Воспоминания Белоусовой С.Д. о тыловом обеспечении Красной Армии и о колчаковском плене
Воспоминания Белоусовой С.Д.
Моё участие в Гражданской войне началось в 1917 году, вскоре после свержения Царизма. Работала я в это время в Сысертском районе, деревне Кашиной организатором среди женщин, которых у меня вместе с Сысертью было 300 человек - все жёны, вдовы солдат, ушедших на Германскую войну. Моя задача была сорганизовать их против войны, выхлопатывать для них солдатские пособия у заводоуправлений и т.д.
Организовав политбюро, мы одновременно проводили и военную работу. Я вербовала, подготовляла и отправляла - была организатором отрядов на Дутовский фронт. Под Оренбург в 1917 году нами было направлено из Кашины и Сысерти […] человек конницы и 20 человек пехотинцев. Ко времени же наступления чехословаков (Надыров мост) у нас был уже отряд в 90 человек, во главе которого стоял тов. Одношевин.
Первое боевое крещение с своим отрядом [1] мы получили под Надыровом мостом по левую его сторону, где я была пехотинцем. От Куяша до Щелкуна нам с боями пришлось отступать перед регулярными, хорошо обмундированными, вооружёнными и снабжаемыми чехами. Всё время мы двигались совместно с отрядами Жебенёва и Безпощадников.
18 июля 1918 г. нам пришлось отступить из д. Кашиной на Реж и с Режа на Косулино по Шадринскому тракту через [Липатово], Малую Мостовку до Большой Мостовой. Этот путь мы прошли с небольшими стычками с неприятелем и его конными разъездами.
В 5 верстах за Балтымом был второй бой с чехами. Мы пробовали отбить у них броневик, [1об] но наше дело не вышло, т.к. у нас не было даже батареи. Всё-таки мы держались на участке 2 недели.
Трудно было держаться. Место такое, что и батарею нельзя подвести, она стояла у нас за 10 вёрст. Врачей, сестёр нет, медикаментов нет, перевязочных средств нет, снабжения тоже. Пришлось всё делать и раскапывать самим, и я не могла уже быть только бойцом: нужно было быть и сестрой, и хозяйкой по заготовке, добыче всего нужного.
Как приходилось работать - расскажу о периоде наших стоянок в районе Б. Мостовой. Она даст всё.
Тут у нас были уже раненые и больные, но для перевязки у нас не было даже тряпок. Организовали группу, начали искать. В доме попа нашли йод и валерьянку, в доме купца добрались до приданого их молодухи и из белья, [2] простыней, скатертей наделали бинтов. Группа приступает к оказанию первой медицинской помощи, начинает перевязывать, приходится только наблюдать - как, и поправлять, я руковожу этой работой.
Снабжения по-прежнему нет, голод. Перед занятием деревень там запуганное кулаками население разбежалось всё, остались топившиеся печи, замешанные квашонки. Что делать? Хлеба нет. Пришлось нам самим спешно организовать печение хлеба. Идёшь, набираешь из сменившихся группу и опять только направляешь работу. Они [сперва] пекут и с охраной испечённые на поду лепёшки корзинами разносят раненым, больным и находящимся на передовой линии.
При отступлении для переправы раненых нужны были подводы, у нас их не было. Идём по деревням, прибегаем к мобилизации, набираем подводы, [2об] организуем [караульных] за их движением вперёд, т.к. нужно следить, как свезут, иначе сбросят больных и уедут.
Крестьянам не нравилась эта моя работа, и в Малой Мостовке они собрались устроить мне самосуд, чтоб не ходила, не наряжала подвод. Избавилась от самосуда только благодаря наличию бомб, силу которых они не знали и поверили, что всю деревню снесут эти две бомбы.
От Балтыма дальше до Медного отступали тоже с боями. Находились с нами безсменно Жебенёвцы, Безпощадники, Соколовские и Онуфриев с своим отрядом и, кажется, ещё 2-й Камышловский полк. Наш отряд переформировали в Бомбомётную команду, а я осталась у Безпощадников. С ними было лучше в том отношении, что имелся хороший крепкий обоз, и я [3] спокойней была за свою девочку, дочь 4 лет, которая всё время двигалась вместе со мной. Командир отряда был [Галенкин].
До Невьянска далее мы отступали без боя, и только под Тагилом снова началась боевая страда. Тагил два раза переходил у нас из рук в руки. Там я потеряла и своего мужа, находившегося в бомбомётном отряде.
Последний бой, в котором я участвовала, был на станции Быньги [В. Турин.], а там я уже больная (сильно простыла, работала плохо) отступала с своей частью до Перьми. В Перьми работала в отделе снабжения.
По взятии Перьми, при отступлении мы не смогли [3об] проскочить через мост, и наш состав на ст. Перьм 1-я забрал 1-й Сибирский стрелковый полк. Многие мужчины повыскакали и пытались переправиться через реку, но были перебиты из пулемётов, а нас женщин […] человека и моя девочка были взяты белыми.
У меня были заготовлены документы на другое имя, и меня уже думали отпустить, но по дороге я была опознана одним своим односельчанином, служившим у белых, и с этого начались мои мытарства по тюрьмам у белых.
Вскоре я была направлена в гор. Екатеринбург к Ермохину. В контрразведке за время моего первого 12-ти часового пребывания я была 4 раза допрошена. [4] На допросах ставили к стенке, направляли револьверы и винтовки через каждые пять минут и приказывали стоять смирно и глядеть прямо. Когда я, измученная уже столь долгой и нервной процедурой, закрывала глаза, кололи штыками (имею несколько штыковых ран) и били прикладами, подбадривали с того бока, на который я валилась, не будучи в силах стоять.
Просидела в тюрьме я 7 месяцев и за это время раз 6 ходила на допросы, [где] беспощадно били прикладами и нагайками. Они знали уже всё обо мне, выпытывать было нечего больше, т.к. и односельчане Кашиной, и все обиженные попы не только описали то, что я делала, а и то, что я [4об] совершенно не знала. Контрразведка же была уверена, что у меня сохранились [снабовские] деньги в сумме 36 000 руб., полученные мною для выдачи жалованья.
В ночь на 14 июля 1919 г. меня посетила в камере группа офицеров во главе с генералом. Любезно пообещали мне скорейший расстрел, но с той поры я их уже не видала больше.
14 человек мужчин в ночь на 14/VII были расстреляны. И какими судьбами остались мы [живы], до сих пор не знаю, только в 3 часа ночи нас вывела из тюрьмы воинская часть, назвавшая себя Петроградской красной батареей. [5]
При освобождении была группа рабочих с Ленинки. В платье моей дочери был зашит тонкий красный батистовый платочек с надписью: "Вперёд без страха и сомненья на подвиг доблестный, друзья!" Этот платочек совместно прибили мы на палке и укрепили на воротах тюрьмы. С год он висел там, пока не стал совершенно белым.
Празднуя ныне XI годовщину освобождения Урала от белых, мы не должны успокаиваться тем, что белые ликвидированы.
Мы должны, и особенно бывшие партизаны, приложить всю [5об] энергию и силы для того, чтоб выполнить поставленные партией большевиков и советской властью пред всеми трудящимися задачи по досрочному продвижению в жизнь первой пятилетки. Выполнение этих задач как никогда укрепит обороноспособность нашей страны и не позволит никаким врагам пытаться ещё раз пойти походом против диктатуры пролетариата.
Белоусова [6]
ЦДООСО.Ф.41.Оп.2.Д.204.Л.1-6.
Опять старую КДПВ возьму
Моё участие в Гражданской войне началось в 1917 году, вскоре после свержения Царизма. Работала я в это время в Сысертском районе, деревне Кашиной организатором среди женщин, которых у меня вместе с Сысертью было 300 человек - все жёны, вдовы солдат, ушедших на Германскую войну. Моя задача была сорганизовать их против войны, выхлопатывать для них солдатские пособия у заводоуправлений и т.д.
Организовав политбюро, мы одновременно проводили и военную работу. Я вербовала, подготовляла и отправляла - была организатором отрядов на Дутовский фронт. Под Оренбург в 1917 году нами было направлено из Кашины и Сысерти […] человек конницы и 20 человек пехотинцев. Ко времени же наступления чехословаков (Надыров мост) у нас был уже отряд в 90 человек, во главе которого стоял тов. Одношевин.
Первое боевое крещение с своим отрядом [1] мы получили под Надыровом мостом по левую его сторону, где я была пехотинцем. От Куяша до Щелкуна нам с боями пришлось отступать перед регулярными, хорошо обмундированными, вооружёнными и снабжаемыми чехами. Всё время мы двигались совместно с отрядами Жебенёва и Безпощадников.
18 июля 1918 г. нам пришлось отступить из д. Кашиной на Реж и с Режа на Косулино по Шадринскому тракту через [Липатово], Малую Мостовку до Большой Мостовой. Этот путь мы прошли с небольшими стычками с неприятелем и его конными разъездами.
В 5 верстах за Балтымом был второй бой с чехами. Мы пробовали отбить у них броневик, [1об] но наше дело не вышло, т.к. у нас не было даже батареи. Всё-таки мы держались на участке 2 недели.
Трудно было держаться. Место такое, что и батарею нельзя подвести, она стояла у нас за 10 вёрст. Врачей, сестёр нет, медикаментов нет, перевязочных средств нет, снабжения тоже. Пришлось всё делать и раскапывать самим, и я не могла уже быть только бойцом: нужно было быть и сестрой, и хозяйкой по заготовке, добыче всего нужного.
Как приходилось работать - расскажу о периоде наших стоянок в районе Б. Мостовой. Она даст всё.
Тут у нас были уже раненые и больные, но для перевязки у нас не было даже тряпок. Организовали группу, начали искать. В доме попа нашли йод и валерьянку, в доме купца добрались до приданого их молодухи и из белья, [2] простыней, скатертей наделали бинтов. Группа приступает к оказанию первой медицинской помощи, начинает перевязывать, приходится только наблюдать - как, и поправлять, я руковожу этой работой.
Снабжения по-прежнему нет, голод. Перед занятием деревень там запуганное кулаками население разбежалось всё, остались топившиеся печи, замешанные квашонки. Что делать? Хлеба нет. Пришлось нам самим спешно организовать печение хлеба. Идёшь, набираешь из сменившихся группу и опять только направляешь работу. Они [сперва] пекут и с охраной испечённые на поду лепёшки корзинами разносят раненым, больным и находящимся на передовой линии.
При отступлении для переправы раненых нужны были подводы, у нас их не было. Идём по деревням, прибегаем к мобилизации, набираем подводы, [2об] организуем [караульных] за их движением вперёд, т.к. нужно следить, как свезут, иначе сбросят больных и уедут.
Крестьянам не нравилась эта моя работа, и в Малой Мостовке они собрались устроить мне самосуд, чтоб не ходила, не наряжала подвод. Избавилась от самосуда только благодаря наличию бомб, силу которых они не знали и поверили, что всю деревню снесут эти две бомбы.
От Балтыма дальше до Медного отступали тоже с боями. Находились с нами безсменно Жебенёвцы, Безпощадники, Соколовские и Онуфриев с своим отрядом и, кажется, ещё 2-й Камышловский полк. Наш отряд переформировали в Бомбомётную команду, а я осталась у Безпощадников. С ними было лучше в том отношении, что имелся хороший крепкий обоз, и я [3] спокойней была за свою девочку, дочь 4 лет, которая всё время двигалась вместе со мной. Командир отряда был [Галенкин].
До Невьянска далее мы отступали без боя, и только под Тагилом снова началась боевая страда. Тагил два раза переходил у нас из рук в руки. Там я потеряла и своего мужа, находившегося в бомбомётном отряде.
Последний бой, в котором я участвовала, был на станции Быньги [В. Турин.], а там я уже больная (сильно простыла, работала плохо) отступала с своей частью до Перьми. В Перьми работала в отделе снабжения.
По взятии Перьми, при отступлении мы не смогли [3об] проскочить через мост, и наш состав на ст. Перьм 1-я забрал 1-й Сибирский стрелковый полк. Многие мужчины повыскакали и пытались переправиться через реку, но были перебиты из пулемётов, а нас женщин […] человека и моя девочка были взяты белыми.
У меня были заготовлены документы на другое имя, и меня уже думали отпустить, но по дороге я была опознана одним своим односельчанином, служившим у белых, и с этого начались мои мытарства по тюрьмам у белых.
Вскоре я была направлена в гор. Екатеринбург к Ермохину. В контрразведке за время моего первого 12-ти часового пребывания я была 4 раза допрошена. [4] На допросах ставили к стенке, направляли револьверы и винтовки через каждые пять минут и приказывали стоять смирно и глядеть прямо. Когда я, измученная уже столь долгой и нервной процедурой, закрывала глаза, кололи штыками (имею несколько штыковых ран) и били прикладами, подбадривали с того бока, на который я валилась, не будучи в силах стоять.
Просидела в тюрьме я 7 месяцев и за это время раз 6 ходила на допросы, [где] беспощадно били прикладами и нагайками. Они знали уже всё обо мне, выпытывать было нечего больше, т.к. и односельчане Кашиной, и все обиженные попы не только описали то, что я делала, а и то, что я [4об] совершенно не знала. Контрразведка же была уверена, что у меня сохранились [снабовские] деньги в сумме 36 000 руб., полученные мною для выдачи жалованья.
В ночь на 14 июля 1919 г. меня посетила в камере группа офицеров во главе с генералом. Любезно пообещали мне скорейший расстрел, но с той поры я их уже не видала больше.
14 человек мужчин в ночь на 14/VII были расстреляны. И какими судьбами остались мы [живы], до сих пор не знаю, только в 3 часа ночи нас вывела из тюрьмы воинская часть, назвавшая себя Петроградской красной батареей. [5]
При освобождении была группа рабочих с Ленинки. В платье моей дочери был зашит тонкий красный батистовый платочек с надписью: "Вперёд без страха и сомненья на подвиг доблестный, друзья!" Этот платочек совместно прибили мы на палке и укрепили на воротах тюрьмы. С год он висел там, пока не стал совершенно белым.
Празднуя ныне XI годовщину освобождения Урала от белых, мы не должны успокаиваться тем, что белые ликвидированы.
Мы должны, и особенно бывшие партизаны, приложить всю [5об] энергию и силы для того, чтоб выполнить поставленные партией большевиков и советской властью пред всеми трудящимися задачи по досрочному продвижению в жизнь первой пятилетки. Выполнение этих задач как никогда укрепит обороноспособность нашей страны и не позволит никаким врагам пытаться ещё раз пойти походом против диктатуры пролетариата.
Белоусова [6]
ЦДООСО.Ф.41.Оп.2.Д.204.Л.1-6.
Опять старую КДПВ возьму