Мы знаем приближение грозы, Бильярдного раскатистого треска, - Позвякивают ведра и тазы, Кликушествует злая занавеска. В такую ночь в гостинице меня Оставил сон и вынудил к беседе С самим собой. Педалями звеня, Горбун проехал на велосипеде В окне моем. Я не зажег огня. Блажен, кто спит. Я встал к окну спиной. Блажен, кто спит в разгневанном июле. Я в сумерки вгляделся - предо мной Сиделкою душа спала на стуле. Давно ль, скажи, ты девочкой была? Давно ль провинциалкой босоногой Ступни впервые резала осокой, И плакала, и пела? Но сдала И, сидя, спишь в гостинице убогой. Морщинки. Рта порочные углы. Тяжелый сон. Виски в капели пота. И страшно стало мне в коробке мглы - Ужели это все моя работа! С тех пор боюсь: раскаты вдалеке Поднимут за полночь настойчиво и сухо - На стуле спит усталая старуха С назойливою мухой на щеке. Я закричу, умру - горбун в окне, Испуганная занавесь ворвется. Душа вздрогнет, медлительно очнется, Забудет все, отдаст усталость мне И девочкой к кому-нибудь вернется. [Spoiler (click to open)] Прекрасные стихи о душе Сергея Гандлевского образца 1976 года. Вспоминается триллер Оскара Уайлда про жутковатый портрет, отражающий падение погрязшего в разврате человека, и оставляющий его внешность обманчиво молодой вплоть до трагической развязки, после которой все возвращается на свои места - красивое лицо на портрете и кошмарный старик на полу. Здесь все не так мелодраматично, но старуха-душа, превращающаяся в девочку, тоже запоминается надолго. Всегда казалось, что на тот свет мы должны попадать либо детьми, либо стариками (в зависимости от доставшегося департамента). Ибо ни в раю, ни в аду просто взрослым делать нечего…