Машина времени Г.Уэлса.
Продолжение, предыдущая часть. Продолжаю цитировать книгу ("Герберт Уэллс. Жизнь и идеи великого фантаста" - Юлий Кагарлицкий, Сергей Алдонин). Герберт Уэллс пордемонстрировал данный аппарат исключительно для демонстрации собственных политических воззрений в духе "научного пессимизма". Что в "войне миров", где марсиане-это человеческий вид в будущем (по мысли англичанина), что в "Машине", человеческий вид неизбежно разделится на 2 части, причём каждый из них подвергнется необратимым процессам деградации. Капитализм, является очевидным тупиком в развитии самого человеческого рода.
И предпосылки к такому выводу у писателя-фантаста были.
Ничто не далось Уэллсу так трудно, как «Машина времени» (1895). «Играть с этой темой» (собственное его выражение) он начал еще в Южном Кенсингтоне. Мысль о новых возможностях восприятия мира впервые появилась у него в том самом подвальном помещении Горной школы, где проходили заседания Дискуссионного общества. 14 января 1887 года студент Е. А. Хамилтон-Гордон, следы которого в дальнейшем теряются, прочитал не очень вразумительный реферат о возможностях неэвклидовых геометрий...прямого ответа на то, что такое четвертое измерение, в нем не было. Автор предлагал на выбор четыре варианта: время, жизнь, божество, скорость, но свою точку зрения не высказывал.
От Уэллса подобной скромности ожидать не приходилось. Он сразу решил, что четвертое измерение - это время.
...на подземный мир Уэллса натолкнули прежде всего личные впечатления. «Службы» Ап-парка соединялись с главным зданием подземными коридорами, и это был истинный мир «тех, кто под лестницей». Это и был первый толчок, направивший его на путь так называемой «экстраполяторской фантастики» - иными словами, фантастики, которая продолжает в будущее те или иные явления современности, увеличивая их в масштабе. Он задумался о том, что в современном городе появляется все больше подземных сооружений. Не наступит ли момент, когда вся промышленность сосредоточится под землей? Но этими немногими и притом достаточно робкими шагами он и ограничился. Прогностикой он займется лишь через несколько лет, и притом как отдельной отраслью знания. А пока что для него все заслонил поэтический образ подземного мира. Существует выражение «индустриальный ад». Почему бы ему не материализоваться в романе?
В стране Золотого века нет кладбищ - каждому ее обитателю рано или поздно предстоит быть съеденным подземными жителями. Но элои так привыкли не думать ни о чем неприятном, что даже самое упоминание о морлоках считается у них верхом неприличия. Они, правда, избегают коридоров, ведущих под землю, но скорее инстинктивно, нежели сознательно. Элоев кормят, одевают, они ничего не делают - этого им довольно. Они даже не задумываются над тем, откуда все это берется и какая их ждет расплата… То, что «Машина времени» вызвала при своем появлении всеобщее одобрение и что у ее колыбели стоял реакционер Хенли, а первым ее расхвалил консервативный критик Стед, можно счесть одним из самых занятных парадоксов литературной истории. Но проникнуть в глубину замысла Уэллса можно было, лишь обладая его уровнем знаний и таланта, а этим кто-либо из тогдашних критиков и издателей не мог похвастаться. «Машина времени» в известном смысле вполне отвечала «духу времени» - она была, как и вся литература «конца века», крайне пессимистична. Правда, пессимизм этот был «преднамеренный», но эту свою тайну Уэллс выдал лишь одиннадцать лет спустя в беседе с президентом США Теодором Рузвельтом, о которой рассказал в книге «Будущее Америки» (1906). До этого можно было считать, что он такой же, «как все», лишь своеобразнее и талантливее Пессимизм молодого Уэллса родился из органического неприятия оптимизма позитивистов.
...Чем больше приближался конец века, тем становилось яснее, что положение Англии было не таким блестящим, как думалось. Можно было, конечно, радоваться, что «голодные сороковые» далеко позади. И еще тому, что в Англии после поражения чартистов и нескольких дополнительных парламентских реформ (последняя, проведенная в 1867 году, предоставила избирательные права рабочему классу) установилось некое подобие «классового мира». Но и экономическое положение страны начало ухудшаться, и жизненный уровень населения, как выяснилось при обследованиях, оказался ниже предполагаемого, и «классовый мир» был явлением временным. Начиная с семидесятых годов крупные оптовые фирмы постепенно вытесняют мелкую буржуазию из экономической сферы. Джозеф Уэллс мог не читать об этом в книгах - он, как и множество других людей его положения, чувствовал это на своей шкуре. И Герберт Уэллс не раз потом объяснял свой политический радикализм тем, что он - сын разорившегося лавочника. К тому же эта «новая экономика» отнюдь не принесла стабильности. В 1873 году разразился один экономический кризис, в 1878-1879 гг. - другой. Энгельс в статье «Англия в 1845 и 1885 годах» говорил, что, хотя в сравнении с описанным в книге «Положение рабочего класса в Англии» уровень жизни повысился, общая картина остается весьма неприглядной. «Лондонский Ист-Энд, - писал он, - представляет собой все расширяющуюся трясину безвыходной нищеты и отчаянья, голода в период безработицы, физической и моральной деградации при наличии работы».
В конце 80 - начале 90-х годов крупный коммерсант и судовладелец Чарлз Бут решил за свой счет обследовать положение рабочего класса в Англии. Бут ставил себе целью опровергнуть с фактами в руках пропаганду социалистов, утверждавших, что около четверти английских рабочих живет в хронической нищете. Однако обследование принесло обратный результат - выяснилось, что пауперов не 25, а 30 %. Эти данные были опубликованы в 1901-1903 годах в семнадцати томах и произвели огромное впечатление на общественное мнение. «Белые рабы Англии» (1897) назвал сборник своих статей о положении рабочих разных отраслей промышленности журналист Роберт Хорборо Шерард (тот самый Шерард, который шесть лет спустя будет беседовать с Жюлем Верном об Уэллсе). Его книга получила мировой резонанс. Люди жили в нищете и грязи, кишели паразитами. Во время англо-бурской войны призывные комиссии вынуждены были отклонить заявления половины добровольцев. Они не подходили для военной службы по разным причинам, но источник их физической непригодности был один: хроническое недоедание с детства.
...После франко-прусской войны Англия начала терять свою промышленную монополию, а это не могло не сказаться на положении всех, кто жил плодами собственного труда. Беспокойство проникло даже в среду, близкую рабочей аристократии, а отчасти и в нее. Понемногу стали выходить на политическую арену и те, чьих голосов давно уже не было слышно. В 1886 и 1887 годах начались митинги безработных и рабочие волнения. А в 1888 году произошло событие, казалось бы, в масштабах страны не очень важное, но ставшее одной из крупнейших вех в истории английского рабочего движения. Забастовали семьсот работниц спичечной фабрики. Это была «дикая» забастовка. Профсоюза в спичечной промышленности не было, оплачивать адвокатов - не на что, бросить работу значило от полуголодного состояния перейти к голоду. Но забастовка привлекла внимание общественного мнения, в пользу отчаявшихся девушек была объявлена подписка, и они выиграли. Когда же в следующем году за три дня победила забастовка лондонских докеров, в которой кроме тридцати тысяч членов профсоюзов приняли участие тридцать тысяч рабочих подсобных профессий, в профсоюзы не входивших, создались условия для возникновения новых профсоюзов, организованных не по профессиональному, а по отраслевому принципу, а значит, и гораздо более действенных. Рабочее движение явно набирало силу. Противостояние пролетариата и буржуазии вновь сделалось настолько явным, что Уэллс никого, вероятно, не удивил своей метафорой «верхнего» и «нижнего» мира. Как было спасать положение? Выход был найден в новых колониальных захватах. С 60-х по 80-е годы Англия увеличила площадь своих колоний в три раза. В своей книге «Империализм, как высшая стадия капитализма» В. И. Ленин приводит слова одного из инициаторов империалистической политики Сесила Родса, сказанные им своему другу У. Стеду (да, да, тому самому Стеду, который пришел в восторг от «Машины времени»): «Я был вчера в лондонском Ист-Энде (рабочий квартал) и посетил одно собрание безработных. Когда я послушал там дикие речи, которые были сплошным криком: «Хлеба! Хлеба!» - я, идя домой и размышляя о виденном, убедился более, чем прежде, в важности империализма… Моя заветная идея есть решение социального вопроса, именно: чтобы спасти сорок миллионов жителей Соединенного королевства от убийственной гражданской войны, мы, колониальные политики, должны завладеть новыми землями для помещения избытка населения, для приобретения новых областей сбыта товаров, производимых на фабриках и в рудниках. Империя, я всегда говорил это, есть вопрос желудка. Если вы не хотите гражданской войны, вы должны стать империалистами».