Книга «Марина Цветаева - Борис Бессарабов. Дневники Ольги Бессарабовой». Ч. 3
Предыдущий пост
http://uborshizzza.livejournal.com/2746173.html
Еще одно письмо Ланну. '
Марина Цветаева - Евгению Ланну
22 русск<ого> января 1921 г. <2 февраля>
- По ночам переписываем с ним Царь-Девицу. Засыпаю - просыпаюсь - что-то изрекаю спросонья - вновь проваливаюсь в сон. Не дает мне быть собой: веселиться - отвлекаться - при¬ходить в восторг.
- «Мариночка! Я здесь, чтобы делать дело - у меня и так уж совесть неспокойна - всё так медленно идет! - веселиться будете с другим!»
-Ланн! - 18 лет! - Я на 10 лет старше! - Наконец - взрослая - и другой смотрит в глаза!
Я знаю одно: что так меня никто - вот уже 10 лет! - не любил. - Не сравниваю - смешно! - поставьте рядом - рассмеетесь! - но тоже чувство невинности - почти детства! доверия - упокоения в чужой душе.
Меня, Ланн, очевидно могут любить только мальчики, безумно любившие мать и потерянные в мире, - это моя примета.
Ланн! - Мне очень тяжело. - Такое глубокое молчание. - Ася в обоих письмах ничего о нем не знает - не видала год. Последние письма были к Максу, в начале осени.
- Этого я не люблю - смешно! - нет, очень люблю - просто и ласково, с благодарностью за молодость - бескорыстность - чистоту.
За то, что для него «товарищ» звучит как для С<ережи> - Царь, зато, что он, несмотря на «малиновую кровь» (благодаря ей!) погибнет. - Этот не будет прятаться.
- «И чтобы никто обо мне не жалел!» почти нагло.
- Ланнушка! (через мягкое L!) равнодушный собеседник моей души, умный и безумный Ланн! - Пожалейте меня за мою смутную ЖИЗНЬ!
Пишу Егорушку - страстно! - Потом где-то вдалеке - Самозванец - потом - совсем в облаках - Жанна д'Арк.
Жипу этим, - даже не писаньем, - радугой в будущее! - Ланн, это мое первое письмо к Вам, жду тоже - первого.
Прощайте, мое привидение - видение - Ланн!
Что это за игры в поцелуи у взрослой женщины? Целовать можно, а больше ни-ни. Но что самое обидное-то: парень игру принял.
Кроме Марины, Ланну писала еще ее дочь Аля. Але было 8 лет, и она была вундеркиндом. Бессарабов нравился Але, и через много лет, когда она уже отсидела свой срок в лагерях, они вновь стали переписываться и переписывались до самой ее смерти.
Аля - Евгению Ланну
Москва, 22 орусск<ого>. января 1921 г. <2 февраля>
Милый Евгений Львович!
У нас есть знакомый - Борис. Русский богатырь. Вечно заспанное лицо. Большие черные глаза, упорный лоб, румянец -русский, лицо -луна, медвежьего роста. Один раз я сказала про его башмаки: - «Посмотрела наверх - подумала, что большевик, посмотрела вниз, поняла, что человек.» Черты лица, несмотря на румянец, тонкие. Если бы его сделали маленьким, лет 4ех-5™ ничего странного бы не было. - Дитя. - Деятельно занялся нашими окказиями. - М<арина> прочла ему Царь-Девицу. Когда дело доходило до самой Ц<арь>Д<еви-цы>, он выдавался вперед, как будто бы там ему встречалось тысяча препятствий. Разгорался, как в тяжелой болезни, глаза горели как вымытый хрусталь. Волосы - лес. Безумно вдохновенен. Понимает всё. Говорит Г по-деревенски (смесь Г с X). Ходит в рубашке с женским вырезом. Панталоны - юбка. Туалета своего не стыдится. Смех короткий, прерывающийся как кашель. Иногда, когда задумывается, лицо каменной статуи, на к<отор>ую дунула Вечность. Глаза его тогда смотрят через всё. Он великан, стыдящийся своих мускул. Сейчас вечер. М<арина> пишет Егорушку. Лампа тускло горит и режет глаза. Б<орис> недавно ушел. Он переписывал Царь-Девицу под диктовку Марины. Наверное это письмо дойдет. Не решаюсь написать скоро, п<отому> ч<то> скорости по¬меха - сов<етское> передвижение. Наверху играют одним пальцем солдаты. Их печальный интирницьинал доносится скрипом до ушей. - Много писем послано Асе с надеждой на почту или на человека. - Где-то скребутся мыши, скрипят лестницы, растапливаются печки. - Мрачная тишина. -
Милый Е<вгений> Л<ьвович>! Сейчас утро. Дописать вчера письмо не успела. Тихо шипит гаснущий огонь. Маринина папироса всё время поджигает волосы. (Дурная примета.) Вчера ночью Б<орис> переписывал Царь-Девицу под диктовку (сон!) Марины. Милый Б<орис>! Говорит чистой русской речью, сидя на диване, на к<отор>ом сидели когда-то Вы. Поклон Вашей жене. М<ожет> б<ыть> мы уедем и тогда пришлем Вам прощальное письмо под названием «Последний день Трущобы».
М<арина> сейчас говорит мне смешные куски из «Егорушки». - Е<вгений> Л<ьвович>! Если у Вас будет сын, то назовите его Егорушкой, в честь Марининой поэмы, а если дочь - то в честь Марининой жизни (Марининой лучшей поэмы) - Мариной. - Прабабушка Скрябиных, когда Б<орис> приходит с топором, вздыхает - «что рубит-то - хорошо, да уж лучше бы без топора как-нибудь... А то - всё думается - рассердится.»
Удивительно взрослое письмо для 8-летней девочки! И как она подражает матери во всем! Даже в написании даты - «русского января». Бориса с подачи мамы считает маленьким, что смешно. Но ведь поняла же, что Борис в первую очередь человек, а не большевик. А для Цветаевой он так и остался не человеком а ее фантазией: большевиком, русским богатырем, Егорушкой.
Марина Цветаева - Борису Бессарабову.
31-го русского января 1921 года. <31/12февраля>
Борюшка!
Вот Вам занятие на дорогу: учитесь читать почерк так же как душу - тогда нам с Вами никогда не расстаться.
Борюшка, такого, как Вы у меня еще никогда не было.
- Помню Ваш первый приход - в упор: - Как мне Вас называть? - «Марина, какое хорошее имя, не надо отчества...».
- Умник и смелое существо.
- И мой ответ - и удивленный и одобряющий: - «Зовите как Вам удобней - как Вам приятней».
Борис, мне легко с Вами. Наша последняя встреча - пробный камень. Если бы я могла отойти от Вас - то только сегодня - не знаю, в каком часу утра. Но я не смогла - не отойду - я помню Ваш голос и Ваши слова - Вашу тихую - потом - нежность. Над Вами и мной один закон: наши собственные человеческие недра.
Вы добры - и творчески добры: доброта как очарование, доб¬рота - как сила. И поэтому - Борис - умоляю не будьте вьючным животным для Ш<аховс>ких и К (это - я - говорю!!!) -они этого не поймут, для них доброта - выгода и скупость, пошлите их <к> черту - в их родовые поместья - на том свете!
Человек, который может пользоваться Вами-дурак и подлец.
Дурак - ибо от Вас можно взять несравненно больше, чем силу Ваших рук, - то, что я беру: душа! -
Подлец - ибо из добровольного открытого дара делает Вам же невылазный долг.
Думайте о своей душе, Борис, не разменивайтесь на копейки добрых дел недобрым людям, единственное наше дело на земле - Душа.
Я знаю, что Вы широки: Вам ничего не жаль - на всех хватит (знаю, ибо я такая же! Но мне вчуже обидно: Вам, Боренька, цитирую Царь-Девицу - не ковры расшивать, а дубы корчевать.
Встреча с Вами имеет для меня большое моральное значение: лишнее подтверждение главенства человеческого закона над все¬ми другими - людскими! - вера в человеческое бескорыстие, в любовь «Не во имя свое - мы одной породы, только я гибче Вашего и во мне больше горечи».
- Нужно же, чтобы первый человечий человек, которого я встретила после С<ергея> был к<оммуни>ст!
О Вашем к<оммуни>зме, Боренька, клянусь Богом - та же история, что с Ш<аховс>кими.
Вам дан величайший дар в руки, - живая душа! - а Вы от¬даете ее в никуда, тысячам, которых Вы не знаете и отдаете не по вдохновению - выйдя на площадь - или - лбом вперед - в бой! - а по приказу, по повестке, катясь по наклонной дороге - по расшатанным рельсам - чужих слов и воль!
Я понимаю: идти мимо дому где пожар - и бросаться, я понимаю: идти мимо дому где нет пожара - и зажечь! - но сам - один - на свой страх и совесть - без обязательства завтра и пос¬лезавтра - и так до скончания дней - тушить и поджигать.
Борис, Вы творческий человек, Вы должны быть один.
Вы скажете: Вас любят, в Вас верят. Но кого? - Кому? - к<ом-муни>сту или человеку в к<оммуни>сте? Ах, Борис, любовь и вера при Вас останутся.
Хочу от Вас самого большого: упорного труда не во имя свое (шкуры!) а во имя Его (Духа!). Чтоб он один был над Вами Царь и Бог.
- Хочу от Вас одиночества - роста в молчании - вечных снегов Духа!
Милый мой мальчик - (простите за прорывающееся материнство, - но так очаровательно 28-ми лет от роду иметь 24-летнего сына! и такого роста еще! - Горжусь!) - милый Борюшка! - вижу как Вы читаете мое письмо: Ваш ослепительный - отвесом - лоб с крупным бараньим завитком (классический большевистский вихор! - и вихрь!) - и недоуменно - напряженно - сжатые брови.
Вы ничего не понимаете - немножко злитесь - и ничего не слышите вокруг.
Не злитесь! - осилив мой почерк, Вы осилите весь Египет с его иероглифами.
<Приписка для сестры Ольги Бессарабовой>: «Письмо Марины не дописано и без подписи.
Это письмо очень хорошо проясняет основы наших отношений».
Марина Цветаева - Евгению Ланну.
Москва, 2 февр<аля> 1921 г. Сретение <15февраля>
<...> А хотите слово - ко мне - Бориса? - Марина, ведь Вы - Москва... (Пауза.)... странноприимная! (Из моих стихов: Москва! Какой огромный Странноприимный дом!..)
- Ланн, поздравьте меня! Мальчик выходит из партии. - Без нажима - внимательно - человечески - о, как я знаю души! - защищая евреев (он - ненавидит!) - оправдывая nonch-alamment* - декрет о вывезении наших народных ценностей за границу - шаг за шагом - капля за каплей - неустанным напря¬жением всей воли - ни один мускул не дрогнул! - играя! - иг¬раючи!!! - и вот - сегодня: бунтарский лоб, потупленные глаза, глухой голос: - М<арина>! а я выхожу...
Я, у печки, не подымая глаз: - «Б<орис>, подумайте: выйти - легко, вернуться - трудно. Количественно Вы много потеряете: любовь миллиардов...»
Сейчас поздний вечер. Жду его. - Хотите подробности? Однажды вечером я очень устала, легла на диван. Он сидел у пись¬менного стола, переписывал. Наспех - кое-как - прикрываюсь тигром, уже сплю.
И вдруг - чьи-то руки, милая медвежья забота: сначала плэд, потом тигр, потом шинель, всё аккуратно, - (привык к окопной жизни!) там вытянет, здесь подоткнет.
И я, молниеносно: - Любит!
- Никто, никто, никто, кроме С<ережи>, сам по своей воле меня не укрывал, - за 10 л. никто! - Я всех укрывала.
А этот - после Зхлетия фронта, митингов, гражданской, вселенской и звериной ярости - сам - никто не учил...
Мне от него тепло, Ланн, мне с ним благородно, люблю его по хорошему - в ответ - благодаря и любуясь, - это на¬стоящая Россия - Русь - крестьянский сын.
Ах, если бы та армия была: командный состав - Сережа, нижние чины - Борис!
Недавно он был - на парт<ийной> конференции> - в селе Тушине (самозванческом.)
- Там, Маринушка, и земля такая - громкая!
- Некультурен. - Недавно при мне Игумнова, игравшего Шопена, спросил: - Это Вы свое играли? (На деревенское г - х)
И тот, сначала уязвленный: «У меня своего, вообще, нет, - Бог миловал!» - и, всмотревшись: - «Эх Вы, богатырь!» <...>
Мне сегодня очень весело: от Егорушки - Вашего пись¬ма-и оттого что Б<орис> придет.
Аля его нежнейшим образом любит, - как серафим медве¬дя например. Серафим крылат, но медведь сильнее.
Так она никого из моих друзей не любила. - Не ревнует (Вас ревновала бешено!) - встречает, ликуя: - Борюшка! Из этого заключая, что я его не слишком, а он меня очень - лю¬бит.
(Не окончено. Не отправлено.)
Марина Цветаева - Евгению Ланну.
Москва, 9 русск<ого> февр<аля> 1921 г. <22 февраля>
<...> Ланн, я могу жить без вас! - Ланн, я чудесно - чудо¬действенно! - живу без Вас.
Знаете слово обо мне моего Бориса:
- «Марина, Вы ведь создаете героев!» - (без пафоса, между прочим, как вещь, самое собой разумеющуюся.)
На бумаге или между двух рук моих - мне всё равно - я живу, окруженная теми, кем должна быть.
Так, Ланн, Вы никогда не возьмете себя обратно.
Видимся с Б<орисом> каждый день.
Крутой вопрос: - «М<арина>! Мы гибнем. Должен ли я уходить из партии?»
- Вы, если я не ошибаюсь, вступили в нее, когда белые были в трех верстах от Воронежа?
-Да.
- П<отому> ч<то> все рвали партийные билеты?
-Да.
- Вы верите?
- Ни во что, кроме нашей гибели. - М<арина>! Скажите слово, и я завтра же выезжаю в Т<амбов>скуюгуб<ернию>. Но мы гибнем, Марина!
- «Борис, я люблю, чтобы деревья росли прямо. - Растите в небо. Оно одно: для красных и для белых».
Ланн, судите меня.
Ланн, говорю Вам, как перед Сережей, - я НЕ МОГЛА иначе. - Не мое дело подвигать солдата на измену - в ЧАС ГИБЕЛИ.
Пишу Егорушку. В нем сущность Б<ориса>: НЕВИННОСТЬ БОГАТЫРСТВА. - Борение с темной кровью. Там у меня вол-ки, змеи, вещие птицы, пещеры, облака, стада, - весь ХАОС довременной Руси! Дай мне Бог дописать эту вещь, - она меня душит!
Мне хорошо с Б<орисом>. Он ласков, как старший и как младший. - И мне с ним ДОСТОЙНО. Мы с ним мало смеемся, это меня умиляет. - «Б<орис>, Вы не понимаете шуток!» - Я не хочу их понимать! - Скоро он приведет мне одного своего това¬рища - очень русского и очень высокого ростом. Приведет на явную любовь, знаем это оба и молчим. - Этот меня не обокрадет ни на щепотку радости! -
Аля его обожает: ей по сравнению с ним - тысячелетие. Если бы Вы видали их вместе! Благостный и усталый наклон ее голо¬вы и потерянный взгляд - и его малиновую кровь - рядом!
Да, еще одно слово ко мне Бориса:
- Я не хочу, чтобы Сергей - там - слишком нас проклинал! (Говорил о необходимости устроить мою внешнюю жизнь.) И еще - глубокой ночью, слышу сквозь сон:
- У меня две вещи на свете: Революция - и Марина.
(У С<ережи>: Россия - и Марина!-Точные слова.) - «И моим последним словом будет, конечно, Марина!» <...>
Окончание следует.
http://uborshizzza.livejournal.com/
В верхнее тематическое оглавление
Тематическое оглавление (Рецензии и критика: литература)