Вечер воспоминаний красных партизан. 02.07.1929. Часть 1
2/VII-29г.
ВЕЧЕР ВОСПОМИНАНИЙ КРАСНЫХ ПАРТИЗАН
(На жел. дор.)
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Слово имеет тов. Хмельков.
ХМЕЛЬКОВ. Конечно, я не могу говорить красноречиво, но я вспоминаю те времена, когда свергли Николая. Я работал в автоматочной, и у нас там был Игнатий Кастелян, совершенно забытый человек, он был подпольным работником, и он всю нашу автоматочную совместно с Федотовым Михаилом организовал, и мы все вступили добровольцами в Красную Армию 6-го марта 1918 года по инициативе тов. Кастеляна. Я сейчас совершенно не знаю где он, но тогда он воодушевил решительно всех.
Игнатий Кастелян организовал нас всех и сказал, что нужно собрать Областн. Конференцию. Мы тогда не имели никакого понятия, что такое конференция. Потом мы увидали, что нужно куда-то идти защищать свои права, все мы: я, Федотов, Кастелян и другие вступили добровольцами в 1-й Уральский Стрелковый полк, я в эскадрон, а они в пехоту.
1-го Мая был пролетарский праздник на Сенной площади, как она тогда называлась, нас организовал товарищ Броницкий и увёл под город Бузулук, а на ст. Ново-Сергиево один батальон был изрезан казаками. Тогда мы пошли на казачьи станицы, сожгли станицу Татищево, Илецкую и продвинулись дальше под Оренбург. Оренбург был взят Зеновьевским отрядом, тогда мы с ним соединились, и у нас был командиром тов. Блюхер.
Мы потом продвинулись обратно на ст. Сырт. Нам сказали, может быть обманно, а может быть ещё почему нибудь наш командир, товарищ Павлищев, великий человек, что надо двинутся на город Бугулуз, взять Уфу, Златоуст, Челябинск и Екатеринбург, как он тогда назывался, и что нас потом распустят. Некоторые товарищи, которые были послабее, убежали неизвестно куда, а твёрдые люди остались тут, на месте и стали биться, сколько есть сил.
В то время в Бузулуке окружили нас чехо-словаки и приходилось отступать по улицам - где корчага упадёт, где кринка, мы отступали обратно на Ново-Сергиево. Тут было много потерь, и мы ещё ожесточеннее с Сырта пошли на станицу Татищево и сожгли её всю до тла, чтобы не было этих гадов.
Затем тов. Зиновьев, Блюхер, Павлищев, Зубов, Каширин сказали нам, кто пойдёт на восточную Бухару, и кто пойдёт в степь. Мы пошли в степь, вышли, дошли до ст. Каргала, взяли Оренбург и ушли в степь. Тут была станица Дедово, а конечным пунктом был Белорецкий завод, тут мы продвинулись до Вятского хутора, но В-Уральск нам не достался. Мы все пали духом и нам тов. Павлищев говорит, [109] что невозможно дальше биться, отступать придётся, и тов. Блюхер, Баранов и другие сказали нам твёрдое слово, что приходится отступать. Мы ушли на Авзяно-Петровский завод, а под Берёзовой горой меня немножко ранили.
Потом к нам влились отряды Белорецкий, Богоявленский, Архангельский, Бирский и Стерлитамакский, и мы пошли пол реку Ужимку, взяли Красный Яр.
Как сейчас помню как я казаков бил. Мы думали, что совсем пропали, тут погиб наш товарищ Спирин, товарищ Иванов и другие. Мы перекинули мост из старых строений, который купили на Керенские деньги. Этот мост мы перекинули через реку Ужимку, но переплавляться не пришлось, потому что со всех флангов нас окружили Чехо-словаки около реки Уфимки, только стоило загнать и утопить.
Но вышло так: командиром взвода был Ляпушкин Николай, он мне сказал: "Пособи в этом деле маленько". Мы двинулись в разведку, я приехал на раз"езд, вижу, под"езжают 3 казака. С нами был Забулов, он берёт одного казака, второго тоже, и мы тут их скрутили. У нас была такая диспозиция, чтобы с правого фланга завести белых, но чтобы они нас не опрокинули, мы им дали ложные сведения, они спросили: "Где командир батальона". Командиром батальона был Зубов. Мы им дали особую диспозицию, они ей поверили и когда они повели наступление по нашей ложной диспозиции, мы их раздавили и стали дальше продвигаться, пошли на Красноуфимский уезд, в село Медянка.
17-го сентября мы вышли под город Кунгур, село Арда. Но были очень плохо обмундированы. Все хотели быть кавалеристами, а сёдел не было, тогда мы выдумали так: берём корыто, в котором рубят мясо, стенки вышибаем, делаем дырки, вставляем стремена, подушка кверху, подушка книзу, и вопрос исчерпан - получается седло. У нас никогда не было никаких роптаний на голод, и жили, как придётся.
Потом мы двинулись дальше, из нас формировали полки, бригады, дивизии и 3-ю армию, Начальником которой был Блюхер. Это было в Кунгуре. Мы пошли за Каму, в Жилино я попал в плен. 10 суток был вместе с Димитрюком в плену, нас подвешивали на руки, и всё-таки от них унеслись за Каму, и наши Оренбургские товарищи казачью сотню около села Игра на Казанском тракту взяли.
Мы обратно неслись, как вихрь, чтобы взять свой родной город, но нам не пришлось, мы остались в тылу и влились в Аземский [*Азинский?] отряд, там были Азев, Акулов. Под селом Бердюжье я был ранен и уехал в тыл, и меня назначили в 37-ю бригаду войск внутренней охраны Республики, где я долго служил. Затем я ушел в органы ГПУ и потом уволился из-за невроза сердца, и сейчас работаю смазчиком, и желаю быть только им одним. А тов. Кастеляна Игнатия и Жука никогда не забуду (плачет). [110]
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Слово имеет тов. Хмельков Павел.
ХМЕЛЬКОВ ПАВЕЛ. Я не партизан, но дети мои были партизанами, с благоговением я их проводил. Но какое печальное дело вышло, не было жизни и это не жизнь. У меня ещё сын молодой, [в ВУЗ] не мог его отправить учить, а теперь вышли года, ему 19-й год, раз 5 поступал на железную дорогу и всё только временно. Я всей душой предан Советской власти и детей своих благословлял, а вышло не жизнь, а дерьмо. Что это за жизнь, когда сына не могут никуда пристроить. А меня за моих сыновей били только плетми.
Я помню, у меня во дворе стояла телега, приходит казак и запрягает телегу. Я выскочил и говорю:
- Товарищ, у меня только одна телега.
А он мне говорит:
- Какой я тебе товарищ?
- Виноват, - говорю, а сам не знаю, как и выразиться, и давай он меня плетьми бить, сколько было рубцов.
Ещё вот есть такие люди, например Брынин, который мне говорил: "Дядя, какая у тебя совесть, отпустил детей в Красную Армию". А он сейчас первый человек. Но я сказал своим детям как истый пролетарий: "Идите, ребята, защищайте свои права", - а вышло, что защищать не к чему, сейчас я ничего получить не могу.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Слово имеет тов. ШАЛАГИН.
ШАЛАГИН. Я начну с биографии, она очень длинная. Пробывши на империалистической войне, я приехал в г. Москву, когда после Николая вступил на престол, если можно так сказать, Керенский. Я был вахмистром в старой Армии.
В Москве я прожил 3-4 дня. Керенский посылает весь Московский гарнизон обратно на фронт. Мы стали вести агитацию и говорили: "Ребята, не ходите на фронт", - стали устраивать митинги и т.д. Нас в этом время забрали и посадили в Бутырскую тюрьму в июне месяца, а выпустили уже тогда когда Владимир Ильичь взял власть в свои руки, тогда товарищи пришли и выпустили нас, это было в октябре месяце.
Оттуда я приехал в г. Екатеринбург, поступил здесь на железную дорогу, так как раньше там служил, пробыл с неделю, и когда Дутов выступил, отпросились мы на Дутовский фронт, где мне пришлось подраться с ним. Когда разделали Дутовский фронт, приехали мы обратно, привезли мёртвых товарищей, которых похоронили на площади 1905 года.
Когда организовался штат резерва Красной Гвардии, то меня назначили, так как я раньше кончил пулемётную стрелковую школу, обучать рабочих от станка. Здесь товарищи знают, в вагонном сарае мы начали обучаться. У нас были все машины, разного рода пулемёты: германские, австрийские, и я [111] их обучал. Меня потом назначили на Ленинку (бывш.Макаровская фабрика), на Злоказовскую фабрику, на Монетку, потом мы поехали с отрядом Мрачковского в Тюмень, где произвели демобилизацию 2-х полков.
Я был командиром сотни, когда приехал сюда, ребята немножко подготовились. Вдруг наступают чехи, пришлось эвакуироваться. Мы уже не угадали по главной линии, а по Ирбитской дороге поехали в Пермь и там встретили неприятеля на Вогулке и всё время дрались, пока не пришли Блюхеровцы (плачет).
Нам было очень трудно, маленькой разрозненной кучке, угрожала опасность и днём, и ночью. Несмотря на это, мы создали свою твёрдую дисциплину, дрались с неприятелем, хотели защищать оставленные свои семьи - детей, матерей, жён и т.д., которые тоже много перенесли, их выкидывали с квартир ночью даже. Из такой кучки мы сумели создать батальон, из батальона полк, бригады, дивизии, и тогда организованным порядком сделали наступление, мы уже взяли до 8 губерний и сумели освободить Урал, и пошли дальше освобождать Сибирь от Колчака (плачет).
Я дошёл только до Ново-Николаевска, после этого мы пошли в тайгу до города Колывань. Пошли в холод, я со своей сотней голодал, но мы взяли этот город Колывань. Там я поморозил себе ноги и заболел тифом. Оттуда меня привезли почти полумертвого, я долго болел, потом повезли меня в Омск и довезли до Петропавловска. Дальше ехать нельзя было, потому что мосты все были сорваны.
Я организовывал добровольцев на Врангеля и получил назначение по закупке лошадей, и до 23-го года был командиром конного запаса, доставлял лошадей в Армию, откуда демобилизовался, пошёл сюда в Свердловск, а здесь на нас посмотрели очень плохо.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Слово имеет тов. Никулин.
НИКУЛИН. Трудно всё рассказать подробно, но я немного расскажу. Наш Урал помнит ещё революцию 1905 года и те боевые организации, которые были в Перми, в Мотовилихе, в Невьянске и Лысьве. В остальных местах эта революция прошла слабо. С момента февральского переворота, эти боевые организации расчленились, и на отдельных заводах ребята распылились. Но после белой политики Керенского наши организации окрепли. Тогда боевые организации, дружины, в первую очередь занимались организацией отрядов Красном Гвардии. На некоторых заводах они по старому назывались - боевые дружины, но в основу положили старые бойцы 1905 года.
Февральская революция застала меня в артиллерийском Невьянском заводе. Там перед Октябрьским переворотом [112] в боевой дружине было около 5-ти человек, несмотря на то, что в заводе было около 5 тысяч рабочих.
Перед октябрьским переворотом приехал целый ряд видных партийных работников. За это время наиболее сильными организациями были организации Лысьвенская и Невьянская. Мотовилиха не имела значения, как в 1905 году. У нас ребят сумели заинтересовать, и в каких нибудь несколько дней из 6 тысяч рабочих набралось до 300 человек вооружённых людей. В этот момент остановился артиллерийский завод, и рабочие не получали по 2 месяца заработную плату, потому что завод работал на оборону, и все ребята расползлись по всему Уралу на предмет организации этих вооружённых отрядов.
Мне досталось поехать в Екатеринбург, я должен был попасть на завод Ятес, где тогда ещё был сам владелец. Я там проработал 2 недели, и организация боевой дружины была на верном пути. Потом меня перебрасывают в депо. Здесь проходил набор, стихийное настроение брать винтовку охватило всех, явилась необходимость как можно скорей сорганизовать какой нибудь центр, который бы руководил и давал задания. В силу этого на станции Екатеринбург был создан центральный штаб резерва красной гвардии. Он так назывался потому, что основные его задачи были не боевые, а подготовка бойцов, а боевые задачи исполняли другие центры.
Первым толчком было восстание Дутова. Но гражданская война велась на Урале с самого февральского переворота. Мы здесь вели борьбу с другими партийными организациями, с меньшевиками, эсерами, особенно в Невьянском заводе, где из 6 тыс. человек было 4 тыс. эсеров, и мы устраивали с ними на улице бои, мы били эсеров по мордам. Один раз нас вызывают, мы едем, нас остановили эссеры и выбросили из вагонов. Это уже говорит за то, что гражданская война была.
А когда Дутов бросил лозунг: "Довольно говорить с Советами, нужно бить их винтовкой", то первые части, которые были брошены на Дутовский фронт, состояли из добровольцев рабочих, а крестьянского элемента не было. На Дутовский фронт уехали машинисты, деповцы, с Макаровской фабрики, Ятесовской, Уфалейской, Сысертской.
Первая передышка была после поражения Дутова, но она была для нас недостаточна, нам нужно было больше сорганизоваться и подобрать кадры командного состава и кадры для оперативного штаба. А у нас отряд работал самостоятельно. В борьбе с Дутовым мы потерпели большие потери, но столкновение с Дутовым дали большой опыт.
В момент Дутовского фронта демобилизация старой армии продолжалась. Казаки поехали [113] на Оренбург через Самару. Когда поднялись Дутовцы, они поехали через Екатеринбург, и с этими эшелонами мы пропустили под видом казачества старых кадровых офицеров. Но мы очень много казачьих эшелонов разоружали с помощью пулемётов. Мы набрали крепкий состав, и он был дисциплинирован.
Когда организовался центральный штаб резерва Красной гвардии, те части, которые были брошены на Дутовский фронт, вернулись в плохом состоянии, масса было раненых, больных. Я был в центральном штабе, и пришлось снова об"езжать по всем заводам, потому что мы предвидели, что придётся много драться. Я ездил в Уфалейский, Сысертский заводы, Михайловский, Н-Серги и В-Серги. Тут снова Дутов поднимается. Но к нам начал с"езжаться всякий сброд в связи с тем, что Николай сидел в Тобольске, и под разными личностями понаехало громадное количество офицерства, казачества, которые повседневно организационную работу срывали.
Нам нужно было переделать старое полицейском управление, которое было только переименовано в Народную Милицию, но сидели там старые полицейские. В один прекрасный день, когда мы сильно окрепли и видим, что всё-таки милиция не за нас, мы выбрали удобное время и всю полицию перевернули, арестовали и посадили туда своих ребят, старых полицейских выкинули и сделали набор новых милиционеров. И к моменту отступления от Екатеринбурга у меня было милиционеров в количества 250 чел.
Но у нас было несколько эскадронов, и от Керенского остался некто Зотов, который первые дни власти был на нашей стороне. Мы его уполномочили, а когда фронтовики подняли восстание, этот Зотов быстро своё лицо переменил, и получилось неприятное положение в Екатеринбурге, что мы имеем гарнизон, во главе которого стоит старый начальник Зотов, и мы выделили тов. Некрасова, но сместить Зотова мы не имели силы, и примерно это положение продолжалось с мая и до 25-го июня.
Нужно было иметь громадную выдержку оставаться спокойными, когда было такое положение, что мы посылаем своих ребят на охрану артиллерийских складов, и тут же рядом ходят патруль гарнизона Зотова.
Зотов был не настолько силён, чтобы на нас напасть, но в момент отступления от Екатеринбурга, когда чехи обложили город, взяли Кузино, взяли Невьянский завод, Уфалейский, Зотов начал диктовать нам, и мы не могли своих отрядов перевести по Горнозаводской линии, а с 23-го числа начинается в Екатеринбурге стрельба и днём, и ночью. И у нас убивали не только отдельных красногвардейцев [114] […]
[лист пропущен]
[…] нам и вот здесь с первых дней, когда приехали на Вогулку и находились под обстрелом, счастье было переменчиво, но силы у нас были истощенные, у нас было много больных и раненых, мы несли всякую службу и отдыхать было некогда, так целыми днями и неделями сидели в грязи, в дыму, под дождем, голодные.
Первая помощь пришла из Перми, небольшая кучка Пермских рабочих, потом пришла кавалерия Володарского и 4-й номерной Василе-Островский полк, но все эти полки уходили целыми флангами к белым. И всё-таки у нас дух не захватило, и мы после одного жестокого боя близ деревни Шумково приготовили заграждение, но на наше счастье вышел отряд Блюхера, конница Стеньки Разина, которой нам помогли, и мы, осколки от разных частей, были брошены в Кунгур, и из нас формировали полк имени Малышева, и он был брошен на место между Горнозаводской и Пермской дорогой.
В июле месяце мы отступали и наступали, всё время дрались, потом наступает зима. Под Кунгуром меня ранили, повезли в Пермь, где я пролежал несколько дней, потом меня увезли в Вятку.
Когда сдали Пермь, мы брошены были под город Глазов, потому что Колчак хотел пробраться к Вятке, а с Архангельска шёл отряд Чайковского. Реввоенсовет поручил товарищу Мрачковскому инворфировать ребят, и нас бросили в Кайские болота, в тайгу, чтобы не дать соединиться Колчаку с Чайковским.
Из первых же дней были бои с теми разведовочными группами, которые были брошены со стороны Колчака и Чайковского. Эти группы отражать было легко, пока мы не столкнулись с группой Колчака в Керсийском заводе. Мы потерпели 1-го мая поражение, отступать было некуда, нужно было плыть через пруд, а у нас было колоссальное количество больных и раненых, а кругом шло наступление. Мы роздали всем винтовки и женщинам и мальчикам, устроили окопы, и благодаря тому, что мы случайно узнали, что они нас хотят поздравить с 1-м мая и открыть огонь, мы приготовились, и они потерпели поражение. Это послужило переломом, и мы пошли вперёд.
Мы прошли Усолье, Ирбит, Верхотурье, дрались там, и был большой бой под Туринском.
С Тюмени у Колчака случился перелом, потому что белые переходили целыми пачками, они переходили и раньше, но их было меньше, а после Тюмени сдавались пачками. И после больших боёв мы взяли Тобольск. В этот момент был прорыв на Тюменском фронте. Наш отряд под деревней Берёзовой был взят, а оставшиеся наши части организовали быстро [115] всё население в Яланском районе, произвели мобилизацию.
Дальше мы двинулись на Тару и Татарку и пошли до горы Кайнск, потом были брошены под Мариинск и, наконец, я попал в Ново-Николаевск, и там мне было поручено формирование регулярных частей Красной Армии. Поскольку мы защищали восточный фронт, наша дивизия получила назначение переброситься на Врангелевский фронт. Мы здесь были оставлены для формирования Уральского Военного Округа. Я прослужил до 25 г. и потом демобилизовался.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Слово имеет тов. Байков.
БАЙКОВ. Я служу с 17-го года на железной дороге, недавно уволился из Красной армии и непрерывно находился в Красной гвардии.
В мае месяце я уехал с Хохряковским отрядом. Наши товарищи из депо принимали в нём большое участие. Наш Начальник сказал, что мы организуем боевой отряд. Но когда мы собрались ехать на Тобольск, прочистить дорогу, некоторые товарищи устроили так, что мылом набили шлемы, и они были освобождены и поехали в Екатеринбург. Я помню одного товарища, он мылом набил шлем, и его освободили, они приехали в Екатеринбург и остались с Колчаком.
Мы остались с Хохряковым и защищали нашу последнюю революцию, за которую билась Красная Армия и Советская власть, и, не доехав до Тобольска вёрст 50, мы перешли село Покровское, где Гришка Распутин жил, если хотите я Вам про него могу рассказать. Тут нам пришлось отступать, пришлось идти обратным путём и идти в Ирбит. Матросы не знали, в каком положении остаться, они остались при нашем отряде, мы забрали всё самое главное, все золотники. Наш начальник Хохряков сумел набрать себе отряд и двинулся в Ирбит. Мы на Туринске потерпели большое несчастье. В Ирбите наши товарищи красногвардейцы сумели казаков разбить. У нас был один служащий конторщик, его убил Ершов, которого приговорили к расстрелу, но собрались все рабочие и заставили освободить.
Наш отряд двинулся в Екатеринбург, чтобы освободить Урал. Наш начальник говорил, что надо Урал спасти, мы уехали в мае, а Екатеринбург взяли в июне. У нас было 250 чел. красногвардейцев железнодорожников и с В-Исетского завода. В это время мне было 15-16 г.
Я помню, как мы собрались хоронить Хохрякова. Нас всех отправили в город Пермь, мы его там и хоронили, а дальше я служил на Тагильском фронте.
Похороны павших в боях с дутовцами, Екатеринбург, февраль 1918
Часть 2
ВЕЧЕР ВОСПОМИНАНИЙ КРАСНЫХ ПАРТИЗАН
(На жел. дор.)
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Слово имеет тов. Хмельков.
ХМЕЛЬКОВ. Конечно, я не могу говорить красноречиво, но я вспоминаю те времена, когда свергли Николая. Я работал в автоматочной, и у нас там был Игнатий Кастелян, совершенно забытый человек, он был подпольным работником, и он всю нашу автоматочную совместно с Федотовым Михаилом организовал, и мы все вступили добровольцами в Красную Армию 6-го марта 1918 года по инициативе тов. Кастеляна. Я сейчас совершенно не знаю где он, но тогда он воодушевил решительно всех.
Игнатий Кастелян организовал нас всех и сказал, что нужно собрать Областн. Конференцию. Мы тогда не имели никакого понятия, что такое конференция. Потом мы увидали, что нужно куда-то идти защищать свои права, все мы: я, Федотов, Кастелян и другие вступили добровольцами в 1-й Уральский Стрелковый полк, я в эскадрон, а они в пехоту.
1-го Мая был пролетарский праздник на Сенной площади, как она тогда называлась, нас организовал товарищ Броницкий и увёл под город Бузулук, а на ст. Ново-Сергиево один батальон был изрезан казаками. Тогда мы пошли на казачьи станицы, сожгли станицу Татищево, Илецкую и продвинулись дальше под Оренбург. Оренбург был взят Зеновьевским отрядом, тогда мы с ним соединились, и у нас был командиром тов. Блюхер.
Мы потом продвинулись обратно на ст. Сырт. Нам сказали, может быть обманно, а может быть ещё почему нибудь наш командир, товарищ Павлищев, великий человек, что надо двинутся на город Бугулуз, взять Уфу, Златоуст, Челябинск и Екатеринбург, как он тогда назывался, и что нас потом распустят. Некоторые товарищи, которые были послабее, убежали неизвестно куда, а твёрдые люди остались тут, на месте и стали биться, сколько есть сил.
В то время в Бузулуке окружили нас чехо-словаки и приходилось отступать по улицам - где корчага упадёт, где кринка, мы отступали обратно на Ново-Сергиево. Тут было много потерь, и мы ещё ожесточеннее с Сырта пошли на станицу Татищево и сожгли её всю до тла, чтобы не было этих гадов.
Затем тов. Зиновьев, Блюхер, Павлищев, Зубов, Каширин сказали нам, кто пойдёт на восточную Бухару, и кто пойдёт в степь. Мы пошли в степь, вышли, дошли до ст. Каргала, взяли Оренбург и ушли в степь. Тут была станица Дедово, а конечным пунктом был Белорецкий завод, тут мы продвинулись до Вятского хутора, но В-Уральск нам не достался. Мы все пали духом и нам тов. Павлищев говорит, [109] что невозможно дальше биться, отступать придётся, и тов. Блюхер, Баранов и другие сказали нам твёрдое слово, что приходится отступать. Мы ушли на Авзяно-Петровский завод, а под Берёзовой горой меня немножко ранили.
Потом к нам влились отряды Белорецкий, Богоявленский, Архангельский, Бирский и Стерлитамакский, и мы пошли пол реку Ужимку, взяли Красный Яр.
Как сейчас помню как я казаков бил. Мы думали, что совсем пропали, тут погиб наш товарищ Спирин, товарищ Иванов и другие. Мы перекинули мост из старых строений, который купили на Керенские деньги. Этот мост мы перекинули через реку Ужимку, но переплавляться не пришлось, потому что со всех флангов нас окружили Чехо-словаки около реки Уфимки, только стоило загнать и утопить.
Но вышло так: командиром взвода был Ляпушкин Николай, он мне сказал: "Пособи в этом деле маленько". Мы двинулись в разведку, я приехал на раз"езд, вижу, под"езжают 3 казака. С нами был Забулов, он берёт одного казака, второго тоже, и мы тут их скрутили. У нас была такая диспозиция, чтобы с правого фланга завести белых, но чтобы они нас не опрокинули, мы им дали ложные сведения, они спросили: "Где командир батальона". Командиром батальона был Зубов. Мы им дали особую диспозицию, они ей поверили и когда они повели наступление по нашей ложной диспозиции, мы их раздавили и стали дальше продвигаться, пошли на Красноуфимский уезд, в село Медянка.
17-го сентября мы вышли под город Кунгур, село Арда. Но были очень плохо обмундированы. Все хотели быть кавалеристами, а сёдел не было, тогда мы выдумали так: берём корыто, в котором рубят мясо, стенки вышибаем, делаем дырки, вставляем стремена, подушка кверху, подушка книзу, и вопрос исчерпан - получается седло. У нас никогда не было никаких роптаний на голод, и жили, как придётся.
Потом мы двинулись дальше, из нас формировали полки, бригады, дивизии и 3-ю армию, Начальником которой был Блюхер. Это было в Кунгуре. Мы пошли за Каму, в Жилино я попал в плен. 10 суток был вместе с Димитрюком в плену, нас подвешивали на руки, и всё-таки от них унеслись за Каму, и наши Оренбургские товарищи казачью сотню около села Игра на Казанском тракту взяли.
Мы обратно неслись, как вихрь, чтобы взять свой родной город, но нам не пришлось, мы остались в тылу и влились в Аземский [*Азинский?] отряд, там были Азев, Акулов. Под селом Бердюжье я был ранен и уехал в тыл, и меня назначили в 37-ю бригаду войск внутренней охраны Республики, где я долго служил. Затем я ушел в органы ГПУ и потом уволился из-за невроза сердца, и сейчас работаю смазчиком, и желаю быть только им одним. А тов. Кастеляна Игнатия и Жука никогда не забуду (плачет). [110]
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Слово имеет тов. Хмельков Павел.
ХМЕЛЬКОВ ПАВЕЛ. Я не партизан, но дети мои были партизанами, с благоговением я их проводил. Но какое печальное дело вышло, не было жизни и это не жизнь. У меня ещё сын молодой, [в ВУЗ] не мог его отправить учить, а теперь вышли года, ему 19-й год, раз 5 поступал на железную дорогу и всё только временно. Я всей душой предан Советской власти и детей своих благословлял, а вышло не жизнь, а дерьмо. Что это за жизнь, когда сына не могут никуда пристроить. А меня за моих сыновей били только плетми.
Я помню, у меня во дворе стояла телега, приходит казак и запрягает телегу. Я выскочил и говорю:
- Товарищ, у меня только одна телега.
А он мне говорит:
- Какой я тебе товарищ?
- Виноват, - говорю, а сам не знаю, как и выразиться, и давай он меня плетьми бить, сколько было рубцов.
Ещё вот есть такие люди, например Брынин, который мне говорил: "Дядя, какая у тебя совесть, отпустил детей в Красную Армию". А он сейчас первый человек. Но я сказал своим детям как истый пролетарий: "Идите, ребята, защищайте свои права", - а вышло, что защищать не к чему, сейчас я ничего получить не могу.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Слово имеет тов. ШАЛАГИН.
ШАЛАГИН. Я начну с биографии, она очень длинная. Пробывши на империалистической войне, я приехал в г. Москву, когда после Николая вступил на престол, если можно так сказать, Керенский. Я был вахмистром в старой Армии.
В Москве я прожил 3-4 дня. Керенский посылает весь Московский гарнизон обратно на фронт. Мы стали вести агитацию и говорили: "Ребята, не ходите на фронт", - стали устраивать митинги и т.д. Нас в этом время забрали и посадили в Бутырскую тюрьму в июне месяца, а выпустили уже тогда когда Владимир Ильичь взял власть в свои руки, тогда товарищи пришли и выпустили нас, это было в октябре месяце.
Оттуда я приехал в г. Екатеринбург, поступил здесь на железную дорогу, так как раньше там служил, пробыл с неделю, и когда Дутов выступил, отпросились мы на Дутовский фронт, где мне пришлось подраться с ним. Когда разделали Дутовский фронт, приехали мы обратно, привезли мёртвых товарищей, которых похоронили на площади 1905 года.
Когда организовался штат резерва Красной Гвардии, то меня назначили, так как я раньше кончил пулемётную стрелковую школу, обучать рабочих от станка. Здесь товарищи знают, в вагонном сарае мы начали обучаться. У нас были все машины, разного рода пулемёты: германские, австрийские, и я [111] их обучал. Меня потом назначили на Ленинку (бывш.Макаровская фабрика), на Злоказовскую фабрику, на Монетку, потом мы поехали с отрядом Мрачковского в Тюмень, где произвели демобилизацию 2-х полков.
Я был командиром сотни, когда приехал сюда, ребята немножко подготовились. Вдруг наступают чехи, пришлось эвакуироваться. Мы уже не угадали по главной линии, а по Ирбитской дороге поехали в Пермь и там встретили неприятеля на Вогулке и всё время дрались, пока не пришли Блюхеровцы (плачет).
Нам было очень трудно, маленькой разрозненной кучке, угрожала опасность и днём, и ночью. Несмотря на это, мы создали свою твёрдую дисциплину, дрались с неприятелем, хотели защищать оставленные свои семьи - детей, матерей, жён и т.д., которые тоже много перенесли, их выкидывали с квартир ночью даже. Из такой кучки мы сумели создать батальон, из батальона полк, бригады, дивизии, и тогда организованным порядком сделали наступление, мы уже взяли до 8 губерний и сумели освободить Урал, и пошли дальше освобождать Сибирь от Колчака (плачет).
Я дошёл только до Ново-Николаевска, после этого мы пошли в тайгу до города Колывань. Пошли в холод, я со своей сотней голодал, но мы взяли этот город Колывань. Там я поморозил себе ноги и заболел тифом. Оттуда меня привезли почти полумертвого, я долго болел, потом повезли меня в Омск и довезли до Петропавловска. Дальше ехать нельзя было, потому что мосты все были сорваны.
Я организовывал добровольцев на Врангеля и получил назначение по закупке лошадей, и до 23-го года был командиром конного запаса, доставлял лошадей в Армию, откуда демобилизовался, пошёл сюда в Свердловск, а здесь на нас посмотрели очень плохо.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Слово имеет тов. Никулин.
НИКУЛИН. Трудно всё рассказать подробно, но я немного расскажу. Наш Урал помнит ещё революцию 1905 года и те боевые организации, которые были в Перми, в Мотовилихе, в Невьянске и Лысьве. В остальных местах эта революция прошла слабо. С момента февральского переворота, эти боевые организации расчленились, и на отдельных заводах ребята распылились. Но после белой политики Керенского наши организации окрепли. Тогда боевые организации, дружины, в первую очередь занимались организацией отрядов Красном Гвардии. На некоторых заводах они по старому назывались - боевые дружины, но в основу положили старые бойцы 1905 года.
Февральская революция застала меня в артиллерийском Невьянском заводе. Там перед Октябрьским переворотом [112] в боевой дружине было около 5-ти человек, несмотря на то, что в заводе было около 5 тысяч рабочих.
Перед октябрьским переворотом приехал целый ряд видных партийных работников. За это время наиболее сильными организациями были организации Лысьвенская и Невьянская. Мотовилиха не имела значения, как в 1905 году. У нас ребят сумели заинтересовать, и в каких нибудь несколько дней из 6 тысяч рабочих набралось до 300 человек вооружённых людей. В этот момент остановился артиллерийский завод, и рабочие не получали по 2 месяца заработную плату, потому что завод работал на оборону, и все ребята расползлись по всему Уралу на предмет организации этих вооружённых отрядов.
Мне досталось поехать в Екатеринбург, я должен был попасть на завод Ятес, где тогда ещё был сам владелец. Я там проработал 2 недели, и организация боевой дружины была на верном пути. Потом меня перебрасывают в депо. Здесь проходил набор, стихийное настроение брать винтовку охватило всех, явилась необходимость как можно скорей сорганизовать какой нибудь центр, который бы руководил и давал задания. В силу этого на станции Екатеринбург был создан центральный штаб резерва красной гвардии. Он так назывался потому, что основные его задачи были не боевые, а подготовка бойцов, а боевые задачи исполняли другие центры.
Первым толчком было восстание Дутова. Но гражданская война велась на Урале с самого февральского переворота. Мы здесь вели борьбу с другими партийными организациями, с меньшевиками, эсерами, особенно в Невьянском заводе, где из 6 тыс. человек было 4 тыс. эсеров, и мы устраивали с ними на улице бои, мы били эсеров по мордам. Один раз нас вызывают, мы едем, нас остановили эссеры и выбросили из вагонов. Это уже говорит за то, что гражданская война была.
А когда Дутов бросил лозунг: "Довольно говорить с Советами, нужно бить их винтовкой", то первые части, которые были брошены на Дутовский фронт, состояли из добровольцев рабочих, а крестьянского элемента не было. На Дутовский фронт уехали машинисты, деповцы, с Макаровской фабрики, Ятесовской, Уфалейской, Сысертской.
Первая передышка была после поражения Дутова, но она была для нас недостаточна, нам нужно было больше сорганизоваться и подобрать кадры командного состава и кадры для оперативного штаба. А у нас отряд работал самостоятельно. В борьбе с Дутовым мы потерпели большие потери, но столкновение с Дутовым дали большой опыт.
В момент Дутовского фронта демобилизация старой армии продолжалась. Казаки поехали [113] на Оренбург через Самару. Когда поднялись Дутовцы, они поехали через Екатеринбург, и с этими эшелонами мы пропустили под видом казачества старых кадровых офицеров. Но мы очень много казачьих эшелонов разоружали с помощью пулемётов. Мы набрали крепкий состав, и он был дисциплинирован.
Когда организовался центральный штаб резерва Красной гвардии, те части, которые были брошены на Дутовский фронт, вернулись в плохом состоянии, масса было раненых, больных. Я был в центральном штабе, и пришлось снова об"езжать по всем заводам, потому что мы предвидели, что придётся много драться. Я ездил в Уфалейский, Сысертский заводы, Михайловский, Н-Серги и В-Серги. Тут снова Дутов поднимается. Но к нам начал с"езжаться всякий сброд в связи с тем, что Николай сидел в Тобольске, и под разными личностями понаехало громадное количество офицерства, казачества, которые повседневно организационную работу срывали.
Нам нужно было переделать старое полицейском управление, которое было только переименовано в Народную Милицию, но сидели там старые полицейские. В один прекрасный день, когда мы сильно окрепли и видим, что всё-таки милиция не за нас, мы выбрали удобное время и всю полицию перевернули, арестовали и посадили туда своих ребят, старых полицейских выкинули и сделали набор новых милиционеров. И к моменту отступления от Екатеринбурга у меня было милиционеров в количества 250 чел.
Но у нас было несколько эскадронов, и от Керенского остался некто Зотов, который первые дни власти был на нашей стороне. Мы его уполномочили, а когда фронтовики подняли восстание, этот Зотов быстро своё лицо переменил, и получилось неприятное положение в Екатеринбурге, что мы имеем гарнизон, во главе которого стоит старый начальник Зотов, и мы выделили тов. Некрасова, но сместить Зотова мы не имели силы, и примерно это положение продолжалось с мая и до 25-го июня.
Нужно было иметь громадную выдержку оставаться спокойными, когда было такое положение, что мы посылаем своих ребят на охрану артиллерийских складов, и тут же рядом ходят патруль гарнизона Зотова.
Зотов был не настолько силён, чтобы на нас напасть, но в момент отступления от Екатеринбурга, когда чехи обложили город, взяли Кузино, взяли Невьянский завод, Уфалейский, Зотов начал диктовать нам, и мы не могли своих отрядов перевести по Горнозаводской линии, а с 23-го числа начинается в Екатеринбурге стрельба и днём, и ночью. И у нас убивали не только отдельных красногвардейцев [114] […]
[лист пропущен]
[…] нам и вот здесь с первых дней, когда приехали на Вогулку и находились под обстрелом, счастье было переменчиво, но силы у нас были истощенные, у нас было много больных и раненых, мы несли всякую службу и отдыхать было некогда, так целыми днями и неделями сидели в грязи, в дыму, под дождем, голодные.
Первая помощь пришла из Перми, небольшая кучка Пермских рабочих, потом пришла кавалерия Володарского и 4-й номерной Василе-Островский полк, но все эти полки уходили целыми флангами к белым. И всё-таки у нас дух не захватило, и мы после одного жестокого боя близ деревни Шумково приготовили заграждение, но на наше счастье вышел отряд Блюхера, конница Стеньки Разина, которой нам помогли, и мы, осколки от разных частей, были брошены в Кунгур, и из нас формировали полк имени Малышева, и он был брошен на место между Горнозаводской и Пермской дорогой.
В июле месяце мы отступали и наступали, всё время дрались, потом наступает зима. Под Кунгуром меня ранили, повезли в Пермь, где я пролежал несколько дней, потом меня увезли в Вятку.
Когда сдали Пермь, мы брошены были под город Глазов, потому что Колчак хотел пробраться к Вятке, а с Архангельска шёл отряд Чайковского. Реввоенсовет поручил товарищу Мрачковскому инворфировать ребят, и нас бросили в Кайские болота, в тайгу, чтобы не дать соединиться Колчаку с Чайковским.
Из первых же дней были бои с теми разведовочными группами, которые были брошены со стороны Колчака и Чайковского. Эти группы отражать было легко, пока мы не столкнулись с группой Колчака в Керсийском заводе. Мы потерпели 1-го мая поражение, отступать было некуда, нужно было плыть через пруд, а у нас было колоссальное количество больных и раненых, а кругом шло наступление. Мы роздали всем винтовки и женщинам и мальчикам, устроили окопы, и благодаря тому, что мы случайно узнали, что они нас хотят поздравить с 1-м мая и открыть огонь, мы приготовились, и они потерпели поражение. Это послужило переломом, и мы пошли вперёд.
Мы прошли Усолье, Ирбит, Верхотурье, дрались там, и был большой бой под Туринском.
С Тюмени у Колчака случился перелом, потому что белые переходили целыми пачками, они переходили и раньше, но их было меньше, а после Тюмени сдавались пачками. И после больших боёв мы взяли Тобольск. В этот момент был прорыв на Тюменском фронте. Наш отряд под деревней Берёзовой был взят, а оставшиеся наши части организовали быстро [115] всё население в Яланском районе, произвели мобилизацию.
Дальше мы двинулись на Тару и Татарку и пошли до горы Кайнск, потом были брошены под Мариинск и, наконец, я попал в Ново-Николаевск, и там мне было поручено формирование регулярных частей Красной Армии. Поскольку мы защищали восточный фронт, наша дивизия получила назначение переброситься на Врангелевский фронт. Мы здесь были оставлены для формирования Уральского Военного Округа. Я прослужил до 25 г. и потом демобилизовался.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Слово имеет тов. Байков.
БАЙКОВ. Я служу с 17-го года на железной дороге, недавно уволился из Красной армии и непрерывно находился в Красной гвардии.
В мае месяце я уехал с Хохряковским отрядом. Наши товарищи из депо принимали в нём большое участие. Наш Начальник сказал, что мы организуем боевой отряд. Но когда мы собрались ехать на Тобольск, прочистить дорогу, некоторые товарищи устроили так, что мылом набили шлемы, и они были освобождены и поехали в Екатеринбург. Я помню одного товарища, он мылом набил шлем, и его освободили, они приехали в Екатеринбург и остались с Колчаком.
Мы остались с Хохряковым и защищали нашу последнюю революцию, за которую билась Красная Армия и Советская власть, и, не доехав до Тобольска вёрст 50, мы перешли село Покровское, где Гришка Распутин жил, если хотите я Вам про него могу рассказать. Тут нам пришлось отступать, пришлось идти обратным путём и идти в Ирбит. Матросы не знали, в каком положении остаться, они остались при нашем отряде, мы забрали всё самое главное, все золотники. Наш начальник Хохряков сумел набрать себе отряд и двинулся в Ирбит. Мы на Туринске потерпели большое несчастье. В Ирбите наши товарищи красногвардейцы сумели казаков разбить. У нас был один служащий конторщик, его убил Ершов, которого приговорили к расстрелу, но собрались все рабочие и заставили освободить.
Наш отряд двинулся в Екатеринбург, чтобы освободить Урал. Наш начальник говорил, что надо Урал спасти, мы уехали в мае, а Екатеринбург взяли в июне. У нас было 250 чел. красногвардейцев железнодорожников и с В-Исетского завода. В это время мне было 15-16 г.
Я помню, как мы собрались хоронить Хохрякова. Нас всех отправили в город Пермь, мы его там и хоронили, а дальше я служил на Тагильском фронте.
Похороны павших в боях с дутовцами, Екатеринбург, февраль 1918
Часть 2