Вятка конца ХIХ века в воспоминаниях Аркадия Рылова. Часть 1-я
"Село Истобенское, Вятского уезда, в котором я родился, расположено на берегу реки Вятки. Река в этом месте широка, очень извилиста и богата перекатами, сильно затрудняющими судоходство. Поэтому, вероятно, Истобенское издавна поставляло лоцманов и капитанов всему Северо-Волжскому бассейну.
Если бы я с первых дней не попал в Вятку, а застрял в этом селе, из меня, наверное, тоже вышел бы капитан или лоцман.
Несмотря на то, что в Истобенском я, можно сказать, родился проездом, прожил в нем всего два-три дня, любовь к реке и интерес к судоводительству у меня остались на всю жизнь.
Дом в селе Истобенском, в котором родился Аркадий Рылов. Фото В. Коваленко
Все детские годы и первую юность я провел в Вятке. Этот городок, по преданию, был основан новогородскими ушкуйниками в первой половине ХV века и назывался Хлыновым от речки Хлыновки, на устье которой он построен. В конце ХVIII века он переименован в Вятку.
Отдаленный от центра и лежащий по Сибирскому тракту, город служил местом ссылки политических "преступников". Сюда был выслан, между прочим, в 40-х годах прошлого столетия знаменитый архитектор Витберг, построивший в Вятке великолепный собор, две ротонды и ворота в классическом стиле в городском саду. Польский художник Андриолли оставил после себя роспись в кафедральном соборе, которая много раз "подновлялась" местными богомазами. Здесь были в ссылке Герцен, Салтыков-Щедрин, Короленко и другие.
Во время моего детства в городе было двадцать пять тысяч жителей, мужская и женская гимназии, земское реальное училище, мужской и женский монастыри и около тридцати церквей. Железной дороги еще не было.
Расположенный на трех крутых горах на берегу реки, с многочисленными колокольнями, куполами, садами, город был очень красив тогда, особенно со стороны реки. Мощеных улиц тогда не было. Тротуары были деревянные, площади и улицы сплошь покрыты топтун-травой. Эта же травка росла между тротуарами и домами и служила мягким ложем для спящих пьяниц и для вытирания ног в ненастную погоду, когда улицы покрывались жидкой шоколадной грязью. На перекрестках пешеходы мучились, балансируя по затопленным грязью переходам, часто оставляли в жидкой жиже галоши.
С. Лобовиков. Вятка, Спасская улица. И те самые деревянные тротуары...
При каждом почти доме был сад и огород с баней, заросшей репейником и крапивой. Двор с колодцем также был покрыт зеленым топтуном. Приятно было босиком бегать по мягкой травке.
Несмотря на то, что большинство домов были деревянные и в каждом доме горели перед образами лампадки, пожары в городе были редки: раз или два в год загорится где-нибудь баня. Тогда на двух каланчах вывешивали сигнальные шары, и пожарные, как сумасшедшие, летели на сытых застоявшихся буланых вятках к месту пожара. Через десять минут от бани оставалась одна почерневшая труба да груда дымящихся головешек. Долго потом на улице обсуждалось это происшествие.
Кражи тоже были редки. Много разговоров вызвала, помню дерзкая кража из окна второго этажа губернаторского дома. Несмотря на полицейскую охрану, вор ухитрился днем по приставной лестнице украсть новенький самовар, приготовленный для благотворительной лотереи. Про убийства и вовсе не было слышно.
С раннего утра раздавался колокольный звон, стаи галок с криком носились над колокольнями. Бряцали железные щеколды калиток: то старики и старушки шли к заутрене или к ранней обедне...
В определенные дни, кажется по пятницам, мимо наших окон проходила процессия арестантов по пути в Сибирь.
С замиранием детского сердца я слышал глухой барабанный бой и звон железных цепей. На высокой телеге, выкрашенной в черный цвет, на возвышении сидели и стояли скованные арестанты в серых халатах с черным ромбом на спине, в серых суконных арестантских шапках. На груди висели черные доски с надписью о преступлении. Лица арестантов грустные, серые, бледные, бородатые. За телегой шли, бряцая кандалами, тоже толпы арестантов. Цепи путались между ногами, мешали идти. В телегах, а зимой в розвальнях ехали больные и женщины с детьми.
Процессия шла по топкой грязи под моросящим дождем или зимой в трескучий мороз, когда усы и бороды покрывались инеем и льдом.
На Александровской площади воздвигнут высокий эшафот, выкрашенный в черный цвет.
Арестанты, которые ехали в телеге с подвешенными на груди досками и были приговорены к каторге, входили по лестнице на эшафот и становились четырехугольником по краям. По очереди палач привязывал к позорному столбу одного из них, а судейский чиновник в виц-мундире, со шпагой и в треугольной шляпе читал обвинительный акт и приговор суда.
Однажды наша няня привела нас на прогулке на эту площадь к эшафоту, окруженному солдатами и толпой любопытных. Я помню, как женщина с бледным лицом, которую палач вел к столбу, грохнулась в обмороке на пол...
Климат в Вятке суровый, зимы морозные. Сквозь замерзшие окна слышен скрип саней в длинных обозах; люди в тулупах и валенках, лошади покрыты инеем, от домовых труб поднимается столбами сизый дым.
На густом овальном небе красный солнечный диск. Мороз сорок градусов. Частые северо-восточные ветры наметают огромные сугробы снега.
С. Лобовиков. Зимняя Вятка.
Чем длительнее и суровее зима, тем радостнее было встречать весну. Под тротуарами шумят, пенятся каскады темной, как пиво, воды, стремящийся в овраги, а оттуда в реку. Возле скворечников на ветке уже поет блестящий на солнышке скворец. Почки на деревьях покраснели, набухли, дороги почернели.
На высоком крутом берегу на скамейках сидят горожане, любуются ледоходом, льдины сталкиваются, наползают друг на друга с шумом и шипением. Река у города разлилась на четыре версты, затопила слободу Дымковскую, луга, леса. Трудно оторваться от этого зрелища, когда так ласково греет весеннее солнце.
Река Вятка. Начало ледохода. Открытка нач. ХХ века.
Внизу у пристани стоят отремонтированные, выкрашенные заново пароходы. Смолят и красят лодки, пароходные плицы для колес. Новая нагруженная деревянным товаром беляна блестит на солнце, как золотая, и ждет, когда пройдет лед, чтобы поплыть вниз по течению. Доносится запах смолы, свежего лесного материала и свежей масляной краски..."
---------------------------------
Заметки с воспоминаниями А.Рылова дополняю фотографиями его картин.
Если бы я с первых дней не попал в Вятку, а застрял в этом селе, из меня, наверное, тоже вышел бы капитан или лоцман.
Несмотря на то, что в Истобенском я, можно сказать, родился проездом, прожил в нем всего два-три дня, любовь к реке и интерес к судоводительству у меня остались на всю жизнь.
Дом в селе Истобенском, в котором родился Аркадий Рылов. Фото В. Коваленко
Все детские годы и первую юность я провел в Вятке. Этот городок, по преданию, был основан новогородскими ушкуйниками в первой половине ХV века и назывался Хлыновым от речки Хлыновки, на устье которой он построен. В конце ХVIII века он переименован в Вятку.
Отдаленный от центра и лежащий по Сибирскому тракту, город служил местом ссылки политических "преступников". Сюда был выслан, между прочим, в 40-х годах прошлого столетия знаменитый архитектор Витберг, построивший в Вятке великолепный собор, две ротонды и ворота в классическом стиле в городском саду. Польский художник Андриолли оставил после себя роспись в кафедральном соборе, которая много раз "подновлялась" местными богомазами. Здесь были в ссылке Герцен, Салтыков-Щедрин, Короленко и другие.
Во время моего детства в городе было двадцать пять тысяч жителей, мужская и женская гимназии, земское реальное училище, мужской и женский монастыри и около тридцати церквей. Железной дороги еще не было.
Расположенный на трех крутых горах на берегу реки, с многочисленными колокольнями, куполами, садами, город был очень красив тогда, особенно со стороны реки. Мощеных улиц тогда не было. Тротуары были деревянные, площади и улицы сплошь покрыты топтун-травой. Эта же травка росла между тротуарами и домами и служила мягким ложем для спящих пьяниц и для вытирания ног в ненастную погоду, когда улицы покрывались жидкой шоколадной грязью. На перекрестках пешеходы мучились, балансируя по затопленным грязью переходам, часто оставляли в жидкой жиже галоши.
С. Лобовиков. Вятка, Спасская улица. И те самые деревянные тротуары...
При каждом почти доме был сад и огород с баней, заросшей репейником и крапивой. Двор с колодцем также был покрыт зеленым топтуном. Приятно было босиком бегать по мягкой травке.
Несмотря на то, что большинство домов были деревянные и в каждом доме горели перед образами лампадки, пожары в городе были редки: раз или два в год загорится где-нибудь баня. Тогда на двух каланчах вывешивали сигнальные шары, и пожарные, как сумасшедшие, летели на сытых застоявшихся буланых вятках к месту пожара. Через десять минут от бани оставалась одна почерневшая труба да груда дымящихся головешек. Долго потом на улице обсуждалось это происшествие.
Кражи тоже были редки. Много разговоров вызвала, помню дерзкая кража из окна второго этажа губернаторского дома. Несмотря на полицейскую охрану, вор ухитрился днем по приставной лестнице украсть новенький самовар, приготовленный для благотворительной лотереи. Про убийства и вовсе не было слышно.
С раннего утра раздавался колокольный звон, стаи галок с криком носились над колокольнями. Бряцали железные щеколды калиток: то старики и старушки шли к заутрене или к ранней обедне...
В определенные дни, кажется по пятницам, мимо наших окон проходила процессия арестантов по пути в Сибирь.
С замиранием детского сердца я слышал глухой барабанный бой и звон железных цепей. На высокой телеге, выкрашенной в черный цвет, на возвышении сидели и стояли скованные арестанты в серых халатах с черным ромбом на спине, в серых суконных арестантских шапках. На груди висели черные доски с надписью о преступлении. Лица арестантов грустные, серые, бледные, бородатые. За телегой шли, бряцая кандалами, тоже толпы арестантов. Цепи путались между ногами, мешали идти. В телегах, а зимой в розвальнях ехали больные и женщины с детьми.
Процессия шла по топкой грязи под моросящим дождем или зимой в трескучий мороз, когда усы и бороды покрывались инеем и льдом.
На Александровской площади воздвигнут высокий эшафот, выкрашенный в черный цвет.
Арестанты, которые ехали в телеге с подвешенными на груди досками и были приговорены к каторге, входили по лестнице на эшафот и становились четырехугольником по краям. По очереди палач привязывал к позорному столбу одного из них, а судейский чиновник в виц-мундире, со шпагой и в треугольной шляпе читал обвинительный акт и приговор суда.
Однажды наша няня привела нас на прогулке на эту площадь к эшафоту, окруженному солдатами и толпой любопытных. Я помню, как женщина с бледным лицом, которую палач вел к столбу, грохнулась в обмороке на пол...
Климат в Вятке суровый, зимы морозные. Сквозь замерзшие окна слышен скрип саней в длинных обозах; люди в тулупах и валенках, лошади покрыты инеем, от домовых труб поднимается столбами сизый дым.
На густом овальном небе красный солнечный диск. Мороз сорок градусов. Частые северо-восточные ветры наметают огромные сугробы снега.
С. Лобовиков. Зимняя Вятка.
Чем длительнее и суровее зима, тем радостнее было встречать весну. Под тротуарами шумят, пенятся каскады темной, как пиво, воды, стремящийся в овраги, а оттуда в реку. Возле скворечников на ветке уже поет блестящий на солнышке скворец. Почки на деревьях покраснели, набухли, дороги почернели.
На высоком крутом берегу на скамейках сидят горожане, любуются ледоходом, льдины сталкиваются, наползают друг на друга с шумом и шипением. Река у города разлилась на четыре версты, затопила слободу Дымковскую, луга, леса. Трудно оторваться от этого зрелища, когда так ласково греет весеннее солнце.
Река Вятка. Начало ледохода. Открытка нач. ХХ века.
Внизу у пристани стоят отремонтированные, выкрашенные заново пароходы. Смолят и красят лодки, пароходные плицы для колес. Новая нагруженная деревянным товаром беляна блестит на солнце, как золотая, и ждет, когда пройдет лед, чтобы поплыть вниз по течению. Доносится запах смолы, свежего лесного материала и свежей масляной краски..."
---------------------------------
Заметки с воспоминаниями А.Рылова дополняю фотографиями его картин.