Абба Ковнер о вине и отчаянии.Часть 1-я.
אל נלך כצאן לטבח
из невошедшего в фильм
В этом отрывке речь идет о знаменитом воззвании Аббы Ковнера, написанном 31-го декабря 1941 года и начинающемся словами «не пойдем как овцы на бойню». Клод Ланцман хочет знать две вещи: во-первых, было бы воззвание другим, если бы Абба Ковнер жил в гетто, и во-вторых, откуда эти пророческие слова «Гитлер планирует уничтожить всех евреев Европы» в конце 1941 года, когда никто еще пока ни сном ни духом.
Нас не поведут, как овец, на бойню!
Еврейская молодежь, не давай сбить себя с пути. Из 80 000 евреев Вильнюса, Литовского Иерусалима, осталось всего 20 000. На наших глазах отняли наших родителей, наших братьев и сестер.
Где сотни людей, которых забрали на работу литовские «хапуны»? Где раздетые догола женщины и дети, которых увели в страшную «ночь провокации»? Где евреи, которых увели в Судный День? Где наши братья из Второго гетто?
Все, кого увезли из гетто, никогда больше не вернутся.
Все дороги Гестапо вели в Понары.
А Понары - это смерть!
Сомневающиеся! Избавьтесь от иллюзий! Ваши дети, ваши мужья и жены погибли.
Понары - это не лагерь. Их всех убили там.
Гитлер намерен уничтожить всех евреев Европы. Евреям Литвы суждено стать первыми на этом пути.
Не будем же овцами, покорно идущими на убой!
Правда, что мы слабы и беззащитны, но сопротивление должно стать единственным ответом врагу!
Братья! Лучше погибнуть свободными борцами, чем выжить по милости убийц.
Сопротивляйтесь! До последнего вздоха!
(*** русский перевод воззвания - из Вики ***)
Английский текст: Pronouncement by Abba Kovner.
На процессе Эйхмана Абба Ковнер по просьбе прокурора читает своё воззвание.
Он сочинил его на иврите, затем перевел на идиш.
иврит и синхронный перевод на немецкий:
***
Клод Ланцман: Я хочу... в который раз задать Аббе Ковнеру вопрос, который уже задавал, но в этот раз пусть он ответит. Вопрос был таким: написал бы он это воззвание, если бы все шесть месяцев - с начала немецкой оккупации Вильны - жил в гетто безвыходно, подвергаясь «акциям» вместе с остальными евреями, испытывая тот же страх, что и они?
Абба Ковнер: Логичный и умный вопрос, мне редко его задают. Сам же я задаю его себе часто. […] У меня в руках распечатка воззвания, которое я отправил в... январе 1942 года в гетто в Вильно. Я помню, что написал его в конце декабря 1941-го в монастыре. Я не собираю читать весь текст, лишь подчеркну три главных момента. Первое, что я хотел сказать евреям, и, главное, еврейской молодежи, это... обличить главного врага, стоявшего между нами и истиной. Этим врагом был... овладевший нами самообман.
Абба Ковнер: Долгими... ночами в монастыре, между вылазками в гетто... у меня часто была возможность подумать, и... я понял, что самообман был единственным оставшимся евреям утешением, последним пристанищем в лишениях и страданиях. И... это утешение позволяло нам еще держаться. Но только в нашем случае самообман был результатом слаженной работы обеих администраций: немецкой и литовской, намеренно порождавших иллюзии, чтобы не дать нам посмотреть правде в глаза. Я прекрасно понимал, что евреи не идиоты, чтобы верить всякой лжи. Я сказал себе, что, возможно, требуется лишь, чтобы кто-нибудь поднял свой голос и сказал правду, и именно поэтому... я написал это воззвание.
Клод Ланцман: Да, но погодите, извините меня. Откуда у него это... удивительное предвидение. Потому что очень мало кто это понял уже тогда среди евреев... Когда он это пишет, перед глазами у него только гетто Вильно, поскольку он там, и все гетто были изолированы. И когда он пишет: «Гитлер планирует истребить всех евреев Европы, и мы первые»...
Абба Ковнер: Я понял вопрос, и... но вы зашли слишком далеко, я скажу об этом скоро. Вот почему мое воззвание поднимает вопросы, которые задавали себе все: Где наши родные? Где наши друзья? Где те, кого забрали в «ночь провокации»? И... эти вопросы требовали ответов... прямых ответов, настоящих. И эти вопросы я ставил себе. У меня были друзья, у меня были родные, у меня были знакомые, исчезнувшие в ночь большой провокации, во время «акции»... желтых удостоверений, во время других «акций», и я спрашивал себя: что с ними стало? И одновременно я знал, что ответ ясен, хоть и жесток: все они исчезли в Понарах, где не было ни гетто, ни рабочего лагеря, а был лагерь смерти.
Клод Ланцман: И не лагерь даже, просто место уничтожения...
Абба Ковнер: В сущности, то, что я сказал в этом воззвани, в глубине души понимал каждый еврей. Им лишь не хватало мужества и безжалостности к себе, чтобы... себе в этом признаться. Но необходимо было не только сказать всё это, необходимо было предложить какой-то выход из этого отчаяния, этого паралича, принять решение и дать ответ на вопрос «что делать?» И ответ был: надо сопротивляться. Я принес воззвание в гетто и прочел его сперва только близким соратникам, еврейской элите, тем, кто думал, молодым друзьям из (*** ха-шомер ха-цаир ***)... и позже... у всех жителей Вильно на руках было моё воззвание. Нет никаких сомнений, что я послужил лишь голосом, выразившим общее мнение […]
Абба Ковнер: В моем воззвании есть ключевая фраза... породившая самые бурные споры даже среди моих близких соратников. Это было утверждение, что Гитлер собирается уничтожить всё европейское еврейство, и что Вильно и Литва лишь первые... я помню эти споры... Все были готовы признать, что уже уничтожены тысячи и тысячи людей, но... даже наши ближайшие соратники, сионистская молодежь, те, кому предстояло вести народ, многие из них считали, что массовые убийства были либо местью немцев... либо следствием их садизма, либо... совместными усилиями литовцев и украинцев, и, наконец, помню, как наш друг, один из лидеров сопротивления в Варшаве, заявил, что, в конце концов, ведь в Варшаве всё иначе. «Глядите, в Варшавском гетто уже в течение двух лет проживают примерно полмиллиона человек. Да, голод. Да, болезни. Но с голодом и болезнями можно справиться (*** контрабанда - наше всё ***). И главное - не было массовых убийств.» И был еще один пример. Из Белостока вернулся... наш посланец со следующим отчетом: «В гетто в Белостоке жить можно, там не было массовых убийств, евреи уверены, что Германия нуждается в них, потому что они хорошо работают. И они встревожены тем, что происходит в Вильно.» Я настаивал на своём утверждении, что Гитлер хочет покончить с европейским еврейством, потому что осознав это, мы, наконец, сможем определить наше отношение к ситуации. Иначе мы могли бы просто сказать: в Вильно очень плохо, давайте убежим в другой город, где лучше, хоть в тот же Белосток. Мы молоды, мы выдержим трудности, а потом, [*** с Б-жьей помощью ***], всё наладится. Так делали евреи на протяжении всей истории. Но я отказывался принять эту идею.[…] И почему именно Вильно? Почему немцы вдруг решили убить столько народу именно в Вильно? И я вспомнил, что незадолго до немецко-советского вторжения (*** вот так, совместно, простой человек так и воспринимал, что бы советская пропаганда ни пела; а ведь Абба Ковнер левее левого поворота, и почти коммунист ***) я читал «Майн Кампф». И внезапно я понял, что все слова в этой книге были планом. Планом, осуществлявшимся у нас на глазах. И говоря моим товарищам, что Гитлер планирует истребить всех европейских евреев, я хотел, чтобы они поняли, что это не просто действия злого Вайса, или другого немецкого начальника, но что это такой дьявольский план.
Абба Ковнер: И с этого момента, как только стало ясно, что... ни наше поведение, ни какое либо вмешательство изнутри и снаружи, ничто не могло повлиять на происходившее с нами. Вывод был очевиден: впервые в еврейской истории бежать было некуда. И тут я должен... добавить вот что: говоря, что бежать некуда, я подразумевал - не только географически, но и духовно.
Клод Ланцман: Но... что меня потрясло... это осознание того, что весь народ обречен на уничтожение, все евреи Европы, и... возможно, отдельные люди и выживут, случайно, по ошибке, но это уже будет неважно. И это очень сильно... это ясное, отчетливое осознание... что весь еврейский народ целиком приговорен к смерти.
Абба Ковнер: […] Воззвание довольно пессимистично, оно заканчивается... в его последней строке говорится, что лучше умереть, сражаясь... зная, что нет шансов на успех. В этом воззвании намеренно отсутствует надежда на будущее, иначе оно было бы как другие... призывы на баррикады, нет, ничего этого нет. И вы правы, именно поэтому его было так трудно принять.
Клод Ланцман: Тогда почему чуть раньше он сказал, что... если бы он все шесть месяцев прожил в гетто вместе с остальными евреями... согласен ли он с тем, что я сказал, что, возможно, тогда его воззвание было бы другим? Он не объяснил.
Абба Ковнер: Но... если позволите, я всё же хотел бы... закончить мысль, очень важную, так как она... вызвала наибольшие споры в гетто в то время... о том, что спасения нет. Тот, кто это поймёт, тот прочувствует, что составляло... нашу вселенную... вселенную участников сопротивления, тех, кто потом поднимет восстание. Иначе, мне кажется, мы не сможем это объяснить. Постоянной чертой... всех преследований евреев, от средневековья до наших дней, была возможность спастись. Бежать в другое место. Еще можно было... по крайней мере теоретически, перейти в другую веру. В конечном счете, преследования были направлены на еврейскую веру, и если вы переходили в христианство, т.е. допустим, то у вас была возможность спастись. И поэтому необходимым было осознать то, что я уже понял, больше интуитивно, что... в еврейской истории происходит поворот, что наше время... не похоже на всё, что было раньше, его невозможно ни с чем сравнить. И следовательно... провозгласив, что всё европейское еврейство обречено на уничтожение... мы фактически провозгласили, что спасения нет. Единицам, возможно, удастся спастись, но весь народ обречен. И народу следует принять решение, как себя вести.
из текстовой расшифровки беседы с Аббой Ковнером для документального фильма Клода Ланцмана "Шоа":
http://data.ushmm.org/intermedia/film_video/spielberg_archive/transcript/RG60_5017/A2E8DDA1-80C8-4C01-AB31-2C8C2BFB89D8.pdf
+++ и не только в жж: https://sites.google.com/site/nyatki/abba-kovner-o-vine-i-otcaanii
из невошедшего в фильм
В этом отрывке речь идет о знаменитом воззвании Аббы Ковнера, написанном 31-го декабря 1941 года и начинающемся словами «не пойдем как овцы на бойню». Клод Ланцман хочет знать две вещи: во-первых, было бы воззвание другим, если бы Абба Ковнер жил в гетто, и во-вторых, откуда эти пророческие слова «Гитлер планирует уничтожить всех евреев Европы» в конце 1941 года, когда никто еще пока ни сном ни духом.
Нас не поведут, как овец, на бойню!
Еврейская молодежь, не давай сбить себя с пути. Из 80 000 евреев Вильнюса, Литовского Иерусалима, осталось всего 20 000. На наших глазах отняли наших родителей, наших братьев и сестер.
Где сотни людей, которых забрали на работу литовские «хапуны»? Где раздетые догола женщины и дети, которых увели в страшную «ночь провокации»? Где евреи, которых увели в Судный День? Где наши братья из Второго гетто?
Все, кого увезли из гетто, никогда больше не вернутся.
Все дороги Гестапо вели в Понары.
А Понары - это смерть!
Сомневающиеся! Избавьтесь от иллюзий! Ваши дети, ваши мужья и жены погибли.
Понары - это не лагерь. Их всех убили там.
Гитлер намерен уничтожить всех евреев Европы. Евреям Литвы суждено стать первыми на этом пути.
Не будем же овцами, покорно идущими на убой!
Правда, что мы слабы и беззащитны, но сопротивление должно стать единственным ответом врагу!
Братья! Лучше погибнуть свободными борцами, чем выжить по милости убийц.
Сопротивляйтесь! До последнего вздоха!
(*** русский перевод воззвания - из Вики ***)
Английский текст: Pronouncement by Abba Kovner.
На процессе Эйхмана Абба Ковнер по просьбе прокурора читает своё воззвание.
Он сочинил его на иврите, затем перевел на идиш.
иврит и синхронный перевод на немецкий:
Click to view***
Клод Ланцман: Я хочу... в который раз задать Аббе Ковнеру вопрос, который уже задавал, но в этот раз пусть он ответит. Вопрос был таким: написал бы он это воззвание, если бы все шесть месяцев - с начала немецкой оккупации Вильны - жил в гетто безвыходно, подвергаясь «акциям» вместе с остальными евреями, испытывая тот же страх, что и они?
Абба Ковнер: Логичный и умный вопрос, мне редко его задают. Сам же я задаю его себе часто. […] У меня в руках распечатка воззвания, которое я отправил в... январе 1942 года в гетто в Вильно. Я помню, что написал его в конце декабря 1941-го в монастыре. Я не собираю читать весь текст, лишь подчеркну три главных момента. Первое, что я хотел сказать евреям, и, главное, еврейской молодежи, это... обличить главного врага, стоявшего между нами и истиной. Этим врагом был... овладевший нами самообман.
Абба Ковнер: Долгими... ночами в монастыре, между вылазками в гетто... у меня часто была возможность подумать, и... я понял, что самообман был единственным оставшимся евреям утешением, последним пристанищем в лишениях и страданиях. И... это утешение позволяло нам еще держаться. Но только в нашем случае самообман был результатом слаженной работы обеих администраций: немецкой и литовской, намеренно порождавших иллюзии, чтобы не дать нам посмотреть правде в глаза. Я прекрасно понимал, что евреи не идиоты, чтобы верить всякой лжи. Я сказал себе, что, возможно, требуется лишь, чтобы кто-нибудь поднял свой голос и сказал правду, и именно поэтому... я написал это воззвание.
Клод Ланцман: Да, но погодите, извините меня. Откуда у него это... удивительное предвидение. Потому что очень мало кто это понял уже тогда среди евреев... Когда он это пишет, перед глазами у него только гетто Вильно, поскольку он там, и все гетто были изолированы. И когда он пишет: «Гитлер планирует истребить всех евреев Европы, и мы первые»...
Абба Ковнер: Я понял вопрос, и... но вы зашли слишком далеко, я скажу об этом скоро. Вот почему мое воззвание поднимает вопросы, которые задавали себе все: Где наши родные? Где наши друзья? Где те, кого забрали в «ночь провокации»? И... эти вопросы требовали ответов... прямых ответов, настоящих. И эти вопросы я ставил себе. У меня были друзья, у меня были родные, у меня были знакомые, исчезнувшие в ночь большой провокации, во время «акции»... желтых удостоверений, во время других «акций», и я спрашивал себя: что с ними стало? И одновременно я знал, что ответ ясен, хоть и жесток: все они исчезли в Понарах, где не было ни гетто, ни рабочего лагеря, а был лагерь смерти.
Клод Ланцман: И не лагерь даже, просто место уничтожения...
Абба Ковнер: В сущности, то, что я сказал в этом воззвани, в глубине души понимал каждый еврей. Им лишь не хватало мужества и безжалостности к себе, чтобы... себе в этом признаться. Но необходимо было не только сказать всё это, необходимо было предложить какой-то выход из этого отчаяния, этого паралича, принять решение и дать ответ на вопрос «что делать?» И ответ был: надо сопротивляться. Я принес воззвание в гетто и прочел его сперва только близким соратникам, еврейской элите, тем, кто думал, молодым друзьям из (*** ха-шомер ха-цаир ***)... и позже... у всех жителей Вильно на руках было моё воззвание. Нет никаких сомнений, что я послужил лишь голосом, выразившим общее мнение […]
Абба Ковнер: В моем воззвании есть ключевая фраза... породившая самые бурные споры даже среди моих близких соратников. Это было утверждение, что Гитлер собирается уничтожить всё европейское еврейство, и что Вильно и Литва лишь первые... я помню эти споры... Все были готовы признать, что уже уничтожены тысячи и тысячи людей, но... даже наши ближайшие соратники, сионистская молодежь, те, кому предстояло вести народ, многие из них считали, что массовые убийства были либо местью немцев... либо следствием их садизма, либо... совместными усилиями литовцев и украинцев, и, наконец, помню, как наш друг, один из лидеров сопротивления в Варшаве, заявил, что, в конце концов, ведь в Варшаве всё иначе. «Глядите, в Варшавском гетто уже в течение двух лет проживают примерно полмиллиона человек. Да, голод. Да, болезни. Но с голодом и болезнями можно справиться (*** контрабанда - наше всё ***). И главное - не было массовых убийств.» И был еще один пример. Из Белостока вернулся... наш посланец со следующим отчетом: «В гетто в Белостоке жить можно, там не было массовых убийств, евреи уверены, что Германия нуждается в них, потому что они хорошо работают. И они встревожены тем, что происходит в Вильно.» Я настаивал на своём утверждении, что Гитлер хочет покончить с европейским еврейством, потому что осознав это, мы, наконец, сможем определить наше отношение к ситуации. Иначе мы могли бы просто сказать: в Вильно очень плохо, давайте убежим в другой город, где лучше, хоть в тот же Белосток. Мы молоды, мы выдержим трудности, а потом, [*** с Б-жьей помощью ***], всё наладится. Так делали евреи на протяжении всей истории. Но я отказывался принять эту идею.[…] И почему именно Вильно? Почему немцы вдруг решили убить столько народу именно в Вильно? И я вспомнил, что незадолго до немецко-советского вторжения (*** вот так, совместно, простой человек так и воспринимал, что бы советская пропаганда ни пела; а ведь Абба Ковнер левее левого поворота, и почти коммунист ***) я читал «Майн Кампф». И внезапно я понял, что все слова в этой книге были планом. Планом, осуществлявшимся у нас на глазах. И говоря моим товарищам, что Гитлер планирует истребить всех европейских евреев, я хотел, чтобы они поняли, что это не просто действия злого Вайса, или другого немецкого начальника, но что это такой дьявольский план.
Абба Ковнер: И с этого момента, как только стало ясно, что... ни наше поведение, ни какое либо вмешательство изнутри и снаружи, ничто не могло повлиять на происходившее с нами. Вывод был очевиден: впервые в еврейской истории бежать было некуда. И тут я должен... добавить вот что: говоря, что бежать некуда, я подразумевал - не только географически, но и духовно.
Клод Ланцман: Но... что меня потрясло... это осознание того, что весь народ обречен на уничтожение, все евреи Европы, и... возможно, отдельные люди и выживут, случайно, по ошибке, но это уже будет неважно. И это очень сильно... это ясное, отчетливое осознание... что весь еврейский народ целиком приговорен к смерти.
Абба Ковнер: […] Воззвание довольно пессимистично, оно заканчивается... в его последней строке говорится, что лучше умереть, сражаясь... зная, что нет шансов на успех. В этом воззвании намеренно отсутствует надежда на будущее, иначе оно было бы как другие... призывы на баррикады, нет, ничего этого нет. И вы правы, именно поэтому его было так трудно принять.
Клод Ланцман: Тогда почему чуть раньше он сказал, что... если бы он все шесть месяцев прожил в гетто вместе с остальными евреями... согласен ли он с тем, что я сказал, что, возможно, тогда его воззвание было бы другим? Он не объяснил.
Абба Ковнер: Но... если позволите, я всё же хотел бы... закончить мысль, очень важную, так как она... вызвала наибольшие споры в гетто в то время... о том, что спасения нет. Тот, кто это поймёт, тот прочувствует, что составляло... нашу вселенную... вселенную участников сопротивления, тех, кто потом поднимет восстание. Иначе, мне кажется, мы не сможем это объяснить. Постоянной чертой... всех преследований евреев, от средневековья до наших дней, была возможность спастись. Бежать в другое место. Еще можно было... по крайней мере теоретически, перейти в другую веру. В конечном счете, преследования были направлены на еврейскую веру, и если вы переходили в христианство, т.е. допустим, то у вас была возможность спастись. И поэтому необходимым было осознать то, что я уже понял, больше интуитивно, что... в еврейской истории происходит поворот, что наше время... не похоже на всё, что было раньше, его невозможно ни с чем сравнить. И следовательно... провозгласив, что всё европейское еврейство обречено на уничтожение... мы фактически провозгласили, что спасения нет. Единицам, возможно, удастся спастись, но весь народ обречен. И народу следует принять решение, как себя вести.
из текстовой расшифровки беседы с Аббой Ковнером для документального фильма Клода Ланцмана "Шоа":
http://data.ushmm.org/intermedia/film_video/spielberg_archive/transcript/RG60_5017/A2E8DDA1-80C8-4C01-AB31-2C8C2BFB89D8.pdf
+++ и не только в жж: https://sites.google.com/site/nyatki/abba-kovner-o-vine-i-otcaanii