Рассказы Облачной страны: Состязание (5)
(Продолжение. Начало: 1, 2, 3, 4)
Госпожа Хатидзё, урожденная Намма
Подобно вчерашним снам
(девятый день седьмого месяца)
Рассветная госпожа при Государыне провела весь день. Вернулась сердитая, но подтвердила: ничего не отменяется, завтра с утра продолжим.
Занятно: уж как моя мачеха боялась ехать во Дворец - а теперь обрадовалась, что мы тут остаёмся. Сестрёнка же будто бы ничего другого и не ожидала.
А барышня Метель вернулась очень поздно и какая-то совсем тихая. И наутро вышла такою же.
В ясную погоду здесь очень красиво. Вот как вчера было. И сады, и палаты. А сегодня - дымка от прудов поднимается. Не холодно и даже не очень сыро, но лучше бы мы, наверно, подольше поспали, чем еле-еле ползать всё утро. Пока проснулись, нарядились, набелились, пока поели и дитя покормили… Кажется, время уже к полудню, выбрались все в рабочий покой, а там тоже всё как в тумане. И медной патиной пахнет от курильниц.
Третья Застава явилась, оглядела нас: все на месте, Пересмешница тоже - в углу сидит, готова наблюдать. Но почему-то Рассветная госпожа подзывает меня.
Протягивает листок:
- Тихо, - велит сквозь зубы. - Руку узнаёшь?
А что - руку? Нетрудно так писать, как девочка по прописям.
Пишет: Чистота Облачных чертогов подобна горному снегу. Нынче же по Столице расползаются толки: из-за жестокой красавицы утопился кавалер. Оно бы и не ново, да только трепещу: место ли подобной особе во дворце? В дни, когда помыслы всех читательниц устремлены к Грозовым покоям?
- Донос как донос, - говорю шёпотом. - Или кто-то недавно грамотный, или изображает. А кто утопился-то?
- Послали проверять.
Иногда даже утешительно, что влюблённых кавалеров у меня нет. У сестрицы тем более. И у мачехи тоже. Худо, если это не к нам - и всерьёз. Если это нашего наблюдателя хотят удалить. Или Метель. У неё решительный, конечно, приятель, но чтоб ещё и утопить какого-то несчастливого соперника…
Поработали кое-как. Не очень клеится сегодня. Рассветная госпожа ждёт известий, барышня Сандзё точно спит, мачеха одна пытается набросать, как со слезами вся Столица провожает нашего путешественника в гавань. Жалостно получается, но длинно и всё как-то не так.
Появилась, наконец, служительница с письмами. Третья Застава прочла. Вздохнула.
Повернулась к нам. Дождалась, пока та дворцовая дама удалится. Объявила:
- Печальные новости. Разъездной смотритель Податной палаты, молодой господин Канадакэ, скончался сегодня утром.
Не успела я спросить, а что для нас это значит, - барышня Метель упала без чувств. Кисть выронила, по бумаге и по подолу - чёрные кляксы. Не притворяется, иначе платье поберегла бы.
Так что, это он и есть? То есть - был. Её ночной гость. Ну, да: гонцы, говорил, вхожи всюду…
Приехал и такое привёз, что вся Столица должна была о нём заговорить. Вот и заговорили. А что - «такое»? Нет бы Метели его тогда выслушать…
- «С самого начала, - произносит Наблюдатель, - можно было понять: и жизнь, и смерть, и свобода пусты, подобны вчерашним снам».
Я-то знаю эти слова. Они из книги монашеской, мой муж её наизусть иногда читает. У Пересмешницы, наверно, родня тоже благочестивая…
Вчерашним снам. А я понятия не имею: господин Хатидзё ещё жив в своих странствиях? Или где-нибудь со скалы сорвался? Хотя тогда во Дворец сообщили бы, чтобы меня отсюда убрать. Скверна же и на родню ложится, даже когда человек не дома умер…
Рассветная госпожа про своего господина наместника давным-давно знает. И всё равно - видно, что вспоминает, как про него узнала, что умер… А мачеха просто ревёт. Она так много лет уже ревёт, то в открытую, то молча. Ещё с тех пор, как господин Намма к ней только начал ходить. Про сыщика, никогда ведь не известно, дождёшься его со службы или как… А от брата её, посла, вестей нет уже совсем давно.
И сестрёнка подхватила, как на неё слёзы закапали. Громче всех.
Когда Метель в себя пришла, первое, что сказала:
- Я боюсь.
Горе, видно, будет ещё. Но пока - что-то хуже горя. Она правда вся дрожит.
Третья Застава её резко спрашивает:
- По-твоему, ему есть за что на тебя гневаться?
Да не призрака она боится, ясно же! Призраку, может, и рада была бы. Вот только он сюда в Государев Дворец точно не проберётся…
- Я не знаю, - говорит барышня. - Я вообще… Не понимаю, что они… Что у них стряслось…
- У кого «у них»?
- Да у всех. Батюшка, наверно, узнал, что он…
Рассветная госпожа задумалась. Молвит:
- Что он сюда приходил? Узнать-то мог. Сплетников во Дворце хватает. Да что с того? Господин старший советник, я слышала, тебя замуж за него уже собирал. В ближайшее время, как только смотритель повышение получит.
Краем глаза вижу: Пересмешница молча кивает.
Метель лицо закрыла рукавом и только повторяет:
- Я не знаю. Я ничего уже не знаю…
Мы в наш угол спрятались, успокаиваем сестрицу, перепелёнываем - пока весь двор не сбежался. Когда та уже устала, приумолкла и даже решила покушать, заглядывает к нам Рассветная госпожа. Присаживается, говорит задумчиво:
- Скверна или нет - это, конечно, не нам решать. Я Метель всяко предложила бы домой отпустить. Только она твердит, что домой - тоже боится. Вы-то не знаете, с чего бы это?
Обидно. Так доверительно, по-деловому спрашивает - как у настоящих сослуживиц. А нам и ответить нечего. Даже Пересмешнице.
Странно. Я, конечно, всего несколько дней знакома с барышней Сандзё. Если б она вообще была боязливая - уже заметно было бы. Так что, наверное, ей и вправду есть чего испугаться. А чего именно - пока не пойму.
И всё-таки. Как понять: «скончался»? Дворцовое слово, самое осторожное для смерти. А как на самом деле? Утопился, как в той записке было сказано? В пьяном виде нечаянно утонул? Дрался с кем-то на берегу рва, или на реке, на мосту - и нашли его потом в воде? Молодой, собою вполне довольный, как я поняла. Службе рад: хоть донесения возить, хоть стихи сочинять… Шарахнулся от какого-нибудь чуда и в воду свалился? Или отсюда уходил, влюблённый и счастливый, замечтался и забрёл в какой-то запретный священный сад или вроде того, в общем, устроил во дворце нечаянное нечестие - и поплатился? Если так, Обрядовая палата за это возьмётся плотно.
Посоветоваться бы с Пересмешницей. Да та куда-то опять ускользнула.
Красная и Белая
(тот же день)
Барышня Намма уснула. Метель сидит тихо, Третья Застава её не дёргает. Работа всё равно стоит, но и не распускают нас пока.
Слышу вдруг бумажный шорох со стороны крыльца, очень громкий. И ветром дунуло, двери кто-то отодвинул на всю ширину. Пригибаюсь, не знаю, кто там, как низко надо кланяться.
В досках пола отражается красное. Я уже отвыкла от таких ярких шелков. А это самый яркий: такой носит только Царевна-жрица. Неужто сама?
В дверях две её служительницы, тоже в красном, со священными бумажными метёлками. Царевна своих дам на голову выше, шаг грузный. Кажется, похожа на того своего брата, который царевич Кандзан.
Оглядывает дам своей супротивницы - и взором подымает все глаза к себе. На жрецов надо смотреть прямо, когда то им угодно.
Гораздо старше нашей Государыни. Во всех тяжеленных одеяниях держится, будто в домашнем халате. Очень страшно стало бы, если бы такая нахмурилась. Но она не хмурится и не улыбается:
- Скверны нет, - произносит спокойно.
И - барышне Сандзё:
- Ты ни в чём не виновата.
Значит, ей уже доложили про то письмо, насчёт жестокой красавицы.
Жрица из Речного святилища, может, и не главнее главы Обрядовой палаты. Но точно и не в подчинении у него. И что же: она сама пришла проверить, есть ли скверна у нас тут? А если бы была? Ведь для таких проверок младшие жрецы есть, и служки всякие, заменимые. Или сама Царевна оскверниться не может?
Метель не понимает, нужно ли ей отвечать. А Царевна продолжает:
- Оставайся тут и делай, что начала. Не хватало нам ещё замен посреди состязания.
И добавляет - не то чтоб мягче, но потише:
- И не бойся так. Толку-то с этого…
Совсем как батюшкина кормилица.
Во Дворце и Государыня-мать, и супруга Государя - но, похоже, главной женщиной этого дома себя видит Царевна. Хотя и не живёт здесь много лет.
Удалилась со своими спутницами. Мы переглядываемся.
- Давайте хоть что-то сегодня попробуем записать, - говорит Рассветная госпожа.
Мачеха кивает. Вернулись к проводам посла.
Или я ничего не понимаю, или для Третьей Заставы появление жрицы было так же неожиданно, как и для остальных.
Оказалось, что сегодня наша Государыня снова пожелала нас видеть. И опять не к себе вызвала, а сама пришла.
Ни о какой скверне и подмётных письмах речи не заводит. О погибшем гонце тоже. Села, ни к кому отдельно не обращается, но говорит:
- Что касается дел в земле Кудара: вот что у нас должно быть. Тамошний государь вступил на престол, наследуя старшему брату. Тот прежде против него злоумышлял, придумайте как, и помогал прежнему царю верный старый советник. Воцарившись, молодой государь этого советника сразу изгоняет. Потому что не понимает: тот не по злонравию против него козни строил. Этот старик - из тех, кто служит царям, а не лицам, и новому государю был бы так же предан, как и прежнему. Советник отбывает в сопредельную державу, в Сираги, сетуя на то, как плохи дела в земле Кудара, и там умирает с горя. На глазах у нашего посла. А царь Сираги идёт на Кудару войной, и некому дать кударскому царю спасительный мудрый совет…
Но какая же это повесть? Это какая-то летопись вроде тех, что изучает мой братец! Все эти непоправимые ошибки, погибель держав, отвергнутые мудрецы… Про такое дамам и думать не положено, не то что читать. А уж писать и подавно.
Даже я это понимаю. О мачехе и говорить нечего. И госпожа Третья Застава смущена, хотя, кажется, чего-то похожего она ожидала. Возражает:
- Может быть, лучше будет, если старик не в изгнание удалился, а слёг от горя, и его тайно вывезла к себе его давняя любовь? Некая дама из Сираги? Два царства ведь роднились прежде, такая связь между служилыми людьми разных дворов была возможна.
Мачеха подхватывает:
- Они сорок лет не виделись! Советник по долгу службы… А она не желала вредить его доброму имени, но - не забыла… И теперь, в немилости, он…
- Изгнание, - твёрдо говорит Государыня. - Это материк, не наши края.
Тут наблюдатель подаёт голос:
- На глазах, значит, у посла…
- Да! - Мачеха уже сочиняет, её попробуй останови. - Посольский корабль с южных островов приплывает не в кударскую гавань, а в Сираги. И там всех прибывших схватили как подозрительных чужеземцев и доставили к царю. Посол рассказывает всю правду. И про остров Фудараку, и про чудесное целительное снадобье - дар от бессмертных на прощанье. Придворные Сираги говорят: у нас умирает один достойнейший человек, его надо спасти! Это и есть тот изгнанник. Старик сам рассказывает всё, что с ним было. Но снадобье отвергает, ибо жизнь ему уже не мила. Тогда наш посол просит разрешения съездить в Кудару и умолить там, чтобы этого советника простили и вернули. Его отпускают, он всё объясняет кударскому государю…
- Но уже поздно, - молвит Метель. - Потому что советник всё-таки умер.
- Хорошо, - соглашается Государыня. - Так правда лучше. И дальше - как вы придумали. Сираги идёт на Кудару войной, и царю остаётся лишь препоручить послу свою дочь и родовые святыни… В общем, подумайте. Но чтобы всё это было.
Сочинительницы кланяются.
Когда Государыня отбыла, я тихонько спрашиваю Пересмешницу:
- А это по правилам? Что Государыня сама сочиняет?
- Ты не беспокойся. У Царевны то же самое. Им же тоже хочется…
Сотрудничество
(десятый день седьмого месяца)
Наверно, это даже хорошо, что Государыня вчера сочинительниц озадачила. Вместо того чтобы плакать или догадки обсуждать, взялись за работу. И сегодня с утра продолжают.
Я бы так не смогла. Мужских стихов они писать не умеют, а вот говорить за мужчин, хоть за послов, хоть за моряков, хоть за бессмертных отшельников - пожалуйста. Никогда бы не подумала, что на море перед бурей столько пререкаются. А страниц-то всего шестьдесят шесть. Конечно, если помельче переписывать…
Но буря - это полбеды. Долго торговались, сколько дней корабельщиков несло на юг, без воды и припасов. Сошлись на семи-восьми, при условии, что несёт очень быстро. И иногда под дождём. Но потом пошли бессмертные. И что там будет происходить - в счастливой стране, где ничего не меняется?
Заспорили. Может, отшельницы тоже бывают? Нет, говорит Третья Застава. Если женщины, да любовь, да целая вечность впереди, и мы начнём всё описывать - мы этак увязнем и ни до какой Кудары не доберёмся.
Пусть бы наш кавалер научил островитян одеваться по-столичному, - предлагает госпожа Намма. А то что они - всё в перьях да в перьях… Это приняли и какое-то время обсуждали. Заодно выяснили, что там на острове растёт из годного на краски. Надобно знать, что посол оказался большим знатоком и ткацкого дела, и красильного. Однажды в юности он посещал трудолюбивую молодую особу, которая по обычаю старины сама ткала и подбирала узоры… Нет, слишком длинное отступление, не пойдёт.
- Просто он умел с каждым потолковать, о чём тому хочется. И с дамами тоже, не только с советниками. И часто тем и ограничивался. Потому слава у него добрая, а завистников всего двое.
Это барышня Метель говорит. А Пересмешница опускает глаза. Люди скажут: бессердечная девица эта Сандзё, её милый погиб, а она сочиняет себе…
Для сочинительниц эти люди из повести - будто живые. Сплетничать о них так же занятно, как о знакомых. И тревожатся за них так, словно бы те правда могут случайно помереть, а не когда по рассказу будет нужно. Тоже как живые… Взрослые уже дамы, а ведут себя в точности так, как когда в куклы играешь.
Починили корабль, погадали, в какой стороне искать страну Кудару, только-только отплыли - Рассветную госпожу опять зовёт одна из этих служилых особ, вся в белом, я их в лицо до сих пор не различаю. А зря, между прочим!
- Распоряжение Государыни, - объявляет нам Третья Застава, воротившись. - Нам предстоит ответить на вопросы Полотняного приказа. Всем. Но конечно, о будущей нашей повести - ни слова!
Срочно перебираемся в другой покой. Там опущены занавесы в два слоя, расставлены ширмы. Почти ничего не видно.
Зато слышно. Сестрёнка, как батюшкин голос учуяла, проснулась тут же и отозвалась.
Господин Намма просит прощения, что оторвал от дворцовых обязанностей. Неприлично быстро переходит к делу:
- Требуется восстановить события последних дней. Это касается недавно погибшего разъездного смотрителя Податной палаты. Нет ли у кого-либо из вас сведений о его перемещениях по прибытии в Столицу? Или ранее.
Барышню Сандзё опять всю трясёт. От страха или от слёз.
Третья Застава спрашивает:
- А когда он прибыл? В последнее время мы отрезаны от городских новостей.
- Утром седьмого дня сего месяца.
По голосу слышно: сыщик Намма одобряет столь дельное уточнение. И теперь ждёт ответа.
- Седьмого днём он прислал в здешние покои приветствие. И пожелание успехов.
- В каком объеме? - немедленно переспрашивает батюшка.
- В объеме тридцати одного слога, - отвечает ему Рассветная госпожа, как дураку. Знать, мол, надо, какова длина Облачных песен.
- Без приписки обыденным слогом?
- Без!
- И без сопроводительного гостинца?
- Гостинец мы съели, - подаёт голос барышня Метель. - Всего-то два яблочка…
- Обёртку, конечно, не сохранили? - вздыхает господин Намма.
- Я же не знала… Что это… в последний раз…
Мачеха начинает её успокаивать. Тихонько, но так, чтобы муж слышал. Не надо, мол, доводить девушку, ей и так плохо.
А девица Намма опять кричит. Видно, сообразила, чего я хочу.
Виновато кланяюсь Рассветной госпоже:
- Она не уймётся! Пока не убедится, что батюшка весь тут.
Неслыханная вольность для дворца: нам разрешают пересесть поближе, в зазор между двумя занавесами. Подворачиваем край, укладываемся на пол так, чтобы батюшка мог рукой достать до свёртка с дитятею.
Шепчу:
- Смотритель был тут в Седьмую ночь. Хвалился, что о нём завтра заговорят в свете. Привёз какие-то потрясающие вести.
- Хорошо. Не знаешь, что это: «Кораблекрушение, острова бессмертных, долгожданный берег, в восторге»?
- Ох!
Третья Застава слушает наши переговоры. Подаёт мне знак, что ответит сама:
- Изволь объясниться, средний советник: откуда ты это взял? Вот те слова, что перечислил только что.
Господин следователь там за занавесом пересаживается по-казённому, но говорит всё равно очень тихо:
- С листка, найденного у покойного смотрителя. Это случайно не…
- Это наше. Разглашению не подлежит. И кажется, я… Погоди немного.
Ушла. Говорю, пока время есть:
- Этот гонец берётся по заказу песни писать для повестей. Ну, то есть брался… То, что ты прочёл, заказ и есть. Наш! Если кто узнает, мы погибли!
Только не хватало вообще-то чтобы молодого господина прикончили из-за состязания!
И ещё что-то важное тогда ночью он упоминал. Или спрашивал? Не помню!
Барышня Метель у меня за спиной рыдает в голос. Рассветная госпожа возвращается:
- Вынуждена просить немедленно передать нам этот список. Речь идёт о добром имени Грозовых покоев.
- О, да. Удалось проследить, как и когда список был… утрачен?
- Смотритель побывал здесь в Седьмую ночь. Удалился перед рассветом. Как задолго до своей кончины?
- Примерно за сутки получается.
- Уходя, взял этот листок у одной из здешних дам. Намеревался подумать над стихами. Ценитель и знаток, видишь ли.
Господин следователь передаёт под занавесом два листка. Список и стихотворение. Очень грустно молвит:
- Он даже начал работать, судя по всему. Одну песню сложил.
На самом деле, думаю, батюшка этот список переписал себе, так что подлинник можно и вернуть.
- Со своей стороны, прошу о дальнейшем сотрудничестве, - с мягкой непреклонностью продолжает господин Намма. - Необходимо выяснить, не оставлял ли смотритель каких-либо бумаг здесь во дворце. Если обнаружатся, они подлежат сдаче в Полотняный приказ. Без предварительного прочтения.
- Обещаю. Обыск будет проведён, - отвечает Третья Застава таким же голосом.
Она думала, на этом следователь откланяется. Но у него ещё не всё:
- Могу ли я через тебя задать барышне Сандзё всего один вопрос?
- Изволь.
- Не знает ли она, кто такой монах Каннити-бо? Из какого он храма, а если живёт не при храме, то где?
Рассветная госпожа пошла спрашивать.
- А ты не знаешь? - это батюшка мне.
- Вроде, такого никто не поминал. А он тут при чём?
- Странная он особа. Покойный смотритель, по словам его слуг, несколько лет состоял в переписке с этим монахом, но ни разу не приглашал его в дом. Даже не знал его в лицо. Письма сохранились, сейчас их изучаю. Много любопытного. Я бы сказал, слишком много - по некоторым вопросам Государевой службы…
И не успел он договорить, как Рассветная госпожа вернулась с ответом:
- Нет, такой монах барышне не известен. У одной из наших дам есть сведения, что наставника Каннити больше нет в живых.
Говоря это, Третья Застава передаёт под занавесом листок. Этот почерк я знаю. Мачеха успела написать, а Рассветная госпожа - досмотреть письмо.
Господин следователь благодарит, желает нам успеха и благополучия. Почтительно удаляется. Сестрица, умница, по этому поводу реветь не стала.
Продолжение будет)
Госпожа Хатидзё, урожденная Намма
Подобно вчерашним снам
(девятый день седьмого месяца)
Рассветная госпожа при Государыне провела весь день. Вернулась сердитая, но подтвердила: ничего не отменяется, завтра с утра продолжим.
Занятно: уж как моя мачеха боялась ехать во Дворец - а теперь обрадовалась, что мы тут остаёмся. Сестрёнка же будто бы ничего другого и не ожидала.
А барышня Метель вернулась очень поздно и какая-то совсем тихая. И наутро вышла такою же.
В ясную погоду здесь очень красиво. Вот как вчера было. И сады, и палаты. А сегодня - дымка от прудов поднимается. Не холодно и даже не очень сыро, но лучше бы мы, наверно, подольше поспали, чем еле-еле ползать всё утро. Пока проснулись, нарядились, набелились, пока поели и дитя покормили… Кажется, время уже к полудню, выбрались все в рабочий покой, а там тоже всё как в тумане. И медной патиной пахнет от курильниц.
Третья Застава явилась, оглядела нас: все на месте, Пересмешница тоже - в углу сидит, готова наблюдать. Но почему-то Рассветная госпожа подзывает меня.
Протягивает листок:
- Тихо, - велит сквозь зубы. - Руку узнаёшь?
А что - руку? Нетрудно так писать, как девочка по прописям.
Пишет: Чистота Облачных чертогов подобна горному снегу. Нынче же по Столице расползаются толки: из-за жестокой красавицы утопился кавалер. Оно бы и не ново, да только трепещу: место ли подобной особе во дворце? В дни, когда помыслы всех читательниц устремлены к Грозовым покоям?
- Донос как донос, - говорю шёпотом. - Или кто-то недавно грамотный, или изображает. А кто утопился-то?
- Послали проверять.
Иногда даже утешительно, что влюблённых кавалеров у меня нет. У сестрицы тем более. И у мачехи тоже. Худо, если это не к нам - и всерьёз. Если это нашего наблюдателя хотят удалить. Или Метель. У неё решительный, конечно, приятель, но чтоб ещё и утопить какого-то несчастливого соперника…
Поработали кое-как. Не очень клеится сегодня. Рассветная госпожа ждёт известий, барышня Сандзё точно спит, мачеха одна пытается набросать, как со слезами вся Столица провожает нашего путешественника в гавань. Жалостно получается, но длинно и всё как-то не так.
Появилась, наконец, служительница с письмами. Третья Застава прочла. Вздохнула.
Повернулась к нам. Дождалась, пока та дворцовая дама удалится. Объявила:
- Печальные новости. Разъездной смотритель Податной палаты, молодой господин Канадакэ, скончался сегодня утром.
Не успела я спросить, а что для нас это значит, - барышня Метель упала без чувств. Кисть выронила, по бумаге и по подолу - чёрные кляксы. Не притворяется, иначе платье поберегла бы.
Так что, это он и есть? То есть - был. Её ночной гость. Ну, да: гонцы, говорил, вхожи всюду…
Приехал и такое привёз, что вся Столица должна была о нём заговорить. Вот и заговорили. А что - «такое»? Нет бы Метели его тогда выслушать…
- «С самого начала, - произносит Наблюдатель, - можно было понять: и жизнь, и смерть, и свобода пусты, подобны вчерашним снам».
Я-то знаю эти слова. Они из книги монашеской, мой муж её наизусть иногда читает. У Пересмешницы, наверно, родня тоже благочестивая…
Вчерашним снам. А я понятия не имею: господин Хатидзё ещё жив в своих странствиях? Или где-нибудь со скалы сорвался? Хотя тогда во Дворец сообщили бы, чтобы меня отсюда убрать. Скверна же и на родню ложится, даже когда человек не дома умер…
Рассветная госпожа про своего господина наместника давным-давно знает. И всё равно - видно, что вспоминает, как про него узнала, что умер… А мачеха просто ревёт. Она так много лет уже ревёт, то в открытую, то молча. Ещё с тех пор, как господин Намма к ней только начал ходить. Про сыщика, никогда ведь не известно, дождёшься его со службы или как… А от брата её, посла, вестей нет уже совсем давно.
И сестрёнка подхватила, как на неё слёзы закапали. Громче всех.
Когда Метель в себя пришла, первое, что сказала:
- Я боюсь.
Горе, видно, будет ещё. Но пока - что-то хуже горя. Она правда вся дрожит.
Третья Застава её резко спрашивает:
- По-твоему, ему есть за что на тебя гневаться?
Да не призрака она боится, ясно же! Призраку, может, и рада была бы. Вот только он сюда в Государев Дворец точно не проберётся…
- Я не знаю, - говорит барышня. - Я вообще… Не понимаю, что они… Что у них стряслось…
- У кого «у них»?
- Да у всех. Батюшка, наверно, узнал, что он…
Рассветная госпожа задумалась. Молвит:
- Что он сюда приходил? Узнать-то мог. Сплетников во Дворце хватает. Да что с того? Господин старший советник, я слышала, тебя замуж за него уже собирал. В ближайшее время, как только смотритель повышение получит.
Краем глаза вижу: Пересмешница молча кивает.
Метель лицо закрыла рукавом и только повторяет:
- Я не знаю. Я ничего уже не знаю…
Мы в наш угол спрятались, успокаиваем сестрицу, перепелёнываем - пока весь двор не сбежался. Когда та уже устала, приумолкла и даже решила покушать, заглядывает к нам Рассветная госпожа. Присаживается, говорит задумчиво:
- Скверна или нет - это, конечно, не нам решать. Я Метель всяко предложила бы домой отпустить. Только она твердит, что домой - тоже боится. Вы-то не знаете, с чего бы это?
Обидно. Так доверительно, по-деловому спрашивает - как у настоящих сослуживиц. А нам и ответить нечего. Даже Пересмешнице.
Странно. Я, конечно, всего несколько дней знакома с барышней Сандзё. Если б она вообще была боязливая - уже заметно было бы. Так что, наверное, ей и вправду есть чего испугаться. А чего именно - пока не пойму.
И всё-таки. Как понять: «скончался»? Дворцовое слово, самое осторожное для смерти. А как на самом деле? Утопился, как в той записке было сказано? В пьяном виде нечаянно утонул? Дрался с кем-то на берегу рва, или на реке, на мосту - и нашли его потом в воде? Молодой, собою вполне довольный, как я поняла. Службе рад: хоть донесения возить, хоть стихи сочинять… Шарахнулся от какого-нибудь чуда и в воду свалился? Или отсюда уходил, влюблённый и счастливый, замечтался и забрёл в какой-то запретный священный сад или вроде того, в общем, устроил во дворце нечаянное нечестие - и поплатился? Если так, Обрядовая палата за это возьмётся плотно.
Посоветоваться бы с Пересмешницей. Да та куда-то опять ускользнула.
Красная и Белая
(тот же день)
Барышня Намма уснула. Метель сидит тихо, Третья Застава её не дёргает. Работа всё равно стоит, но и не распускают нас пока.
Слышу вдруг бумажный шорох со стороны крыльца, очень громкий. И ветром дунуло, двери кто-то отодвинул на всю ширину. Пригибаюсь, не знаю, кто там, как низко надо кланяться.
В досках пола отражается красное. Я уже отвыкла от таких ярких шелков. А это самый яркий: такой носит только Царевна-жрица. Неужто сама?
В дверях две её служительницы, тоже в красном, со священными бумажными метёлками. Царевна своих дам на голову выше, шаг грузный. Кажется, похожа на того своего брата, который царевич Кандзан.
Оглядывает дам своей супротивницы - и взором подымает все глаза к себе. На жрецов надо смотреть прямо, когда то им угодно.
Гораздо старше нашей Государыни. Во всех тяжеленных одеяниях держится, будто в домашнем халате. Очень страшно стало бы, если бы такая нахмурилась. Но она не хмурится и не улыбается:
- Скверны нет, - произносит спокойно.
И - барышне Сандзё:
- Ты ни в чём не виновата.
Значит, ей уже доложили про то письмо, насчёт жестокой красавицы.
Жрица из Речного святилища, может, и не главнее главы Обрядовой палаты. Но точно и не в подчинении у него. И что же: она сама пришла проверить, есть ли скверна у нас тут? А если бы была? Ведь для таких проверок младшие жрецы есть, и служки всякие, заменимые. Или сама Царевна оскверниться не может?
Метель не понимает, нужно ли ей отвечать. А Царевна продолжает:
- Оставайся тут и делай, что начала. Не хватало нам ещё замен посреди состязания.
И добавляет - не то чтоб мягче, но потише:
- И не бойся так. Толку-то с этого…
Совсем как батюшкина кормилица.
Во Дворце и Государыня-мать, и супруга Государя - но, похоже, главной женщиной этого дома себя видит Царевна. Хотя и не живёт здесь много лет.
Удалилась со своими спутницами. Мы переглядываемся.
- Давайте хоть что-то сегодня попробуем записать, - говорит Рассветная госпожа.
Мачеха кивает. Вернулись к проводам посла.
Или я ничего не понимаю, или для Третьей Заставы появление жрицы было так же неожиданно, как и для остальных.
Оказалось, что сегодня наша Государыня снова пожелала нас видеть. И опять не к себе вызвала, а сама пришла.
Ни о какой скверне и подмётных письмах речи не заводит. О погибшем гонце тоже. Села, ни к кому отдельно не обращается, но говорит:
- Что касается дел в земле Кудара: вот что у нас должно быть. Тамошний государь вступил на престол, наследуя старшему брату. Тот прежде против него злоумышлял, придумайте как, и помогал прежнему царю верный старый советник. Воцарившись, молодой государь этого советника сразу изгоняет. Потому что не понимает: тот не по злонравию против него козни строил. Этот старик - из тех, кто служит царям, а не лицам, и новому государю был бы так же предан, как и прежнему. Советник отбывает в сопредельную державу, в Сираги, сетуя на то, как плохи дела в земле Кудара, и там умирает с горя. На глазах у нашего посла. А царь Сираги идёт на Кудару войной, и некому дать кударскому царю спасительный мудрый совет…
Но какая же это повесть? Это какая-то летопись вроде тех, что изучает мой братец! Все эти непоправимые ошибки, погибель держав, отвергнутые мудрецы… Про такое дамам и думать не положено, не то что читать. А уж писать и подавно.
Даже я это понимаю. О мачехе и говорить нечего. И госпожа Третья Застава смущена, хотя, кажется, чего-то похожего она ожидала. Возражает:
- Может быть, лучше будет, если старик не в изгнание удалился, а слёг от горя, и его тайно вывезла к себе его давняя любовь? Некая дама из Сираги? Два царства ведь роднились прежде, такая связь между служилыми людьми разных дворов была возможна.
Мачеха подхватывает:
- Они сорок лет не виделись! Советник по долгу службы… А она не желала вредить его доброму имени, но - не забыла… И теперь, в немилости, он…
- Изгнание, - твёрдо говорит Государыня. - Это материк, не наши края.
Тут наблюдатель подаёт голос:
- На глазах, значит, у посла…
- Да! - Мачеха уже сочиняет, её попробуй останови. - Посольский корабль с южных островов приплывает не в кударскую гавань, а в Сираги. И там всех прибывших схватили как подозрительных чужеземцев и доставили к царю. Посол рассказывает всю правду. И про остров Фудараку, и про чудесное целительное снадобье - дар от бессмертных на прощанье. Придворные Сираги говорят: у нас умирает один достойнейший человек, его надо спасти! Это и есть тот изгнанник. Старик сам рассказывает всё, что с ним было. Но снадобье отвергает, ибо жизнь ему уже не мила. Тогда наш посол просит разрешения съездить в Кудару и умолить там, чтобы этого советника простили и вернули. Его отпускают, он всё объясняет кударскому государю…
- Но уже поздно, - молвит Метель. - Потому что советник всё-таки умер.
- Хорошо, - соглашается Государыня. - Так правда лучше. И дальше - как вы придумали. Сираги идёт на Кудару войной, и царю остаётся лишь препоручить послу свою дочь и родовые святыни… В общем, подумайте. Но чтобы всё это было.
Сочинительницы кланяются.
Когда Государыня отбыла, я тихонько спрашиваю Пересмешницу:
- А это по правилам? Что Государыня сама сочиняет?
- Ты не беспокойся. У Царевны то же самое. Им же тоже хочется…
Сотрудничество
(десятый день седьмого месяца)
Наверно, это даже хорошо, что Государыня вчера сочинительниц озадачила. Вместо того чтобы плакать или догадки обсуждать, взялись за работу. И сегодня с утра продолжают.
Я бы так не смогла. Мужских стихов они писать не умеют, а вот говорить за мужчин, хоть за послов, хоть за моряков, хоть за бессмертных отшельников - пожалуйста. Никогда бы не подумала, что на море перед бурей столько пререкаются. А страниц-то всего шестьдесят шесть. Конечно, если помельче переписывать…
Но буря - это полбеды. Долго торговались, сколько дней корабельщиков несло на юг, без воды и припасов. Сошлись на семи-восьми, при условии, что несёт очень быстро. И иногда под дождём. Но потом пошли бессмертные. И что там будет происходить - в счастливой стране, где ничего не меняется?
Заспорили. Может, отшельницы тоже бывают? Нет, говорит Третья Застава. Если женщины, да любовь, да целая вечность впереди, и мы начнём всё описывать - мы этак увязнем и ни до какой Кудары не доберёмся.
Пусть бы наш кавалер научил островитян одеваться по-столичному, - предлагает госпожа Намма. А то что они - всё в перьях да в перьях… Это приняли и какое-то время обсуждали. Заодно выяснили, что там на острове растёт из годного на краски. Надобно знать, что посол оказался большим знатоком и ткацкого дела, и красильного. Однажды в юности он посещал трудолюбивую молодую особу, которая по обычаю старины сама ткала и подбирала узоры… Нет, слишком длинное отступление, не пойдёт.
- Просто он умел с каждым потолковать, о чём тому хочется. И с дамами тоже, не только с советниками. И часто тем и ограничивался. Потому слава у него добрая, а завистников всего двое.
Это барышня Метель говорит. А Пересмешница опускает глаза. Люди скажут: бессердечная девица эта Сандзё, её милый погиб, а она сочиняет себе…
Для сочинительниц эти люди из повести - будто живые. Сплетничать о них так же занятно, как о знакомых. И тревожатся за них так, словно бы те правда могут случайно помереть, а не когда по рассказу будет нужно. Тоже как живые… Взрослые уже дамы, а ведут себя в точности так, как когда в куклы играешь.
Починили корабль, погадали, в какой стороне искать страну Кудару, только-только отплыли - Рассветную госпожу опять зовёт одна из этих служилых особ, вся в белом, я их в лицо до сих пор не различаю. А зря, между прочим!
- Распоряжение Государыни, - объявляет нам Третья Застава, воротившись. - Нам предстоит ответить на вопросы Полотняного приказа. Всем. Но конечно, о будущей нашей повести - ни слова!
Срочно перебираемся в другой покой. Там опущены занавесы в два слоя, расставлены ширмы. Почти ничего не видно.
Зато слышно. Сестрёнка, как батюшкин голос учуяла, проснулась тут же и отозвалась.
Господин Намма просит прощения, что оторвал от дворцовых обязанностей. Неприлично быстро переходит к делу:
- Требуется восстановить события последних дней. Это касается недавно погибшего разъездного смотрителя Податной палаты. Нет ли у кого-либо из вас сведений о его перемещениях по прибытии в Столицу? Или ранее.
Барышню Сандзё опять всю трясёт. От страха или от слёз.
Третья Застава спрашивает:
- А когда он прибыл? В последнее время мы отрезаны от городских новостей.
- Утром седьмого дня сего месяца.
По голосу слышно: сыщик Намма одобряет столь дельное уточнение. И теперь ждёт ответа.
- Седьмого днём он прислал в здешние покои приветствие. И пожелание успехов.
- В каком объеме? - немедленно переспрашивает батюшка.
- В объеме тридцати одного слога, - отвечает ему Рассветная госпожа, как дураку. Знать, мол, надо, какова длина Облачных песен.
- Без приписки обыденным слогом?
- Без!
- И без сопроводительного гостинца?
- Гостинец мы съели, - подаёт голос барышня Метель. - Всего-то два яблочка…
- Обёртку, конечно, не сохранили? - вздыхает господин Намма.
- Я же не знала… Что это… в последний раз…
Мачеха начинает её успокаивать. Тихонько, но так, чтобы муж слышал. Не надо, мол, доводить девушку, ей и так плохо.
А девица Намма опять кричит. Видно, сообразила, чего я хочу.
Виновато кланяюсь Рассветной госпоже:
- Она не уймётся! Пока не убедится, что батюшка весь тут.
Неслыханная вольность для дворца: нам разрешают пересесть поближе, в зазор между двумя занавесами. Подворачиваем край, укладываемся на пол так, чтобы батюшка мог рукой достать до свёртка с дитятею.
Шепчу:
- Смотритель был тут в Седьмую ночь. Хвалился, что о нём завтра заговорят в свете. Привёз какие-то потрясающие вести.
- Хорошо. Не знаешь, что это: «Кораблекрушение, острова бессмертных, долгожданный берег, в восторге»?
- Ох!
Третья Застава слушает наши переговоры. Подаёт мне знак, что ответит сама:
- Изволь объясниться, средний советник: откуда ты это взял? Вот те слова, что перечислил только что.
Господин следователь там за занавесом пересаживается по-казённому, но говорит всё равно очень тихо:
- С листка, найденного у покойного смотрителя. Это случайно не…
- Это наше. Разглашению не подлежит. И кажется, я… Погоди немного.
Ушла. Говорю, пока время есть:
- Этот гонец берётся по заказу песни писать для повестей. Ну, то есть брался… То, что ты прочёл, заказ и есть. Наш! Если кто узнает, мы погибли!
Только не хватало вообще-то чтобы молодого господина прикончили из-за состязания!
И ещё что-то важное тогда ночью он упоминал. Или спрашивал? Не помню!
Барышня Метель у меня за спиной рыдает в голос. Рассветная госпожа возвращается:
- Вынуждена просить немедленно передать нам этот список. Речь идёт о добром имени Грозовых покоев.
- О, да. Удалось проследить, как и когда список был… утрачен?
- Смотритель побывал здесь в Седьмую ночь. Удалился перед рассветом. Как задолго до своей кончины?
- Примерно за сутки получается.
- Уходя, взял этот листок у одной из здешних дам. Намеревался подумать над стихами. Ценитель и знаток, видишь ли.
Господин следователь передаёт под занавесом два листка. Список и стихотворение. Очень грустно молвит:
- Он даже начал работать, судя по всему. Одну песню сложил.
На самом деле, думаю, батюшка этот список переписал себе, так что подлинник можно и вернуть.
- Со своей стороны, прошу о дальнейшем сотрудничестве, - с мягкой непреклонностью продолжает господин Намма. - Необходимо выяснить, не оставлял ли смотритель каких-либо бумаг здесь во дворце. Если обнаружатся, они подлежат сдаче в Полотняный приказ. Без предварительного прочтения.
- Обещаю. Обыск будет проведён, - отвечает Третья Застава таким же голосом.
Она думала, на этом следователь откланяется. Но у него ещё не всё:
- Могу ли я через тебя задать барышне Сандзё всего один вопрос?
- Изволь.
- Не знает ли она, кто такой монах Каннити-бо? Из какого он храма, а если живёт не при храме, то где?
Рассветная госпожа пошла спрашивать.
- А ты не знаешь? - это батюшка мне.
- Вроде, такого никто не поминал. А он тут при чём?
- Странная он особа. Покойный смотритель, по словам его слуг, несколько лет состоял в переписке с этим монахом, но ни разу не приглашал его в дом. Даже не знал его в лицо. Письма сохранились, сейчас их изучаю. Много любопытного. Я бы сказал, слишком много - по некоторым вопросам Государевой службы…
И не успел он договорить, как Рассветная госпожа вернулась с ответом:
- Нет, такой монах барышне не известен. У одной из наших дам есть сведения, что наставника Каннити больше нет в живых.
Говоря это, Третья Застава передаёт под занавесом листок. Этот почерк я знаю. Мачеха успела написать, а Рассветная госпожа - досмотреть письмо.
Господин следователь благодарит, желает нам успеха и благополучия. Почтительно удаляется. Сестрица, умница, по этому поводу реветь не стала.
Продолжение будет)