на жизнь, а на смерть.
Как Котовский сумел всё это сделать. Он сумел это обделать очень хорошо. Котовского все банды боялись, но он всем бандам не был знаком. Он сумел так подойти к Антонову, что согласен с ним идти совместно против красноармейцев на красные сёла, он ему указал всё положение, где стоят красноармейцы, потому что без этого Антонов не согласился бы, а для доверия пришлось сказать много. И вот они уговорились, что пойдут вместе и условились, что ребятам будет поставлена выпивка. Но наших ребят Котовский предупредил, что кто выпьет лишнее, он сделает на свою голову и понесет от этого смерть, так что у нас об этом все знали, а из банды Антонова [117] не знал никто, и так как Антонов договорился, чтобы пойдти на следующий день после пиршества на красноармейцев, то устроили попойку. Наши пили кто как мог, а банда пила, не считаясь ни с чем. Это дело было в Хощеватской деревне. Нам было дано указание со стороны Котовского, что он подаст знак, а потом будем действовать все самостоятельно, все кто как может.
В 12 часов ночи, когда Котовский находился со своим адъютантом, а Антонов со своим, их четыре человека помещалось в одной комнате. Они стали разговаривать, как лучше наступить на Красное село. Тут Антонов стал говорить, как они будут избивать наших красногвардейцев, и Котовскому пришлось много вытерпеть. В 12 часов по условному знаку Котовский выступил первый и убил Антонова, а сам получил рану в правое плечо от адьютанта Антонова. Тут много пролилось крови, со стороны нашей были большие потери, а с их стороны не осталось ни одного человека. Я не помню, сколько Котовский потерял своих ребят, но попали те, кто выпили лишнее, и они погибли из-за своего непонимания.
В то время Котовский получил большие награды. Он имел 3 ордена и было 3 завода на его имя. Я получил тогда рану в руку, и меня положили в больницу, из больницы я ушёл домой, а брат мой ещё там оставался.
А Котовский, на сколько я помню, погиб от руки неприятельской. Он приехал из Умани в Одессу, и там его расстреляли.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Слово имеет тов. АГЕЕВ.
АГЕЕВ. Я скажу немножко. В 17 году, когда была организована Красная гвардия, то правильно, что мы тогда были ещё очень тёмные. Тогда у нас был штаб, но мы совершенно ещё ничего не понимали. Тут выступил один товарищ, который говорил, как нас учили. У нас было в то время немножко неправильное обхождение с гранатой. Когда товарищ, который нас учил, снял кольцо, и получился выстрел из этой гранаты, и многих отправили в жел. дор. больницу.
Когда мы стали отсюда отступать, мы поехали отсюда с первым Уральским полком. Здесь есть некий Кирин Алексей, который работает сейчас на Макаровской мельнице. Он тоже старый партизан.
Когда мы отступили, поехали в Пермь, а на Каме есть мост, который с правой стороны был сорван. Когда стали подходить к мосту, хотели перебраться на ту сторону, было очень тяжело, и мы не могли перебраться. Меня здесь закрутило, я остался в Перми, потом поехал в депо ст. Тагил, где был Начальником тов. Костицкий, который сказал: "Ванюха, работай в депо или [118] поезжай смазчиком". Я стал ездить смазчиком.
Я ездил смазчиком до того момента, когда на одной станции сбоку, мы совершенно никто об этом не думали, чтобы на самом разъезде, нам могли пересечь дорогу, и двигаться нам было больше некуда. Я опять приезжаю сюда и здесь прожил немного времени.
В 1918 году приезжает первый Северный горный Артиллерийский отряд под охраной тов. Заткуса и Зайкова, который сейчас здесь служит масленщиком, он тоже был в первом Северном отряде. Я при Заткусе и Зайкове был командиром поезда, это может подтвердить и Зайков, который сейчас находится масленщиком на ст. Поклевская. Мы отсюда поехали в Челябинск на Петропавловск. С Петропавловска поехали в Челябинск, а оттуда в Оренбург, куда нас казачество не допустило. Всё же мы бились, нас было человек 250, но мы выбились из сил, мы обратно вернулись в Свердловск и отсюда двинулись в Москву.
Когда приехали в Москву, нас направили под Оренбург, поехали в Оренбург, там немного пришлось побиться, но всё же сами себя научили на все сто процентов. Нам сообщают, что на 110 версте Вас будет встречать банда. Хорошо. Сели на паровоз Замков, Зайков, Матрос Ступкин, Комаров, которые ехали на паровозе, машинистов у нас не было. У нас был полный состав вагонов. Мы осталась на этой версте и ждём, когда будет что-нибудь, стояли час, полтора часа, нет никого, потом двинулись вперёд. Приезжаем в Москву, нам говорят, что Вы анархисты, и нас хотели совсем разоружить, но мы никак не думали, что мы анархисты, потому что ведь мы же шли.
Тут весь отряд распылился, и все мы раз"ехались. И в 19 году, когда я прибыл сюда, то я сразу же поступил в органы ГПУ, где работал с 19 года по 25 год, а с 25 года пошёл по всем фабрикам, где только служба есть. Но когда работаешь на производстве, то немного стало как будто обидно, потому что какое-то плевательское отношение, ведь мы перенесли очень много, было очень много пережито, а как к нам сейчас относятся. Были мы людьми и ещё будем людьми, а сейчас нам живётся плохо и трудно кормить своих детей и семью.
Предс. СЛОВО ИМЕЕТ ТОВ. ОВЕЧКИН.
ОВЕЧКИН. Я на двух фронтах был - на Дутовском фронте, а 2-й фронт по Главной линии. Первый раз нас вызвала в Рождество, весёлое настроение было, вдруг вызывают в штаб. В чём дело, оказалось, что Дутов в Оренбурге бушует. В Челябинск поехали на подмогу матросы под командой Шибанова, Павловского. Поехали мы в Бузулук, нас [119] там обмундировали, и от Бузулука мы поехали в боевом порядке.
Первое наступление было на Платовку, мы пошли цепью, подошли к элеватору, неприятель сидел там, но увидя большую цепь, он снялся и отступил. Настоящее боевое крещение я получил на 14 раз"езде. Там немножко поцарапались, но я не сразу в огонь попал. Послали части, приходилось на скоро стрелочку подавать снаряды. Мы едем, машинист говорит: "Разве не слышишь, что стреляют?" И правда, пули свистели, а я не обратил внимания.
И вот мы давай пробираться вперёд, нас немножко постреляли. Я думал, что это наши и кричу им: "Товарищи, не стреляйте". А оказывается, стреляет неприятель разрывными пулями, а я кричу им: "Товарищи".
Подошли мы к 14 раз"езду, нас оттуда вышибли. [*зачёркнуто - Мы начали обходить через болото]. Дутовцы ухитрились быть в белых халатах, чтобы их в снегу не было видно. Тут мы боролись очень самоотверженно, у нас впереди поездов всегда шли броневики, и мы двигались вперёд. Не успеют укрепиться, а мы уже тут с броневиками. И нам под станцией Сырт и Каргала сильно досталось.
Под Донецкой был такой случай - поезд оставили под Донецкой, я стоял в карауле у штабного вагона, вдруг упал снаряд, но не разорвался. К нашему счастью у них снаряды редко разрывались, из 10 снарядов 2 разорвётся, это счастье. Я говорю, что в Донецкой стреляют, а оказывается, их поступило 2 отряда и давай стрелять. Один снаряд перелетел через окно вагона, ударился по колесам и поломал платформу. Тут у нас в одном хвосте стояли два орудия, и мы давай из них стрелять и кое-кого посшибали. Они сейчас же послали парламентёров, что сдаются. Мы отобрали у них винтовки и орудия.
Ещё помню случай под Сыртом. Станция Сырт находится за горами. Это дело было зимой, в январе месяце был снег, мы подступили с матросами, ребята были молодцы, хорошо было с ними драться. Мы набросились на неприятеля и разбили их, и потом заняли Каргалу. Под Оренбургом есть мост, они хотели мост взорвать, а казаки предупредили станицу, что если допустите взорвать мост, то Ваша станица будет разбита и в пух, и в прах. Мост они сохранили, не дали взорвать, и мы уехали в Оренбург, там побыли некоторое время.
Под Сыртом был убит тов. Семышев, он был там ранен, мы его привезли, не успели вытащить, и он умер. Тут ещё убили одного молодого парня, и мы похоронили товарищей на площади 1905 года.
На Дутовский фронт я шёл с коммунистическим билетом Областн. Комитета партии, Я был в полку Малышева. Мы выехали 18 июня 1918 г. [120] на поддержку Н-Петровского фронта. Когда стали под"езжать к Кузино, было поздно. Мы развернули цепь. Я был в то время в первой роте. Пошли мы цепью, смотрю - броневики какие-то. Чьи, не знаю. Мы выслали разведку, выяснили, что броневики были из Кунгура.
Мы поехали, специально выслали разведку, оказывается, под Нязе-Петровском фронт, и неприятель уже около Кузино, но неприятель не рисковал войти, потому что узнал, что там есть крупные части. Нам не пришлось оставаться, и мы отступили до разъезда 67. Несколько человек поехали туда, подрались немножко, потом развернули фронт. У нас половина батальона ушла на Сабик, а половина осталась под командой тов. Вайнер.
Дело было обеденное, неприятеля как-то просмотрели, и он подошёл близко, начали стрелять, некоторые разбежались, а Вайнер запоздал, и неприятель его схватил. И от Сабика мы отошли на станцию Сарга. Там долго стояли, она из рук в руки переходила.
Когда мы были на Шали, то доходили до Шамары. Под Сылвинским заводом наши ребятки пострадали, я там не участвовал. После этого пришёл на подмогу эскадрон Красных Орлов. Несколько частей ушло на Сылву, а мы подошли к Шали, захватили Шалю и продвинулись до 64 раз"езда. Там мы стояли с неделю, потом вздумали занять Саргу.
От самого раз"езда пошли цепью, а неприятель наш обложил, мы пошли на легке, и они нас потрепали. Мы пошли обратно, они нас встретили огнём. Наше счастье, что у них были разрывные пули. Правда, они вредные пули, но они нас спасали. И вот они нас встретили пулемётами. Мы не думали, что они у нас заняли раз"езд. Они стали стрелять по кустам, кто куда. Тут товарищ Гоголев сорганизовал 100 с лишним человек, они пошли, а я остался.
У нас был Отев с нашей Монетки, и он был назначен санитаром. Винтовок не было, были палки для носилок. Когда стали стрелять, мы пошли в сторону Сылвы. Мы забрались в болото втроём. Кое-как выбрались и пошли по тропинке. Подошли к избушке, не знаем, как быть. Я с винтовкой, другой с пулемётом, а третий с наганом. Мы увидели, что в избушке человек 7-8 дремало. Слышим, что у них акцент не русский, может быть чехи или ещё кто-нибудь. Отев начал с ними говорить. Я говорю: "Не разговаривай, бежим". Мы побежали, а нас стали стрелять. Я остался один в лесу, а тех двоих потерял.
Тут уж была ночь, я иду ночью, хворост шумит. Пять шагов прошёл, остановился, слышу - кто-то идёт, прошёл сажен 30-40, не знаю, что делать. Если попадёшься, то не знаешь в чьи руки. Я забрался в ели и залег. Патроны берёг, как [121] свой глаз.
Утром чуть свет начинаю досматривать, куда идти. Только хотел вылезть из кустов, слышу разговор, вижу - идут в шлемах. Свои, чужие - не могу понять, но не показываюсь. Начинаю осматриваться, и оказывается, ночью я опять к той же избушке подошёл. Смотрю, там никого нет. Мне нужно идти [до] своих по той стороне, где лес, а он большой и густой. Мне надо было пробраться на Шалю, нужно было площадку перебежать и потом опять место открытое сажен 100.
Тут я приготовился, зарядил патроны, подобрал шинель и бегу, и стал продвигаться по направлении к линии. Только я хотел через линию перебраться. Слышу, идёт поезд, я залёг в траву, смотрю - идёт их броневик, вижу, стоят не наши, чехи, я смотрю, не идет ли цепь. Только хотел подняться, вижу - на платформе стоят не наши. Я ещё прошёл потом, пошёл по линии, нашел мост, я под него. Хотел из под моста выйдти, смотрю - человек на мосту не вооружённый, я бросился бежать по горе. Спустился с горы, немножко напился, во фляжке была вода. Вижу только тропинка и больше ничего, лес кругом, тихо, ничего не слышно. Я пошел вправо, смотрю - будка, около будки пять человек кавалеристов, у лошадей хвосты не обрезаны, смотрю не наши.
Я колеблюсь, не знаю, что делать, куда идти, потом из леса, смотрю, выходит цепь солдат. Я стал дожидаться и смотреть, кто это может быть, наши или свои. Всё-таки рассмотрел красные значки на фуражках, это значит Василе-Островский полк пошёл в наступление. Выходит резерв.
Я думаю, что они меня примут за неприятеля и будут стрелять. Я вынул белый платок, показал им, потом подхожу, меня спрашивают, кто такой. Я говорю, что такой-то из Малышевского полка, меня повели к командиру. Командир спрашивает, что я видел, сказал, что видел броневики, действительно, они ходили за снарядами. Я сказал, что идти я не могу, кое-как на ногах стою, я был сам не свой, я ничего не ел и есть не хотел совершенно. Мне разрешили пойдти и сказали, чтобы я пошёл по линии, я потом пришел на станцию Шаля.
Впоследствии был бой около станции. Слышим, они подступают, а мы их дождём пуль. Было всё время трудно вплоть до прихода Блюхера, который нам помог. Потом мы пошли на Усть-Кульки. Наш Зауральский полк занял линию, и мы хотели зайдти в тыл. В этот момент неприятель напал на этот полк и линию нарушил, и нам пришлось идти обратно и занять среднюю линию, но наш командир в это время немножко не учёл позиции. Ведь смешно занимать позицию, когда сзади нас неприятель, а мы заняли эту позицию, [122] окопались.
Нам принесли хлеб пообедать, ещё мы не успели этот хлеб распределить, матросов пришло на помощь человек 50. В этот момент неприятель повёл на нас наступление. Тут получилась маленькая перестрелочка. Тут получилась такая штука. При такой суматохе не было ни дивизионного командира, ни кого, но Гоголев не растерялся, он нам сказал: "Ребята, идите за мной", - и мы пошли и залегли в межу. В этот момент матросы задерживали неприятеля.
Когда мы заняли позицию, матросы вышли и не дали неприятелю ни шагу идти, потом я заболел и уехал в тыл, у меня была грыжа, я в Старой Армии не служил, но теперь мне стало трудно ходить. Но я надеялся, что мне сделают операцию в Перми, но мне операцию в Перми не сделали, потому что мне сказали, что нам не до таких операций, так как у нас масса раненых. Я вышел из армии, поехал в Кунгур, был там в Инструкторской школе, потом меня послали в обоз в Оханск, после чего я уехал в тыл. Это было в феврале 1918 [*1919] года.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Слово имеет тов. Парфёнов.
ПАРФЁНОВ. Я хотел поделиться своими небольшими впечатлениями, так я был здесь только в октябрьский переворот, а в февральский я был у горняков в Тагильском округе. 20 июня я был на собрании на прииске, на котором выступал Самокулов. Когда проходили выборы, у нас был организаторов Самохвалов, это было на Исовских приисках. Мы начали вооружаться, начиная с молодёжи и кончая 20-ти летним возрастом, начали вступать в Красную гвардию, и за 4 дня собралось 2950 человек, начиная с 11-ти до 20 лет.
Когда такая группа собралась, нас повели в Н-Туру, а оттуда на Гороблагодать. Потом прибыл комиссар Семёнов, он начал нас организовывать. Через неделю нас выделяют 4900 человек на фронт под Сан-Донато. Не дошли мы 3 версты, как нас встретили крупными ядрами. В это время наша молодёжь бросилась в панику. Но товарищ Семёнов сумел всю эту массу убедить и многие остались целы. После этого под Сан-Донато нам немножко досталось, Семёнов сам был немного ранен. Он нам всё показывал, как идти на наступление и условные знаки давал, всё-таки сумел нас немножко сорганизовать.
Мы стояли трое с половиной суток, и нас крыли без перерыва, так что наш отряд сильно потрепали. Тут прибыл 117 Ленинградский полк, ребята отборные и нас поддержали. Через 3½ суток нас осталось 253 чел., подкрепление не успело подойти, потом нас отправили в Пермь на формирование.
Мы постояли [123] с неделю, нас обратно двинули на ст. Ярмак. Там был не фронт, а была какая-то банда из крестьянства, мы её выбили, опять постояли под Кушвой, фронт тут продвинулся. Человек 120, тов. Семёнов сумел откомандировать на эвакуацию. Самое главное, нужно было всё взять из Верхотурья, и мы эшелона 4 вывезли коров и лошадей.
Потом мы отступали через реку Тагилку и обратно вышли на станцию Калино. Оттуда откомандировались на формирование в Пермь, постояли 2½ недели, нас хотели отправить, но отправили китайцев, а нас начали учить. Постояли мы тут с недельку, я в это время заболел сыпным тифом. Пролежал в больнице месяца 1½, вышел из больницы обратно в часть.
Лежим мы в казарме в ночное время, кричат: "Вставай". Что такое, а фронт был под станцией Левшино, а здесь в этот момент уже были Мотовилихинские рабочие, и как то все бросились в панику. Но тут был военком Дементьев, он сумел нас задержать, а нас было человек 500 наших ребят, и мы сумели вывести своё казначейство.
Когда начали банк вытаскивать, то на станции пошла стрельба по нас. После этого мы начали грузить. Тут стояло до 12 паровозов на исправление. Местное население начало разгружать, кто что может тащат.
Мы нагрузили вагонов 12, а ехать не на чем, нашли мы маневровочку, нашёлся красноармеец, видимо, железнодорожник, начал чугунку растоплять. Вытащили чугунку, была серия паровозов Мк маленькие, мы сумели прикрепить вагоны к этому паровозу и поехали на Пермь 2-ю.
Только вышли, во всю стрельба, под"езжаем к мосту, у моста застава, нас через мост пропустили, только на раз"езде №3 забрали. Мотовилихинские рабочие затормозили, несколько человек вышибло.
Со мною в этом полку был некто товарищ Костырев, сейчас он здесь сидит смазчиком. Мы были всё время вместе, но потом я из рядов действующей армии вышел по ранению и из-за контузии головы, а товарищ Костырев заболел тифом, и сейчас у него ещё болят руки.
После этого прибыли в Глазов, в Глазове я пробыл в больнице, потом меня отправили в Вятку, в лазарет, я там пролежал три с половиной месяца, 2½ месяца не мог разговаривать (плачет).
После больницы дали мне полтора месяца отдыху на исправимость, а куда пойдти, когда своё место занято. Моя родина Невьянский завод. Походил я неделю, ходил, просил хлеба, но плохо давали. Начиная от Чепцов и до Глазова население вотское, шли в армию неохотно, уходили к белым. [124] Оттуда их забирали, но они всё-таки стремились попасть на свою родную сторону.
Тут я пошёл обратно в Военкомат и сказал, что я хочу идти обратно в часть, но мне сказали, что мы тебя отправим в Исправительную роту при управлении снабжения 3-й армии. Я не помню, как я расстался с товарищем Костаревым, который был со мною в артиллерийском складе, а я в свою часть попасть не мог. У нас был военком Сахаров. Управление Снабжения 3-й армии были где сейчас Обл. Комитет Партии, а Комендатское управление было по Набережной, 5, и товарищ Сахаров меня не выпускал никак.
Мы прибыли сюда в конце 20 года, 2-го июня опять меня застиг головной тиф. Пролежал я 5 недель в госпитале, и меня направили на комиссию после этого. Комиссия дала мне месяц, я поехал на свою родину, дома исправился немножко, потом поехал обратно в Свердловск в Управление снабжения 3-й армии. Меня назначили опять в Военкомат в воинский пункт, где сейчас Городской ломбард. Тут я пробыл недели полторы, нам давали хлеба, одевался кто как мог, было не очень чисто, продовольствие было не очень хорошее, но все-таки мирились с недостатками, потому что самое главное было пережито.
Я упустил из виду, ещё одно, не доезжая до станции Кез, первый раз"езд от Перми, мне пришлось видеть следующее. В одной деревне, когда мы пошли на отдых с т. Поповым с Медн.рудника и с т. Ваулиным из В-Исетска, мы вышли в огород и видим в бане 3-х наших товарищей, которые были прикованы на гвоздях и были все истёрзаны. Тут нас ужас взял (плачет).
Больше я ничего сказать не могу.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Все 9-ть товарищей, которые записались, высказались. Просит слово тов. Байков.
ТОВ. БАЙКОВ. У меня есть предложение на общем собрании партизан.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Мы будем вносить предложение 13-го на более обширном собрании, а сегодня мы только хотим собрать материал.
БАЙКОВ. Товарищи партизаны, я обращаюсь к Вам вот почему, мы собрались на 10-й годовщине освобождения Урала от Колчака. Первыми освободителями явились партизаны, а партизаны сейчас в плохом положении, с ними плохо обращаются, не дают ничего, и партийцы даже не обращают на них никакого внимания. Это зло надо пресекать, и партия правильно действует, что она за это преследует. Каждый красногвардеец, каждый красноармеец, каждый партизан испытали [125] много в борьбе за революцию. Из Красной гвардии формировалась Красная Армия, мне кажется, нас должны взять на учёт в ознаменование 10-ти летия освобождения от Колчака и должны нас премировать не то что деньгами, но дать знамя товарищам, что они являются партизанами, чтобы наши бюрократы не гнали нас к чорту, мы должны настаивать на этом.
Кроме того я предлагаю послать приветственную телеграмму штабу 3-й армии, у нас были члены Реввоенсовета тов. Голощёкин, Берзин и Лашевич.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Эти предложения можно внести на общем собрании, мы известим Вас всех и на этой неделе созовём следующее собрание.
ВИНОКУРОВ. Я хотел бы обрисовать положение на дальнем востоке, что происходило там, но сейчас мы решили, что это положение я обрисую на следующем собрании.
ЗАСЕДАНИЕ ОБ"ЯВЛЯЕТСЯ ЗАКРЫТЫМ. [126]
ЦДООСО.Ф.41.Оп.2.Д.31.Л.109-126.
Григорий Иванович Котовский
