1969

[decoratrix]

Я сидела на верхней полке вагона второго класса и чувствовала себя принцессой в паланкине. От прохода полку отделяли красные бархатные занавески, такими же занавесками было прикрыто окно - получилась маленькая капсула, отгороженная от внешнего мира. Спала, слушала плейер, поедала из взятых с собой контейнеров овощной салат и рис с ветчиной (прилетев неделю назад, до сих пор боялась пробовать местную еду); смуглые мальчишки смотрели на меня с платформы, задрав головы, а я смотрела сверху вниз, обрамлённая красным бархатом, и время от времени как бы величественно махала рукой в ответ. Вываливаясь из кондиционированного вагона во внешнее пекло, второпях потеряла бронзовую серьгу тонкой работы.
Вторая серьга досталась маленькой девочке из низшей касты, сидевшей рядом со мной в автобусе от Коты до Бунди. Мать девочки сперва пыталась получить от белой туристки немного денег, а не преуспев, начала расспрашивать белую туристку про жизнь и семью, то и дело вспыхивая подведёнными чёрными глазами и кроваво-красной от бетеля улыбкой. Девочка сперва тоже болтала на ломаном английском, а потом жестами попросила надеть на неё большие наушники от моего плейера, и получив желаемое, притихла до конца пути, качая ногой под Боба Дилана и даже пытаясь подпевать.

Авторикша остановился на углу, между большим рестораном с крытой верандой на крыше и скоплением ларьков с водой, лимонадом, чипсами и мелкой галантереей. Я двинулась к улице, ведущей, по словам путеводителя, к моей гостинице,  - но внезапно остановилась. Перекрывая гомон прохожих, гудки мотороллера и индийскую попсу из ресторана, Дилан пел из далёкого шестьдесят девятого года о девушке из северной страны. Буквально только что ему подпевала маленькая девочка в автобусе, сжимая в замурзанном кулачке мою бронзовую серьгу. И я пошла на звук.
Ларёк, над которым висели динамики с Диланом, несколько отличался от прочих. Развал книг (путеводители, романы на иностранных языках), недорогая бижутерия, кожаные сумки и кошельки - ассортимент явно рассчитан на туристов, а не на местных. Навстречу мне вышел хозяин, также не похожий на владельцев соседних магазинчиков. Он был довольно молод, не жевал бетель, был одет не без щегольства, собирал пушистые чёрные волосы в хвост и густо подводил глаза - что я до сих пор видела здесь лишь у женщин, детей и коров. Узнав моё имя, он всплеснул руками:
- Джулия, надо же! А я - Ромео. Вот так встреча! Правда-правда, именно так меня зовут. Зимой я уезжаю торговать на юг, в Ашвем. Спросите кого угодно в Ашвеме - все знают Ромео из Бунди.
- Кто вы, Джулия? - спросил мой новый знакомец двадцатью минутами позже, когда мы пили чай в его магазинчике.
- Я художник, - гордо ответила я.

Не отвечать же: «Я дизайнер-неудачник, неплохо делаю коллажи и рисую простые векторные картинки, но совсем не умею верстать и делать веб-дизайн; поэтому на нормальную работу меня не берут, а там, куда берут, работать тошно. Вот, уволилась из очередной говноконторы и на последние деньги приехала в Индию, не в сезон, потому что дешевле».

Да, «художник» звучит намного лучше.
- Художник! Как прекрасно! Художник Джулия, не могли бы вы нарисовать мой магазин? Хороший рисунок может привлечь покупателей.
- Да, конечно, - легко, как полагается настоящему художнику, ответила я, - завтра же утром я схожу на экскурсию в форт и потом сразу приду рисовать ваш магазин.
Ну а что ещё мне оставалось ответить. Если бы я отказалась, он бы во мне разочаровался, а я не люблю, когда во мне разочаровываются люди.

Украшенные фресками разноцветные дома, из которых состоит этот городок, называются «хавели». Большая их часть была построена век или два назад; представьте себе двухэтажный купеческий особняк где-нибудь в Орле или Нижнем, и аналогия будет полной - исключая то, что здесь не было революции, и домами владели, по большей части, потомки тех, кто их построил. Когда в Бунди потянулись туристы, многие дома были превращены в гостиницы, а на крышах были устроены маленькие ресторанчики. На крыше моей гостиницы ресторанчика не было, над входом висела вывеска “Hotel Shree Durga», а на светло-синей стене красовалось довольно тонкое изображение самой Дурги верхом на тигре. Внутри было пусто и достаточно прохладно по сравнению с внешним пеклом, в углу большого зала дремал пожилой индус в очках, на высоте второго этажа по периметру тянулась галерея, к галерее вели две лестницы, а под высоченным потолком в полумраке крутился вентилятор. Чтобы попасть в мою комнату, нужно было выйти через чёрный ход и пройти по узенькой террасе, обрывающейся в чудесный сад с небольшим прудом посередине. На дереве напротив входа в мою комнату сидела серая макака и чесалась. На стене моей комнаты была также нарисована Дурга, но её явно рисовал не автор Дурги у входа, а, скорее, его новоначальный ученик. Задняя левая нога тигра отвалилась вместе со штукатуркой. Я была счастлива.

Моё счастье изрядно поубавилось ночью, потому что в дешёвой комнате не было кондиционера, и мне, чтобы хоть как-то выжить в сорокаградусную жару, приходилось раз в полчаса выливать на себя ведро воды (душ не работал). Потом шли пять минут экстаза под вентилятором, полудохлой морской звездой в центре кровати, потом вода нагревалась и высыхала, и цикл приходилось повторять. Потом я всё-таки заснула.

Утром проснулась от духоты, потому что из-за перебоев с электричеством вырубили вентилятор. Невыспавшаяся и хмурая, по нарастающей жаре потащилась в форт, выслушала рассказ про мистера Киплинга в гостях у местного махараджи, погоняла палкой обезьян, пытавшихся атаковать меня на верхних ярусах форта, и спустилась в город с твёрдым намерением немного вздремнуть.
Но меня остановил Ромео:
- Джулия, вы придёте рисовать мой магазин?
Чёрт с ним, решила я. Сделаю зарисовку, попробую в кои-то веки довести до конца хоть одну, и с реверансами преподнесу Ромео. Даже если что-то не получится, ему всё равно понравится. Не думаю, что у него и его посетителей взыскательный вкус.
Сходила за альбомом и карандашами, села напротив магазина, на скамеечку возле стоянки авторикш, задумалась, стоит ли включать в композицию прислонённый к порогу мотороллер.
- Нет же, Джулия, не так рисовать. Я хочу, чтобы вы нарисовали на этом столбе внутри моего магазина. Пусть на нём будет большой знак «Ом», глаза Шивы и языки огня. Мой друг отвезёт вас на рынок, и вы купите краски и кисти. Нарисуете?

Я работала маслом два раза в жизни.
Три года назад я рисовала Чеширского кота на холодильнике в дружеском доме и большую рыбу на стене их ванной. Получилось, в общем, коряво, но все были довольны, или по крайней мере говорили, что довольны. Даже заплатили каких-то небольших денег.
Пять лет назад я расписывала потолочную балку в клубе моих знакомых. Рисовала простейшую кельтскую плетёнку, на стремянке под потолком, с задранной головой. Чувствовала себя без малого Леонардо в Сикстинской капелле, страшно собой гордилась. Тогда же мне попал в руки авантюрный роман про девушку-реставратора, очень добросовестную, талантливую и высокооплачиваемую; я сравнивала себя с ней и думала, что мастерство,  признание и интересная жизнь совсем близко. Но оказалось, что мой уровень слишком низок, чтобы такие заказы были регулярными, а деньги нужны прямо сейчас, и всё, на что я могу рассчитывать - это место дизайнера в рекламных конторах даже не средней, а нижней левой руки какого-нибудь второразрядного демона.
Через год весь потолок был покрашен в ярко-синий цвет, а через два года клуб и вовсе разорился.

- Нарисую, только я не помню, как пишется знак «Ом», - ответила я, взгромоздилась на мопед позади шустрого парня лет четырнадцати, и мы поехали на рынок.

Огонь - значит охра, красная и жёлтая, а также индийский жёлтый и белый, конечно. Омов пусть будет три или четыре, и пусть они тоже будут белыми и сияют во мраке. Мрак будет сине-зелёным, глаза будут в нём мерцать, а кроме глаз там должны быть павлиньи перья и листья. Кстати, глаза вполне могут быть на листьях и павлиньих перьях. И чёрный для совсем глубоких теней.

Столб был покрашен розовой масляной краской. Я его вымыла,  грубо наметила карандашом расположение Омов, и сразу взялась за тонкую кисть, забыв положить фон. Наблюдавший Ромео указал мне на это, но я, внутренне сжимаясь от стыда, категорично ответила: «Так задумано», и он почтительно умолк. Когда вокруг двух средних Омов легли синие тени, а вокруг верхнего и нижнего - языки пламени, он уже ничего не спрашивал, а лишь внимательно смотрел; а когда я наметила контуры глаз, листьев и павлиньих перьев, он позвал всех соседей. В другой ситуации я бы, наверное, нервничала от такого внимания, но спустя пару часов работы уже почти не замечала, что происходит вокруг.
Я вообще плохо помню, как пролетели следующие три дня. Каждое утро я приходила в магазин Ромео, и через полчаса после того, как брала в руки кисть, забывала обо всём, кроме синего мрака и яростного огня. Нарисовала несколько  ящериц, танцующих в пламени.
За это время я стала чем-то вроде местной достопримечательности. Мне приносили еду, чай и ласси, меня пытались угостить травой, вокруг моей стремянки толпились дети, готовые подать упавшую кисточку или бутылку с водой. Ромео ставил музыку, которая, по его мнению, должна была мне понравиться; большей частью это были Дилан и Марли, а песня про девушку из северной страны звучала, как минимум, каждый час. Но мне не надоедало. Я чувствовала себя так, как будто мне не под тридцать, а на десять лет меньше, и я не дизайнер-недоучка, а настоящий вольный бродячий художник, и совсем недавно было Лето Любви, и те, чьи голоса звучат из динамиков, живы и совсем молоды. Как будто мир недавно рухнул в пропасть, но потом был сотворён заново, и дальше всё будет  хорошо.

Кто-то привёл местное телевидение; мне приходилось отрывать глаза от огня и тьмы и смотреть в камеру, и отвечать на вопросы, что я рисую, что я вообще здесь делаю не в сезон, и как мне нравится город Бунди. Огонь, тьму и свет во тьме; живу; нравится, очень нравится.

А потом к магазинчику Ромео подошла группа невесть откуда взявшихся белых туристов, и от группы отделился толстый человек с бородой и в очках, и весело заорал: «Жюли! Что ты здесь делаешь, и зачем, ради всего святого, ты рисуешь в магазине этого доброго человека буддийский ад?». И мир снова рухнул в пропасть.
Мы с Марком гуляли полдня и болтали обо всём, о чём могут болтать давние приятели, которые не виделись пару лет. А потом я сказала, что мне нужно вернуться к Ромео и закончить работу.
- Будешь дорисовывать свой буддийский ад?
- Это. Не. Буддийский. Ад.

Вернувшись в магазин, я отошла максимально далеко от столба и попыталась посмотреть на него свежим взглядом. Вот же он, ад: языки пламени пронзают мрак, в огне корчатся ящерицы, из адской тьмы кто-то смотрит множеством глаз.
Нет. Они танцуют, а не корчатся; этот огонь согревает, а не жжёт; и взгляд из тьмы принадлежит не демону, а богу. Чужому, но богу.
Я рассыпала во тьме искры, подчеркнула движение гибких тел в огне, выделила перья охристым золотом, заставила глаза мерцать чуть ярче. Собрала краски, вымыла кисти, приняла восхищение Ромео и его соседей, тепло попрощалась с ними и вышла на улицу.

Воздух сделался прохладнее и налился влагой, через минуту меня ударила по носу первая капля, через две я бежала спасаться в большой ресторан рядом со скоплением ларьков, а через десять - уже смотрела с крыши на поток, грохочущий по улице и напоминающий цветом чай с молоком и специями в моей кружке.
- Муссон пришёл, - сказал стоявший рядом хозяин ресторана. Конец засухи, скоро всё начнёт расти.
Дети с визгом бежали по улице, взрослые тоже торопились, но старались сохранять достоинство. У кого-то сорвало с ноги резиновый шлёпанец и закружило водоворотом.
Я сдула коричневую пенку на край чашки и сделала ещё один глоток.

Тема "1969" от benadamina для vinah. О рецензии прошу vinah же, а также Стрейнджера.