вслед Дню учителя
...Его называли Василь Васильевичем, Семен Семеновичем, Иван Ивановичем - он на любое имя откликался. Он появлялся неожиданно,растворяясь перед тем каждый раз навсегда и сердечно прощаясь,но - возникал - и класс неиствовал от счастья. Дверь открывал ногой, не грубо, но всегда, как-будто бы оберегая руки для иной работы; на нем была серая плащ-палатка, за ее плечами топорщился горб,из-под ее подола тащились по полу желто-серые тесемки кальсон. Он подходил к столу и хмурым, безразличным взглядом захлопывал нам рты. Расстегивал ворот плаща, нырял в него, и в необъятном чреве одеяния происходило действие, значенье коего нам было непонятно - мы только слушали стеклянный звук и обмирали в ожидании. Палатка раскрывалась. Василь Васильевич, или Семен Семенович, или Иван Иванович, внезапным - бодрым - жестом, как-будто расправляя крылья, смахивал ее сплеч на пол и осторожно ставил рядом вполовину опустевшую чекушку. Затем снимал с плечей аккордеон, перебирая клавиши, устраивался поудобней с ним на стуле, и задавал вопрос:
-Ну, что играть сегодня будем? Для души, иль - по программе?
Мы требовали для души.
-Ну, хорошо. Желанье публики для нас - закон.
Он закрывал глаза:
-...О голубка моя!..
У него был бархатный голос.И темное,и жесткое лицо, когда он пел,разглаживалось,освещалось, как старый и поблекший абажур,когда в нем зажигают лампы.
Из школы его перманентно изгоняли. Он шел в соседнюю, когда гнали оттуда - перебирался в отдаленную - ходил по кругу, пока опять, не надолго, но объявлялся в нашей. В допиониcтическом пространстве аккордеонист с педагогическим образованием был в дефиците, учебный план обязывал к наличию у нас вокала,по принужденью в гороно его прощали.
...В тот день он вошел тихо. Остановился в проеме двери, приложил палец к губам. Мы замолчали. Долго, словно собираясь силами, смотрел в окно.
-Ну, вот что,- сказал строго, -Стройтесь.
Мы слушались его беспрекословно.
-Уходим тихо,- сказал он.- И просачиваемся незаметно.
Мы шли гуськом, на цыпочках, по коридору, и не дыша - мимо директорского кабинета,и мимо раздевалки, где тетя Маша, сторож и уборщица в одном лице, пила свой чай с баранками. Мы были - невидимки.
Он ввел нас в осень. В старинный парк, в кленовые его аллеи. Ковер из листьев был таким глубоким - мы утопали в золоте, мы им плескались,валились навзничь и смотрелись в небо...
Он сидел, прислонившись к стволу, раскинув свои длинные,худющие ноги, и играл,перебирая одну мелодию за другой. И был - такой покой...
Нас разыскивали с милицией. Под суд Василия Васильевича, Семен Семеновича, а,может быть,Иван Ивановича,слава Богу, тогда не отдали,(хотя долго грозились) - лишили только права близко приближаться к школе.
...Я его встретила лет через двадцать и сразу же узнала. Кинулась,и - вспомнила, что я не знаю, как зовут его на самом деле.
-Семен Семенович!- крикнула ему я уже в спину.
Он обернулся.В нем ничего не изменилось, разве что - только скукожилось,усохло. Но плащ-палатка, горб-аккордеон и тесемки кальсон были те же.
Я торопилась рассказать ему, какое он для нас был счастье, я вспоминала ему все его уроки и главный дар - глоток свободы, единения с природой, покой, и - представление о счастье.
Он слушал меня отстраненно.
-Конечно, вы не помните меня. И, даже если б помнили, то не узнали...
-Нет, почему же,- оживился он.- У тебя был славный голос. Идеальный слух...
-Да, да, -сказала я,представив, как он каждой бывшей ученице говорит эту заученную фразу.-Ну, до свидания. Извините, что Вас задержала.
-...А как ты ненавидела ноябрьские и первомайские концерты!- засмеялся он.- Тебя же заставляли петь одну и ту же песню: "Когда иду в я подмосковье..."- запел Василий Васильевич незнакомым голосом.
И смех его я слышала впервые.
-Ну, что играть сегодня будем? Для души, иль - по программе?
Мы требовали для души.
-Ну, хорошо. Желанье публики для нас - закон.
Он закрывал глаза:
-...О голубка моя!..
У него был бархатный голос.И темное,и жесткое лицо, когда он пел,разглаживалось,освещалось, как старый и поблекший абажур,когда в нем зажигают лампы.
Из школы его перманентно изгоняли. Он шел в соседнюю, когда гнали оттуда - перебирался в отдаленную - ходил по кругу, пока опять, не надолго, но объявлялся в нашей. В допиониcтическом пространстве аккордеонист с педагогическим образованием был в дефиците, учебный план обязывал к наличию у нас вокала,по принужденью в гороно его прощали.
...В тот день он вошел тихо. Остановился в проеме двери, приложил палец к губам. Мы замолчали. Долго, словно собираясь силами, смотрел в окно.
-Ну, вот что,- сказал строго, -Стройтесь.
Мы слушались его беспрекословно.
-Уходим тихо,- сказал он.- И просачиваемся незаметно.
Мы шли гуськом, на цыпочках, по коридору, и не дыша - мимо директорского кабинета,и мимо раздевалки, где тетя Маша, сторож и уборщица в одном лице, пила свой чай с баранками. Мы были - невидимки.
Он ввел нас в осень. В старинный парк, в кленовые его аллеи. Ковер из листьев был таким глубоким - мы утопали в золоте, мы им плескались,валились навзничь и смотрелись в небо...
Он сидел, прислонившись к стволу, раскинув свои длинные,худющие ноги, и играл,перебирая одну мелодию за другой. И был - такой покой...
Нас разыскивали с милицией. Под суд Василия Васильевича, Семен Семеновича, а,может быть,Иван Ивановича,слава Богу, тогда не отдали,(хотя долго грозились) - лишили только права близко приближаться к школе.
...Я его встретила лет через двадцать и сразу же узнала. Кинулась,и - вспомнила, что я не знаю, как зовут его на самом деле.
-Семен Семенович!- крикнула ему я уже в спину.
Он обернулся.В нем ничего не изменилось, разве что - только скукожилось,усохло. Но плащ-палатка, горб-аккордеон и тесемки кальсон были те же.
Я торопилась рассказать ему, какое он для нас был счастье, я вспоминала ему все его уроки и главный дар - глоток свободы, единения с природой, покой, и - представление о счастье.
Он слушал меня отстраненно.
-Конечно, вы не помните меня. И, даже если б помнили, то не узнали...
-Нет, почему же,- оживился он.- У тебя был славный голос. Идеальный слух...
-Да, да, -сказала я,представив, как он каждой бывшей ученице говорит эту заученную фразу.-Ну, до свидания. Извините, что Вас задержала.
-...А как ты ненавидела ноябрьские и первомайские концерты!- засмеялся он.- Тебя же заставляли петь одну и ту же песню: "Когда иду в я подмосковье..."- запел Василий Васильевич незнакомым голосом.
И смех его я слышала впервые.