Из Рассказов Облачной страны: Восьмиглавый медный шар (1)
Очередная история про страну Идзумо. Время действия - после " Письмоводителя и зайцев" и до "Моста". Остальные рассказы здесь.
1. Вервие
Вот так живёшь - и вроде бы знаешь, кто ты такой. Чиновник Обрядовой палаты, третий в Столице искусник в игре на лютне, почтительный родич, любящий муж. А потом оказывается вдруг: всё это никому не нужно. Только что был «милый», «ненаглядный» - и вот, пожалуйте: заплакала, занавесилась тремя занавесами. Молчит. И на записки не отвечает. Получается, ты - жестокий самодур? Бессердечный болван? Кому смешно, а у молодого господина Цунанори земля из-под ног уходит. Вот прямо из-под восточного крыльца дома Конопли, где он прохаживается и терзается.
Стоило жениться по любви! Два года назад вся Столица умилялась такому браку. Что-то теперь скажут… И в Палате наверняка уже проведали, а завтра туда всё-таки придётся идти. Два прогула подряд дедушка не спускает. Одни будут хихикать, другие сочувствовать, третьи притворяться, будто ничего не знают, и какие гаже - поди разбери. Но главное: Цунанори не помнит, не понимает, в чём причина! Что он, собственно, натворил? Не изменял, не пьянствовал… Ляпнул неуважительное о дальних землях, где служит господин тесть? Кажется, нет. Наряда нового не похвалил, то есть, значит, не заметил? Так ведь хвалил же! Или этот как раз - старый был?.. На кошку точно не наступал. Или, по их расчёту, муж виноват, что на третий год брака всё ещё… Ну, и как это опровергнешь? Только сделаешь ещё хуже.
Не пленилась ли каким столичным дамским угодником? А то есть такие…
О боги! Не слушает. Разговаривать не хочет. Лежит под ворохом платьев, и не видно, есть она там - или нет уже. Зайти проверить? Страшно! Совсем муж надоел, подалась к подругам, к батюшке в глушь, в уединённый монастырь… Сбежать из Конопляной усадьбы не так-то просто. Но с неё бы сталось. И конечно, если челядь на её стороне… То-то они все примолкли и переглядываются, и господину ничего не объясняют.
О, вот идёт один. Младший привратник. Рожа унылая и - да, явно укоризненная.
- Дозволь доложить, молодой господин… Там гонец прибыл к молодой госпоже. От наместника, из Верного…
Вот, только вспомнил про тестя - и нате!
- Госпожа не принимает.
- Осмелюсь молвить - я на посланца этого поглядел… Ну, похоже, недобрые вести-то.
Может, и впрямь дело в этом. Сердцем почуяла. И обиделась, что муж не понял. Или что не гадал давно - как там господин Миёси? Ну, не гадал - так по календарю не время ещё. А сам не сообразил.
- Так отослать его, что ли?
- Нет, проси!
Когда господин тесть, как раз вскоре после свадьбы Цунанори, получил назначение в Верный край, об этом много толковали. То ли Государево доверие, то ли опала - сейчас в этом не так просто разобраться. Но сам господин Миёси отбывал бодро, со Столицей простился, пролив слёз не более положенного, даже, помнится, лелеял замыслы каких-то преобразований… Ну, попенял, конечно, на кознодеев и завистников, сплавивших его подальше от Дворца - но кто бы на его месте вёл себя иначе? Особенно при таком бдительном и подозрительном нраве. Простились тогда по-хорошему, правда, писем из Верного и впрямь давно не было - ну так не ближний свет.
Посланец входит, низко кланяется. Весь в пыли, словно не отдышался ещё. Приветствует должным образом. Голос красивый. И Цунанори этот голос, кажется, помнит. Просит подняться, сесть, рассказывать.
Точно, и в лицо он этого парня видел тогда, два года назад. Совсем молоденький, а тогда был и вовсе мальчик, но в большом доверии у господина Миёси. Даже слухи о том ходили неподобающие, но Цунанори им, конечно, не внимал. Парень и впрямь красив, но сейчас самым неучтивым образом не может скрыть тревоги. Что ж такое стряслось-то? Если бы господин тесть скончался - он, Цунанори, всё-таки жрец, почуял бы смертную скверну. Помоги боги - уж не взбунтовался ли наместник Верного?
- Нехорошо у нас, - вымолвил наконец посланец. - Надобно сообщить молодой госпоже…
- Что нехорошо?
- С господином наместником. Он как отбыл на восток, с самого начала какую-то беду чуял. Проверял, остерегался, да, похоже, не уберёгся. Или не оттуда беды ждал.
- Да какой беды? Что с ним: нездоров?
- На вид - в добром здравии. Только… Будто подменили его.
И замолчал.
- Как так: подменили? - спрашивает Цунанори.
- От дел устранился, никого не принимает, говорит не по-своему. Свет запретил зажигать во всём доме и в управе, сидим впотьмах. И рука…
- Что с рукою?
- Почерк меняется. Извольте взглянуть.
Какое-то внутреннее распоряжение земельной управы. Написано странно: похоже, писал и вправду тесть, но словно бы только недавно выучился грамоте. Или - начал её забывать.
- Сам он какие-нибудь письма прислал?
- Да я без дозволения… Он бы меня не пустил.
Спасибо! Очень тут нужен беглый чужой челядинец.
- Говори толком: ты о чём просишь?
- Может, обряд какой нужен… Я-то не разбираюсь… Ну, и родне, наверно, надо знать. Пока не поздно.
И сам уже чуть не плачет. Вот они, миряне! Если господин Цунанори жрец - значит, должен через полстраны увидеть, что там в Верном не так, из невнятнейшего описания точно заключить, какой обряд будет уместен, и всё исправить. А если ошибётся - сам и будет виноват, или даже вся Обрядовая палата…
И в это время из глубины дома, приглушённый тремя занавесами, раздаётся голос молодой госпожи:
- Ступай-ка ты, милый, к дедушке.
Глава Обрядовой палаты, господин Асано-старший, внука принял и срочный доклад выслушал со вниманием.
- Ещё что-нибудь говорит?
- Да больше ничего. Но, по-моему, всерьёз перепуган.
- Кто он сам-то такой?
- Да то ли младший писарь, то ли постельничий… Не упомню, как бишь его. Он при господине Миёси ещё в Столице состоял.
- Помню такого юношу.
Старик возвышает голос: не громче, но как-то резче молвит:
- Эй, Таманобу, поднимись сюда.
Конопляный господин изволит знать по именам всю челядь всех своих родичей и свояков. И не только.
Надо было парня переодеть, что ли. А то прямо в дорожном изгвазданном платье… Да кто же знал, что он лично удостоится?
Господин Асано пристально вглядывается в посланца. Сейчас велит, чтобы тот сам всё изложил, и выяснится, что Цунанори не задал простейшего и решающего вопроса, иначе бы сам всё понял и не морочил бы голову старшим.
Нет. Конопляный господин молча, прямым неотрывным взглядом подымает склонённую голову гонца. Долго глядит ему в глаза. Потом кивает, дозволяя вновь опуститься в поклоне.
- Хорошо. Сиди смирно, закрой глаза.
И велит уже внуку:
- Дай.
Когда не говорят - что дать, это значит: Вервие. Святыню дома Конопли. Цунанори подвигается на коленях, подаёт деду ларец.
Некоторое время слышно только, как волокно скрипит в руках господина Асано. Жрец и сам не смотрит, какие вяжет узлы, взор обращён к богине. Гонец застыл неподвижно: так всегда цепенеют те, через кого старший жрец связывается с незримым миром, а оттуда уже - с Верным краем, где сейчас неладно.
Выдохнул. Растянул верёвку перед собой. Таманобу мешком валится на циновки. Дед читает узлы. Лицо пока неподвижно, но Цунанори привык: чувствует, что гадание удалось, во-первых, а во-вторых - показало что-то любопытное. Ни горя, ни страха.
- Сядь, - говорит Конопляник Таманобу, и тот садится. - Вам не обряд нужен.
Парень вопросительно хлопает глазами.
- Это дело не для жрецов, а для учёных. Учёные вам будут.
2. Учёные
Вся Облачная страна делится на земли великие, средние и малые. Согласно исконным установлениям, на великую землю полагается один казённый лекарь и половина казённого гадателя. В земле Верной эти полторы должности совмещает один человек. Так его все и зовут - господин Итэммон, Лекарь-Гадатель.
Лекарем в любой великой земле быть непросто, а вдали от Столицы - сугубо. Чиновников, которых надлежит пользовать, конечно, немного, но помимо них есть ещё почтенные люди из знатных местных семей, пусть и не все они при должностях. А хуже всего - если начнётся мор. Лекарь должен его распознать в самом начале, представить наместнику доклад о надлежащих мерах, добиться, чтобы меры эти были приняты немедленно, а не когда сам наместник доложит в Столицу и получит ответ. А потом отвечать за все последствия. Но без казённого лекаря все бы тут вообще уже перемёрли. Несмотря на здоровый и чистый горный воздух.
Гадателем быть ещё труднее. Знамения надобно заметить, понять самому, растолковать начальству и в итоге опять же отвечать за всё, что из этого выйдет. Когда служишь в двух землях, можно надеяться, что соседи-наместники друг друга не любят, и если одного знамение не убедит, то другому понравится. Но у гадателя-совместителя и этой страховки нету. А хуже всего, что в знамениях господин Итэммон всегда разбирался слабее, чем в лекарском деле. И бывает подвержен сомнениям, как только дело дойдёт до толкований.
Вот, казалось бы, и сегодня: ничто не предвещало…
Утром лекарь, как положено, посетил Управу. Как обычно, обнаружил, что делать там нечего: донесений с мест нету, на здоровье никто не жалуется, от начальства поручений никаких. Навестил припадочного больного в запустелом храме, убедился, что ему не лучше и не хуже, чем давеча. Этот малый за последние года три перепробовал множество снадобий, и всё не впрок. Однако если не показываться на людях, не смотреть на пламя и на бегущую воду, припадки и не досаждают… Затем господин Итэммон часа два провёл на огороде, удостоверился, что целебные травы произрастают исправно. Ещё час занимался с детьми, за неимением приходящего учителя.
Тут-то и нагрянул рассыльный из Управы. Да не один. С ним - шестеро носильщиков с тяжёлой кладью и двое верховых. Чужаки! - решил было лекарь, но поспешил поправить сам себя: невозможно считать чужими приезжих из Государевой Столицы.
Они побывали уже в Управе, одеты не в дорожное платье, а в должностное. Хуже некуда: оба из Календарного ведомства. Проверка? Неужто в наших краях явилось-таки нечто благовещее или наоборот, до Столицы уже дошло, а Итэммон и не заметил?
Что-то странное, однако, есть в этих чиновниках. Они без охраны, сами вооружены: у каждого лук и стрелы, а у того, который повыше ростом, ещё и меч, да мерный шест, окованный медью. Лицо худое, взгляд грозный, улыбка мрачная. Второй поменьше, пухлый, но тоже как-то подозрительно обмахивается веером. А ведь люди с равнины тут в горах поначалу обычно мёрзнут…
- Согласно распоряжению господина наместника, учёные господа из Столицы размещаются у тебя на постой, - сочувственно сообщает рассыльный. И убегает, чтобы дальнейшего не объяснять.
Всадники спешились, кланяются по-столичному, взметая полами и рукавами пыль во дворе. Дети, конечно, бросили урок, прямо с кистями в руках высунулись разглядывать. Лекарь их шуганул, приветствует гостей с подобающим достоинством.
- К твоим услугам - братья Ки! - молвит малорослый, извлекая из рукава подорожную грамоту. Если вглядеться, в самом деле видно, что они братья. Одни и те же черты, только мягко-одутловатые у старшего и острые, сухие у младшего. Хороший пример к тому, как семейные задатки по-разному проявляются в зависимости от сочетания светил в час рождения.
Господин Итэммон извинился за убогость своего крова. Только хотел пригласить в дом, как младший Ки проделал - словно бы боковой удар ногою при игре в мяч, только без всякого мячика. Поглядел, как оседает пыль, и осведомился:
- Давно у вас извержение было?
Не надо быть большим умником, чтобы отличить пепел огнедышащей горы от прочих разновидностей песка и пыли. Особенно когда оная гора, Восьмиглавая, возвышается как раз над нами, над управой Верного края.
- Извержение? - сдержанно переспросил Итэммон. - Если бы гора выдохнула, нас бы тут никого уже не было. Это горные пары оседают, дело в этих краях обычное.
Похоже, срезал. Главный учёный в земле Верной - он, и даже если это проверка - чрезмерно умалять себя не следует!
- Ну вот и хорошо, - умиротворяющее кивает старший Ки. - На редкость неудачно было бы прибыть сюда сразу после извержения. Это крайне осложнило бы нашу задачу.
Хотелось бы знать: какую задачу это бы упростило?
Для гостей пришлось освободить всю среднюю часть дома. Братья стали выгружать из носилок свой скарб. Несколько узлов с платьем, две большие корзины, два короба с бумагами. А также отвес, уровень, счётную доску, несколько мотков верёвки с узлами. И главное: тяжёлый бронзовый треножник, а к нему - шаровидный сосуд наподобие котла с крышкой и с носиками на восемь сторон света, исполненными в виде змеиных голов с медными шариками в зубах.
- Прибор для предсказания извержений! - с гордостью пояснил старший.
Итэммон, разумеется, читал подробное описание такой снасти. Саму её никогда прежде не видел, хотя и учился в Столице. Помнится, на расстоянии пятисот вёрст и даже более, при первых подземных толчках, коими сопровождаются извержения…
Вот. В том-то и дело. Пятьсот вёрст. Предсказательный прибор должен стоять в Календарной палате, он для того и изобретён, чтобы наблюдать земные сотрясения издалека. Из которой змеиной пасти выкатится шарик - в ту сторону, значит, внутри сосуда качнулся маятник, чувствительный к самым лёгким колебаниям земли. Следовательно, в той стороне от Столицы пробудился подземный огонь. Можно принять упреждающие меры: не дожидаясь вестников, отправить вспомоществование пострадавшим, войска для предотвращения смуты… Спрашивается: зачем же везти такой сосуд к самому Восьмиглавцу? Уж если он дохнёт, здесь это будет заметно сразу.
Спрашивать о замысле столичных изыскателей было бы неудобно. Может, сами за ужином проговорятся.
Братья перевели дух, ещё раз переоделись - в домашнее, однако же дорогое и нарядное платье. Старший тщательно набелился, младший был более небрежен, едва позаботился выщипать несколько волосков, пробившихся на подбородке за время пути. Проголодались оба изрядно.
Завели беседу, какую и подобает вести с лекарем: какие недуги вызываются горными испарениями, различно ли они протекают у местных и приезжих. Выразили уверенность в благотворном действии киновари на подобные заболевания. Ну, что с них взять - в Столице если уж какое снадобье дорого, так считается, что им что угодно исцелить можно.
Что они не разбираются в лекарском деле - это неудивительно, не всем же совмещать… Но и о собственных замыслах выражаются то уклончиво, то противоречиво. И это уже настораживает. Внутреннее устройство своего прибора знают назубок. Но что будет, если, скажем, поблизости от сосуда подпрыгнет и приземлится кто-нибудь грузный? Иначе говоря, как получается, что прибор определяет только подземные движения, но не наземные? Этого братья объяснить уже не смогли. Лекарь завёл было речь о великом Тюко - изобретателе не одного лишь вот этого предсказательного сосуда, но и множества других научных хитростей.
- О да! - воскликнул старший брат. - Всякий раз, как вспомню его «Песни о Восточной Столице»…
И прочёл несколько строк, утирая слёзы. Спору нет, Тюко был также стихотворцем… Но странно, если молодых учёных больше трогают его песни, чем трактаты. К тому же и города он воспевал, конечно же, не наши, а свои, китайские, давным-давно сгинувшие. По ним сокрушаться поздно.
Ещё два-три вопроса - и лекарю Итэммону стало ясно, что за учёные к нему пожаловали. Главная их сила - не прилежание в учёбе, а родство со старшим наставником Календарного ведомства. Хуже того: если своих любимых юных родичей, столь успешно продвинутых, оный наставник сплавляет подальше от Столицы - значит, там их видеть не желает кто-то ещё поважнее. Лучше пусть молодые люди выполняют в отдалённых землях ответственное поручение, чем отправляются туда же в ссылку. Любопытно, что они такого натворили?
Долго гадать не пришлось. Хотя Верный край и не изобилует рисом, но у лекаря всё-таки нашлось достаточно браги для приличного угощения. А захмелев, столичные гости растрогались и предались воспоминаниям. Итэммон осторожно начал расспрашивать об их почтенных родителях и уважаемых наставниках. Чтобы не показаться навязчивым, припомнил и сам кое-кого из своих учителей и столичных знакомых. Да живы ли они ещё…
- О, господин Такой-то живёхонек, - отозвался младший Ки. - Братец мой имел неоднократное удовольствие бывать в его доме…
- Братец! Стоит ли об этом? - взмолился старший.
- Молчу, молчу.
Зашла речь и о детях. Старший Ки, оказывается, уже отец небольшого семейства.
- Как считать, небольшого ли, - заметил младший. - Четверо ребятишек, и все ровесники…
- Полно, братец!
Достаточная причина, чтобы на время отослать юношу подальше от столичных красавиц. Надо будет предупредить тех здешних чиновников, у кого взрослые дочки. Да и тех, у кого молодые жёны.
Младший Ки, кажется, ещё не женат. Блистает в основном на стрельбищах. Последние состязания конных стрелков пересказал в подробностях, хоть и не до конца.
- Не сомневаюсь, дорогой мой гость удостоился высших отличий.
- Вторым пришёл, - честно признался Ки. - Но я скажу, уступить младшему воеводе Правой стражи не позорно. Он однажды демона летучего ночью навылет прострелил. Кстати, как у вас в Верной насчёт демонов?
Вопрос с подковыркой. Скажешь честно: не наблюдается, - а вдруг в Столице о наших местах ходят совсем иные слухи? А сочинять небылицы не хотелось бы.
Тут внезапно и более сдержанный Ки-старший проявил любознательность:
- Говорят, храм местный совсем запустел? Не объявился ли и в ваших краях, как на западе, монах-людоед?
- Да что вы говорите! Боги миловали. Напротив, причиною запустения - благочестивое рвение настоятеля. Послушный дивным видениям, удалился в горы, принял обет молчание и отшельничает уже несколько лет. А за ним, понемногу, и прочие монахи расточились. Только порою за подаянием забредают.
К счастью, братья Ки сочли это объяснение вполне достаточным. Заметили, что надо бы посетить почтенного молчальника, и перевели разговор на иное. Пронесло…
Угощались до темноты, удалились отдыхать совершенно пьяные. Когда Итэммон в молодости учился в Столице, молодёжь была крепче.
3. Хозяева
На следующее утро наместник земли Верной соизволил принять столичных учёных.
Здание управы длинное, несколько даже несоразмерное для небольшой долины. На дворе затишье: не слоняются охранники, не сидят толпою просители. Внутри - просторно, никаких лишних разгородок. И тоже пусто, только двое писарей. Оконные проёмы затянуты бамбуковыми занавесями, солнце на циновках - узкими, резкими полосками. Помост наместника и вовсе теряется в тени. Можно только различить, что сидят там трое: средний чуть возвышается над крайними, как будды в старом храме.
Тот, что ниже всех сидит, объявил: братья Ки могут приблизиться. По голосу только и узнали письмоводителя Таманобу, который сопровождал их из Столицы. С поклонами поднесли грамоты от Календарного ведомства, письмоводитель свитки принял, почтительно передал дальше, вышесидящим.
Теперь видно чуть лучше. На среднем месте - сам наместник, в казённом платье и шапке, немолодой уже, крупный, грузный. Недвижное лицо мерцает в сумраке белой пудрой. Взор - быстрый, дикий; на миг даже перехватил взгляд старшего Ки, прежде чем тот успел пристойным образом потупиться. Свиток не развернул, только шнур и печать ощупал.
Рядом с ним слева - почтенный, можно сказать, старец. Невысокий, с худощавым личиком, глава сощурены, словно на ярком свету. Судя по наряду - заместитель господина Миёси, из местных. Известное дело: наместники сменяются, заместители остаются, десятилетиями. Оба выглядят внушительно, властно, но старик - непринуждённее.
Справа подобало бы сидеть начальнику охраны, казначею или хоть гадателю, но их нет. Письмоводитель посажен на слишком почётное для него место. Странное всё-таки лицо: худое и тем не менее красивое. Смотрит с настороженным любопытством, словно за последний месяц братья-учёные ещё не надоели ему - сначала в Столице, пока собирались, а потом в пути.
Не размыкая губ, Миёси глухо произносит:
- Цели?
Таманобу переводит:
- Господин наместник спрашивает, какие новости из Столицы у господ учёных.
- Милостью богов, - отвечает старший Ки бодро, - вокруг Властителя земель всё процветает, от дворцовых ворот до дальних окраин. Недобрых знамений не наблюдается, пять бедствий минуют.
- Цели, - повторяет наместник.
Юноша кланяется и, кажется, вздыхает:
- Не изволят ли господа изложить замысел своих изысканий?
- Древние говорили: пережитая радость - уже не радость, предвосхищённая беда - уже не беда. Знаки небесные постигаются мудростью, знаки земные исчисляются наукой. Мы прибыли, чтобы испытать прибор, измеряющий колебания гор и вод, движения подземные и воздушные. Путь наш лежит по всем землям к востоку от Столицы, особенное внимание нам надлежит уделять огнедышащим горам. Из них же здешняя вершина Восьмиглавая принадлежит к пяти наиболее прославленным, уподобляется горе Тай, что на востоке китайских земель, и пику Су, что в Индии.
Глазки заместителя на миг приоткрылись пошире - и снова сощурились. Наместник по-прежнему равнодушно произносит:
- Сроки?
Письмоводитель разворачивает вопрос, но ответ у Ки уже готов:
- Сроки зависят от содержания наблюдений. В любом случае - не более года.
Может, и хорошо, что гадателя, он же лекарь, тут сейчас нет. Он уже утром сегодня, с позволения молвить, взвыл, увидев, как Ки-младший повесил на дерево во дворе свою дорожную шляпу и целит в неё из лука. В окружении восхищённых детей Итэммона, то и дела сующихся под стрелы.
Господин Миёси, однако, хранит невозмутимость. Только свиток в руке сжимает чуть сильнее, чем следовало бы.
- Нужды?
Как всегда, самый больной вопрос. Особенно в отсутствие казначея.
Неожиданно зычно отвечает на него Ки-младший:
- Ищущий знаний чуждается излишеств. Мы сами премного довольны. А для изысканий нам вот что требуется. Во-первых, четверо носильщиков, но не каждый день. Во-вторых, прочные носилки. Наподобие тех, какие нам у вас на дороге дали.
Восточная дорога проходит мимо управы Верной земли, гораздо ниже. Возок пришлось оставить на постоялом дворе, и весь груз поднимать наверх в носилках, предоставленных местными властями. Вчера те носильщики отбыли и больше не появлялись.
- В-третьих - грамоты от господина наместника ко всем тутошним уездным смотрителям, на внутренние заставы. В-четвёртых, доступ к книгам, к записям о здешних землетрясениях за последние годы. Или хотя бы выписки из них. И в-пятых, укажите нам старожилов. Кого-нибудь, кто знает местные предания и поверья. Всё по той же горной части.
- А проводник? - подаёт голос заместитель.
- Не хотелось бы утруждать народ Верной лишними хлопотами, - молвит старший Ки. - Когда понадобится проводник, побеспокоим управу особым запросом.
Медленно и осторожно, словно у него зубы болят, господин Миёси чуть склоняет голову. Письмоводитель веером подаёт знак, что приём окончен. И уже у выхода братьев Ки настигает негромкий голос наместника:
- И остерегайтесь горных монахов.
Один из писарей выходит вслед за учёными и приглашает отобедать. Через час в этом же здании. А пока не изволят ли гости полюбоваться садом?
Сад расположен сразу за оружейным складом, около дверей которого устроился единственный замеченный братьями Ки охранник. Упитанный, видный парень крестьянского вида; рядом с ним к стене прислонено копьё, сам жуёт редьку - с хрустом и не поморщившись. В саду всё как положено - деревья на все времена года, крошечный пруд с мостиком и островком. На островке лежит и спит грязно-белая собака. Благодать!
Наслаждаться ею в одиночестве учёным пришлось недолго. Пожаловал Таманобу. Точнее, он шёл по делу в сторону управских складов, но младший Ки его перехватил:
- Ну, как? Не сильно тебе влетело?
Юноша подымает свои будто нарисованные брови:
- Простите, за что?
- За самовольную отлучку. К барышне-то.
- По невежеству моему, - сдержанно отвечает парень, - не разумею, о чём толкует господин учёный.
- То есть на самом деле твой господин всё знал?
- Что знал?
- Что ты в Столицу отправился.
- К-когда?
- Да вот два месяца назад.
- Увы мне. Уже два года не имел я счастья видеть Срединный город.
Сказано скорбно, но твёрдо. Оставь его, - подаёт знак старший брат. Раз они делают вид, будто ничего не было, пусть их.
Прогуливаясь по саду, братья время от времени заглядывают за угол оружейни. В управе по-прежнему всё тихо, за час наместник так никого нового и не принял. Даже монахи за милостыней не явились.
Таманобу, видимо, обиделся. Во всяком случае, на обеде его не было. А может быть, дело в том, что не было и самого господина Миёси. За хозяина выступал заместитель наместника Яцутакэ. Потчевал дичью и кашей из местных клубней.
- Невольно чувствуешь себя в самом сердце гор! - восхитился старший Ки столь необычному угощению.
Брага тут, как и у лекаря, привозная и очень хорошая.
Господин Яцутакэ стал учтиво, но настойчиво расспрашивать о предстоящих изысканиях. До него уже дошёл слух о медном сосуде.
- Рад рассказать, - говорит старший брат. - Имеется пустотелый разъёмный шар. Внутри него стержень, подобный маятнику. Это он качается, ударяет - и мелкие шарики выкатываются из змеиных жерл. Необходимо тщательно выровнять поверхность, установить на неё треножник, а сверху водрузить шар. После этого вокруг можно хоть скакать на конях, шарики не шелохнутся. Но если уклон поверхности изменится - а он изменяется, когда в дальних краях сотрясаются горы или колеблется дно морское, - тогда сие тонкое устройство немедленно даст об этом знать. В большие подробности не смею вдаваться, дабы не нарушить распоряжений Календарного ведомства.
- Хитрая снасть, - покачал головою старик. - И открывает более, нежели кажется. Неурочные волнения суши и моря суть бедствия. А причина бедствий в чём? Непорядки правления отзываются в горах и долах, а знамения земли и неба наставляют правителей…
Несколько неожиданна такая учёность у горца, никогда не бывавшего в Столице. Ки восклицает:
- Именно! Когда государя окружают мудрые сподвижники, народ спокоен и страна процветает. Когда же близ престола зреет смута, в дальних краях нарастает непокорство, то и наводнения неизбежны, и засухи, и извержения подземного огня…
- Отрадно доверие Столицы к земле Верной! Раз уж дальние замеры производятся из наших мест, значит, мы-то не даём повода треножнику колебаться.
Старший брат слегка закашлялся. Ведь действительно стройно получается: если прибор разработан для предсказания бедствий на окраинах, то, отволочив его на окраину, можно многое узнать о Столице… Не хотелось бы это сейчас обсуждать.
Ки-младший встревает с прямым вопросом:
- Так как насчёт старожилов-то?
- Тут вот какая сложность, - разводит руками Яцутакэ. - Долгожители имеются, конечно, места у нас здоровые, живут люди долго. Только всё больше в горных деревнях, боюсь, без переводчика вам их речь будет трудно разобрать. Но переводчика мы подыщем, дайте срок. Постараемся уложиться до холодов. Зимы тут суровые…
То есть самим соваться к местным жителям он не советует.
- Не хотелось бы промедлить при исполнении столь ответственных опытов, - вздыхает старший брат.
- Придумал! - старичок расплывается в улыбке. - Есть у нас один припадочный. В детстве самолично наблюдал подземный огонь. В расщелину заглянул некстати. С тех пор, бывает, заходится. Даже при виде обычного пламени. Мы о нём заботимся, предоставили уход за казённый счёт. Он уже близ управы и Облачную речь освоил. Так вот пускай и он без дела не сидит, и вам в помощь. Только вы его не пугайте.
- А говорят, ещё бывают миазмы. Они же ядовитые испарения… - начал было младший учёный.
- А как же! Порою в изобилии. Держитесь от них подальше, господа. Исключительно пагубно действуют на здоровье.
То ли обоим Ки одновременно почудилось, то ли гостеприимный старец действительно кивнул куда-то вглубь здания управы?
Затем господин Яцутакэ предложил обеспечить столичным учёным подобающую охрану. Ибо хотя места тут спокойные, ни смут, ни разбоя, однако же горы есть горы, дикие звери порою спускаются с круч. Им, может, тоже в диковинку медные шары на треногах… Ки заверили, что в случае нужды обязательно запросят опытного следопыта - возможно, вместе с проводником.
- Вообще-то я охотно поохотился бы тут на дикого кабана! - мечтательно восклицает младший брат. - Тигров-то у вас тут небось всё-таки нет?
- Боги миловали, - сдержанно отвечает заместитель наместника, складывая пальцы в охранительный знак.
- А жаль, поистине жаль!
Но за исключением подобных мелких расхождений в оценках дикой природы, обе стороны обедом остались весьма довольны. Старший Ки многословно поблагодарил за угощение и пообещал подумать об устройстве отдельного приёма - с угощением, с выпивкой, с сочинением стихов подходящего содержания… Что может быть прекраснее, чем собрать десять-двенадцать просвещённых друзей и всем вместе воспеть горное уединение? Яцутакэ обещал непременно быть.
(Продолжение будет)
1. Вервие
Вот так живёшь - и вроде бы знаешь, кто ты такой. Чиновник Обрядовой палаты, третий в Столице искусник в игре на лютне, почтительный родич, любящий муж. А потом оказывается вдруг: всё это никому не нужно. Только что был «милый», «ненаглядный» - и вот, пожалуйте: заплакала, занавесилась тремя занавесами. Молчит. И на записки не отвечает. Получается, ты - жестокий самодур? Бессердечный болван? Кому смешно, а у молодого господина Цунанори земля из-под ног уходит. Вот прямо из-под восточного крыльца дома Конопли, где он прохаживается и терзается.
Стоило жениться по любви! Два года назад вся Столица умилялась такому браку. Что-то теперь скажут… И в Палате наверняка уже проведали, а завтра туда всё-таки придётся идти. Два прогула подряд дедушка не спускает. Одни будут хихикать, другие сочувствовать, третьи притворяться, будто ничего не знают, и какие гаже - поди разбери. Но главное: Цунанори не помнит, не понимает, в чём причина! Что он, собственно, натворил? Не изменял, не пьянствовал… Ляпнул неуважительное о дальних землях, где служит господин тесть? Кажется, нет. Наряда нового не похвалил, то есть, значит, не заметил? Так ведь хвалил же! Или этот как раз - старый был?.. На кошку точно не наступал. Или, по их расчёту, муж виноват, что на третий год брака всё ещё… Ну, и как это опровергнешь? Только сделаешь ещё хуже.
Не пленилась ли каким столичным дамским угодником? А то есть такие…
О боги! Не слушает. Разговаривать не хочет. Лежит под ворохом платьев, и не видно, есть она там - или нет уже. Зайти проверить? Страшно! Совсем муж надоел, подалась к подругам, к батюшке в глушь, в уединённый монастырь… Сбежать из Конопляной усадьбы не так-то просто. Но с неё бы сталось. И конечно, если челядь на её стороне… То-то они все примолкли и переглядываются, и господину ничего не объясняют.
О, вот идёт один. Младший привратник. Рожа унылая и - да, явно укоризненная.
- Дозволь доложить, молодой господин… Там гонец прибыл к молодой госпоже. От наместника, из Верного…
Вот, только вспомнил про тестя - и нате!
- Госпожа не принимает.
- Осмелюсь молвить - я на посланца этого поглядел… Ну, похоже, недобрые вести-то.
Может, и впрямь дело в этом. Сердцем почуяла. И обиделась, что муж не понял. Или что не гадал давно - как там господин Миёси? Ну, не гадал - так по календарю не время ещё. А сам не сообразил.
- Так отослать его, что ли?
- Нет, проси!
Когда господин тесть, как раз вскоре после свадьбы Цунанори, получил назначение в Верный край, об этом много толковали. То ли Государево доверие, то ли опала - сейчас в этом не так просто разобраться. Но сам господин Миёси отбывал бодро, со Столицей простился, пролив слёз не более положенного, даже, помнится, лелеял замыслы каких-то преобразований… Ну, попенял, конечно, на кознодеев и завистников, сплавивших его подальше от Дворца - но кто бы на его месте вёл себя иначе? Особенно при таком бдительном и подозрительном нраве. Простились тогда по-хорошему, правда, писем из Верного и впрямь давно не было - ну так не ближний свет.
Посланец входит, низко кланяется. Весь в пыли, словно не отдышался ещё. Приветствует должным образом. Голос красивый. И Цунанори этот голос, кажется, помнит. Просит подняться, сесть, рассказывать.
Точно, и в лицо он этого парня видел тогда, два года назад. Совсем молоденький, а тогда был и вовсе мальчик, но в большом доверии у господина Миёси. Даже слухи о том ходили неподобающие, но Цунанори им, конечно, не внимал. Парень и впрямь красив, но сейчас самым неучтивым образом не может скрыть тревоги. Что ж такое стряслось-то? Если бы господин тесть скончался - он, Цунанори, всё-таки жрец, почуял бы смертную скверну. Помоги боги - уж не взбунтовался ли наместник Верного?
- Нехорошо у нас, - вымолвил наконец посланец. - Надобно сообщить молодой госпоже…
- Что нехорошо?
- С господином наместником. Он как отбыл на восток, с самого начала какую-то беду чуял. Проверял, остерегался, да, похоже, не уберёгся. Или не оттуда беды ждал.
- Да какой беды? Что с ним: нездоров?
- На вид - в добром здравии. Только… Будто подменили его.
И замолчал.
- Как так: подменили? - спрашивает Цунанори.
- От дел устранился, никого не принимает, говорит не по-своему. Свет запретил зажигать во всём доме и в управе, сидим впотьмах. И рука…
- Что с рукою?
- Почерк меняется. Извольте взглянуть.
Какое-то внутреннее распоряжение земельной управы. Написано странно: похоже, писал и вправду тесть, но словно бы только недавно выучился грамоте. Или - начал её забывать.
- Сам он какие-нибудь письма прислал?
- Да я без дозволения… Он бы меня не пустил.
Спасибо! Очень тут нужен беглый чужой челядинец.
- Говори толком: ты о чём просишь?
- Может, обряд какой нужен… Я-то не разбираюсь… Ну, и родне, наверно, надо знать. Пока не поздно.
И сам уже чуть не плачет. Вот они, миряне! Если господин Цунанори жрец - значит, должен через полстраны увидеть, что там в Верном не так, из невнятнейшего описания точно заключить, какой обряд будет уместен, и всё исправить. А если ошибётся - сам и будет виноват, или даже вся Обрядовая палата…
И в это время из глубины дома, приглушённый тремя занавесами, раздаётся голос молодой госпожи:
- Ступай-ка ты, милый, к дедушке.
Глава Обрядовой палаты, господин Асано-старший, внука принял и срочный доклад выслушал со вниманием.
- Ещё что-нибудь говорит?
- Да больше ничего. Но, по-моему, всерьёз перепуган.
- Кто он сам-то такой?
- Да то ли младший писарь, то ли постельничий… Не упомню, как бишь его. Он при господине Миёси ещё в Столице состоял.
- Помню такого юношу.
Старик возвышает голос: не громче, но как-то резче молвит:
- Эй, Таманобу, поднимись сюда.
Конопляный господин изволит знать по именам всю челядь всех своих родичей и свояков. И не только.
Надо было парня переодеть, что ли. А то прямо в дорожном изгвазданном платье… Да кто же знал, что он лично удостоится?
Господин Асано пристально вглядывается в посланца. Сейчас велит, чтобы тот сам всё изложил, и выяснится, что Цунанори не задал простейшего и решающего вопроса, иначе бы сам всё понял и не морочил бы голову старшим.
Нет. Конопляный господин молча, прямым неотрывным взглядом подымает склонённую голову гонца. Долго глядит ему в глаза. Потом кивает, дозволяя вновь опуститься в поклоне.
- Хорошо. Сиди смирно, закрой глаза.
И велит уже внуку:
- Дай.
Когда не говорят - что дать, это значит: Вервие. Святыню дома Конопли. Цунанори подвигается на коленях, подаёт деду ларец.
Некоторое время слышно только, как волокно скрипит в руках господина Асано. Жрец и сам не смотрит, какие вяжет узлы, взор обращён к богине. Гонец застыл неподвижно: так всегда цепенеют те, через кого старший жрец связывается с незримым миром, а оттуда уже - с Верным краем, где сейчас неладно.
Выдохнул. Растянул верёвку перед собой. Таманобу мешком валится на циновки. Дед читает узлы. Лицо пока неподвижно, но Цунанори привык: чувствует, что гадание удалось, во-первых, а во-вторых - показало что-то любопытное. Ни горя, ни страха.
- Сядь, - говорит Конопляник Таманобу, и тот садится. - Вам не обряд нужен.
Парень вопросительно хлопает глазами.
- Это дело не для жрецов, а для учёных. Учёные вам будут.
2. Учёные
Вся Облачная страна делится на земли великие, средние и малые. Согласно исконным установлениям, на великую землю полагается один казённый лекарь и половина казённого гадателя. В земле Верной эти полторы должности совмещает один человек. Так его все и зовут - господин Итэммон, Лекарь-Гадатель.
Лекарем в любой великой земле быть непросто, а вдали от Столицы - сугубо. Чиновников, которых надлежит пользовать, конечно, немного, но помимо них есть ещё почтенные люди из знатных местных семей, пусть и не все они при должностях. А хуже всего - если начнётся мор. Лекарь должен его распознать в самом начале, представить наместнику доклад о надлежащих мерах, добиться, чтобы меры эти были приняты немедленно, а не когда сам наместник доложит в Столицу и получит ответ. А потом отвечать за все последствия. Но без казённого лекаря все бы тут вообще уже перемёрли. Несмотря на здоровый и чистый горный воздух.
Гадателем быть ещё труднее. Знамения надобно заметить, понять самому, растолковать начальству и в итоге опять же отвечать за всё, что из этого выйдет. Когда служишь в двух землях, можно надеяться, что соседи-наместники друг друга не любят, и если одного знамение не убедит, то другому понравится. Но у гадателя-совместителя и этой страховки нету. А хуже всего, что в знамениях господин Итэммон всегда разбирался слабее, чем в лекарском деле. И бывает подвержен сомнениям, как только дело дойдёт до толкований.
Вот, казалось бы, и сегодня: ничто не предвещало…
Утром лекарь, как положено, посетил Управу. Как обычно, обнаружил, что делать там нечего: донесений с мест нету, на здоровье никто не жалуется, от начальства поручений никаких. Навестил припадочного больного в запустелом храме, убедился, что ему не лучше и не хуже, чем давеча. Этот малый за последние года три перепробовал множество снадобий, и всё не впрок. Однако если не показываться на людях, не смотреть на пламя и на бегущую воду, припадки и не досаждают… Затем господин Итэммон часа два провёл на огороде, удостоверился, что целебные травы произрастают исправно. Ещё час занимался с детьми, за неимением приходящего учителя.
Тут-то и нагрянул рассыльный из Управы. Да не один. С ним - шестеро носильщиков с тяжёлой кладью и двое верховых. Чужаки! - решил было лекарь, но поспешил поправить сам себя: невозможно считать чужими приезжих из Государевой Столицы.
Они побывали уже в Управе, одеты не в дорожное платье, а в должностное. Хуже некуда: оба из Календарного ведомства. Проверка? Неужто в наших краях явилось-таки нечто благовещее или наоборот, до Столицы уже дошло, а Итэммон и не заметил?
Что-то странное, однако, есть в этих чиновниках. Они без охраны, сами вооружены: у каждого лук и стрелы, а у того, который повыше ростом, ещё и меч, да мерный шест, окованный медью. Лицо худое, взгляд грозный, улыбка мрачная. Второй поменьше, пухлый, но тоже как-то подозрительно обмахивается веером. А ведь люди с равнины тут в горах поначалу обычно мёрзнут…
- Согласно распоряжению господина наместника, учёные господа из Столицы размещаются у тебя на постой, - сочувственно сообщает рассыльный. И убегает, чтобы дальнейшего не объяснять.
Всадники спешились, кланяются по-столичному, взметая полами и рукавами пыль во дворе. Дети, конечно, бросили урок, прямо с кистями в руках высунулись разглядывать. Лекарь их шуганул, приветствует гостей с подобающим достоинством.
- К твоим услугам - братья Ки! - молвит малорослый, извлекая из рукава подорожную грамоту. Если вглядеться, в самом деле видно, что они братья. Одни и те же черты, только мягко-одутловатые у старшего и острые, сухие у младшего. Хороший пример к тому, как семейные задатки по-разному проявляются в зависимости от сочетания светил в час рождения.
Господин Итэммон извинился за убогость своего крова. Только хотел пригласить в дом, как младший Ки проделал - словно бы боковой удар ногою при игре в мяч, только без всякого мячика. Поглядел, как оседает пыль, и осведомился:
- Давно у вас извержение было?
Не надо быть большим умником, чтобы отличить пепел огнедышащей горы от прочих разновидностей песка и пыли. Особенно когда оная гора, Восьмиглавая, возвышается как раз над нами, над управой Верного края.
- Извержение? - сдержанно переспросил Итэммон. - Если бы гора выдохнула, нас бы тут никого уже не было. Это горные пары оседают, дело в этих краях обычное.
Похоже, срезал. Главный учёный в земле Верной - он, и даже если это проверка - чрезмерно умалять себя не следует!
- Ну вот и хорошо, - умиротворяющее кивает старший Ки. - На редкость неудачно было бы прибыть сюда сразу после извержения. Это крайне осложнило бы нашу задачу.
Хотелось бы знать: какую задачу это бы упростило?
Для гостей пришлось освободить всю среднюю часть дома. Братья стали выгружать из носилок свой скарб. Несколько узлов с платьем, две большие корзины, два короба с бумагами. А также отвес, уровень, счётную доску, несколько мотков верёвки с узлами. И главное: тяжёлый бронзовый треножник, а к нему - шаровидный сосуд наподобие котла с крышкой и с носиками на восемь сторон света, исполненными в виде змеиных голов с медными шариками в зубах.
- Прибор для предсказания извержений! - с гордостью пояснил старший.
Итэммон, разумеется, читал подробное описание такой снасти. Саму её никогда прежде не видел, хотя и учился в Столице. Помнится, на расстоянии пятисот вёрст и даже более, при первых подземных толчках, коими сопровождаются извержения…
Вот. В том-то и дело. Пятьсот вёрст. Предсказательный прибор должен стоять в Календарной палате, он для того и изобретён, чтобы наблюдать земные сотрясения издалека. Из которой змеиной пасти выкатится шарик - в ту сторону, значит, внутри сосуда качнулся маятник, чувствительный к самым лёгким колебаниям земли. Следовательно, в той стороне от Столицы пробудился подземный огонь. Можно принять упреждающие меры: не дожидаясь вестников, отправить вспомоществование пострадавшим, войска для предотвращения смуты… Спрашивается: зачем же везти такой сосуд к самому Восьмиглавцу? Уж если он дохнёт, здесь это будет заметно сразу.
Спрашивать о замысле столичных изыскателей было бы неудобно. Может, сами за ужином проговорятся.
Братья перевели дух, ещё раз переоделись - в домашнее, однако же дорогое и нарядное платье. Старший тщательно набелился, младший был более небрежен, едва позаботился выщипать несколько волосков, пробившихся на подбородке за время пути. Проголодались оба изрядно.
Завели беседу, какую и подобает вести с лекарем: какие недуги вызываются горными испарениями, различно ли они протекают у местных и приезжих. Выразили уверенность в благотворном действии киновари на подобные заболевания. Ну, что с них взять - в Столице если уж какое снадобье дорого, так считается, что им что угодно исцелить можно.
Что они не разбираются в лекарском деле - это неудивительно, не всем же совмещать… Но и о собственных замыслах выражаются то уклончиво, то противоречиво. И это уже настораживает. Внутреннее устройство своего прибора знают назубок. Но что будет, если, скажем, поблизости от сосуда подпрыгнет и приземлится кто-нибудь грузный? Иначе говоря, как получается, что прибор определяет только подземные движения, но не наземные? Этого братья объяснить уже не смогли. Лекарь завёл было речь о великом Тюко - изобретателе не одного лишь вот этого предсказательного сосуда, но и множества других научных хитростей.
- О да! - воскликнул старший брат. - Всякий раз, как вспомню его «Песни о Восточной Столице»…
И прочёл несколько строк, утирая слёзы. Спору нет, Тюко был также стихотворцем… Но странно, если молодых учёных больше трогают его песни, чем трактаты. К тому же и города он воспевал, конечно же, не наши, а свои, китайские, давным-давно сгинувшие. По ним сокрушаться поздно.
Ещё два-три вопроса - и лекарю Итэммону стало ясно, что за учёные к нему пожаловали. Главная их сила - не прилежание в учёбе, а родство со старшим наставником Календарного ведомства. Хуже того: если своих любимых юных родичей, столь успешно продвинутых, оный наставник сплавляет подальше от Столицы - значит, там их видеть не желает кто-то ещё поважнее. Лучше пусть молодые люди выполняют в отдалённых землях ответственное поручение, чем отправляются туда же в ссылку. Любопытно, что они такого натворили?
Долго гадать не пришлось. Хотя Верный край и не изобилует рисом, но у лекаря всё-таки нашлось достаточно браги для приличного угощения. А захмелев, столичные гости растрогались и предались воспоминаниям. Итэммон осторожно начал расспрашивать об их почтенных родителях и уважаемых наставниках. Чтобы не показаться навязчивым, припомнил и сам кое-кого из своих учителей и столичных знакомых. Да живы ли они ещё…
- О, господин Такой-то живёхонек, - отозвался младший Ки. - Братец мой имел неоднократное удовольствие бывать в его доме…
- Братец! Стоит ли об этом? - взмолился старший.
- Молчу, молчу.
Зашла речь и о детях. Старший Ки, оказывается, уже отец небольшого семейства.
- Как считать, небольшого ли, - заметил младший. - Четверо ребятишек, и все ровесники…
- Полно, братец!
Достаточная причина, чтобы на время отослать юношу подальше от столичных красавиц. Надо будет предупредить тех здешних чиновников, у кого взрослые дочки. Да и тех, у кого молодые жёны.
Младший Ки, кажется, ещё не женат. Блистает в основном на стрельбищах. Последние состязания конных стрелков пересказал в подробностях, хоть и не до конца.
- Не сомневаюсь, дорогой мой гость удостоился высших отличий.
- Вторым пришёл, - честно признался Ки. - Но я скажу, уступить младшему воеводе Правой стражи не позорно. Он однажды демона летучего ночью навылет прострелил. Кстати, как у вас в Верной насчёт демонов?
Вопрос с подковыркой. Скажешь честно: не наблюдается, - а вдруг в Столице о наших местах ходят совсем иные слухи? А сочинять небылицы не хотелось бы.
Тут внезапно и более сдержанный Ки-старший проявил любознательность:
- Говорят, храм местный совсем запустел? Не объявился ли и в ваших краях, как на западе, монах-людоед?
- Да что вы говорите! Боги миловали. Напротив, причиною запустения - благочестивое рвение настоятеля. Послушный дивным видениям, удалился в горы, принял обет молчание и отшельничает уже несколько лет. А за ним, понемногу, и прочие монахи расточились. Только порою за подаянием забредают.
К счастью, братья Ки сочли это объяснение вполне достаточным. Заметили, что надо бы посетить почтенного молчальника, и перевели разговор на иное. Пронесло…
Угощались до темноты, удалились отдыхать совершенно пьяные. Когда Итэммон в молодости учился в Столице, молодёжь была крепче.
3. Хозяева
На следующее утро наместник земли Верной соизволил принять столичных учёных.
Здание управы длинное, несколько даже несоразмерное для небольшой долины. На дворе затишье: не слоняются охранники, не сидят толпою просители. Внутри - просторно, никаких лишних разгородок. И тоже пусто, только двое писарей. Оконные проёмы затянуты бамбуковыми занавесями, солнце на циновках - узкими, резкими полосками. Помост наместника и вовсе теряется в тени. Можно только различить, что сидят там трое: средний чуть возвышается над крайними, как будды в старом храме.
Тот, что ниже всех сидит, объявил: братья Ки могут приблизиться. По голосу только и узнали письмоводителя Таманобу, который сопровождал их из Столицы. С поклонами поднесли грамоты от Календарного ведомства, письмоводитель свитки принял, почтительно передал дальше, вышесидящим.
Теперь видно чуть лучше. На среднем месте - сам наместник, в казённом платье и шапке, немолодой уже, крупный, грузный. Недвижное лицо мерцает в сумраке белой пудрой. Взор - быстрый, дикий; на миг даже перехватил взгляд старшего Ки, прежде чем тот успел пристойным образом потупиться. Свиток не развернул, только шнур и печать ощупал.
Рядом с ним слева - почтенный, можно сказать, старец. Невысокий, с худощавым личиком, глава сощурены, словно на ярком свету. Судя по наряду - заместитель господина Миёси, из местных. Известное дело: наместники сменяются, заместители остаются, десятилетиями. Оба выглядят внушительно, властно, но старик - непринуждённее.
Справа подобало бы сидеть начальнику охраны, казначею или хоть гадателю, но их нет. Письмоводитель посажен на слишком почётное для него место. Странное всё-таки лицо: худое и тем не менее красивое. Смотрит с настороженным любопытством, словно за последний месяц братья-учёные ещё не надоели ему - сначала в Столице, пока собирались, а потом в пути.
Не размыкая губ, Миёси глухо произносит:
- Цели?
Таманобу переводит:
- Господин наместник спрашивает, какие новости из Столицы у господ учёных.
- Милостью богов, - отвечает старший Ки бодро, - вокруг Властителя земель всё процветает, от дворцовых ворот до дальних окраин. Недобрых знамений не наблюдается, пять бедствий минуют.
- Цели, - повторяет наместник.
Юноша кланяется и, кажется, вздыхает:
- Не изволят ли господа изложить замысел своих изысканий?
- Древние говорили: пережитая радость - уже не радость, предвосхищённая беда - уже не беда. Знаки небесные постигаются мудростью, знаки земные исчисляются наукой. Мы прибыли, чтобы испытать прибор, измеряющий колебания гор и вод, движения подземные и воздушные. Путь наш лежит по всем землям к востоку от Столицы, особенное внимание нам надлежит уделять огнедышащим горам. Из них же здешняя вершина Восьмиглавая принадлежит к пяти наиболее прославленным, уподобляется горе Тай, что на востоке китайских земель, и пику Су, что в Индии.
Глазки заместителя на миг приоткрылись пошире - и снова сощурились. Наместник по-прежнему равнодушно произносит:
- Сроки?
Письмоводитель разворачивает вопрос, но ответ у Ки уже готов:
- Сроки зависят от содержания наблюдений. В любом случае - не более года.
Может, и хорошо, что гадателя, он же лекарь, тут сейчас нет. Он уже утром сегодня, с позволения молвить, взвыл, увидев, как Ки-младший повесил на дерево во дворе свою дорожную шляпу и целит в неё из лука. В окружении восхищённых детей Итэммона, то и дела сующихся под стрелы.
Господин Миёси, однако, хранит невозмутимость. Только свиток в руке сжимает чуть сильнее, чем следовало бы.
- Нужды?
Как всегда, самый больной вопрос. Особенно в отсутствие казначея.
Неожиданно зычно отвечает на него Ки-младший:
- Ищущий знаний чуждается излишеств. Мы сами премного довольны. А для изысканий нам вот что требуется. Во-первых, четверо носильщиков, но не каждый день. Во-вторых, прочные носилки. Наподобие тех, какие нам у вас на дороге дали.
Восточная дорога проходит мимо управы Верной земли, гораздо ниже. Возок пришлось оставить на постоялом дворе, и весь груз поднимать наверх в носилках, предоставленных местными властями. Вчера те носильщики отбыли и больше не появлялись.
- В-третьих - грамоты от господина наместника ко всем тутошним уездным смотрителям, на внутренние заставы. В-четвёртых, доступ к книгам, к записям о здешних землетрясениях за последние годы. Или хотя бы выписки из них. И в-пятых, укажите нам старожилов. Кого-нибудь, кто знает местные предания и поверья. Всё по той же горной части.
- А проводник? - подаёт голос заместитель.
- Не хотелось бы утруждать народ Верной лишними хлопотами, - молвит старший Ки. - Когда понадобится проводник, побеспокоим управу особым запросом.
Медленно и осторожно, словно у него зубы болят, господин Миёси чуть склоняет голову. Письмоводитель веером подаёт знак, что приём окончен. И уже у выхода братьев Ки настигает негромкий голос наместника:
- И остерегайтесь горных монахов.
Один из писарей выходит вслед за учёными и приглашает отобедать. Через час в этом же здании. А пока не изволят ли гости полюбоваться садом?
Сад расположен сразу за оружейным складом, около дверей которого устроился единственный замеченный братьями Ки охранник. Упитанный, видный парень крестьянского вида; рядом с ним к стене прислонено копьё, сам жуёт редьку - с хрустом и не поморщившись. В саду всё как положено - деревья на все времена года, крошечный пруд с мостиком и островком. На островке лежит и спит грязно-белая собака. Благодать!
Наслаждаться ею в одиночестве учёным пришлось недолго. Пожаловал Таманобу. Точнее, он шёл по делу в сторону управских складов, но младший Ки его перехватил:
- Ну, как? Не сильно тебе влетело?
Юноша подымает свои будто нарисованные брови:
- Простите, за что?
- За самовольную отлучку. К барышне-то.
- По невежеству моему, - сдержанно отвечает парень, - не разумею, о чём толкует господин учёный.
- То есть на самом деле твой господин всё знал?
- Что знал?
- Что ты в Столицу отправился.
- К-когда?
- Да вот два месяца назад.
- Увы мне. Уже два года не имел я счастья видеть Срединный город.
Сказано скорбно, но твёрдо. Оставь его, - подаёт знак старший брат. Раз они делают вид, будто ничего не было, пусть их.
Прогуливаясь по саду, братья время от времени заглядывают за угол оружейни. В управе по-прежнему всё тихо, за час наместник так никого нового и не принял. Даже монахи за милостыней не явились.
Таманобу, видимо, обиделся. Во всяком случае, на обеде его не было. А может быть, дело в том, что не было и самого господина Миёси. За хозяина выступал заместитель наместника Яцутакэ. Потчевал дичью и кашей из местных клубней.
- Невольно чувствуешь себя в самом сердце гор! - восхитился старший Ки столь необычному угощению.
Брага тут, как и у лекаря, привозная и очень хорошая.
Господин Яцутакэ стал учтиво, но настойчиво расспрашивать о предстоящих изысканиях. До него уже дошёл слух о медном сосуде.
- Рад рассказать, - говорит старший брат. - Имеется пустотелый разъёмный шар. Внутри него стержень, подобный маятнику. Это он качается, ударяет - и мелкие шарики выкатываются из змеиных жерл. Необходимо тщательно выровнять поверхность, установить на неё треножник, а сверху водрузить шар. После этого вокруг можно хоть скакать на конях, шарики не шелохнутся. Но если уклон поверхности изменится - а он изменяется, когда в дальних краях сотрясаются горы или колеблется дно морское, - тогда сие тонкое устройство немедленно даст об этом знать. В большие подробности не смею вдаваться, дабы не нарушить распоряжений Календарного ведомства.
- Хитрая снасть, - покачал головою старик. - И открывает более, нежели кажется. Неурочные волнения суши и моря суть бедствия. А причина бедствий в чём? Непорядки правления отзываются в горах и долах, а знамения земли и неба наставляют правителей…
Несколько неожиданна такая учёность у горца, никогда не бывавшего в Столице. Ки восклицает:
- Именно! Когда государя окружают мудрые сподвижники, народ спокоен и страна процветает. Когда же близ престола зреет смута, в дальних краях нарастает непокорство, то и наводнения неизбежны, и засухи, и извержения подземного огня…
- Отрадно доверие Столицы к земле Верной! Раз уж дальние замеры производятся из наших мест, значит, мы-то не даём повода треножнику колебаться.
Старший брат слегка закашлялся. Ведь действительно стройно получается: если прибор разработан для предсказания бедствий на окраинах, то, отволочив его на окраину, можно многое узнать о Столице… Не хотелось бы это сейчас обсуждать.
Ки-младший встревает с прямым вопросом:
- Так как насчёт старожилов-то?
- Тут вот какая сложность, - разводит руками Яцутакэ. - Долгожители имеются, конечно, места у нас здоровые, живут люди долго. Только всё больше в горных деревнях, боюсь, без переводчика вам их речь будет трудно разобрать. Но переводчика мы подыщем, дайте срок. Постараемся уложиться до холодов. Зимы тут суровые…
То есть самим соваться к местным жителям он не советует.
- Не хотелось бы промедлить при исполнении столь ответственных опытов, - вздыхает старший брат.
- Придумал! - старичок расплывается в улыбке. - Есть у нас один припадочный. В детстве самолично наблюдал подземный огонь. В расщелину заглянул некстати. С тех пор, бывает, заходится. Даже при виде обычного пламени. Мы о нём заботимся, предоставили уход за казённый счёт. Он уже близ управы и Облачную речь освоил. Так вот пускай и он без дела не сидит, и вам в помощь. Только вы его не пугайте.
- А говорят, ещё бывают миазмы. Они же ядовитые испарения… - начал было младший учёный.
- А как же! Порою в изобилии. Держитесь от них подальше, господа. Исключительно пагубно действуют на здоровье.
То ли обоим Ки одновременно почудилось, то ли гостеприимный старец действительно кивнул куда-то вглубь здания управы?
Затем господин Яцутакэ предложил обеспечить столичным учёным подобающую охрану. Ибо хотя места тут спокойные, ни смут, ни разбоя, однако же горы есть горы, дикие звери порою спускаются с круч. Им, может, тоже в диковинку медные шары на треногах… Ки заверили, что в случае нужды обязательно запросят опытного следопыта - возможно, вместе с проводником.
- Вообще-то я охотно поохотился бы тут на дикого кабана! - мечтательно восклицает младший брат. - Тигров-то у вас тут небось всё-таки нет?
- Боги миловали, - сдержанно отвечает заместитель наместника, складывая пальцы в охранительный знак.
- А жаль, поистине жаль!
Но за исключением подобных мелких расхождений в оценках дикой природы, обе стороны обедом остались весьма довольны. Старший Ки многословно поблагодарил за угощение и пообещал подумать об устройстве отдельного приёма - с угощением, с выпивкой, с сочинением стихов подходящего содержания… Что может быть прекраснее, чем собрать десять-двенадцать просвещённых друзей и всем вместе воспеть горное уединение? Яцутакэ обещал непременно быть.
(Продолжение будет)