О Гумилёве и его "Африканском дневнике"
Николай Гумилёв не был профессиональным этнографом, он не получал соответствующего образования, никогда не работал в этнографических учреждениях. Да и претендовал он на славу поэта, путешественника и воина, но никак не профессионального учёного. Но несмотря на это директор Санкт-Петербургского музея антропологии и этнографии академику В.В. Радлову и учёному - хранителю музея Л.Я. Штернбергу он подошёл. Дело в том, что профессиональных этнографов-африканистов в России тогда не было. А Гумилёв уже знал страну, был молод, здоров, полон энергии. Музей же в апреле - августе 1913 года добился государственных дотаций на дальние экспедиции,т.к.ему были нужны африканские коллекции. А Гумилёв буквально рвался в Африку, и маршрут был утверждён: изучение восточной и южной частей Абиссинии и западной части Сомали. Цель путешествия - делать снимки, собирать этнографические коллекции, записывать песни и легенды, собирать зоологические коллекции.
1913 год. Н. Гумилев работает над африканским дневником
К тому времени Николай Гумилёв уже совершил четыре путешествия в Африку: осенью 1908 года он побывал в Египте; в декабре 1909 - январе 1910 г. - во Французском Сомали (ныне эта страна называется Республика Джибути) и восточной окраине Абиссинии; в сентябре 1910 - марте 1911 г. - в самой в Абиссинии.
Оглушенная ревом и топотом,
Облеченная в пламя и дымы,
О тебе, моя Африка, шепотом
В небесах говорят серафимы.
И, твое раскрывая Евангелье,
Повесть жизни ужасной и чудной,
О неопытном думают ангеле,
Что приставлен к тебе, безрассудной.
Далекая Абиссиния вызывала живой интерес в России. Начиная с середины XIX века поэты, писатели, художники всё чаще стали бывать в экзотических странах. Увлёкся Африкой и поэт Николай Гумилев. Для своих предполагаемых странствий Гумилев выбрал именно Абиссинию и назвал её «колдовской страной», и вскоре страна, которая манила романтической экзотикой, стала ареной серьезных исследований поэта.
Я знаю, что деревьям, а не нам,
Дано величье совершенной жизни.
На ласковой земле, сестре звездам,
Мы - на чужбине, а они - в отчизне.
Н. С. Гумилев с Н. Сверчковым в Африке. 1913 год. Фото Н. Сверчкова.
Отъезд Гумилёва был назначен на 7 апреля 1913 года (ему только что исполнилось 27 лет). Сохранилось несколько писем и открыток, посланных с дороги и вскоре по прибытии в Джибути и Абиссинию. Среди них и письма к Анне Ахматовой, жене поэта. Кроме того, он начинает вести «Африканский дневник», в котором пишет о дружбе с турецким консулом, назначенным в Харрар. Эта встреча оказалась важной. Встречать турецкого консула в Харрар приехал один из сомалийских вождей, и у его свиты Гумилеву удалось купить немало интересных предметов для петербургского музея.
В Харраре Гумилёв встретил человека, который потом стал императором страны и правил достаточно долго - 44 года. Фактически российский поэт стал первым, кто рассказал о нём, описал его внешность, манеры, его жену, дом. Этот молодой человек стал известен миру под именем Хайле Селассие I, император Абиссинии с 1930 по 1974 годы, его считали 225-м потомком царя Соломона и царицы Савской, основателей Соломоновой династии, обладавшей исключительным правом на власть.
Хайле Селассие был фигурой неоднозначной. Сам он не без гордости вспоминал в автобиографии «Моя жизнь и прогресс в Эфиопии», как, еще только встав у власти, он запретил отрубать руки и ноги - это было привычным наказанием даже за мелкие проступки. Запретил четвертование, который должен был публично исполнять самый близкий родственник: сын убивал отца, мать - сына. Ещё он запретил работорговлю.
Перед ними торговцы рабами
Свой товар горделиво проводят,
Стонут люди в тяжёлых колодах, […]
И надменно проходят французы,
Гладко выбриты, в белой одежде,
В их карманах бумаги с печатью,
Их завидя, владыки Судана
Поднимаются с тронов своих.
А кругом на широких равнинах,
Где трава укрывает жирафа,
Садовод Всемогущего Бога
В серебрящейся мантии крыльев
Сотворил отражение рая…
Гумилёв встретился с Хайле Селассие, когда тот был губернатором Харрара и окружавших его территорий. Звали его тогда Тэфэри Мэконнын, и было ему чуть больше 21 года. Вряд ли наш поэт мог предположить, что уже через три года этот человек станет регентом Абиссинии. Но всё же подчеркнул, что он - один из самых знатных людей в стране и ведёт «свой род прямо от царя Соломона и царицы Савской», что он - сын двоюродного брата и друга Менелика, великого негуса Абиссинии, а его жена - внучка покойного императора и сестра наследника престола. Гумилёв сохранил описание его губернаторского дворца: «Большой двухэтажный деревянный дом с крашеной верандой, выходящей во внутренний довольно грязный двор; дом напоминал не очень хорошую дачу, где-нибудь в Парголове или Териоках. На дворе толклось десятка два ашкеров, державшихся очень развязно. Мы поднялись по лестнице и вошли в большую устланную коврами комнату, где вся мебель состояла из нескольких стульев и бархатного кресла. Губернатор поднялся нам навстречу и пожал нам руки. Он был одет в шамму, как все абиссинцы, но по его точеному лицу, окаймленному черной вьющейся бородкой, по большим полным достоинства газельим глазам и по всей манере держаться в нем сразу можно было угадать принца. По традиции являться следовало с подарком. И к ногам Тэфэри был поставлен ящик вермута... Мы просили о разрешении сфотографировать его, и на это он тотчас же согласился. Ашкеры расстелили ковры прямо на дворе, и мы сняли губернатора в его парадной синей одежде. Затем была очередь за принцессой, его женой. Принцессу мы сняли с ее двумя девочками-служанками». Негативы этих снимков в Музее этнографии сохранились.
По возвращении на родину Николай Гумилёв представил отчёт о выполненном маршруте - маленькую синюю тетрадку формата записной книжки. На обложке тетради надпись: «Галласские, харраритские, сомалийские и абиссинские вещи, собранные экспедицией Н. Гумилева 1913 г. от 1-го мая до 15-го августа». Обложка разрисована в манере поэта-путешественника: голова африканца, белый человек в тропическом шлеме, фигурки зверей и череп. В этой тетрадке - сведения почти обо всём, что собрал тогда Гумилёв для музея. Гумилёв побывал на востоке центральной части Абиссинии и в области, примыкающей к Северо-Западному Сомали.
И в твоей лишь сокровенной грусти,
Милая, есть огненный дурман,
Что в проклятом этом захолустье -
Точно ветер из далёких стран.
Там, где всё сверканье, всё движенье,
Пенье всё, - мы там с тобой живём,
Здесь же только наше отраженье
Полонил гниющий водоём.
«По заданию Музея антропологии и этнографии, - докладывал Гумилев, - я собирал этнографические коллекции, без стеснения останавливал прохожих, чтобы осмотреть надетые на них вещи, без спроса входил в дома и пересматривал утварь, терял голову, стараясь добиться сведений о назначении какого-нибудь предмета у не понимавших, к чему все это, харраритов. Надо мной насмехались, когда я покупал старую одежду, одна торговка прокляла, когда я вздумал ее сфотографировать, и некоторые отказывались продать мне то, что я просил, думая, что это нужно мне для колдовства. Для того, чтобы достать священный здесь предмет - чалму, которую носят харрариты, бывавшие в Мекке, мне пришлось целый день кормить листьями ката (наркотического средства, употребляемого мусульманами) обладателя его, одного старого полоумного шейха. Эта охота за вещами увлекательна чрезвычайно: перед глазами мало-помалу встает картина жизни целого народа, и все растет нетерпенье увидеть ее больше и больше... В общем, я приобрел штук семьдесят чисто харраритских вещей, избегая покупать арабские или абиссинские»
Все эти предметы можно увидеть и в наши дни в Музее антропологии и этнографии в Петербурге.
Сегодня, я вижу, особенно грустен твой взгляд
И руки особенно тонки, колени обняв.
Послушай: далеко, далеко, на озере Чад
Изысканный бродит жираф.
Ему грациозная стройность и нега дана,
И шкуру его украшает волшебный узор,
Равняться с которым осмелится только луна,
Дробясь и качаясь на влаге широких озер.
Вдали он подобен цветным парусам корабля,
И бег его плавен, как радостный птичий полет.
Я знаю, что много чудесного видит земля,
Когда на закате он прячется в мраморный грот.
Я знаю веселые сказки таинственных стран
Про черную деву, про страсть молодого вождя,
Но ты слишком долго вдыхала тяжелый туман,
Ты верить не хочешь во что-нибудь, кроме дождя.
И как я тебе расскажу про тропический сад,
Про стройные пальмы, про запах немыслимых трав…
Ты плачешь? Послушай… далеко, на озере Чад
Изысканный бродит жираф.
Кому интересно, "Африканский дневник" можно почитать здесь: http://www.gumilev.velchel.ru/index.php?cnt=9&sub=3
1913 год. Н. Гумилев работает над африканским дневником
К тому времени Николай Гумилёв уже совершил четыре путешествия в Африку: осенью 1908 года он побывал в Египте; в декабре 1909 - январе 1910 г. - во Французском Сомали (ныне эта страна называется Республика Джибути) и восточной окраине Абиссинии; в сентябре 1910 - марте 1911 г. - в самой в Абиссинии.
Оглушенная ревом и топотом,
Облеченная в пламя и дымы,
О тебе, моя Африка, шепотом
В небесах говорят серафимы.
И, твое раскрывая Евангелье,
Повесть жизни ужасной и чудной,
О неопытном думают ангеле,
Что приставлен к тебе, безрассудной.
Далекая Абиссиния вызывала живой интерес в России. Начиная с середины XIX века поэты, писатели, художники всё чаще стали бывать в экзотических странах. Увлёкся Африкой и поэт Николай Гумилев. Для своих предполагаемых странствий Гумилев выбрал именно Абиссинию и назвал её «колдовской страной», и вскоре страна, которая манила романтической экзотикой, стала ареной серьезных исследований поэта.
Я знаю, что деревьям, а не нам,
Дано величье совершенной жизни.
На ласковой земле, сестре звездам,
Мы - на чужбине, а они - в отчизне.
Н. С. Гумилев с Н. Сверчковым в Африке. 1913 год. Фото Н. Сверчкова.
Отъезд Гумилёва был назначен на 7 апреля 1913 года (ему только что исполнилось 27 лет). Сохранилось несколько писем и открыток, посланных с дороги и вскоре по прибытии в Джибути и Абиссинию. Среди них и письма к Анне Ахматовой, жене поэта. Кроме того, он начинает вести «Африканский дневник», в котором пишет о дружбе с турецким консулом, назначенным в Харрар. Эта встреча оказалась важной. Встречать турецкого консула в Харрар приехал один из сомалийских вождей, и у его свиты Гумилеву удалось купить немало интересных предметов для петербургского музея.
В Харраре Гумилёв встретил человека, который потом стал императором страны и правил достаточно долго - 44 года. Фактически российский поэт стал первым, кто рассказал о нём, описал его внешность, манеры, его жену, дом. Этот молодой человек стал известен миру под именем Хайле Селассие I, император Абиссинии с 1930 по 1974 годы, его считали 225-м потомком царя Соломона и царицы Савской, основателей Соломоновой династии, обладавшей исключительным правом на власть.
Хайле Селассие был фигурой неоднозначной. Сам он не без гордости вспоминал в автобиографии «Моя жизнь и прогресс в Эфиопии», как, еще только встав у власти, он запретил отрубать руки и ноги - это было привычным наказанием даже за мелкие проступки. Запретил четвертование, который должен был публично исполнять самый близкий родственник: сын убивал отца, мать - сына. Ещё он запретил работорговлю.
Перед ними торговцы рабами
Свой товар горделиво проводят,
Стонут люди в тяжёлых колодах, […]
И надменно проходят французы,
Гладко выбриты, в белой одежде,
В их карманах бумаги с печатью,
Их завидя, владыки Судана
Поднимаются с тронов своих.
А кругом на широких равнинах,
Где трава укрывает жирафа,
Садовод Всемогущего Бога
В серебрящейся мантии крыльев
Сотворил отражение рая…
Гумилёв встретился с Хайле Селассие, когда тот был губернатором Харрара и окружавших его территорий. Звали его тогда Тэфэри Мэконнын, и было ему чуть больше 21 года. Вряд ли наш поэт мог предположить, что уже через три года этот человек станет регентом Абиссинии. Но всё же подчеркнул, что он - один из самых знатных людей в стране и ведёт «свой род прямо от царя Соломона и царицы Савской», что он - сын двоюродного брата и друга Менелика, великого негуса Абиссинии, а его жена - внучка покойного императора и сестра наследника престола. Гумилёв сохранил описание его губернаторского дворца: «Большой двухэтажный деревянный дом с крашеной верандой, выходящей во внутренний довольно грязный двор; дом напоминал не очень хорошую дачу, где-нибудь в Парголове или Териоках. На дворе толклось десятка два ашкеров, державшихся очень развязно. Мы поднялись по лестнице и вошли в большую устланную коврами комнату, где вся мебель состояла из нескольких стульев и бархатного кресла. Губернатор поднялся нам навстречу и пожал нам руки. Он был одет в шамму, как все абиссинцы, но по его точеному лицу, окаймленному черной вьющейся бородкой, по большим полным достоинства газельим глазам и по всей манере держаться в нем сразу можно было угадать принца. По традиции являться следовало с подарком. И к ногам Тэфэри был поставлен ящик вермута... Мы просили о разрешении сфотографировать его, и на это он тотчас же согласился. Ашкеры расстелили ковры прямо на дворе, и мы сняли губернатора в его парадной синей одежде. Затем была очередь за принцессой, его женой. Принцессу мы сняли с ее двумя девочками-служанками». Негативы этих снимков в Музее этнографии сохранились.
По возвращении на родину Николай Гумилёв представил отчёт о выполненном маршруте - маленькую синюю тетрадку формата записной книжки. На обложке тетради надпись: «Галласские, харраритские, сомалийские и абиссинские вещи, собранные экспедицией Н. Гумилева 1913 г. от 1-го мая до 15-го августа». Обложка разрисована в манере поэта-путешественника: голова африканца, белый человек в тропическом шлеме, фигурки зверей и череп. В этой тетрадке - сведения почти обо всём, что собрал тогда Гумилёв для музея. Гумилёв побывал на востоке центральной части Абиссинии и в области, примыкающей к Северо-Западному Сомали.
И в твоей лишь сокровенной грусти,
Милая, есть огненный дурман,
Что в проклятом этом захолустье -
Точно ветер из далёких стран.
Там, где всё сверканье, всё движенье,
Пенье всё, - мы там с тобой живём,
Здесь же только наше отраженье
Полонил гниющий водоём.
«По заданию Музея антропологии и этнографии, - докладывал Гумилев, - я собирал этнографические коллекции, без стеснения останавливал прохожих, чтобы осмотреть надетые на них вещи, без спроса входил в дома и пересматривал утварь, терял голову, стараясь добиться сведений о назначении какого-нибудь предмета у не понимавших, к чему все это, харраритов. Надо мной насмехались, когда я покупал старую одежду, одна торговка прокляла, когда я вздумал ее сфотографировать, и некоторые отказывались продать мне то, что я просил, думая, что это нужно мне для колдовства. Для того, чтобы достать священный здесь предмет - чалму, которую носят харрариты, бывавшие в Мекке, мне пришлось целый день кормить листьями ката (наркотического средства, употребляемого мусульманами) обладателя его, одного старого полоумного шейха. Эта охота за вещами увлекательна чрезвычайно: перед глазами мало-помалу встает картина жизни целого народа, и все растет нетерпенье увидеть ее больше и больше... В общем, я приобрел штук семьдесят чисто харраритских вещей, избегая покупать арабские или абиссинские»
Все эти предметы можно увидеть и в наши дни в Музее антропологии и этнографии в Петербурге.
Сегодня, я вижу, особенно грустен твой взгляд
И руки особенно тонки, колени обняв.
Послушай: далеко, далеко, на озере Чад
Изысканный бродит жираф.
Ему грациозная стройность и нега дана,
И шкуру его украшает волшебный узор,
Равняться с которым осмелится только луна,
Дробясь и качаясь на влаге широких озер.
Вдали он подобен цветным парусам корабля,
И бег его плавен, как радостный птичий полет.
Я знаю, что много чудесного видит земля,
Когда на закате он прячется в мраморный грот.
Я знаю веселые сказки таинственных стран
Про черную деву, про страсть молодого вождя,
Но ты слишком долго вдыхала тяжелый туман,
Ты верить не хочешь во что-нибудь, кроме дождя.
И как я тебе расскажу про тропический сад,
Про стройные пальмы, про запах немыслимых трав…
Ты плачешь? Послушай… далеко, на озере Чад
Изысканный бродит жираф.
Кому интересно, "Африканский дневник" можно почитать здесь: http://www.gumilev.velchel.ru/index.php?cnt=9&sub=3
Click to view