По прихоти судьбы -- разносчицы даров --
в прекрасный день мне откровенья были.
Я написал роман "Прогулки фраеров",
и фраера* меня благодарили…
*фраер - на жаргоне, интеллигентный человек” (то есть дилетант)
(Булат Окуджава)
Бывают дни, когда...Ага, опустишь руки... Ну, щаз! Опустишь, как же! Если вечно не выпускаешь из этих самых рук фотокамеру в добрый кирпич весом. Просто бывают такие дни, когда все времена года сливаются в один угрюмый промозглый ноябрь. Который длится, длится и длится. И кажется, что так будет всегда. Что дождь будет падать на пустой город, размывая мостовые, сочиться сквозь гнилые крыши. А вокруг на веки вечные останется только холод и промозглая хлябь. Серые тучи, висящие мокрой половой тряпкой над миром. Мокрый асфальт и ошметки грязи на дороге из города в город. Капли ледяного дождя, летящие в лобовуху.
Именно в такие дни и начинаешь очень хорошо понимать заумь старины Эйнштейна, уверявшего, что разница между прошлым, настоящим и будущим - всего лишь устойчивая иллюзия. А время - это никакая не река, а всего лишь страницы романа, вырванные из корешка и разбросанные в случайном порядке по полу.
А потому я почти и не удивилась, когда у придорожной заправки сквозь серую хлябь навстречу нам шагнул человек, словно сошедший с одной из этих страниц.
- Позвольте представиться: Василий Никитич Татищев.
И разбросанные страницы романа всех на свете жанров - о поисках, о стройках, о работе и об интригах - замелькали перед нами.
Василий Никитич Татищев родился 29 апреля 1686 года в поместье своего отца, Никиты Алексеевича Татищева в Псковском уезде. Татищевы происходили от семьи Рюриковичей - князей смоленских. В 1693 году сыновья Никиты Алексеевича, десятилетний Иван и семилетний Василий, были пожалованы в стольники и служили при дворе царя Ивана Алексеевича. В 1706 году они были зачислены в Азовский драгунский полк. Сам Татищев сражался и в битве под Полтавой, где был ранен, по его собственным словам, "подле Государя". В 1711 году Татищев участвовал в Прутском походе.
Через год после этого, по дворянской моде тогдашнего времени, Татищев отправился учиться за границу. Но не во Францию или Голландию, как было принято у большинства молодых дворян все по той же моде, а в Германию. Он побывал в Берлине, Дрездене, Бреславле, где обучался инженерному и артиллерийскому делу. А между учеными штудиями знай скупал дорогущие книги по всем отраслям знаний.
Реплика в сторону: тогдашняя мода на учёность изрядную предполагала достаточно солидные и глубокие знания во множестве самых отдаленных друг от друга областей. То бишь, эдакую энциклопедическую образованность. Именно благодаря ей Василий Никитич однажды сумел спасти государственную казну от значительного убытка, а Государя от репутации легковерного простака, коего несложно обвести вокруг пальца. В 1717 году Татищев находился в армии под Кёнигсбергом и Данцигом, занимаясь приведением в порядок изрядно запущенного артиллерийского хозяйства. После прибытия под Данциг Петра I, Татищев вмешался в историю с контрибуцией в 200 тысяч рублей, которую уже целый год никак не мог выплатить здешний магистрат. Пётр I заинтересовался имевшейся в городе картиной "Страшный суд", которую бургомистр приписывал кисти просветителя славян Мефодия и предлагал царю в счёт контрибуции, оценивая в 100 тысяч рублей. Пётр I готов был принять картину, оценив её в 50 тысяч, но Татищев сумел отговорить царя от убыточной сделки, вполне обоснованно оспорив авторство Мефодия.
По возвращении в Петербург Татищев служил в Берг-коллегии, где его начальником оказался человек в высшей степени неординарный и даже загадочный. Яков Вилимович Брюс - государственный деятель, военный, дипломат, инженер и учёный, один из ближайших сподвижников Петра I. Руководитель первого в России артиллерийского, инженерного и морского училища. В московских преданиях за ним прочно закрепилась репутация чернокнижника, мага, "колдуна с Сухаревой башни" и первого русского масона. В 1719 году Брюс обратился к Петру I, обосновывая необходимость "землемерия" всего государства и составления подробной географии России. Татищев должен был стать исполнителем этой работы.
Однако в 1720 году новое поручение оторвало Татищева от его историко-географических работ. Он был послан "в Сибирской губернии на Кунгуре и в прочих местах, где обыщутся удобные места, построить заводы и из руд серебро и медь плавить". Объехав вверенный ему край, в ночь с 29 на 30 декабря 1720 года Василий Никитич прибывает на Уктусский Завод. Татищев поселился в Уктусском заводе, где и основал управление, названное вначале Горной канцелярией, а потом Сибирским высшим горным начальством. Во время первого пребывания Татищева на уральских заводах он успел сделать весьма многое: основал Екатеринбургский завод на реке Исеть и там положил начало нынешнего Екатеринбурга, выбрал место для строительства медеплавильного завода около деревни Егошиха, тем самым положив начало городу Перми, добился дозволения пропускать купцов на Ирбитскую ярмарку и через Верхотурье, а также заведения почты между Вяткой и Кунгуром.
Тогдашний владелец уральских заводов Акинфий Никитич Демидов отнюдь не пришел в восторг от тех новомодных придумок. Нечего, дескать, рушить, что от веку заповедано. И посыпались к царю-батюшке кляузные письма, ровно из дырявого мешка.
Да, времена меняются (сиречь, листаются эти самые разбросанные страницы), а вот герои сего романа, увы, одни и те же.
Довольно скоро все эти кляузы, видно, надоели царю пуще мухи в ухе. И для расследования той бесконечной распри на Урал послан был инженер Георг Вильгельм Де Генин. Разобравшись как следует, и наказав, кого попало, приезжий инженер нашел, что Татищев во всём поступал справедливо. Он был оправдан, в начале 1724 года представлялся Петру, и был произведён в советники Берг-коллегии.
В общем, основатели нового города замечательно между собой сработались. И дело пошло на лад. В 1723 году на берегу реки Исеть возобновилось строительство задуманного Татищевым чугуноплавильного и железоделательного завода.
Неторопливую Исеть перегородили плотиной, возвели заводские корпуса, и уже в ноябре
1723 года была запущена молотовая фабрика, выкована первая партия полосового железа.
А в декабре, в день святой Екатерины, состоялось торжественное открытие завода. И уже через год были запущены печи по выплавке меди, и начато производство чугуна.
Ну а Василий Никитич все дальше и дальше увлеченно листает перед нами те самые страницы времён прошедших.
Ничуть не смущаясь соседством с временами нынешними
Да, что и говорить, изменился город!
Но память осталась.
О тех, кто его основал
Еще одна реплика в сторону: в городском фольклоре Екатеринбурга есть такая... загадка с подвохом - "Как отличить Татищева от Де Генина?" И ответ на нее: "Татищев, как русский человек, снял шляпу перед русской землей!" И впрямь, Василий Никитич красуется в своем неизменом пудреном парике. А иноземец Де Генин - в столь же неизменной треуголке.
И о тех, кто своими руками построил
Реплика в сторону: видно не зря побывавший в Екатеринбурге проездом Антон Павлович Чехов говорил о местных жителях: "Скуластые, лобастые, широкоплечие, с маленькими глазами, с громадными кулачищами. Родятся они на местных чугунолитейных заводах, и при рождении их присутствует не акушер, а механик".
Сохранилась до наших времён и заводская плотина
И тот первый камень, с которого начинался город
На месте основания города - в Историческом сквере, с которого, собственно, и началась наша Прогулка Дилетантов, есть и письмо для потомков. Капсула времени, которая была заложена в день 250-летия города 18-го ноября 1973-го года. В тот год город еще назывался Свердловском.
В капсулу заложили различные предметы старины - записи песен Свердловской области, пленки художественных фильмов и обращение руководителей города к потомкам. Днем вскрытия капсулы объявили дату трехсотлетия города, которая наступит в 2023-м году. То бишь, уже совсем скоро.
И вновь реплика в сторону. В середине 90-х, когда свобода хлынула мутным потоком через все берега, и когда в очередной раз до основанья, а затем... (зачем?!) рушился очередной Старый Мир - капсулу попытались срезать. То ли пустить на цветмет, то ли просто так. Но прочно сработанная конструкция не поддалась. Значит, судьба ей такая - дождаться именно тех, для кого предназначалась.
А тем временем исторический центр города (он же Исторический Сквер, или, по местному названию, Плотинка), перелистывает перед нами еще одну страницу. На сей раз - в мою молодость.
Лихой таксист Даниэль Моралес собственной персоной. Вот эдак, просто-запросто
А мы идем по городу дальше.
Мимо самого высокого в городе небоскреба. Как ни удивительно - это вовсе не знаменитый "Высоцкий", о котором речь пойдет дальше, а башня "Исеть" - самый северный из уже построенных небоскребов планеты.
К Храму На Крови, построенному на месте Ипатьевского дома, в подвале которого был расстрелян последний русский царь вместе со своей семьей.
Успеваем оценить своеобразную красоту здания Городской думы
Полюбоваться кружевом многочисленных чугунных решеток
И даже наскоро пробежаться по Пассажу
Вот эта мигающая огоньками штуковина перед ним - Барометр Настроения
А этот хрупкий павильон - автобусная остановка.
Не раздолбанная городскими вандалами, не исписанная различной похабности надписями, и не загаженная "бычками" и плевками.
Слегка подивившись новому облику города, Василий Никитич ведет нас дальше.
Останавливаемся на перекрестке улиц Ленина и Горького, возле роскошного здания Дома Севастьянова, известного также, как Дом профсоюзов - единственного здания в стиле неоготики на Урале. Его полукруглая ротонда уже показана на плане города 1829 года.
С этим домом связано несколько городских легенд. По одной из них, владелец дома Николай Иванович Севастьянов планировал украсить крышу ротонды золотом, о чём неоднократно подавал прошения даже на высочайшее имя. Но так как золотить можно только купола храмов, это прошение утверждено не было. А в наказание на дерзкого просителя была наложена оригинальная епитимья. Его приговорили ходить каждое утро до ближайшей церкви в чугунных башмаках.
Подходим к небольшой (но вельмИ впечатляющей!) выставке военной техники возле окружного Дома офицеров
А после - готовимся перелистнуть очередную страницу времени. Времени гитарных аккордов на тесных кухнях, первых катушечных магнитофонов, изящно-дерзкой Таганки, и такого знакомо-хриплого "Я не люблю!". И продолжить Прогулки Дилетантов. Поднявшись над городом на смотровую площадку 52 этажа небоскреба "Высоцкий". И возвратившись во времена нашей молодости в музейных залах (точней, музейных лабиринтах) Ельцин-центра.
Внимание!
Продолжение следует!