Из Рассказов Облачной страны: Наоборот (4)
(Продолжение. Начало: 1, 2, 3)
Старая песня
Асано Иэнори, бывший храмовый распорядитель
Назад в уездный городок я вернулся благополучно. И всё-таки: почти что претерпел гонения ради Цветка Закона! Может быть, эта заслуга мне зачтётся. И отчасти смягчит кары, положенные мне и всей Обрядовой палате за то, что мы так запустили положение в Подступах, где храмы дошли уже до непримиримой вражды. Те, кто учит о наступлении последних времён, конечно, предсказывают подобные распри; но ни Кобэн, ни Мёрэн на тайных почитателей Мироку не похожи.
Сама по себе вражда очевидна. Способы, к которым прибегают оба храма, чтобы навредить друг другу, - тоже более или менее понятны из жалоб, даже если половина из них - клеветнические. Но вот причины распри неясны. Те, из которых и вытекает всё прочее, подкреплённое непослушанием монахинь и властолюбием их наставников.
Будь обе обители нищими - их соперничество было бы понятно, хотя бы за приношения. Но тогда бы и возможности их были бы меньше. Впрочем - в Облачной роще у двух рядовых монахов не было никаких особых возможностей, а они чуть не разнесли весь храм… Но здесь и мужской, и женский храмы выглядят зажиточными и имеют немало почитателей. И миряне уже приучены к тому, что почитать и одарять нужно и наставников, и учениц, - иначе хуже будет.
Не может же быть предметом соперничества разбойник Барамон и его шайка! За морем бывало, конечно, что храмы тягались за благосклонность государя; у нас так случалось с иными святилищами. Но что же тогда за царёк этот Барамон, если из-за него кипят такие страсти?
Отправился поблагодарить господина Нарифусу за хлопоты. Сами дары-то я оплатил местной казне столичными рисовыми расписками, но вот что их нужно отправлять двумя путями сразу в два храма - это бы мне в голову не пришло. Уездный начальник кивает:
- Не стоит благодарности. Местные особенности, как господин чиновник для особых поручений изволил убедиться. Мы-то уже приспособились, а приезжим - непривычно.
- А кто здесь, собственно, здесь в храмах занимается дарами и в целом - хозяйством? Сами главы обителей, нарочитые монахи или мирской распорядитель?
- Как сказать… Распорядитель есть, как не быть. Могу познакомить. Но насколько он делен и не обходятся ли во многом без него - судить не возьмусь.
Только тут я сообразил: в жалобах распорядитель ни разу не упоминался, ни словом. А должен был бы! То ли он - вовсе пустое место, то ли, напротив, столь влиятелен, что ссориться с ним не решаются ни воинственные монахи, ни непреклонные монахини. И Нарифуса смотрит на меня как-то странно, говоря об этом человеке. Впрочем, это разъяснилось сразу:
- Распорядитель - тоже человек из нашего дома. Хокума Масамунэ, монашествует в миру под именем Сэйсо. Двоюродный брат покойного начальника охраны.
- О да, конечно же! Но… покойный господин Хокума занимал именно эту должность?
Нарифуса разводит слегка руками:
- Ну, как сказать… По бумагам - глава уездного ополчения, конечно. У нас же стража набирается из местных, по разнарядке. И, я бы сказал, это наиболее годные из ополченцев - Хокума их хорошо обучал. Почти настоящие вояки.
Так. Похоже, самых важных вопросов я и не задал.
- А кто сейчас возглавляет этот отряд?
Нарифуса слегка улыбается:
- Так мой обормот! Я-то надеялся обратить отрока к учению - не вышло. Лук и стрелы ему увлекательнее заморских книг. Тоже покажу его тебе, родич, если любопытно, - только он сейчас в горах. За разбойниками гоняется.
- Я слышал, что господина Хокуму убили именно разбойники? Теперь понятно, почему.
Уездный начальник сразу подобрался:
- Которого? Старшего или младшего?
- На самом деле такие слухи ходят про обоих…
Нарифуса покачал головою:
- Насчёт младшего, столичного - тебе виднее. Это не в нашем краю случилось. А вот насчёт старика - неправда. Он долго болел, сильно маялся, лечиться отказывался… И в конце концов умер своей смертью, честь по чести похоронен. У нас городок-то маленький, всё на виду: был бы разбойничий налёт на усадьбу - все бы знали. А вне дома Хокуму убить не могли - он давно уж не ходил даже на двор.
- Говорят, на месте его кончины видели кровь…
- Ну так при чём тут разбойники? Кровью он кашлял, это верно, а может, и
не только кашлял. Всякая кровь - скверна, но не всякая - свидетельство убийства. Так что слух - ложный.
- Лекарь-то его видел?
- Приходил, когда ещё думал, что помочь можно. Старик его изругал, обличил как живую препону грядущему веку и впредь являться запретил. Лекарь, конечно, обиделся - больше, говорит, ноги моей у Хокумы не будет! Да всё равно он, мол, не жилец.
То есть, видимо, мальчик всё-таки напутал. Или страх перед разбойниками тут и шире, и сильнее, чем я думал. Или… был у начальника охраны в шайке свой человек, осведомитель. Коего раскрыли, притащили в усадьбу Хокуме и на глазах у него (и у монахини?) зарезали, для устрашения. Старик после этого и сам умереть мог. Или Хокума-сыщик решил совместить два дела: и отца посетил, и какого-то важного свидетеля в родительский дом привёл, тряхнул - да так, что тот жив не остался… Может быть, это уже и слишком. Всё равно до возвращения в Столицу не проверить, вёл ли Полотняный приказ здесь какое-то дело.
Нарифуса словно догадался, о чём я думаю:
- Единственно, что нехорошо вышло, - это что сын Хокумы сразу же и уехал тогда, ещё до похорон. Но - мало ли какой приказ ему вышел.
- А что, был гонец из Столицы?
- Мы такого не приметили, Мидзуно что-то в этом духе мямлил, но не знаю, не отговорка ли то была. Ну да мало ли как надолго полотняника-то отпустили - и с какими тайными приказами. Мы в это не вмешиваемся, сам понимаешь.
- Впрочем, разбойники и не по моей части, - говорю я. - Но положение с храмами действительно напряжённое. Хотелось бы поговорить не только с настоятелем и настоятельницей, но и с простыми насельниками той и другой обители. Я уже убедился, что в храмах это будет непросто. А вот на каком-нибудь обряде здесь, в мирском доме… Не знаешь, не намечаются ли у кого-нибудь из соседей моления?
Уездный начальник задумался, но совсем ненадолго:
- Тут далеко ходить не надобно. Я же сказал, какую службу мой сын исполняет? Сопровождение наших податей в область, к наместнику - тоже его дело, и пора для этого уже близка. Очень бы не хотелось, чтобы прошло неблагополучно. Так что вознести моления и Чуткой ко Звукам, защитнице от разбойников, и Земляной Утробе, хранителю путников - самое время. И монахи, и монахини при деле окажутся. А грабители, ежели те молитвы доходчивы будут, - не у дел.
Хотел бы я знать, что он имеет в виду. Действительно уповает на чудесную защиту - или здесь от разбойников откупаются через храмы? Те самые, где и укрывается награбленное? Вот говорят о единстве Закона Государя и Закона Просветлённого - а тут, похоже, единство беззакония… Но уточнять - неуместно, а обряд этот может оказаться как раз тем, что нужно.
- Был бы весьма признателен за возможность присоединиться к молению.
Выдаю расписку на пожертвование. Нарифуса её прибирает, не глядя, кивает:
- Конечно. Поспешу тогда с этим.
К монаху в миру я решил сходить вместе с Сандзой, благо недалеко: здесь же, можно сказать, на задах у усадьбы Мидзуно. Велел отроку сидеть смирно и внимательно всё примечать, пока я буду рассыпаться в извинениях, что не посетил родича раньше. Родича и отчасти товарища по несчастью, хоть сам я точно уже никогда не возьмусь вести хозяйство ни в каком храме, пусть бы то даже была индийская обитель Гион во главе с самим Просветлённым.
Досточтимый Сэйсо ростом невелик, сложением, кажется, хрупок, голову и брить не приходится. Однако я, пожалуй, узнаю семейные черты: жёсткие скулы, прямой нос… И это вот нехорошее веселье во взгляде я у сыщика Хокумы тоже помню.
Жилище его примечательно. Не скажешь, что совсем тесная отшельничья хижина, но внутри заставлена сплошь, словно бы сюда вся северная ветвь нашего дома отдаёт, что самим не нужно. Полочки, столики, корзины какие-то… Книг, между прочим, пять или шесть бочонков, да ещё россыпью. И музыкальная снасть: наподобие лютни, но не продолговатая, а с круглым туловом, как на картинках с китайскими певцами.
Да не то чтобы мои рабочие покои в Облачной роще были в своё время меньше захламлены.
- Я тебя, родич, сразу разочарую, - молвит Сэйсо. - Мы с досточтимой Мёрэн и с досточтимым Кобэном договорились одинаково: чтоб ко мне обращаться в трудных случаях. Пока они справляются…
Превосходно. В Обрядовую палату они, стало быть, пишут по пустякам. А когда начнутся настоящие трудности, обеспокоят тебя?
- …И та, и другой про обе договорённости знают, с обеими обителями то есть. И получается: кто первый обратится, тот, значит, и признает собственную бесхозяйственность. Так что служба у меня спокойная. Необременительная.
- Набор войск, вооружение монахов и монахинь - это, как я понимаю, посильные для них хозяйственные задачи?
- Управляются… Впрочем, я не слышал, чтобы они на стороне кого набирали, за жалованье. Разве только добровольцев.
- И эти добровольцы - для обороны от разбойников? Или друг от друга? Или для наступательных вылазок?
- Разбойники-то, как я слышал, ни ту, ни другого не очень тревожат, - спокойно вымолвил родич мой и замолчал.
Какой-то грубый выходит у меня разговор с распорядителем. Слишком прямой. Ну да ладно:
- А из-за чего они друг дружку так ненавидят? Не поводы, а причину я имею в виду.
- А они вам про это не написали? Ну, наверно, решили, что в Столице и так все помнят… Они же оба оттуда.
-Боюсь, я был ещё слишком мал…
- Да ты, пожалуй, тогда и вовсе нынешнего рождения не обрёл. Но песню, может, слышал?
И водопады, и реки на Подступах могут иссякнуть -
Слёзы иссякли мои, в море любовь унеся.
Слышал, конечно. Очень грустная повесть: как однажды столичный юноша полюбил девицу, обещанную другому, бежал с нею в горы, в здешний край, но не прижился. Бедствовали, ютились в соломенной лачуге, он добывал пропитание дурным промыслом по окрестностям. Дома почти не появлялся…
- И девушка, сложив эту песню, утопилась с тоски. А юноша воротился, прочёл строки прощания на столбе хижины - и умер? Или что с ним стало?
- В наших Водопадах топиться нельзя, - наставительно молвит Сэйсо. - Иные говорят: попробуешь - не выйдет. Не захлебнёшься, только о камни искалечишься. Да и не из тех девица была, кто топится. Обратилась сердцем к учению Просветлённого. И сердцем, и имуществом награбленным, что ей на сохранение милый доверил. Немалый дар поднесла. Кавалер, видно, тоже понял, что это - знак ему, неправедную, мол, жизнь ведёшь. Добро-то там не только его хранилось, но и товарищей… Раскаялся и тоже голову обрил. Учились оба потом, в Южной столице и ещё в других обителях. Преуспели, да и рода оба хорошего… А кто уж решил их назначить начальствовать в смежных храмах…
Да понятно, кто. Конопляный господин, вполне в его вкусе шутка.
И что мне делать теперь с этой влюблённой парой?
- Хочу ещё у тебя спросить, родич. Я тут посетил прудового смотрителя…
- Да, там со взносом тоже неловко вышло. Бабушка-то его, вдова Мидзуно, уж как решилась постриг принять, так чуть не всё имение на обитель переписала. Внук после обученья возвращается - а поместья-то нет. Вот и женился на племяннице моей. Они тогда хорошо жили, до поры…
- До поры, пока проповедник Этибо не влез в доверие к начальнику охраны?
- Да. Хоть это-то как раз подношений не искал. Что ему дарили, в воду кидал, если съестное. Или закапывал, до будущего века. Видать, там, при Мироку, такая уж благодать наступит, деньги-то понадобятся… И книги: пока ещё новые напишут…
Ясно. Тут по горам должно быть закопано немало кладов, как всюду, где есть общины почитателей Мироку. Никогда не мог понять: вот верят они, что мир наш рухнет и создастся новый. Рухнет всё, но горы уцелеют, а в горах клады. Но если так и если это сбережённое добро в грядущем веке будет по-прежнему ценно - то чем тот новый мир так уж разительно будет отличаться от нынешнего?
- У Мидзуно как раз зашла речь о зяте его, младшем советнике Полотняного приказа… Что ты о нём скажешь?
- Даровитый был малый. Ещё с детства. Помню, лет семь ему было… Проводники наши горные всё шутки ради подступались: давай, мол, господин Хокума, мы парня твоего к нашему делу приставим, больно уж хорош в горах-то… Отец его и сабельному бою рано выучил, и грамоте, в училище земельном парень первым вышел, с отличием. Вот его и взяли к вам в Столицу служить, уж не скажу, к добру ли. Ты вот что… Ты ведь паломником ходил, я так слышал, по горам, и нашим, и прочим, горцев видал. Так если хочешь, мой совет: когда будешь себе сам людей набирать, ты с горцами - осторожнее.
- Да уж я понимаю, кажется.
- А с Масой… Там не только в горном нраве дело. Широко мыслил парень. Он святые книги давно начал читать. Соображал. И как тебе сказать… Мерки нынешней жизни - ему тесны были. И даже прошлой и будущей. Он дальше смотрел, и вниз, и вверх. Оттого и телом, и долей своей совсем не дорожил. Это на вид-то порой завидно кажется, но - неправильно. Ибо нынешнее человечье наше рождение - редкостная драгоценность.
Я киваю, чтобы не сбить его. Сэйсо продолжает:
- Отец его тоже насущным не дорожил, но по-другому. Его отшельник научил. Я про это не хочу толковать. Брат со мной порвал тогда. До сих пор обидно. Так-то хороший был человек. Пока Этибо его не изуродовал.
- А как по-твоему, Хокума-сын в это же изуверство мог впасть? Не для виду, а по-настоящему?
- Едва ли. Учение о будущем веке - оно ж как раз узкое. Ну, явится Мироку, устроит всем счастье. А дальше что? Маса бы спросил. А на это у Этибо и его дружков ответа нету.
Учреждение
Только двинулись от Сэйсо в обратный недалёкий путь, как Сандза воскликнул:
- Здорово ты его вычислил, господин!
- Кого?
- Барамона! Ну, вот монаха этого поддельного.
Чиновник Обрядовой палаты так и встал посреди улицы:
- Погоди, с чего ты взял?
- Как с чего? Пока ты с ним толковал, я, как было сказано, сидел и приглядывал за его подворьем. Попробовал его слугу разговорить - ну то есть это я думал, что он слуга, - тот отмахнулся: не до тебя, мол! Мне и стало любопытно, чего это он так неучтиво - к свите господина из самой Столицы? А потом вижу: приходят какие-то дядьки, собою грозные, один с топориком, а другой бородатый. И он их встречает этак приветливо, ведёт к амбару или что у них там за домом - и пошли все втроём оттуда мешки да тюки таскать! По тому, как несли, видно: тяжеленные! Не иначе - золото.
- Надеюсь, ты не предложил им помощь?
- Нет. Да они б меня опять шуганули. Я старался понезаметнее быть, под крыльцом устроился.
- То-то ты весь в пыли.
- Так для дела же! Ну вот, я и задумался, - продолжал Сандза, - у них столько клади, её на чём-то везти надо, а волов не видно и не слышно. Когда всё к воротам вытащили, я выглянул - и точно, нет никакой повозки. Зато за воротами ещё четверо, только их я плохо разглядел. Навьючились и ушли. То есть эти, пришлые, а здешний остался. Видать, разбойник Барамон тоже непрост: понял, что ты, господин, его раскусил и теперь делиться добычей придётся - и сплавил её поскорее.
Чиновник для особых поручений только руками развёл. А потом велел отроку никому не рассказывать о виденном. Сандза с готовностью согласился и начал расспрашивать: каков он изблизи, этот Барамон?
И действительно: что можно было бы сказать о досточтимом Сэйсо? Иэнори этот родич скорее понравился. Хотя договориться с ним о чём-нибудь, скорее всего, будет непросто: монах очень чётко разделяет то, о чём его спрашивают и то, что он сам хочет сказать. Когда одно с другим совпадает - это бесценно, а вот когда расходится…
Что у Сэйсо на подворье за склад - тоже любопытно. Вообще Водопады, похоже, изобилуют складами: Асано Иэнори слышит уже о третьем месте, где якобы хранят разбойничью поживу. Разбойники - не разбойники, а похоже, что досточтимые тут не бедствуют. Хотелось бы знать: а у кого ещё - или: у кого на самом деле? - монахи и монахини принимают добро на хранение?
Сандзе он объяснил, что торопиться никак нельзя: более чем вероятно, что досточтимый Сэйсо - вовсе не Барамон, а подставное лицо. Отрок почесал в затылке и, кажется, проникся ещё большим почтением к проницательности господина.
Наутро господин Нарифуса сообщил, что он послал уже в оба храма с просьбою об обряде - в ближайшие дни, как только вернётся его сын. Подати-то сопровождать предстоит самому начальнику охраны. Наставник Кобэн не заставил себя ждать: ещё до полудня от него пришли два монаха с ответом, один покрупнее, другой - мелкий, худенький. Иэнори при беседе их с уездным начальником присутствовал. Храм Золотого Света готов обеспечить совершение обряда, хотя наставники несколько удивлены тем, что другой посыльный из управы отправился в обитель Цветка Закона. Без этого можно было бы и обойтись.
Нарифуса отвечал в прежнем духе: дело - державной важности, его долг - принять все возможные меры, чтобы собранные подати благополучно достигли наместничьих складов. Здесь перестараться нельзя! Как, на его взгляд, и молитва никакая лишней быть не может.
- Не для того, - возразил дюжий монах, - Просветлённый баб в общину допустил, чтоб миряне на их молитвы полагались! Державный, видите ли, храм, обидно им в стороне оставаться… Обойти Закон хотят. Да не выйдет!
Столичный чиновник уточнил: как это - обойти Закон? Верно, по Уставу любая монахиня, будь ей хоть сто лет, обязана слушаться любого монаха, будь ему всего пятнадцать. Однако, если от мирян поступают запросы насчет обряда, вправе ли монахини отказываться? Разве тем самым они бы не отступили от обета милосердия? И потом: в Облачной стране поземельные храмы, в том числе женские, основаны для молений о процветании державы. Как же могут монахини не послушаться мирских властей, когда те просят помолиться?
- Если кто родился бабой, скотиной, демоном, - отвечал монах, - так должен понимать: это за прежние грехи. Их пускай и избывает. Дана тебе, дуре, речь и начатки соображения, радоваться должна: можешь не просто слушать слово Закона, но и повторять. А когда бабы на себя мужское дело берут - это и значит, что они свыше доли своей метят, законное воздаяние отрицают. А кто их в том поощряет, тот самим же им и вредит. Кобыле своей ты, небось, не поручишь книги возглашать? Так же и тут.
Иэнори задумался над ответом, но тут вступил низенький монашек:
- Если бы дело было только в неразумии… Жадность, увы, свойственна и мужчинам. Но тут же ещё и злонравие. Прямой вред! В храме Золотого Света такое книжное собрание! Такие ученые наставники! Я не о себе говорю. Такие задачи поставлены! И вот, вместо того, чтобы посвятить себя молитвам, размышлениям, учёным трудам - приходится уделять нашим ученицам втрое, вчетверо больше времени, чем следовало бы. А не уделять нельзя: мы за них в ответе. Вместо возглашения хвалы Почитаемому в Веках слова наши тратятся на неустанные препирательства. Причём бесполезные. А ведь, казалось бы: чего желать, будь даже алчность безбрежна, подобно морю? Женщинам Цветок Закона дарован! Прекраснейшая из книг! И в ней неложное предсказание: каждая непременно спасётся! Читали бы и читали, пусть даже толковали бы, кто способные… Нет, мало им! Цветка Закона - мало…
- Мягок ты, досточтимый, - отозвался его товарищ.
Пока монахи не начали препираться между собой, вмешался Нарифуса: начал обговаривать с тем, что покрупнее и погромогласнее, предполагаемое пожертвование. Второй, кажется, вмешиваться в эту беседу не собирался. Иэнори воспользовался случаем и спросил его:
- Кстати, о толкованиях. Слышал ли наставник что-нибудь насчёт «Индийской повести», где собраны поучительные случаи из жизни учеников Просветлённого?
Глаза у монаха загорелись, лицо просияло, - повернулся всем телом к столичному гостю, даже за рукав его ухватил:
- Привезли-таки? Великолепно! Великолепно! Я же слышал, мне писали из Столицы: вернулся из-за моря посол давний, которого уже не чаяли увидеть, много разного привёз - а что именно, не уточнили. Я пишу: какие книги с ним прибыли? Нет ответа. Значит, теперь - подтверждается? Действительно прибыл, книги привёз?
- И премного, - кивнул Асано Иэнори. - Господин посол человек разносторонний, доставил множество книг, и мирских, и священных. Я бы сказал, что иные из них даже спас от уничтожения, ибо в китайской земле сейчас неспокойно.
Монашек едва не задохнулся от восторга, призвал на голову посла благословение и умильно заглянул Иэнори в лицо:
- Но раз уж так… ты же, господин, из Обрядовой палаты. Не соизволил бы похлопотать, чтобы для нас список сделали? А то разойдётся всё опять по ближним пристоличным обителям, нам годы придётся терпеть, предвкушая… А хотелось бы ещё в нынешнем рождении почитать и эту индийскую книгу, и прочие…
И вздохнул:
- Может, если бы наставник Кобэн раньше об этом вас попросил, а не на местные дрязги красноречие тратил - уже ты бы что-то привёз…
Чиновник Обрядовой палаты заверил: переписка уже начата, ни храм Золотого Света, ни храм Цветка Закона, несомненно, обойдены не будут.
- Вот уж спасибо! - радуется монах. - Мы же со всей страны сюда собрались, наставник Кобэн заверил: воссияет учёность в нашей обители! Очень бы прискорбно было, если б откликнувшиеся на призыв его - обманулись… И насчёт учениц наших - правильно: пусть лучше погрузятся в чтение, чем предаются ухищрениям в толковании Устава.
В общем, когда монахи удалились, один несколько успокоился, а другой - преисполнился радостных ожиданий.
Досточтимая Мёрэн ответила письменно: обряд проведён будет, храм Цветка Закона испрашивает у мирских властей охрану для монахинь на пути в управу и обратно.
А на следующий день как раз воротился со своими людьми господин Нариакира, сын уездного и начальник охраны. Молодой ещё парень, примерно тех же лет, что Асано Иэнори, и ростом не уступит - только в плечах в полтора раза шире и с пышными бровями. Доложился кратко: вышли на след разбойников, потом потеряли след, но вёл он в сторону смежного уезда. Продолжать розыски на чужой земле - не имели полномочий. Потерь нет.
- Вот в том-то и дело, - мрачно сказал господин Нарифуса, обращаясь к гостю. - Главная сложность с этой шайкой и с так называемым Барамоном - в том, что разбойники эти чрезвычайно подвижны. Порою - до неправдоподобия. Почему и заключаю: это не один отряд, а несколько, действующих по возможности согласованно не только в нескольких уездах, но и по меньшей мере в трёх краях. Главари у них, разумеется, у каждой шайки свой, но определить их - непросто, ибо все, как один, называют себя именем этого Барамона. Которого, как я убеждён, и на свете-то не существует!
И взглянул на сына почему-то с вызовом. Нариакира скромно потупился:
- Ну, нет - так нет…
- Для того же, чтобы всё это безобразие пресечь по-настоящему, навсегда и без большого кровопролития, - продолжал уездный начальник, - необходимо, чтобы и власти действовали не менее, и даже более согласованно, по сравнению со злоумышленниками. Увы, вынужден признать: тут разбойники нас опережают. Однако наместнику я об этом писал и получил подтверждение о получении моего доклада: приняли к рассмотрению. Может, что и сдвинется. В любом случае - решать вопрос надо местными силами. Если кого-то ещё пришлют на усмирение - это только воспрепятствует слаженности действий. А тут - горы, места надо знать. Чужакам - трудно придётся.
Иэнори ещё раз заверил господина Нарифусу, что прибыл он исключительно по делам Обрядовой палаты. Но начальник охраны, кажется, не вполне этому поверил и в тот же вечер перехватил гостя из Столицы наедине.
- Соизволь выслушать, - молвил он. - То, что Конопляный господин наслышан о здешних беспорядках - это понятно. Но что я хочу сказать… Кое-в-чём отец, кончено, заблуждается насчёт разбойников, но в главном - прав. Справляться с ними надо местными силами. Пришлют войска - крови будет много, а толку - мало. И Барамон это понимает не хуже нас.
- Так он всё-таки существует?
- Как сказать. Может, даже не один. Но одного я сам видел - вот как тебя.
- Ээ… - Асано приподнял брови, по-столичному ровно подбритые, - и что же он собою представляет?
Начальник охраны отвечал движением косматых бровей: одну кверху, другую книзу, в целом получилась достаточно зверская рожа. Вот только что она выражает: решимость не мириться с горным разбоем? Или это примерно так выглядит пресловутый атаман?
- Ну, что Барамон - барсук-оборотень, это враки. Но не менее хитёр. Я тебе скажу: он разбойник новой породы. Ты уже наверно сам выяснил: если подсчитать, получается, грабил он совсем немного. А вот безопасность - что селянам, что проезжим, что святым обителям - обеспечивает. И очень недёшево это обходится.
- И по каким-то причинам ему верят: что он способен при надобности подоспеть и защитить, и что отказаться от его услуг выйдет ещё дороже. На чём-то должна быть основана подобная слава, разве нет? От здешних горцев я бы ожидал чего угодно, только не доверчивости.
- На опыте она основана. Он, конечно, злодей, но в одном ему не откажешь: слова не нарушает. Что получил в здешнем краю, сбывает в соседнем, и наоборот. Два-три раза мне на него доносили. Один раз внимание отвлекали: мы по горам шатались несколько дней, а он тем временем на дороге груз из приграничья перехватил. Другой донос был подлинный, тогда я чуть до него не добрался. Бой был. Но - ушёл. Осведомителя того я потерял. А Барамон вскоре мне письмо прислал, красивым почерком. Привязано не к цветущей ветке, а к голове доносчика.
- И о чём он писал?
- Писал, что сердце его преисполнено милосердия и что будет он очень страдать, если в горах прорвёт запруду и затопит ни в чём не повинных местных жителей. Уже по-настоящему, а не как в прошлый раз. И что уповает он на такую же заботу о простом люде со стороны уездных властей.
- Возмутительно. А в прошлый раз, когда случился прорыв плотины… Это тоже он постарался?
- По чести сказать, не знаю, - отвечает Нариакира уже без гримас. - Только как раз перед тем мои ребята его человека подстрелили.
- Но если так, он должен был пробраться на храмовую землю и там испортить запруду? Или нет?
- Что ты монахинями любопытствуешь, это, я думаю, правильно. И монахов не забывай. Тебе-то можно, а мне к ним хода нет.
- Не хотелось бы мне явить простодушие чужака. Допустим, кто-то мне напишет или лично представится и назовётся Барамоном. Как мне определить, он это или не он? Я уже слышал, он легко меняет обличия…
- И выговор, и слог. Может изъясняться и по-здешнему, и по-столичному, и по-восточному. Я-то думаю, не в том дело, что Барамона нет, а в том, что их несколько и действуют они заодно. Иными словами, Барамон - это не человек, это учреждение. Межземельное.
(Продолжение будет)
Старая песня
Асано Иэнори, бывший храмовый распорядитель
Назад в уездный городок я вернулся благополучно. И всё-таки: почти что претерпел гонения ради Цветка Закона! Может быть, эта заслуга мне зачтётся. И отчасти смягчит кары, положенные мне и всей Обрядовой палате за то, что мы так запустили положение в Подступах, где храмы дошли уже до непримиримой вражды. Те, кто учит о наступлении последних времён, конечно, предсказывают подобные распри; но ни Кобэн, ни Мёрэн на тайных почитателей Мироку не похожи.
Сама по себе вражда очевидна. Способы, к которым прибегают оба храма, чтобы навредить друг другу, - тоже более или менее понятны из жалоб, даже если половина из них - клеветнические. Но вот причины распри неясны. Те, из которых и вытекает всё прочее, подкреплённое непослушанием монахинь и властолюбием их наставников.
Будь обе обители нищими - их соперничество было бы понятно, хотя бы за приношения. Но тогда бы и возможности их были бы меньше. Впрочем - в Облачной роще у двух рядовых монахов не было никаких особых возможностей, а они чуть не разнесли весь храм… Но здесь и мужской, и женский храмы выглядят зажиточными и имеют немало почитателей. И миряне уже приучены к тому, что почитать и одарять нужно и наставников, и учениц, - иначе хуже будет.
Не может же быть предметом соперничества разбойник Барамон и его шайка! За морем бывало, конечно, что храмы тягались за благосклонность государя; у нас так случалось с иными святилищами. Но что же тогда за царёк этот Барамон, если из-за него кипят такие страсти?
Отправился поблагодарить господина Нарифусу за хлопоты. Сами дары-то я оплатил местной казне столичными рисовыми расписками, но вот что их нужно отправлять двумя путями сразу в два храма - это бы мне в голову не пришло. Уездный начальник кивает:
- Не стоит благодарности. Местные особенности, как господин чиновник для особых поручений изволил убедиться. Мы-то уже приспособились, а приезжим - непривычно.
- А кто здесь, собственно, здесь в храмах занимается дарами и в целом - хозяйством? Сами главы обителей, нарочитые монахи или мирской распорядитель?
- Как сказать… Распорядитель есть, как не быть. Могу познакомить. Но насколько он делен и не обходятся ли во многом без него - судить не возьмусь.
Только тут я сообразил: в жалобах распорядитель ни разу не упоминался, ни словом. А должен был бы! То ли он - вовсе пустое место, то ли, напротив, столь влиятелен, что ссориться с ним не решаются ни воинственные монахи, ни непреклонные монахини. И Нарифуса смотрит на меня как-то странно, говоря об этом человеке. Впрочем, это разъяснилось сразу:
- Распорядитель - тоже человек из нашего дома. Хокума Масамунэ, монашествует в миру под именем Сэйсо. Двоюродный брат покойного начальника охраны.
- О да, конечно же! Но… покойный господин Хокума занимал именно эту должность?
Нарифуса разводит слегка руками:
- Ну, как сказать… По бумагам - глава уездного ополчения, конечно. У нас же стража набирается из местных, по разнарядке. И, я бы сказал, это наиболее годные из ополченцев - Хокума их хорошо обучал. Почти настоящие вояки.
Так. Похоже, самых важных вопросов я и не задал.
- А кто сейчас возглавляет этот отряд?
Нарифуса слегка улыбается:
- Так мой обормот! Я-то надеялся обратить отрока к учению - не вышло. Лук и стрелы ему увлекательнее заморских книг. Тоже покажу его тебе, родич, если любопытно, - только он сейчас в горах. За разбойниками гоняется.
- Я слышал, что господина Хокуму убили именно разбойники? Теперь понятно, почему.
Уездный начальник сразу подобрался:
- Которого? Старшего или младшего?
- На самом деле такие слухи ходят про обоих…
Нарифуса покачал головою:
- Насчёт младшего, столичного - тебе виднее. Это не в нашем краю случилось. А вот насчёт старика - неправда. Он долго болел, сильно маялся, лечиться отказывался… И в конце концов умер своей смертью, честь по чести похоронен. У нас городок-то маленький, всё на виду: был бы разбойничий налёт на усадьбу - все бы знали. А вне дома Хокуму убить не могли - он давно уж не ходил даже на двор.
- Говорят, на месте его кончины видели кровь…
- Ну так при чём тут разбойники? Кровью он кашлял, это верно, а может, и
не только кашлял. Всякая кровь - скверна, но не всякая - свидетельство убийства. Так что слух - ложный.
- Лекарь-то его видел?
- Приходил, когда ещё думал, что помочь можно. Старик его изругал, обличил как живую препону грядущему веку и впредь являться запретил. Лекарь, конечно, обиделся - больше, говорит, ноги моей у Хокумы не будет! Да всё равно он, мол, не жилец.
То есть, видимо, мальчик всё-таки напутал. Или страх перед разбойниками тут и шире, и сильнее, чем я думал. Или… был у начальника охраны в шайке свой человек, осведомитель. Коего раскрыли, притащили в усадьбу Хокуме и на глазах у него (и у монахини?) зарезали, для устрашения. Старик после этого и сам умереть мог. Или Хокума-сыщик решил совместить два дела: и отца посетил, и какого-то важного свидетеля в родительский дом привёл, тряхнул - да так, что тот жив не остался… Может быть, это уже и слишком. Всё равно до возвращения в Столицу не проверить, вёл ли Полотняный приказ здесь какое-то дело.
Нарифуса словно догадался, о чём я думаю:
- Единственно, что нехорошо вышло, - это что сын Хокумы сразу же и уехал тогда, ещё до похорон. Но - мало ли какой приказ ему вышел.
- А что, был гонец из Столицы?
- Мы такого не приметили, Мидзуно что-то в этом духе мямлил, но не знаю, не отговорка ли то была. Ну да мало ли как надолго полотняника-то отпустили - и с какими тайными приказами. Мы в это не вмешиваемся, сам понимаешь.
- Впрочем, разбойники и не по моей части, - говорю я. - Но положение с храмами действительно напряжённое. Хотелось бы поговорить не только с настоятелем и настоятельницей, но и с простыми насельниками той и другой обители. Я уже убедился, что в храмах это будет непросто. А вот на каком-нибудь обряде здесь, в мирском доме… Не знаешь, не намечаются ли у кого-нибудь из соседей моления?
Уездный начальник задумался, но совсем ненадолго:
- Тут далеко ходить не надобно. Я же сказал, какую службу мой сын исполняет? Сопровождение наших податей в область, к наместнику - тоже его дело, и пора для этого уже близка. Очень бы не хотелось, чтобы прошло неблагополучно. Так что вознести моления и Чуткой ко Звукам, защитнице от разбойников, и Земляной Утробе, хранителю путников - самое время. И монахи, и монахини при деле окажутся. А грабители, ежели те молитвы доходчивы будут, - не у дел.
Хотел бы я знать, что он имеет в виду. Действительно уповает на чудесную защиту - или здесь от разбойников откупаются через храмы? Те самые, где и укрывается награбленное? Вот говорят о единстве Закона Государя и Закона Просветлённого - а тут, похоже, единство беззакония… Но уточнять - неуместно, а обряд этот может оказаться как раз тем, что нужно.
- Был бы весьма признателен за возможность присоединиться к молению.
Выдаю расписку на пожертвование. Нарифуса её прибирает, не глядя, кивает:
- Конечно. Поспешу тогда с этим.
К монаху в миру я решил сходить вместе с Сандзой, благо недалеко: здесь же, можно сказать, на задах у усадьбы Мидзуно. Велел отроку сидеть смирно и внимательно всё примечать, пока я буду рассыпаться в извинениях, что не посетил родича раньше. Родича и отчасти товарища по несчастью, хоть сам я точно уже никогда не возьмусь вести хозяйство ни в каком храме, пусть бы то даже была индийская обитель Гион во главе с самим Просветлённым.
Досточтимый Сэйсо ростом невелик, сложением, кажется, хрупок, голову и брить не приходится. Однако я, пожалуй, узнаю семейные черты: жёсткие скулы, прямой нос… И это вот нехорошее веселье во взгляде я у сыщика Хокумы тоже помню.
Жилище его примечательно. Не скажешь, что совсем тесная отшельничья хижина, но внутри заставлена сплошь, словно бы сюда вся северная ветвь нашего дома отдаёт, что самим не нужно. Полочки, столики, корзины какие-то… Книг, между прочим, пять или шесть бочонков, да ещё россыпью. И музыкальная снасть: наподобие лютни, но не продолговатая, а с круглым туловом, как на картинках с китайскими певцами.
Да не то чтобы мои рабочие покои в Облачной роще были в своё время меньше захламлены.
- Я тебя, родич, сразу разочарую, - молвит Сэйсо. - Мы с досточтимой Мёрэн и с досточтимым Кобэном договорились одинаково: чтоб ко мне обращаться в трудных случаях. Пока они справляются…
Превосходно. В Обрядовую палату они, стало быть, пишут по пустякам. А когда начнутся настоящие трудности, обеспокоят тебя?
- …И та, и другой про обе договорённости знают, с обеими обителями то есть. И получается: кто первый обратится, тот, значит, и признает собственную бесхозяйственность. Так что служба у меня спокойная. Необременительная.
- Набор войск, вооружение монахов и монахинь - это, как я понимаю, посильные для них хозяйственные задачи?
- Управляются… Впрочем, я не слышал, чтобы они на стороне кого набирали, за жалованье. Разве только добровольцев.
- И эти добровольцы - для обороны от разбойников? Или друг от друга? Или для наступательных вылазок?
- Разбойники-то, как я слышал, ни ту, ни другого не очень тревожат, - спокойно вымолвил родич мой и замолчал.
Какой-то грубый выходит у меня разговор с распорядителем. Слишком прямой. Ну да ладно:
- А из-за чего они друг дружку так ненавидят? Не поводы, а причину я имею в виду.
- А они вам про это не написали? Ну, наверно, решили, что в Столице и так все помнят… Они же оба оттуда.
-Боюсь, я был ещё слишком мал…
- Да ты, пожалуй, тогда и вовсе нынешнего рождения не обрёл. Но песню, может, слышал?
И водопады, и реки на Подступах могут иссякнуть -
Слёзы иссякли мои, в море любовь унеся.
Слышал, конечно. Очень грустная повесть: как однажды столичный юноша полюбил девицу, обещанную другому, бежал с нею в горы, в здешний край, но не прижился. Бедствовали, ютились в соломенной лачуге, он добывал пропитание дурным промыслом по окрестностям. Дома почти не появлялся…
- И девушка, сложив эту песню, утопилась с тоски. А юноша воротился, прочёл строки прощания на столбе хижины - и умер? Или что с ним стало?
- В наших Водопадах топиться нельзя, - наставительно молвит Сэйсо. - Иные говорят: попробуешь - не выйдет. Не захлебнёшься, только о камни искалечишься. Да и не из тех девица была, кто топится. Обратилась сердцем к учению Просветлённого. И сердцем, и имуществом награбленным, что ей на сохранение милый доверил. Немалый дар поднесла. Кавалер, видно, тоже понял, что это - знак ему, неправедную, мол, жизнь ведёшь. Добро-то там не только его хранилось, но и товарищей… Раскаялся и тоже голову обрил. Учились оба потом, в Южной столице и ещё в других обителях. Преуспели, да и рода оба хорошего… А кто уж решил их назначить начальствовать в смежных храмах…
Да понятно, кто. Конопляный господин, вполне в его вкусе шутка.
И что мне делать теперь с этой влюблённой парой?
- Хочу ещё у тебя спросить, родич. Я тут посетил прудового смотрителя…
- Да, там со взносом тоже неловко вышло. Бабушка-то его, вдова Мидзуно, уж как решилась постриг принять, так чуть не всё имение на обитель переписала. Внук после обученья возвращается - а поместья-то нет. Вот и женился на племяннице моей. Они тогда хорошо жили, до поры…
- До поры, пока проповедник Этибо не влез в доверие к начальнику охраны?
- Да. Хоть это-то как раз подношений не искал. Что ему дарили, в воду кидал, если съестное. Или закапывал, до будущего века. Видать, там, при Мироку, такая уж благодать наступит, деньги-то понадобятся… И книги: пока ещё новые напишут…
Ясно. Тут по горам должно быть закопано немало кладов, как всюду, где есть общины почитателей Мироку. Никогда не мог понять: вот верят они, что мир наш рухнет и создастся новый. Рухнет всё, но горы уцелеют, а в горах клады. Но если так и если это сбережённое добро в грядущем веке будет по-прежнему ценно - то чем тот новый мир так уж разительно будет отличаться от нынешнего?
- У Мидзуно как раз зашла речь о зяте его, младшем советнике Полотняного приказа… Что ты о нём скажешь?
- Даровитый был малый. Ещё с детства. Помню, лет семь ему было… Проводники наши горные всё шутки ради подступались: давай, мол, господин Хокума, мы парня твоего к нашему делу приставим, больно уж хорош в горах-то… Отец его и сабельному бою рано выучил, и грамоте, в училище земельном парень первым вышел, с отличием. Вот его и взяли к вам в Столицу служить, уж не скажу, к добру ли. Ты вот что… Ты ведь паломником ходил, я так слышал, по горам, и нашим, и прочим, горцев видал. Так если хочешь, мой совет: когда будешь себе сам людей набирать, ты с горцами - осторожнее.
- Да уж я понимаю, кажется.
- А с Масой… Там не только в горном нраве дело. Широко мыслил парень. Он святые книги давно начал читать. Соображал. И как тебе сказать… Мерки нынешней жизни - ему тесны были. И даже прошлой и будущей. Он дальше смотрел, и вниз, и вверх. Оттого и телом, и долей своей совсем не дорожил. Это на вид-то порой завидно кажется, но - неправильно. Ибо нынешнее человечье наше рождение - редкостная драгоценность.
Я киваю, чтобы не сбить его. Сэйсо продолжает:
- Отец его тоже насущным не дорожил, но по-другому. Его отшельник научил. Я про это не хочу толковать. Брат со мной порвал тогда. До сих пор обидно. Так-то хороший был человек. Пока Этибо его не изуродовал.
- А как по-твоему, Хокума-сын в это же изуверство мог впасть? Не для виду, а по-настоящему?
- Едва ли. Учение о будущем веке - оно ж как раз узкое. Ну, явится Мироку, устроит всем счастье. А дальше что? Маса бы спросил. А на это у Этибо и его дружков ответа нету.
Учреждение
Только двинулись от Сэйсо в обратный недалёкий путь, как Сандза воскликнул:
- Здорово ты его вычислил, господин!
- Кого?
- Барамона! Ну, вот монаха этого поддельного.
Чиновник Обрядовой палаты так и встал посреди улицы:
- Погоди, с чего ты взял?
- Как с чего? Пока ты с ним толковал, я, как было сказано, сидел и приглядывал за его подворьем. Попробовал его слугу разговорить - ну то есть это я думал, что он слуга, - тот отмахнулся: не до тебя, мол! Мне и стало любопытно, чего это он так неучтиво - к свите господина из самой Столицы? А потом вижу: приходят какие-то дядьки, собою грозные, один с топориком, а другой бородатый. И он их встречает этак приветливо, ведёт к амбару или что у них там за домом - и пошли все втроём оттуда мешки да тюки таскать! По тому, как несли, видно: тяжеленные! Не иначе - золото.
- Надеюсь, ты не предложил им помощь?
- Нет. Да они б меня опять шуганули. Я старался понезаметнее быть, под крыльцом устроился.
- То-то ты весь в пыли.
- Так для дела же! Ну вот, я и задумался, - продолжал Сандза, - у них столько клади, её на чём-то везти надо, а волов не видно и не слышно. Когда всё к воротам вытащили, я выглянул - и точно, нет никакой повозки. Зато за воротами ещё четверо, только их я плохо разглядел. Навьючились и ушли. То есть эти, пришлые, а здешний остался. Видать, разбойник Барамон тоже непрост: понял, что ты, господин, его раскусил и теперь делиться добычей придётся - и сплавил её поскорее.
Чиновник для особых поручений только руками развёл. А потом велел отроку никому не рассказывать о виденном. Сандза с готовностью согласился и начал расспрашивать: каков он изблизи, этот Барамон?
И действительно: что можно было бы сказать о досточтимом Сэйсо? Иэнори этот родич скорее понравился. Хотя договориться с ним о чём-нибудь, скорее всего, будет непросто: монах очень чётко разделяет то, о чём его спрашивают и то, что он сам хочет сказать. Когда одно с другим совпадает - это бесценно, а вот когда расходится…
Что у Сэйсо на подворье за склад - тоже любопытно. Вообще Водопады, похоже, изобилуют складами: Асано Иэнори слышит уже о третьем месте, где якобы хранят разбойничью поживу. Разбойники - не разбойники, а похоже, что досточтимые тут не бедствуют. Хотелось бы знать: а у кого ещё - или: у кого на самом деле? - монахи и монахини принимают добро на хранение?
Сандзе он объяснил, что торопиться никак нельзя: более чем вероятно, что досточтимый Сэйсо - вовсе не Барамон, а подставное лицо. Отрок почесал в затылке и, кажется, проникся ещё большим почтением к проницательности господина.
Наутро господин Нарифуса сообщил, что он послал уже в оба храма с просьбою об обряде - в ближайшие дни, как только вернётся его сын. Подати-то сопровождать предстоит самому начальнику охраны. Наставник Кобэн не заставил себя ждать: ещё до полудня от него пришли два монаха с ответом, один покрупнее, другой - мелкий, худенький. Иэнори при беседе их с уездным начальником присутствовал. Храм Золотого Света готов обеспечить совершение обряда, хотя наставники несколько удивлены тем, что другой посыльный из управы отправился в обитель Цветка Закона. Без этого можно было бы и обойтись.
Нарифуса отвечал в прежнем духе: дело - державной важности, его долг - принять все возможные меры, чтобы собранные подати благополучно достигли наместничьих складов. Здесь перестараться нельзя! Как, на его взгляд, и молитва никакая лишней быть не может.
- Не для того, - возразил дюжий монах, - Просветлённый баб в общину допустил, чтоб миряне на их молитвы полагались! Державный, видите ли, храм, обидно им в стороне оставаться… Обойти Закон хотят. Да не выйдет!
Столичный чиновник уточнил: как это - обойти Закон? Верно, по Уставу любая монахиня, будь ей хоть сто лет, обязана слушаться любого монаха, будь ему всего пятнадцать. Однако, если от мирян поступают запросы насчет обряда, вправе ли монахини отказываться? Разве тем самым они бы не отступили от обета милосердия? И потом: в Облачной стране поземельные храмы, в том числе женские, основаны для молений о процветании державы. Как же могут монахини не послушаться мирских властей, когда те просят помолиться?
- Если кто родился бабой, скотиной, демоном, - отвечал монах, - так должен понимать: это за прежние грехи. Их пускай и избывает. Дана тебе, дуре, речь и начатки соображения, радоваться должна: можешь не просто слушать слово Закона, но и повторять. А когда бабы на себя мужское дело берут - это и значит, что они свыше доли своей метят, законное воздаяние отрицают. А кто их в том поощряет, тот самим же им и вредит. Кобыле своей ты, небось, не поручишь книги возглашать? Так же и тут.
Иэнори задумался над ответом, но тут вступил низенький монашек:
- Если бы дело было только в неразумии… Жадность, увы, свойственна и мужчинам. Но тут же ещё и злонравие. Прямой вред! В храме Золотого Света такое книжное собрание! Такие ученые наставники! Я не о себе говорю. Такие задачи поставлены! И вот, вместо того, чтобы посвятить себя молитвам, размышлениям, учёным трудам - приходится уделять нашим ученицам втрое, вчетверо больше времени, чем следовало бы. А не уделять нельзя: мы за них в ответе. Вместо возглашения хвалы Почитаемому в Веках слова наши тратятся на неустанные препирательства. Причём бесполезные. А ведь, казалось бы: чего желать, будь даже алчность безбрежна, подобно морю? Женщинам Цветок Закона дарован! Прекраснейшая из книг! И в ней неложное предсказание: каждая непременно спасётся! Читали бы и читали, пусть даже толковали бы, кто способные… Нет, мало им! Цветка Закона - мало…
- Мягок ты, досточтимый, - отозвался его товарищ.
Пока монахи не начали препираться между собой, вмешался Нарифуса: начал обговаривать с тем, что покрупнее и погромогласнее, предполагаемое пожертвование. Второй, кажется, вмешиваться в эту беседу не собирался. Иэнори воспользовался случаем и спросил его:
- Кстати, о толкованиях. Слышал ли наставник что-нибудь насчёт «Индийской повести», где собраны поучительные случаи из жизни учеников Просветлённого?
Глаза у монаха загорелись, лицо просияло, - повернулся всем телом к столичному гостю, даже за рукав его ухватил:
- Привезли-таки? Великолепно! Великолепно! Я же слышал, мне писали из Столицы: вернулся из-за моря посол давний, которого уже не чаяли увидеть, много разного привёз - а что именно, не уточнили. Я пишу: какие книги с ним прибыли? Нет ответа. Значит, теперь - подтверждается? Действительно прибыл, книги привёз?
- И премного, - кивнул Асано Иэнори. - Господин посол человек разносторонний, доставил множество книг, и мирских, и священных. Я бы сказал, что иные из них даже спас от уничтожения, ибо в китайской земле сейчас неспокойно.
Монашек едва не задохнулся от восторга, призвал на голову посла благословение и умильно заглянул Иэнори в лицо:
- Но раз уж так… ты же, господин, из Обрядовой палаты. Не соизволил бы похлопотать, чтобы для нас список сделали? А то разойдётся всё опять по ближним пристоличным обителям, нам годы придётся терпеть, предвкушая… А хотелось бы ещё в нынешнем рождении почитать и эту индийскую книгу, и прочие…
И вздохнул:
- Может, если бы наставник Кобэн раньше об этом вас попросил, а не на местные дрязги красноречие тратил - уже ты бы что-то привёз…
Чиновник Обрядовой палаты заверил: переписка уже начата, ни храм Золотого Света, ни храм Цветка Закона, несомненно, обойдены не будут.
- Вот уж спасибо! - радуется монах. - Мы же со всей страны сюда собрались, наставник Кобэн заверил: воссияет учёность в нашей обители! Очень бы прискорбно было, если б откликнувшиеся на призыв его - обманулись… И насчёт учениц наших - правильно: пусть лучше погрузятся в чтение, чем предаются ухищрениям в толковании Устава.
В общем, когда монахи удалились, один несколько успокоился, а другой - преисполнился радостных ожиданий.
Досточтимая Мёрэн ответила письменно: обряд проведён будет, храм Цветка Закона испрашивает у мирских властей охрану для монахинь на пути в управу и обратно.
А на следующий день как раз воротился со своими людьми господин Нариакира, сын уездного и начальник охраны. Молодой ещё парень, примерно тех же лет, что Асано Иэнори, и ростом не уступит - только в плечах в полтора раза шире и с пышными бровями. Доложился кратко: вышли на след разбойников, потом потеряли след, но вёл он в сторону смежного уезда. Продолжать розыски на чужой земле - не имели полномочий. Потерь нет.
- Вот в том-то и дело, - мрачно сказал господин Нарифуса, обращаясь к гостю. - Главная сложность с этой шайкой и с так называемым Барамоном - в том, что разбойники эти чрезвычайно подвижны. Порою - до неправдоподобия. Почему и заключаю: это не один отряд, а несколько, действующих по возможности согласованно не только в нескольких уездах, но и по меньшей мере в трёх краях. Главари у них, разумеется, у каждой шайки свой, но определить их - непросто, ибо все, как один, называют себя именем этого Барамона. Которого, как я убеждён, и на свете-то не существует!
И взглянул на сына почему-то с вызовом. Нариакира скромно потупился:
- Ну, нет - так нет…
- Для того же, чтобы всё это безобразие пресечь по-настоящему, навсегда и без большого кровопролития, - продолжал уездный начальник, - необходимо, чтобы и власти действовали не менее, и даже более согласованно, по сравнению со злоумышленниками. Увы, вынужден признать: тут разбойники нас опережают. Однако наместнику я об этом писал и получил подтверждение о получении моего доклада: приняли к рассмотрению. Может, что и сдвинется. В любом случае - решать вопрос надо местными силами. Если кого-то ещё пришлют на усмирение - это только воспрепятствует слаженности действий. А тут - горы, места надо знать. Чужакам - трудно придётся.
Иэнори ещё раз заверил господина Нарифусу, что прибыл он исключительно по делам Обрядовой палаты. Но начальник охраны, кажется, не вполне этому поверил и в тот же вечер перехватил гостя из Столицы наедине.
- Соизволь выслушать, - молвил он. - То, что Конопляный господин наслышан о здешних беспорядках - это понятно. Но что я хочу сказать… Кое-в-чём отец, кончено, заблуждается насчёт разбойников, но в главном - прав. Справляться с ними надо местными силами. Пришлют войска - крови будет много, а толку - мало. И Барамон это понимает не хуже нас.
- Так он всё-таки существует?
- Как сказать. Может, даже не один. Но одного я сам видел - вот как тебя.
- Ээ… - Асано приподнял брови, по-столичному ровно подбритые, - и что же он собою представляет?
Начальник охраны отвечал движением косматых бровей: одну кверху, другую книзу, в целом получилась достаточно зверская рожа. Вот только что она выражает: решимость не мириться с горным разбоем? Или это примерно так выглядит пресловутый атаман?
- Ну, что Барамон - барсук-оборотень, это враки. Но не менее хитёр. Я тебе скажу: он разбойник новой породы. Ты уже наверно сам выяснил: если подсчитать, получается, грабил он совсем немного. А вот безопасность - что селянам, что проезжим, что святым обителям - обеспечивает. И очень недёшево это обходится.
- И по каким-то причинам ему верят: что он способен при надобности подоспеть и защитить, и что отказаться от его услуг выйдет ещё дороже. На чём-то должна быть основана подобная слава, разве нет? От здешних горцев я бы ожидал чего угодно, только не доверчивости.
- На опыте она основана. Он, конечно, злодей, но в одном ему не откажешь: слова не нарушает. Что получил в здешнем краю, сбывает в соседнем, и наоборот. Два-три раза мне на него доносили. Один раз внимание отвлекали: мы по горам шатались несколько дней, а он тем временем на дороге груз из приграничья перехватил. Другой донос был подлинный, тогда я чуть до него не добрался. Бой был. Но - ушёл. Осведомителя того я потерял. А Барамон вскоре мне письмо прислал, красивым почерком. Привязано не к цветущей ветке, а к голове доносчика.
- И о чём он писал?
- Писал, что сердце его преисполнено милосердия и что будет он очень страдать, если в горах прорвёт запруду и затопит ни в чём не повинных местных жителей. Уже по-настоящему, а не как в прошлый раз. И что уповает он на такую же заботу о простом люде со стороны уездных властей.
- Возмутительно. А в прошлый раз, когда случился прорыв плотины… Это тоже он постарался?
- По чести сказать, не знаю, - отвечает Нариакира уже без гримас. - Только как раз перед тем мои ребята его человека подстрелили.
- Но если так, он должен был пробраться на храмовую землю и там испортить запруду? Или нет?
- Что ты монахинями любопытствуешь, это, я думаю, правильно. И монахов не забывай. Тебе-то можно, а мне к ним хода нет.
- Не хотелось бы мне явить простодушие чужака. Допустим, кто-то мне напишет или лично представится и назовётся Барамоном. Как мне определить, он это или не он? Я уже слышал, он легко меняет обличия…
- И выговор, и слог. Может изъясняться и по-здешнему, и по-столичному, и по-восточному. Я-то думаю, не в том дело, что Барамона нет, а в том, что их несколько и действуют они заодно. Иными словами, Барамон - это не человек, это учреждение. Межземельное.
(Продолжение будет)