«Атлант расправил плечи» - цитата № 2
Цитата № 1
Один из главных героев романа Хэнк Реардэн, инженер, изобретаель сверхпрочного сплава, владелец металлургического завода, нарушил новый закон. Его металл распределялся по строгой разнарядке. Реардэн знал, что на его металле многие за считанные дни сколачивали целое состояние. «Нет, - поговаривали в гостиных, - это нельзя называть черным рынком. Никто не продает сплав нелегально. Люди просто продают свое право на него. Вернее, даже не продают, а просто маневрируют своими долями». Прибыль с одной тонны его металла в пять раз превышала его собственную. Он молчал. Все имели право на его металл - все, кроме него самого.
Владелец угольной шахты Кеннет Денеггер пожаловался ему на отсутствие фондов на металл для шахтной крепи, что было чревато аварией и прекращением добычи угля. Реардэн пообещал ему поставить металлоконструкции для шахтной крепи без фондов. Для обоих это было чревато круоным штрафом и тюремным заключением до 10 лет.
И вот суд над Реардэном. У Айн Рэнд не хватило фантазии изобразить беспринципных, бессоветных судей, способных легко нарушить процессуальную процедуру.
Люди рассаживались в тяжелой тишине зала, без надежды поглядывая на высокую фигуру в сером костюме, - они утратили способность надеяться. На их бесстрастных лицах застыл знак вопроса; знак вопроса стоял над всеми благочестивыми лозунгами, которые они слушали годами.
Газеты ворчали, что причиной бедствий страны, как показывает данное дело, является эгоизм богатых промышленников. Они утверждали, что именно такие люди, как Реардэн, виноваты в дефиците продуктов, ухудшении погоды и износе домов; что если бы не люди, нарушающие указы и препятствующие планам правительства, то давным-давно было бы достигнуто процветание; что такие люди, как Реардэн, движимы лишь стремлением к наживе. Последнее утверждалось без объяснений и уточнений, словно наклеивалась этикетка «Зло».
Люди в зале суда помнили, что те же самые газеты меньше двух лет назад вопили, что продукция «Реардэн стил» должна быть запрещена, потому что ее производитель подвергает людей опасности из-за своей жадности. Они помнили, что этот человек в сером первый проехал по железнодорожному мосту, сделанному из его металла. Теперь он предстал перед судом за корыстное преступление - утаивание от общества металла, который сам же и предложил на рынок.
Согласно процедуре, установленной указами, дела подобного характера рассматривались не присяжными, а комиссией из трех судей, назначенных ОЭПом. Процедура, установленная указами, оглашалась как неофициально-демократичная. По такому случаю из старого зала суда Филадельфии убрали скамью судьи, вместо нее поставили стол на деревянной платформе; это придавало помещению атмосферу собрания, где президиум пытается облапошить умственно отсталую публику.
Один из судей зачитал обвинение.
- А теперь вы можете высказаться в свое оправдание, - объявил он.
Стоя лицом к судейскому столу, Хэнк Реардэн ответил несгибаемо-чистым тоном:
- У меня нет оправданий.
- Вы… - Судья запнулся; он не ожидал такого поворота. - Вы отдаете себя на милость суда?
- Я не признаю права этого суда судить меня.
- Что?
- Я не признаю права этого суда судить меня.
- Но, мистер Реардэн, это легитимно назначенный суд для разбирательства преступлений такого рода.
- Я не признаю свои действия преступными.
- Но вы признали, что нарушили указы, контролирующие продажу вашего металла.
- Я не признаю за вами права на контроль над продажей моего металла.
- Должен вам заметить, что признания этого вами и не требовалось.
- Я полностью отдаю себе в этом отчет и действую соответственно.
Реардэн заметил, что в зале царит тишина. По правилам многослойного обмана, в который все эти люди были вовлечены во благо друг друга, им следовало рассматривать его сопротивление как непостижимое безрассудство; Реардэн ожидал ропота удивления и осуждения - не было ни звука; люди сидели в безмолвии. Они поняли.
- Вы хотите сказать, что отказываетесь повиноваться закону? - спросил судья.
- Нет. Я подчиняюсь закону - до буквы. Ваш закон гласит, что моей жизнью, моим трудом и моей собственностью можно распоряжаться без моего согласия. Отлично, вы можете распоряжаться мною без моего участия. Я не стану оправдываться в ситуации, когда невозможны никакие оправдания, и не буду делать вид, что предстал перед справедливым судом.
- Но, мистер Реардэн, закон специально оговаривает для вас возможность высказать свое мнение и оправдать себя.
- Человек, привлеченный к суду, может оправдывать себя только тогда, когда судьи осознают объективные принципы справедливости, принципы, защищающие его права, которые они не могут нарушить и к которым он может призывать. Закон, по которому вы меня судите, гласит, что у меня нет никаких прав, что не существует никаких принципов и что вы можете сделать со мной все, что пожелаете. Что ж, действуйте.
- Мистер Реардэн, закон, который вы обвиняете, основывается на высшем принципе - принципе общественного благосостояния.
- Что это за общество? Что оно считает для себя благосостоянием? Было время, когда люди верили, что «благо» есть понятие, определяемое сводом моральных ценностей, и что ни один человек не имеет права добиваться блага для себя путем нарушения прав другого. Если узаконено, что мои собратья могут жертвовать мною, как пожелают и ради чего угодно, если они верят, что могут присвоить мою собственность только потому, что нуждаются в ней, - что ж, так поступает любой бандит. Существует единственная разница: бандит не просит моего согласия на свои действия.
...
- Должны ли мы понимать ваши слова так, - спросил судья, - что вы ставите собственные интересы выше интересов общества?
- Я придерживаюсь мнения, что подобный вопрос может быть поднят лишь в обществе каннибалов.
- Что вы имеете в виду?
- Я считаю, что между людьми, которые не требуют незаработанного и не практикуют человеческих жертвоприношений, не возникает столкновения интересов.
- Следует ли понимать, что если общество считает необходимым сократить ваши прибыли, то вы не признаете его права на это?
- Почему же, признаю. Общество может сократить мои прибыли в любое время, когда пожелает, отказавшись покупать мою продукцию.
- Мы говорим о других методах.
- Любой другой метод сокращения прибыли - это бандитская разводка, и я понимаю его так.
- Мистер Реардэн, вряд ли это способ оправдать себя.
- Я сказал, что не буду оправдываться.
- Но это неслыханно! Вы осознаете серьезность предъявленного вам обвинения?
- Я не собираюсь принимать это во внимание.
- Вы представляете себе возможные последствия своей позиции?
- Полностью.
- По мнению суда, факты, представленные обвинением, не дают повода для снисхождения. Наказание, которое суд имеет право наложить на вас, чрезвычайно сурово.
- Валяйте.
- Простите, не понял?
- Налагайте.
Трое судей переглянулись. Затем один из них обратился к Реардэну со словами:
- Небывалый случай!
- Это нарушает все правила, - произнес второй судья. - Закон требует, чтобы вы представили на рассмотрение петицию в собственное оправдание. Единственный другой вариант - вы должны подтвердить для протокола, что отдаете себя на милость суда.
- Я этого не сделаю.
- Но вы должны!
- Вы хотите сказать, что ждете от меня добровольных действий?
- Да.
- Я ничего не сделаю добровольно.
- Но закон требует, чтобы позиция обвиняемого была представлена в протоколе!
- Вы хотите сказать, что вам нужна моя помощь, чтобы сделать эту процедуру законной?
- Гм, нет… да… Именно так, для соблюдения процедуры.
- Я не стану помогать вам.
Третий, самый молодой судья нетерпеливо огрызнулся:
- Но это смешно! Вы хотите, чтобы дело выглядело так, словно человек вашего положения садится в тюрьму по ложному обвинению без… - Он осекся.
В конце зала раздался долгий свист.
- Я хочу, - мрачно произнес Реардэн, - чтобы характер этой процедуры был именно таким, каков он есть. Если вам нужна моя помощь, чтобы замаскировать его, я не стану вам помогать.
- Но мы даем вам шанс оправдаться, а вы отказываетесь от него!
- Я не буду помогать вам притворяться, что у меня есть шанс. Я не буду помогать вам сохранять иллюзию справедливости там, где не признаются права, сохранять видимость рациональности, вступая в дискуссию, последний аргумент которой - ствол. Я не стану помогать вам притворяться, что вы вершите правосудие.
- Но закон требует от вас оправдания! В конце зала раздался смешок.
- Вот это и есть пробел в вашей теории, господа, - мрачно произнес Реардэн. - Если вы предпочитаете общаться с людьми посредством принуждения - пожалуйста. Но вы обнаружите, что вам намного чаще, чем вы думаете, будет необходимо добровольное сотрудничество ваших жертв. А жертвам следует уяснить, что только их собственное волеизъявление, к которому вы не можете их принудить, дает вам возможность так поступать. Мне хочется быть последовательным, и я подчинюсь вам в рамках ваших принципов. Чего бы вы от меня ни потребовали, я сделаю это только под дулом пистолета. Если вы отправите меня в тюрьму, вам придется послать вооруженных людей, чтобы они доставили меня туда, сам я и не пошевелюсь. Если вы оштрафуете меня, вам придется отнять мою собственность, чтобы получить штраф, сам я не соизволю заплатить. Если вы уверены, что у вас есть право принуждать меня, расчехлите свои стволы. Я не стану способствовать маскировке истинной природы ваших действий.
Старший из судей перегнулся через стол; его голос прозвучал иронически учтиво:
- Вы говорите так, словно боретесь за какие-то принципы, мистер Реардэн. Но в действительности вы боретесь только за свою собственность, разве нет?
- Конечно. Я отстаиваю свою собственность. А вы знаете, какого рода принципы она символизирует?
- Вы становитесь в позу борца за свободу, но это всего лишь свобода делать деньги.
- Да, конечно. Я хочу только свободы делать деньги. Вы знаете, что подразумевает эта свобода?
- Конечно, мистер Реардэн, вы бы не хотели, чтобы ваше поведение было превратно понято? Вы бы не хотели подтвердить широко распространенное мнение, что вы человек, лишенный чувства общественного долга, человек, которому наплевать на благосостояние своих соотечественников, который работает исключительно ради собственной выгоды.
- Я работаю исключительно ради собственной выгоды. Я зарабатываю свои деньги.
В толпе за Реардэном раздался вздох - не возмущения, а изумления. Судьи молчали, и Реардэн спокойно продолжал:
- Нет, я не хочу, чтобы мою точку зрения истолковали превратно. Я буду рад, если это занесут в протокол. Я полностью согласен с фактами, которые приводят газеты, - с фактами, но не с их оценкой. Я работаю исключительно ради собственной выгоды, которую получаю от продажи своей продукции людям, которые хотят и способны покупать ее. Я не произвожу во имя их блага за счет своего, а они не покупают во имя моего блага за счет собственного. Я не жертвую своими интересами для людей, как и они для меня. Мы сотрудничаем на равных по обоюдному согласию и для обоюдной выгоды, и я горжусь каждым центом, который зарабатываю. Я богат и горжусь тем, чем владею. Я сделал свои деньги собственным трудом, путем свободного обмена и по добровольному согласию каждого человека, с которым имею дело, добровольному согласию тех, кто принимал меня на работу, когда я начинал, добровольному согласию тех, кто работает на меня сейчас, и тех, кто покупает мою продукцию. Я отвечу на все вопросы, которые вы боитесь задать открыто. Хочу ли я платить своим рабочим больше, чем стоят для меня их услуги? Нет. Хочу ли я продавать свою продукцию дешевле, чем желают платить мне мои заказчики? Нет. Желаю ли я продавать ее в убыток или раздавать? Нет. Если это зло, делайте со мной что хотите согласно любым принципам, которых вы придерживаетесь. Это мои принципы. Я зарабатываю на жизнь так же, как должен зарабатывать каждый честный человек. Я отказываюсь считать виной факт собственного существования; я должен работать, чтобы поддерживать его. Я отказываюсь считать виной тот факт, что я в состоянии делать это лучше, чем большинство людей, тот факт, что мой труд имеет большую значимость, чем труд моих ближних, и что многие желают платить мне. Я отказываюсь извиняться за свои способности, отказываюсь извиняться за свой успех; отказываюсь извиняться за свои деньги. Если это зло, что ж, боритесь с ним, как можете. Если общество находит это пагубным для своих интересов, пусть общество уничтожит меня. Это моя мораль, и я не признаю никакой другой. Я мог бы сказать, что сделал больше добра своим собратьям, чем вы за свою жизнь, но не скажу, потому что не добиваюсь блага для других в качестве оправдания моего существования, как и не признаю благо для других как оправдание конфискации моей собственности и разрушения моей жизни. Я не стану говорить, что благо для других было целью моего труда. Мое собственное благо было моей целью, и я презираю тех, кто отказывается от своего. Я мог бы сказать, что вы не служите общественному благу, что ничье благо не может быть достигнуто ценой человеческих жертв, что, нарушив права одного человека, вы нарушили права всех, а общество бесправных существ обречено на гибель. Я мог бы сказать, что вы не достигнете ничего, кроме вселенского опустошения, что неизбежно произойдет с любым бандитом, когда у него не останется больше жертв. Я мог бы сказать все это, но не стану. Я оспариваю не вашу политику, а ваши моральные принципы. Если бы люди действительно могли достигать своего блага, превращая других людей в жертвенных животных, и меня попросили бы принести себя в жертву ради тех, кто хочет выжить за счет моей крови, если бы меня попросили служить интересам общества в разрез со своими - я отказался бы. Я отверг бы это как самое страшное зло, я боролся бы с этим, насколько хватит сил, я вступил бы в борьбу со всем человечеством, если бы у меня осталась хоть одна минута перед казнью, я сражался бы с полной уверенностью в справедливости своей борьбы и в праве человека на существование. И пусть не возникнет превратного понимания моих слов. Если мои собратья, называющие себя обществом, верят, что их благо требует жертв, я скажу: «Будь проклято общественное благосостояние, мне его не нужно!»
Публика взорвалась аплодисментами.
Реардэн повернулся, изумленный больше, чем судьи. Он увидел лица, возбужденно смеющиеся, и лица, молящие о помощи; он увидел безмолвное отчаяние, выплеснувшееся наружу; он увидел гнев и возмущение, находящие выход в громких возгласах; он увидел выражение восхищения и надежды. Реардэн видел также молодых людей с раскрытыми ртами и злобных неопрятных женщин из тех, что позволяют себе неодобрительные выкрики в кинотеатре при появлении на экране бизнесмена; они не протестовали; они молчали.
Реардэн смотрел на публику в зале, и люди увидели на его лице то, чего не удалось добиться судьям: признаки душевного волнения.
Прошло несколько секунд, прежде чем раздался неистовый стук молоточка и один из судей завопил:
- Спокойствие, или я попрошу очистить зал!
...
- Мистер Реардэн, - любезно и укоризненно улыбаясь и разводя руками, произнес старший судья, - прискорбно, что вы неправильно нас поняли. В этом вся беда - бизнесмены отказываются вести с нами переговоры в духе доверия и дружбы. Они, кажется, считают, что мы их враги. Почему вы заговорили о человеческих жертвах? Зачем впадать в такие крайности? У нас нет намерения отнять вашу собственность или разрушить вашу жизнь. Мы не хотим ущемить ваши интересы. Мы признаем ваши выдающиеся достижения. Нашей целью является лишь сбалансировать общественные проблемы и установить справедливость ко всем. Это слушание было задумано не как суд, а как дружеская беседа, направленная на взаимопонимание и сотрудничество.
- Я не сотрудничаю под дулом пистолета.
- К чему этот разговор об оружии? Суть дела не столь серьезна, чтобы прибегать к подобным высказываниям. Мы отдаем себе отчет в том, что вина в этом деле лежит в основном на мистере Кеннете Денеггере, который спровоцировал нарушение закона, оказал на вас давление и признал свою вину, исчезнув, чтобы избежать суда.
- Нет. Мы сделали это по равноправному взаимному добровольному соглашению.
- Мистер Реардэн, вы можете не разделять некоторые наши идеи, - сказал второй судья, - но мы все трудимся с одной целью. На благо народа. Мы понимаем, что пренебречь правовыми формальностями вас побудила критическая обстановка на угольных шахтах и решающее значение топлива для общественного благосостояния.
- Нет, я руководствовался только личной выгодой и личными интересами. Какое воздействие это оказало на угольные шахты и общественное благосостояние - решать вам. Это не было мотивом моих действий.
...
- Я уверен, мистер Реардэн, - сказал пожилой судья, - что в действительности вы не верите, так же как и общество, что мы хотим обойтись с вами как с жертвой. Если кто-то пребывает в таком заблуждении, мы постараемся доказать, что это не так.
Судьи удалились для принятия решения. Отсутствовали они недолго. Зал встретил их зловещей тишиной, они объявили, что на Генри Реардэна накладывается штраф в пять тысяч долларов; приговор был условным.
Вспышка презрительного смеха прорвалась сквозь потрясшую зал овацию. Аплодисменты были адресованы Реардэну, смех - судьям.
Один из главных героев романа Хэнк Реардэн, инженер, изобретаель сверхпрочного сплава, владелец металлургического завода, нарушил новый закон. Его металл распределялся по строгой разнарядке. Реардэн знал, что на его металле многие за считанные дни сколачивали целое состояние. «Нет, - поговаривали в гостиных, - это нельзя называть черным рынком. Никто не продает сплав нелегально. Люди просто продают свое право на него. Вернее, даже не продают, а просто маневрируют своими долями». Прибыль с одной тонны его металла в пять раз превышала его собственную. Он молчал. Все имели право на его металл - все, кроме него самого.
Владелец угольной шахты Кеннет Денеггер пожаловался ему на отсутствие фондов на металл для шахтной крепи, что было чревато аварией и прекращением добычи угля. Реардэн пообещал ему поставить металлоконструкции для шахтной крепи без фондов. Для обоих это было чревато круоным штрафом и тюремным заключением до 10 лет.
И вот суд над Реардэном. У Айн Рэнд не хватило фантазии изобразить беспринципных, бессоветных судей, способных легко нарушить процессуальную процедуру.
Люди рассаживались в тяжелой тишине зала, без надежды поглядывая на высокую фигуру в сером костюме, - они утратили способность надеяться. На их бесстрастных лицах застыл знак вопроса; знак вопроса стоял над всеми благочестивыми лозунгами, которые они слушали годами.
Газеты ворчали, что причиной бедствий страны, как показывает данное дело, является эгоизм богатых промышленников. Они утверждали, что именно такие люди, как Реардэн, виноваты в дефиците продуктов, ухудшении погоды и износе домов; что если бы не люди, нарушающие указы и препятствующие планам правительства, то давным-давно было бы достигнуто процветание; что такие люди, как Реардэн, движимы лишь стремлением к наживе. Последнее утверждалось без объяснений и уточнений, словно наклеивалась этикетка «Зло».
Люди в зале суда помнили, что те же самые газеты меньше двух лет назад вопили, что продукция «Реардэн стил» должна быть запрещена, потому что ее производитель подвергает людей опасности из-за своей жадности. Они помнили, что этот человек в сером первый проехал по железнодорожному мосту, сделанному из его металла. Теперь он предстал перед судом за корыстное преступление - утаивание от общества металла, который сам же и предложил на рынок.
Согласно процедуре, установленной указами, дела подобного характера рассматривались не присяжными, а комиссией из трех судей, назначенных ОЭПом. Процедура, установленная указами, оглашалась как неофициально-демократичная. По такому случаю из старого зала суда Филадельфии убрали скамью судьи, вместо нее поставили стол на деревянной платформе; это придавало помещению атмосферу собрания, где президиум пытается облапошить умственно отсталую публику.
Один из судей зачитал обвинение.
- А теперь вы можете высказаться в свое оправдание, - объявил он.
Стоя лицом к судейскому столу, Хэнк Реардэн ответил несгибаемо-чистым тоном:
- У меня нет оправданий.
- Вы… - Судья запнулся; он не ожидал такого поворота. - Вы отдаете себя на милость суда?
- Я не признаю права этого суда судить меня.
- Что?
- Я не признаю права этого суда судить меня.
- Но, мистер Реардэн, это легитимно назначенный суд для разбирательства преступлений такого рода.
- Я не признаю свои действия преступными.
- Но вы признали, что нарушили указы, контролирующие продажу вашего металла.
- Я не признаю за вами права на контроль над продажей моего металла.
- Должен вам заметить, что признания этого вами и не требовалось.
- Я полностью отдаю себе в этом отчет и действую соответственно.
Реардэн заметил, что в зале царит тишина. По правилам многослойного обмана, в который все эти люди были вовлечены во благо друг друга, им следовало рассматривать его сопротивление как непостижимое безрассудство; Реардэн ожидал ропота удивления и осуждения - не было ни звука; люди сидели в безмолвии. Они поняли.
- Вы хотите сказать, что отказываетесь повиноваться закону? - спросил судья.
- Нет. Я подчиняюсь закону - до буквы. Ваш закон гласит, что моей жизнью, моим трудом и моей собственностью можно распоряжаться без моего согласия. Отлично, вы можете распоряжаться мною без моего участия. Я не стану оправдываться в ситуации, когда невозможны никакие оправдания, и не буду делать вид, что предстал перед справедливым судом.
- Но, мистер Реардэн, закон специально оговаривает для вас возможность высказать свое мнение и оправдать себя.
- Человек, привлеченный к суду, может оправдывать себя только тогда, когда судьи осознают объективные принципы справедливости, принципы, защищающие его права, которые они не могут нарушить и к которым он может призывать. Закон, по которому вы меня судите, гласит, что у меня нет никаких прав, что не существует никаких принципов и что вы можете сделать со мной все, что пожелаете. Что ж, действуйте.
- Мистер Реардэн, закон, который вы обвиняете, основывается на высшем принципе - принципе общественного благосостояния.
- Что это за общество? Что оно считает для себя благосостоянием? Было время, когда люди верили, что «благо» есть понятие, определяемое сводом моральных ценностей, и что ни один человек не имеет права добиваться блага для себя путем нарушения прав другого. Если узаконено, что мои собратья могут жертвовать мною, как пожелают и ради чего угодно, если они верят, что могут присвоить мою собственность только потому, что нуждаются в ней, - что ж, так поступает любой бандит. Существует единственная разница: бандит не просит моего согласия на свои действия.
...
- Должны ли мы понимать ваши слова так, - спросил судья, - что вы ставите собственные интересы выше интересов общества?
- Я придерживаюсь мнения, что подобный вопрос может быть поднят лишь в обществе каннибалов.
- Что вы имеете в виду?
- Я считаю, что между людьми, которые не требуют незаработанного и не практикуют человеческих жертвоприношений, не возникает столкновения интересов.
- Следует ли понимать, что если общество считает необходимым сократить ваши прибыли, то вы не признаете его права на это?
- Почему же, признаю. Общество может сократить мои прибыли в любое время, когда пожелает, отказавшись покупать мою продукцию.
- Мы говорим о других методах.
- Любой другой метод сокращения прибыли - это бандитская разводка, и я понимаю его так.
- Мистер Реардэн, вряд ли это способ оправдать себя.
- Я сказал, что не буду оправдываться.
- Но это неслыханно! Вы осознаете серьезность предъявленного вам обвинения?
- Я не собираюсь принимать это во внимание.
- Вы представляете себе возможные последствия своей позиции?
- Полностью.
- По мнению суда, факты, представленные обвинением, не дают повода для снисхождения. Наказание, которое суд имеет право наложить на вас, чрезвычайно сурово.
- Валяйте.
- Простите, не понял?
- Налагайте.
Трое судей переглянулись. Затем один из них обратился к Реардэну со словами:
- Небывалый случай!
- Это нарушает все правила, - произнес второй судья. - Закон требует, чтобы вы представили на рассмотрение петицию в собственное оправдание. Единственный другой вариант - вы должны подтвердить для протокола, что отдаете себя на милость суда.
- Я этого не сделаю.
- Но вы должны!
- Вы хотите сказать, что ждете от меня добровольных действий?
- Да.
- Я ничего не сделаю добровольно.
- Но закон требует, чтобы позиция обвиняемого была представлена в протоколе!
- Вы хотите сказать, что вам нужна моя помощь, чтобы сделать эту процедуру законной?
- Гм, нет… да… Именно так, для соблюдения процедуры.
- Я не стану помогать вам.
Третий, самый молодой судья нетерпеливо огрызнулся:
- Но это смешно! Вы хотите, чтобы дело выглядело так, словно человек вашего положения садится в тюрьму по ложному обвинению без… - Он осекся.
В конце зала раздался долгий свист.
- Я хочу, - мрачно произнес Реардэн, - чтобы характер этой процедуры был именно таким, каков он есть. Если вам нужна моя помощь, чтобы замаскировать его, я не стану вам помогать.
- Но мы даем вам шанс оправдаться, а вы отказываетесь от него!
- Я не буду помогать вам притворяться, что у меня есть шанс. Я не буду помогать вам сохранять иллюзию справедливости там, где не признаются права, сохранять видимость рациональности, вступая в дискуссию, последний аргумент которой - ствол. Я не стану помогать вам притворяться, что вы вершите правосудие.
- Но закон требует от вас оправдания! В конце зала раздался смешок.
- Вот это и есть пробел в вашей теории, господа, - мрачно произнес Реардэн. - Если вы предпочитаете общаться с людьми посредством принуждения - пожалуйста. Но вы обнаружите, что вам намного чаще, чем вы думаете, будет необходимо добровольное сотрудничество ваших жертв. А жертвам следует уяснить, что только их собственное волеизъявление, к которому вы не можете их принудить, дает вам возможность так поступать. Мне хочется быть последовательным, и я подчинюсь вам в рамках ваших принципов. Чего бы вы от меня ни потребовали, я сделаю это только под дулом пистолета. Если вы отправите меня в тюрьму, вам придется послать вооруженных людей, чтобы они доставили меня туда, сам я и не пошевелюсь. Если вы оштрафуете меня, вам придется отнять мою собственность, чтобы получить штраф, сам я не соизволю заплатить. Если вы уверены, что у вас есть право принуждать меня, расчехлите свои стволы. Я не стану способствовать маскировке истинной природы ваших действий.
Старший из судей перегнулся через стол; его голос прозвучал иронически учтиво:
- Вы говорите так, словно боретесь за какие-то принципы, мистер Реардэн. Но в действительности вы боретесь только за свою собственность, разве нет?
- Конечно. Я отстаиваю свою собственность. А вы знаете, какого рода принципы она символизирует?
- Вы становитесь в позу борца за свободу, но это всего лишь свобода делать деньги.
- Да, конечно. Я хочу только свободы делать деньги. Вы знаете, что подразумевает эта свобода?
- Конечно, мистер Реардэн, вы бы не хотели, чтобы ваше поведение было превратно понято? Вы бы не хотели подтвердить широко распространенное мнение, что вы человек, лишенный чувства общественного долга, человек, которому наплевать на благосостояние своих соотечественников, который работает исключительно ради собственной выгоды.
- Я работаю исключительно ради собственной выгоды. Я зарабатываю свои деньги.
В толпе за Реардэном раздался вздох - не возмущения, а изумления. Судьи молчали, и Реардэн спокойно продолжал:
- Нет, я не хочу, чтобы мою точку зрения истолковали превратно. Я буду рад, если это занесут в протокол. Я полностью согласен с фактами, которые приводят газеты, - с фактами, но не с их оценкой. Я работаю исключительно ради собственной выгоды, которую получаю от продажи своей продукции людям, которые хотят и способны покупать ее. Я не произвожу во имя их блага за счет своего, а они не покупают во имя моего блага за счет собственного. Я не жертвую своими интересами для людей, как и они для меня. Мы сотрудничаем на равных по обоюдному согласию и для обоюдной выгоды, и я горжусь каждым центом, который зарабатываю. Я богат и горжусь тем, чем владею. Я сделал свои деньги собственным трудом, путем свободного обмена и по добровольному согласию каждого человека, с которым имею дело, добровольному согласию тех, кто принимал меня на работу, когда я начинал, добровольному согласию тех, кто работает на меня сейчас, и тех, кто покупает мою продукцию. Я отвечу на все вопросы, которые вы боитесь задать открыто. Хочу ли я платить своим рабочим больше, чем стоят для меня их услуги? Нет. Хочу ли я продавать свою продукцию дешевле, чем желают платить мне мои заказчики? Нет. Желаю ли я продавать ее в убыток или раздавать? Нет. Если это зло, делайте со мной что хотите согласно любым принципам, которых вы придерживаетесь. Это мои принципы. Я зарабатываю на жизнь так же, как должен зарабатывать каждый честный человек. Я отказываюсь считать виной факт собственного существования; я должен работать, чтобы поддерживать его. Я отказываюсь считать виной тот факт, что я в состоянии делать это лучше, чем большинство людей, тот факт, что мой труд имеет большую значимость, чем труд моих ближних, и что многие желают платить мне. Я отказываюсь извиняться за свои способности, отказываюсь извиняться за свой успех; отказываюсь извиняться за свои деньги. Если это зло, что ж, боритесь с ним, как можете. Если общество находит это пагубным для своих интересов, пусть общество уничтожит меня. Это моя мораль, и я не признаю никакой другой. Я мог бы сказать, что сделал больше добра своим собратьям, чем вы за свою жизнь, но не скажу, потому что не добиваюсь блага для других в качестве оправдания моего существования, как и не признаю благо для других как оправдание конфискации моей собственности и разрушения моей жизни. Я не стану говорить, что благо для других было целью моего труда. Мое собственное благо было моей целью, и я презираю тех, кто отказывается от своего. Я мог бы сказать, что вы не служите общественному благу, что ничье благо не может быть достигнуто ценой человеческих жертв, что, нарушив права одного человека, вы нарушили права всех, а общество бесправных существ обречено на гибель. Я мог бы сказать, что вы не достигнете ничего, кроме вселенского опустошения, что неизбежно произойдет с любым бандитом, когда у него не останется больше жертв. Я мог бы сказать все это, но не стану. Я оспариваю не вашу политику, а ваши моральные принципы. Если бы люди действительно могли достигать своего блага, превращая других людей в жертвенных животных, и меня попросили бы принести себя в жертву ради тех, кто хочет выжить за счет моей крови, если бы меня попросили служить интересам общества в разрез со своими - я отказался бы. Я отверг бы это как самое страшное зло, я боролся бы с этим, насколько хватит сил, я вступил бы в борьбу со всем человечеством, если бы у меня осталась хоть одна минута перед казнью, я сражался бы с полной уверенностью в справедливости своей борьбы и в праве человека на существование. И пусть не возникнет превратного понимания моих слов. Если мои собратья, называющие себя обществом, верят, что их благо требует жертв, я скажу: «Будь проклято общественное благосостояние, мне его не нужно!»
Публика взорвалась аплодисментами.
Реардэн повернулся, изумленный больше, чем судьи. Он увидел лица, возбужденно смеющиеся, и лица, молящие о помощи; он увидел безмолвное отчаяние, выплеснувшееся наружу; он увидел гнев и возмущение, находящие выход в громких возгласах; он увидел выражение восхищения и надежды. Реардэн видел также молодых людей с раскрытыми ртами и злобных неопрятных женщин из тех, что позволяют себе неодобрительные выкрики в кинотеатре при появлении на экране бизнесмена; они не протестовали; они молчали.
Реардэн смотрел на публику в зале, и люди увидели на его лице то, чего не удалось добиться судьям: признаки душевного волнения.
Прошло несколько секунд, прежде чем раздался неистовый стук молоточка и один из судей завопил:
- Спокойствие, или я попрошу очистить зал!
...
- Мистер Реардэн, - любезно и укоризненно улыбаясь и разводя руками, произнес старший судья, - прискорбно, что вы неправильно нас поняли. В этом вся беда - бизнесмены отказываются вести с нами переговоры в духе доверия и дружбы. Они, кажется, считают, что мы их враги. Почему вы заговорили о человеческих жертвах? Зачем впадать в такие крайности? У нас нет намерения отнять вашу собственность или разрушить вашу жизнь. Мы не хотим ущемить ваши интересы. Мы признаем ваши выдающиеся достижения. Нашей целью является лишь сбалансировать общественные проблемы и установить справедливость ко всем. Это слушание было задумано не как суд, а как дружеская беседа, направленная на взаимопонимание и сотрудничество.
- Я не сотрудничаю под дулом пистолета.
- К чему этот разговор об оружии? Суть дела не столь серьезна, чтобы прибегать к подобным высказываниям. Мы отдаем себе отчет в том, что вина в этом деле лежит в основном на мистере Кеннете Денеггере, который спровоцировал нарушение закона, оказал на вас давление и признал свою вину, исчезнув, чтобы избежать суда.
- Нет. Мы сделали это по равноправному взаимному добровольному соглашению.
- Мистер Реардэн, вы можете не разделять некоторые наши идеи, - сказал второй судья, - но мы все трудимся с одной целью. На благо народа. Мы понимаем, что пренебречь правовыми формальностями вас побудила критическая обстановка на угольных шахтах и решающее значение топлива для общественного благосостояния.
- Нет, я руководствовался только личной выгодой и личными интересами. Какое воздействие это оказало на угольные шахты и общественное благосостояние - решать вам. Это не было мотивом моих действий.
...
- Я уверен, мистер Реардэн, - сказал пожилой судья, - что в действительности вы не верите, так же как и общество, что мы хотим обойтись с вами как с жертвой. Если кто-то пребывает в таком заблуждении, мы постараемся доказать, что это не так.
Судьи удалились для принятия решения. Отсутствовали они недолго. Зал встретил их зловещей тишиной, они объявили, что на Генри Реардэна накладывается штраф в пять тысяч долларов; приговор был условным.
Вспышка презрительного смеха прорвалась сквозь потрясшую зал овацию. Аплодисменты были адресованы Реардэну, смех - судьям.