Дневник Аверичевой Софьи Петровны: сентябрь 1942 часть 4
[1941]
июнь 1941
июль и август 1941
сентябрь и октябрь 1941
ноябрь и декабрь 1941
[1942]
январь, февраль и апрель 1942
май и июнь 1942
июль 1942 часть 1
июль 1942 часть 2
июль 1942 часть 3
август 1942 часть 1
август 1942 часть 2
сентябрь 1942 часть 1
сентябрь 1942 часть 2
сентябрь 1942 часть 3
19 сентября. Сегодня на Мишу Голубева что-то нашло. Он весь день читает нам стихи, показывая свою эрудицию. А поэзию он действительно знает. Особенно любит похвастать знаниями передо мной и Валей: дескать, смотрите, актриса и учительница, мы тоже не лыком шиты.
В деревне Лосево мы расположились на привал. Ребята разыскали старые, заброшенные пчелиные ульи. Марусин и Чухварин нашли самовар, наполнили его медом и несут этот самовар за ручки, отбиваясь от пчел. Миша декламирует, показывая на них:
Во Францию два гренадера Из русского плена брели...
- Кто написал эти строчки?
- По-моему, Гейне, - отвечаю я.
- Вы совершенно правы, леди! - подтверждает Голубев.
И в сердце моем, как в море,
И ветер поет и волна,
И много прекрасных жемчужин
Таит его глубина.
Валя Лаврова кричит:
- Тоже Гейне!
- О! И вы, синьорита, правы!
Ложимся на голый пол избы. Надо отдохнуть перед заданием. Михаил подходит, встает в позу и, показывая на пол, произносит:
Всевластная привычка, господа,
Суровости походного ночлега
Мне превращает в мягкий пуховик,
Мне по душе лишения...
- Откуда?
- Отелло! Шекспир! - отвечаем в несколько голосов.
- Ты перед сном молилась, Дездемона? - обращается Голубев ко мне.
- Да, дорогой мой! - отвечаю я ему в тон.
- О грехах своих подумай!
- Единственный мой грех - любовь к тебе, - басит из дальнего угла Лаврова.
- За это ты умрешь! - делает страшное лицо Михаил и бросается на Валентину, но от мощного ее удара отлетает в сторону. «Вот это объятия нежной Дездемоны!» - смеются разведчики.
20 сентября. Мы должны взять полицейского, или привести из оккупированной деревни жителей, или, на крайний случай, поговорить с кем-нибудь из них. Вчера днем мы наблюдали за деревней Борки. Среди высоких диких зарослей - там, где еще недавно была деревня, пробегают женщины в овраг, где находится баня. Лейтенант Яков Ивченко, не отрываясь от бинокля, мечтает: «Эх, взять бы нам вон ту, молодэньку, дюже гарна». Докукин добродушно ворчит; «Да ты на немцев и полицаев гляди, а не бабенок рассматривай!» - «Та немае сегодня немчуры, воны вчера искупалысь... Одни жинки идуть».
Во второй половине ночи залегли в засаду тремя группами. Притаились в густом бурьяне, не спуская глаз с протоптанной узкой тропинки на заросшей дороге. Тропинка, изгибаясь, спускается вниз, в овраг, к маленькому домику с узким оконцем. Это и есть баня. После бессонной ночи, под утренним солнышком трудно уйти от искушения: тяжелые веки сами опускаются... Сейчас уснуть было бы высшим блаженством! Но внутри тебя звучит сигнал: не спи! не спи! не спи! Вздрагиваешь, как от толчка. Сердце - стук, стук, стук! Не спи! Не спи! Не спи! А вокруг никого и ничего. Мы так замаскировались в развалинах и зарослях, что не видим даже друг друга. Знаю точно, что справа, в заросшем разрушенном подвале, залег лейтенант Ивченко со своим ординарцем Дубровиным, но вижу пустой пролом... А вдруг в самом деле никого нет? Может, я проспала, все ушли, я осталась одна? Неодолимо желание подползти ближе к подвалу, или влево к соседу... Может, окликнуть потихонечку? А если встать в рост и посмотреть?
Всюду заросли бурьяна, только кое-где видны верхушки печных труб. Судя по количеству труб, здесь была большая деревня, кипела жизнь, а сейчас можно встретить только одичавшую кошку. Ветерок доносит шуршание шагов, тихий, торопливый женский разговор. Две женщины, озираясь по сторонам, быстро, почти бегом, проходят мимо. Но вот заросли оживают. Из засады выходят лейтенант Ивченко и старший сержант Борисов, подходят к женщинам и делают им знак следовать за ними. Мы отходим в лес. Все происходит тихо, без крика, как будто промчался ветерок и тут же исчез бесследно.
Навстречу спешит Докукин. Ивченко, натягивая фуражку на нос, ворчит: «Ну и спыймалы же мы «языка», шоб нам пусто было». Женщины удивительно некрасивы, как будто природа над ними зло подшутила. Особенно одна из них, на коротких ногах, в розовой атласной кофте с немецкой брошью. На злом лице торчит толстый нос, рот до ушей, глаза-щелочки, гнилые зубы. Обе заскулили. «А ну, потише!» - приказывает Докукин. Но женщины ревут еще громче. «Что же вы ревете, ведь вы у своих? Не рады, что мы вас выручили из плена?» Женщина в розовой кофте всхлипывает: «Гоо-воо-рят, у вас тут расстре-еливают!» «У кого это, у вас? - спрашивает Докукин. - Вы что же, не считаете нас своими?» Курносая поднимает сползающий чулок. «А что же это вы только нас взяли! Там же в бане Фриц и Ганс нас ждали. Мы к ним в баню шли».
Докукин с упреком смотрит на Ивченко, тот не переставая крутит чуб, тяжело вздыхает. Ребята к женщинам: «Ишь, в немецкое нарядилась! А как вас немцы-то называли?» Курносая отряхивает юбку: «Они люди очень даже культурные! Фрейлин Ольга они меня называли». - «Шлюхой! Вот ее як надо называть», - зло шипит Ивченко. «Спокойно, лейтенант!» - обрывает его Докукин.
Очередь из автоматов. Это в группе Горшкова! «Ивченко! Двух бойцов на охрану женщин, остальные за мной!» - приказывает Докукин и мчится с такой быстротой, что мы не успеваем за ним. Вот мы уже около Горшкова. Сюда же бежит и старший лейтенант Васильев с группой. Разведчики столпились около двух убитых парней в красноармейской форме. В карманах красноармейские книжки. В вещевых мешках - русские концентраты, консервы, запасные гражданские костюмы, советские паспорта, множество антисоветских листовок, кипа газет «Колокол». Все на русском языке, с карикатурами, со стихами. «Забрать эту пакость!» - приказывает Докукин.
Самохвалов докладывает. «Мы уже собрались уходить из засады, вдруг видим, идут двое в красноармейской форме. Что, думаем, за оказия! Кроме нас, в этих краях никто не бродит. Володя Чистяков подобрался к одному из них вплотную: «Руки вверх!» Бандюга отскочил, выхватил нож, но я всадил в него очередь. Другой дал стрекача. Мы с Чистяковым пристрелили его. Иначе бы он удрал»... - «Товарищ командир, смотрите! - показывает бинокль Володя Чистяков. - Мой бинокль, тот самый, с которым Гопкало ушел. Видите, на бинокле мои пометки, вот эти точки. Все ребята знают: я их сам просверлил».
Что же все-таки случилось с Гопкало?
- Ну что ж, товарищи, - говорит Докукин, - шуму много, полицейских и немцев спугнули, а задание не выполнили.
- Как же не выполнили, товарищ лейтенант? - смеется Круглов. - Лейтенант Ивченко взял двух «языков», о каких мечтал.
- Ивченко за жинками погнался, а немцев в бане просмотрел, - говорит Докукин.
- Да брешут проклятущи бабы! Ни якых немцев не було там, - оправдывается Ивченко, а потом шутит:-Та я думал, возьмем ладных молодиц, а оказалысь такы несуразицы, шо страшно глядеть...
Около Грядозубова, куда мы возвращались после задания, вспомнили про старика. Все больше он вызывает подозрений. По обыкновению, как только приходим в Грядозубово, сейчас же интересуемся, не сбежал ли старик. Вот и сейчас заглядываем незаметно в окна его дома. Он еще здесь?..
- Смотрите, - говорит Валя, - старик выходит из своей берлоги.
Старик оглядывается... Никого... Быстро набрасывает замок на дверь. Оглянулся еще раз, и скорей, скорей с корзиной в лес. Через некоторое время за ним отправляются три разведчика. Они и раньше за ним ходили, но ничего не заметили. Старик собирал грибы или ягоды. Интересно, чем кончится сегодняшняя слежка!
Продолжение следует...
июнь 1941
июль и август 1941
сентябрь и октябрь 1941
ноябрь и декабрь 1941
[1942]
январь, февраль и апрель 1942
май и июнь 1942
июль 1942 часть 1
июль 1942 часть 2
июль 1942 часть 3
август 1942 часть 1
август 1942 часть 2
сентябрь 1942 часть 1
сентябрь 1942 часть 2
сентябрь 1942 часть 3
19 сентября. Сегодня на Мишу Голубева что-то нашло. Он весь день читает нам стихи, показывая свою эрудицию. А поэзию он действительно знает. Особенно любит похвастать знаниями передо мной и Валей: дескать, смотрите, актриса и учительница, мы тоже не лыком шиты.
В деревне Лосево мы расположились на привал. Ребята разыскали старые, заброшенные пчелиные ульи. Марусин и Чухварин нашли самовар, наполнили его медом и несут этот самовар за ручки, отбиваясь от пчел. Миша декламирует, показывая на них:
Во Францию два гренадера Из русского плена брели...
- Кто написал эти строчки?
- По-моему, Гейне, - отвечаю я.
- Вы совершенно правы, леди! - подтверждает Голубев.
И в сердце моем, как в море,
И ветер поет и волна,
И много прекрасных жемчужин
Таит его глубина.
Валя Лаврова кричит:
- Тоже Гейне!
- О! И вы, синьорита, правы!
Ложимся на голый пол избы. Надо отдохнуть перед заданием. Михаил подходит, встает в позу и, показывая на пол, произносит:
Всевластная привычка, господа,
Суровости походного ночлега
Мне превращает в мягкий пуховик,
Мне по душе лишения...
- Откуда?
- Отелло! Шекспир! - отвечаем в несколько голосов.
- Ты перед сном молилась, Дездемона? - обращается Голубев ко мне.
- Да, дорогой мой! - отвечаю я ему в тон.
- О грехах своих подумай!
- Единственный мой грех - любовь к тебе, - басит из дальнего угла Лаврова.
- За это ты умрешь! - делает страшное лицо Михаил и бросается на Валентину, но от мощного ее удара отлетает в сторону. «Вот это объятия нежной Дездемоны!» - смеются разведчики.
20 сентября. Мы должны взять полицейского, или привести из оккупированной деревни жителей, или, на крайний случай, поговорить с кем-нибудь из них. Вчера днем мы наблюдали за деревней Борки. Среди высоких диких зарослей - там, где еще недавно была деревня, пробегают женщины в овраг, где находится баня. Лейтенант Яков Ивченко, не отрываясь от бинокля, мечтает: «Эх, взять бы нам вон ту, молодэньку, дюже гарна». Докукин добродушно ворчит; «Да ты на немцев и полицаев гляди, а не бабенок рассматривай!» - «Та немае сегодня немчуры, воны вчера искупалысь... Одни жинки идуть».
Во второй половине ночи залегли в засаду тремя группами. Притаились в густом бурьяне, не спуская глаз с протоптанной узкой тропинки на заросшей дороге. Тропинка, изгибаясь, спускается вниз, в овраг, к маленькому домику с узким оконцем. Это и есть баня. После бессонной ночи, под утренним солнышком трудно уйти от искушения: тяжелые веки сами опускаются... Сейчас уснуть было бы высшим блаженством! Но внутри тебя звучит сигнал: не спи! не спи! не спи! Вздрагиваешь, как от толчка. Сердце - стук, стук, стук! Не спи! Не спи! Не спи! А вокруг никого и ничего. Мы так замаскировались в развалинах и зарослях, что не видим даже друг друга. Знаю точно, что справа, в заросшем разрушенном подвале, залег лейтенант Ивченко со своим ординарцем Дубровиным, но вижу пустой пролом... А вдруг в самом деле никого нет? Может, я проспала, все ушли, я осталась одна? Неодолимо желание подползти ближе к подвалу, или влево к соседу... Может, окликнуть потихонечку? А если встать в рост и посмотреть?
Всюду заросли бурьяна, только кое-где видны верхушки печных труб. Судя по количеству труб, здесь была большая деревня, кипела жизнь, а сейчас можно встретить только одичавшую кошку. Ветерок доносит шуршание шагов, тихий, торопливый женский разговор. Две женщины, озираясь по сторонам, быстро, почти бегом, проходят мимо. Но вот заросли оживают. Из засады выходят лейтенант Ивченко и старший сержант Борисов, подходят к женщинам и делают им знак следовать за ними. Мы отходим в лес. Все происходит тихо, без крика, как будто промчался ветерок и тут же исчез бесследно.
Навстречу спешит Докукин. Ивченко, натягивая фуражку на нос, ворчит: «Ну и спыймалы же мы «языка», шоб нам пусто было». Женщины удивительно некрасивы, как будто природа над ними зло подшутила. Особенно одна из них, на коротких ногах, в розовой атласной кофте с немецкой брошью. На злом лице торчит толстый нос, рот до ушей, глаза-щелочки, гнилые зубы. Обе заскулили. «А ну, потише!» - приказывает Докукин. Но женщины ревут еще громче. «Что же вы ревете, ведь вы у своих? Не рады, что мы вас выручили из плена?» Женщина в розовой кофте всхлипывает: «Гоо-воо-рят, у вас тут расстре-еливают!» «У кого это, у вас? - спрашивает Докукин. - Вы что же, не считаете нас своими?» Курносая поднимает сползающий чулок. «А что же это вы только нас взяли! Там же в бане Фриц и Ганс нас ждали. Мы к ним в баню шли».
Докукин с упреком смотрит на Ивченко, тот не переставая крутит чуб, тяжело вздыхает. Ребята к женщинам: «Ишь, в немецкое нарядилась! А как вас немцы-то называли?» Курносая отряхивает юбку: «Они люди очень даже культурные! Фрейлин Ольга они меня называли». - «Шлюхой! Вот ее як надо называть», - зло шипит Ивченко. «Спокойно, лейтенант!» - обрывает его Докукин.
Очередь из автоматов. Это в группе Горшкова! «Ивченко! Двух бойцов на охрану женщин, остальные за мной!» - приказывает Докукин и мчится с такой быстротой, что мы не успеваем за ним. Вот мы уже около Горшкова. Сюда же бежит и старший лейтенант Васильев с группой. Разведчики столпились около двух убитых парней в красноармейской форме. В карманах красноармейские книжки. В вещевых мешках - русские концентраты, консервы, запасные гражданские костюмы, советские паспорта, множество антисоветских листовок, кипа газет «Колокол». Все на русском языке, с карикатурами, со стихами. «Забрать эту пакость!» - приказывает Докукин.
Самохвалов докладывает. «Мы уже собрались уходить из засады, вдруг видим, идут двое в красноармейской форме. Что, думаем, за оказия! Кроме нас, в этих краях никто не бродит. Володя Чистяков подобрался к одному из них вплотную: «Руки вверх!» Бандюга отскочил, выхватил нож, но я всадил в него очередь. Другой дал стрекача. Мы с Чистяковым пристрелили его. Иначе бы он удрал»... - «Товарищ командир, смотрите! - показывает бинокль Володя Чистяков. - Мой бинокль, тот самый, с которым Гопкало ушел. Видите, на бинокле мои пометки, вот эти точки. Все ребята знают: я их сам просверлил».
Что же все-таки случилось с Гопкало?
- Ну что ж, товарищи, - говорит Докукин, - шуму много, полицейских и немцев спугнули, а задание не выполнили.
- Как же не выполнили, товарищ лейтенант? - смеется Круглов. - Лейтенант Ивченко взял двух «языков», о каких мечтал.
- Ивченко за жинками погнался, а немцев в бане просмотрел, - говорит Докукин.
- Да брешут проклятущи бабы! Ни якых немцев не було там, - оправдывается Ивченко, а потом шутит:-Та я думал, возьмем ладных молодиц, а оказалысь такы несуразицы, шо страшно глядеть...
Около Грядозубова, куда мы возвращались после задания, вспомнили про старика. Все больше он вызывает подозрений. По обыкновению, как только приходим в Грядозубово, сейчас же интересуемся, не сбежал ли старик. Вот и сейчас заглядываем незаметно в окна его дома. Он еще здесь?..
- Смотрите, - говорит Валя, - старик выходит из своей берлоги.
Старик оглядывается... Никого... Быстро набрасывает замок на дверь. Оглянулся еще раз, и скорей, скорей с корзиной в лес. Через некоторое время за ним отправляются три разведчика. Они и раньше за ним ходили, но ничего не заметили. Старик собирал грибы или ягоды. Интересно, чем кончится сегодняшняя слежка!
Продолжение следует...