Новая драма как реинкарнация раннего средневековья
В верхнее тематическое оглавление
Тематическое оглавление (Рецензии и критика: литература)
предыдущее по теме…………………………………
следующее по теме
предыдущее по другим темам……………
следующее по другим темам
Прочесть этот материал на сайте, используя дополнительные возможности управления показом
Унынье, богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына,
Кто с детства уныло скитался вдоль берега моря,
И всем, кого встретит, одно говорил - «отъебись».
Гришковец в своем посте http://e-grishkovets.livejournal.com/96566.html совершенно справедливо обращает внимание на то, что появление нетленок Гай Германики на центральных каналах телевидения надо рассматривать не как отдельную шутку природы вроде двухголового теленка, а как очередной шаг в деле широкого продвижения так называемой «Новой драмы». Предыдущим шагом было отведение им специального кинофестиваля «Кинотавр». Это, если говорить языком этой самой «новой драмы», специальный говнофестиваль, на котором говнокритики дают говнорежиссерам говнопризы за их говнофильмы.
Сами «новые драматурги» уже не молоды. Это, в массе - лысые пузатые дядьки в возрасте за 40. А если вспомнить, что отечественная «новая драма» идет от западноевропейской новой драмы, то явление это уже весьма почтенное.
Тот же Гришковец рассказывал, что познакомился с ними еще в начале 90х, когда как молодой да ранний мотался по семинарам за счет принимающей стороны. Пьесы о бомжах-гомосексуалистах, умирающих на помойке от рака, наркотиков и СПИДа одновременно, ставящиеся в самых буржуазных районах Лондона, дабы слегка попугать местную публику, его особо не вдохновили. Однако отечественные авторы, оставив основной сюжет и персонажей, добавили к ним фирменную отечественную безысходность и «свинцовое уныние будней».
Во время оно эти пьесы рассматривались как прогрессивный противовес казенному соцреализму с его «борьбой хорошего с лучшим». Действительно, в этих пьесах идет борьба отвратительного с омерзительным. Автор подробно рассказывает, что в жизни человека нет ничего хорошего. Зачали его исключительно по пьяни. Хотели сделать аборт, да побоялись. Всю беременность проклинали, так как неродившийся еще ребенок мешал пить, трахаться и делать карьеру. Ну и далее, вплоть до больничных медсестер-изуверок и санитара морга, продавших его печень на чебуреки.
Говорят, что это - правда жизни. Что все, что они говорят - правда. Что жизнь именно из этого и состоит. Извиняюсь, но даже если это и правда жизни, но только очень небольшая часть жизни. Если бы автор считал, что жизнь именно такова, как он ее описывает, он бы удавился в ту же секунду.
Хорошо видно, что, с остервенением рассказывая о «правде жизни», эти весьма пожившие и обуржуазившиеся авторы мысленно представляют себя этаким тощим юношей с горящим взором, который смело бросает вызов всему и срывает маски… На деле, правда, получается истерика ребеночка, которому не дали сожрать третью шоколадку, и он теперь орет, что что ему уже и жизнь не мила… Вот так «новые драматурги» до старости и орут, пускают пузыри и сучат ножками.
Однако если перейти к культурологическому контексту, то следует заметить, что, действительно, были периоды, когда жизнь изображалась преимущественно как состояние крайне малоприятное. Например, раннее средневековье. Люди тогда жили мало, но идея была, что и этого многовато будет - надо бы поскорее в праведной жизни представится, а после все будет очень хорошо. А ежели кто не просто ждет, а активно старается, например, не моется, жрет только какую-нибудь гадость и таскает на себе чугунный крест в 30 килограммов, то это очень похвально. Нет, к элите, всяким там королям и герцогам это относилось очень касательно, а вот всякое расплодившееся подлое быдло… Потом началось Возрождение и тон литературы резко поменялся. Произошло это, правда, на фоне чумных эпидемий, решивших проблему перенаселенности Западной Европы, и открытия Америки и Австралии, решивших проблему «лишнего человека».
И в более древние времена тон литературы был иной. В античные времена рассказывали о тех, кто поборол тяжелые обстоятельства, а не о том, что жизнь - дерьмо, и, что не делай, все равно будет одно дерьмо.
Обратно тон европейской драматургии стал меняться в середине двадцатого века. Вначале пошли фильмы о драме одиночества, о тех, кому и поговорить-то не с кем. Но это был только проходной этап. Современный герой одинок, но страдает не от этого, а от того, что кто-то может попытаться это одиночество нарушить. Ведь если жизнь - дерьмо, а люди - свиньи, то о чем с ними говорить?
ИМХО этот новый вал еще похуже раннего средневекового - тот хоть обещал людям блаженство потом. От нынешних и этого не дождешься, хотя, казалось бы, что им - трудно, что ли?
Однако там, где проблема перенаселения не столь остра, общий тон иной. Сюжет современного американского фильма очень прост. Имеется герой-одиночка. Тут вдруг в Землю врезается гигантская огненная комета, из-за чего наступает всеобщее оледенение, нашествие Годзилл и гигантской плотоядной саранчи на фоне повсеместного землетрясения. Но герой вспоминает, что у него есть бывшая жена и сын, который зовет его исключительно «этот старый козел», приделывает к мопеду движок от бензопилы «Дружба», пересекает всю страну, загружает жену с сыном в угнанный президентский Кадиллак и успевает, прыгнув на нем с падающего Золотого моста, приземлиться на проплывающий айсберг… У американцев другая ситуация - они свою страну освоили только с юга и вдоль побережья, им не до сплина. А нам-то, с гигантской неосвоенной страной и стремительно уменьшающейся численностью населения, зачем бежать за играми разумв старушки Европы? Нафиг нашему хлопцу испанская грусть?
Одно радует -то, что «новые драматурги» про то, что жизнь - дерьмо, пишут исключительно дерьмовые пьесы. Точнее, их пьесы - не просто говно, а унылое говно. Театры (за исключением пары крохотных говнотеатров) это не берут, предпочитая Островского. И лишь телевизор имеет возможность за бюджетные деньги это ставить и показывать в прайм-тайм.
Да и хрен с ним, с этим телевидением.