СВОЙ СЛУШАТЕЛЬ (о вечере А.Анпилова, Д.Строцева и А.Захаренкова, 30.09.10)
Концерт - действо публичное: сцена, зрительный зал… И, конечно, сразу обращаешь внимание на драматургию. На момент столкновения ведущих сил, на область конфликта. Без противодействия, как известно, не будет и пьесы. А без кульминации - катарсиса и развязки.
На этом вечере человеком, создавшим драматургию, оказался Дмитрий Строцев. Был заявлен первый совместный концерт трёх давних друзей, трёх поэтов. В таких случаях обычно ожидаешь про дружбу и единодушие - как познакомились, что связало и объединило, какие стихи-песни взаимно посвятили… Андрей Анпилов сразу и предложил зрителям такой сценарий, буквально его озвучив: сначала расскажем про знакомство, потом попоём-почитаем старое, а во второй половине - новое. Всё логично, не поспоришь.
Но жизнь ярче всего проявляет себя там, где рушатся и логика, и планы, и ожидания. Вышел Строцев и стал рассказывать: были, мол, мы первыми и главными слушателями друг для друга, ждали этих встреч месяцами, чтобы прочесть новые стихи - глаза в глаза… А потом появился Интернет и прежнее закончилось. Друг порой становится чуть ли не последним читателем уже опубликованных в сети текстов, когда отклик от многих уже получен.
Анпилов на это возразил, что когда пишешь, всегда видишь перед собой «провиденциального собеседника» и ближайшего душе слушателя, а не вообще всех и вся. Интернет - только форма распространения, но не внутренний образ, к которому адресуешься. Строцев, кажется, не согласился, и чувствовалось, что тут задет какой-то нерв, важный не только для конкретных людей, а и для современной поэзии в целом.
Зачем нынешнему зрителю куда-то идти и слушать стихи, если он может читать их, не вставая с дивана? В том числе и новые, свеженаписанные, которые авторы выкладывают в блогах. Говорят, что поэзия должна звучать, восприниматься на слух. Стихи - чертеж, пока не зазвучала их скрытая музыка… Но это не всегда так и не для всех. Некоторые лучше воспринимают, «следя глазами», с листа. А многие стихи самоценны на листе - не требуют внешнего звучащего голоса, сами оживают внутри.
На поэтические вечера сейчас ходят либо «свои» - друзья и родственники поэта, либо люди стекаются на концерт, когда в обещанном действе присутствует зрелищность, театральность, и, как следствие, - яркие эмоции. Там же, где театральность внешне не выражена, а мероприятие - заведомо не тусовочное, нужно что-то совсем особенное, чтобы пересилить инертность и пресыщенность публики, которая в Москве перекормлена не только концертами, но и бесконечным потоком стихов, льющимся с мониторов.
Таким «особенным» могут стать, наверное, живые отношения, связи между людьми. Внутреннее предпочтение читателем - именно этого, конкретного поэта. Реальное взаимодействие между ними. Ведь слушатель - тот, кто завершает стихотворение. Не оценивает и подтверждает - «хорошее», а даёт стихам возможность отделиться от автора. Объединяющая всех эмоция: «здорово!», - знаменует перерезание пуповины между текстом и его создателем.
На вечере Андрея Анпилова, Дмитрия Строцева и Алексея Захаренкова такие отношения изначально связывали самих друзей. Но характер взаимодействия со слушателем и ожидания от него, как мне показалось, у них были разными.
Получилась невольная поляризация: Строцев и Анпилов - поэты (несмотря на обилие песен у последнего), а Захаренков и Елена Фролова, ставшая ещё одним участником концерта, - скорее, авторы песен. Известно, что стихи, которые становятся песнями, - другие по устройству, чем просто стихи. В них больше пространства, не всё очерчивают слова, что-то дополняет эмоция. В песенном тексте заведомо есть расчет (в смысле - архитектурный расчет) на эмоцию исполнителя.
Однако и у поэзии, изначально не рассчитанной на пение, есть свой потенциал театральности. Стихи Строцева, например, довольно зрелищные по природе. Они исключают «готовое» пространство. Кажется, что каждое строцевское стихотворение прорастает из пойманной интуиции, точки столкновения с неведомым. Мир открывается заново и на ощупь: неизвестно, где автор в данный миг оказался - на какой планете… Внешних рамок нет, они приходят от собеседника. Поэтому Строцеву-поэту так жизненно необходим осязаемый слушатель, отнятый у него Интернетом, но возвращаемый поэтическими вечерами, где видны глаза зрителя. Слышен живой отклик, вспышка радости и удивления - всегда, когда он «танцует» стихи.
В первый момент поэзия Дмитрия Строцева поражает изобилием - образов, ассоциаций, эмоциональных всплесков, переживаний. А прислушаешься - мир висит на волоске. Его держит тонкая ниточка голоса. Строцев всё выпевает, выуживает из небытия голосом. Впечатление изобилия рождается от предвкушения (которое испытывает и автор). А реальная опора «танцующего» поэта тонка и неосязаема как вздох.
Стихи Андрея Анпилова совсем иные. Каждое - будто маленькая жизнь, со своей точкой рождения, цветения и ухода в вечность (не хочется говорить «умирания», потому что умирает не само стихотворение, а что-то в нём - какая-то частица опыта). И как отдельная, завершённая жизнь, они очень продуманы - в целом и деталях. Тут не только общая архитектура видна, но и внутри всё предусмотрено и обустроено, как в доме. Заходи - живи. Но насколько такому стихотворению нужен слушатель извне?
Если бы Анпилов не сочинял песен и детских стихов (которые, как всё смешное, предполагают зрительский отклик), то ему, наверное, можно было бы и вовсе на сцену не выходить. Его стихи прекрасно живут на листе сами по себе, - без помощи автора. Другое дело, что на концерте они обычно вплетены в поток других текстов и песен, а главное - рассказов, комментариев, реплик. В общей ткани вечера автору, возможно, интересно показать зрителям своё разнообразие и многожанровость, да и самому их прочувствовать… Но это не так насущно, как судьба только что написанного стихотворения.
Вот и получается: одному поэту слушатель-соучастник необходим как воздух, чтобы подтвердить, срезонировать, завершить. В финале строцевских стихов почти всегда случается фейрверк - вспышка удивления, эмоция, со-радование. И её очень важно разделить со зрителем… А другому, Анпилову, - зритель, по сути, не нужен. Не вообще, конечно, а для того, чтобы стихотворение отделилось от автора. Оно слишком самостоятельно, самодостаточно, и, видимо, отделяется на какой-то очень ранней стадии (может быть, при первом же отклике - кого-то со стороны).
Алексей Захаренков на вечере никак не отозвался на вопрос: насколько жизни стихов помогает публичность. Но, мне кажется, для него тут нет и противоречия. Возможно, потому, что его стихотворения по природе песенные, - так же, как стихи Виктора Луферова, например, или Михаила Карпачева. Им живой слушатель заведомо важен. В его стихах заложено очень много простора для авторской энергетики, эмоций и уникального тембра. Для меня песни Захаренкова - как воздушный шар. Не тот детский, что подпрыгивает в руках на хлипкой ниточке, а большой воздушный шар с плетёной корзиной, на котором путешествуют «вокруг света за 80 дней». Стоит, привязаный к земле, покачивается… Но когда Алексей берёт гитару и вся его энергия, темперамент и огромная чуткость вливаются в песню, то сразу наполняют её, и шар взмывает, как ему положено, в поднебесье. С каждой минутой земля внизу, открываясь взгляду, всё шире, а небо - ближе.
Тут поневоле вспоминаешь пословицу «Большому кораблю - большое плаванье», и Лешиного «Летучего голландца». Тема путешествия, переезда, сдвига земного шара с насиженной орбиты - исходная для Захаренкова. В каждой его песне слышим и ощутим этот жизненный сдвиг и переворот - не только событийный, но, прежде всего, эмоциональный, душевный («Друзьям» и многое другое).
Однако получается, что достоинства этих трёх авторов многого требуют и от слушателя. Нужен большой внутренний объём внимания и чуткости, чтобы принять в себя эмоцию и переживание такой силы, как у Захаренкова. Или риск и радость творения мира заново - одной только силой голоса, как у Строцева. Чтобы вместить в себя целую судьбу, сгорание осязаемого опыта и перерождение его в опыт метафизический, - как в стихах Анпилова.
Ясно, что в этом случае не возможен внушительный приток зрителей. Такие вечера требуют слишком большой включённости, душевной собранности. Тут не оттянешься и не разрядишься эмоционально. Сейчас на концерты чаще идут, чтобы «сбросить груз», встряхнуться от надоевшей рутины (в которую мы сами себя и загнали). Но на вечере, какой был у Анпилова, Строцева и Захаренкова, общение рождается совсем по другому принципу: «носите бремена друг друга». Да, всё происходящее было по-своему весело и интересно. Но «бремена» понимания и собеседования никто ни с кого снимать не собирался.
Это ведь «бремя», когда друг не доволен и хочет, чтобы ты оставил всё и послушал именно его. Или чтобы ты судил его и подсказал ему направление «по законам, им самим над собой поставленным», а не по своему разумению. И для слушателей - «бремена», когда на поэтическом вечере нужно отыскать внутри себя пространство, со-размерное предлагаемому дару.
Но замечательно, что такой слушатель, с не меньшим, чем у поэтов, потенциалом и душевными возможностями, на концерте оказался. Это - Елена Фролова. Ведь она пришла на вечер как обычный зритель, а потом уже, по просьбе Димы Строцева, вышла на сцену и спела. И в этом было что-то глубоко символичное - в наглядном превращении зрителя в соучастника, а затем и художника (Лена пела сначала песни на чужие стихи, а потом её друзья попросили - «спой свою!»).
Словно к каждому из нас пришло живое напоминание: всякий артист когда-то поднялся на сцену из безвидности зрительного зала, а каждый поэт сначала сам был чьим-то читателем. Когда вслушиваешься, вникаешь в творчество художников, то художник пробуждается и в тебе… Тогда концерт оборачивается возможностью внутреннего роста, а не способом встряхнуться и «разрядиться» после муторной и суматошной жизни.
Малочисленность зрителей на серьёзных поэтических вечерах объясняется, мне кажется, простым законом: чем значительнее поэт, тем дольше путь к пониманию - между ним и аудиторией. Своего слушателя приходится либо терпеливо «выращивать», либо просто радоваться тому, что он ЕСТЬ, а не масштабу его и количеству.
На этом вечере человеком, создавшим драматургию, оказался Дмитрий Строцев. Был заявлен первый совместный концерт трёх давних друзей, трёх поэтов. В таких случаях обычно ожидаешь про дружбу и единодушие - как познакомились, что связало и объединило, какие стихи-песни взаимно посвятили… Андрей Анпилов сразу и предложил зрителям такой сценарий, буквально его озвучив: сначала расскажем про знакомство, потом попоём-почитаем старое, а во второй половине - новое. Всё логично, не поспоришь.
Но жизнь ярче всего проявляет себя там, где рушатся и логика, и планы, и ожидания. Вышел Строцев и стал рассказывать: были, мол, мы первыми и главными слушателями друг для друга, ждали этих встреч месяцами, чтобы прочесть новые стихи - глаза в глаза… А потом появился Интернет и прежнее закончилось. Друг порой становится чуть ли не последним читателем уже опубликованных в сети текстов, когда отклик от многих уже получен.
Анпилов на это возразил, что когда пишешь, всегда видишь перед собой «провиденциального собеседника» и ближайшего душе слушателя, а не вообще всех и вся. Интернет - только форма распространения, но не внутренний образ, к которому адресуешься. Строцев, кажется, не согласился, и чувствовалось, что тут задет какой-то нерв, важный не только для конкретных людей, а и для современной поэзии в целом.
Зачем нынешнему зрителю куда-то идти и слушать стихи, если он может читать их, не вставая с дивана? В том числе и новые, свеженаписанные, которые авторы выкладывают в блогах. Говорят, что поэзия должна звучать, восприниматься на слух. Стихи - чертеж, пока не зазвучала их скрытая музыка… Но это не всегда так и не для всех. Некоторые лучше воспринимают, «следя глазами», с листа. А многие стихи самоценны на листе - не требуют внешнего звучащего голоса, сами оживают внутри.
На поэтические вечера сейчас ходят либо «свои» - друзья и родственники поэта, либо люди стекаются на концерт, когда в обещанном действе присутствует зрелищность, театральность, и, как следствие, - яркие эмоции. Там же, где театральность внешне не выражена, а мероприятие - заведомо не тусовочное, нужно что-то совсем особенное, чтобы пересилить инертность и пресыщенность публики, которая в Москве перекормлена не только концертами, но и бесконечным потоком стихов, льющимся с мониторов.
Таким «особенным» могут стать, наверное, живые отношения, связи между людьми. Внутреннее предпочтение читателем - именно этого, конкретного поэта. Реальное взаимодействие между ними. Ведь слушатель - тот, кто завершает стихотворение. Не оценивает и подтверждает - «хорошее», а даёт стихам возможность отделиться от автора. Объединяющая всех эмоция: «здорово!», - знаменует перерезание пуповины между текстом и его создателем.
На вечере Андрея Анпилова, Дмитрия Строцева и Алексея Захаренкова такие отношения изначально связывали самих друзей. Но характер взаимодействия со слушателем и ожидания от него, как мне показалось, у них были разными.
Получилась невольная поляризация: Строцев и Анпилов - поэты (несмотря на обилие песен у последнего), а Захаренков и Елена Фролова, ставшая ещё одним участником концерта, - скорее, авторы песен. Известно, что стихи, которые становятся песнями, - другие по устройству, чем просто стихи. В них больше пространства, не всё очерчивают слова, что-то дополняет эмоция. В песенном тексте заведомо есть расчет (в смысле - архитектурный расчет) на эмоцию исполнителя.
Однако и у поэзии, изначально не рассчитанной на пение, есть свой потенциал театральности. Стихи Строцева, например, довольно зрелищные по природе. Они исключают «готовое» пространство. Кажется, что каждое строцевское стихотворение прорастает из пойманной интуиции, точки столкновения с неведомым. Мир открывается заново и на ощупь: неизвестно, где автор в данный миг оказался - на какой планете… Внешних рамок нет, они приходят от собеседника. Поэтому Строцеву-поэту так жизненно необходим осязаемый слушатель, отнятый у него Интернетом, но возвращаемый поэтическими вечерами, где видны глаза зрителя. Слышен живой отклик, вспышка радости и удивления - всегда, когда он «танцует» стихи.
В первый момент поэзия Дмитрия Строцева поражает изобилием - образов, ассоциаций, эмоциональных всплесков, переживаний. А прислушаешься - мир висит на волоске. Его держит тонкая ниточка голоса. Строцев всё выпевает, выуживает из небытия голосом. Впечатление изобилия рождается от предвкушения (которое испытывает и автор). А реальная опора «танцующего» поэта тонка и неосязаема как вздох.
Стихи Андрея Анпилова совсем иные. Каждое - будто маленькая жизнь, со своей точкой рождения, цветения и ухода в вечность (не хочется говорить «умирания», потому что умирает не само стихотворение, а что-то в нём - какая-то частица опыта). И как отдельная, завершённая жизнь, они очень продуманы - в целом и деталях. Тут не только общая архитектура видна, но и внутри всё предусмотрено и обустроено, как в доме. Заходи - живи. Но насколько такому стихотворению нужен слушатель извне?
Если бы Анпилов не сочинял песен и детских стихов (которые, как всё смешное, предполагают зрительский отклик), то ему, наверное, можно было бы и вовсе на сцену не выходить. Его стихи прекрасно живут на листе сами по себе, - без помощи автора. Другое дело, что на концерте они обычно вплетены в поток других текстов и песен, а главное - рассказов, комментариев, реплик. В общей ткани вечера автору, возможно, интересно показать зрителям своё разнообразие и многожанровость, да и самому их прочувствовать… Но это не так насущно, как судьба только что написанного стихотворения.
Вот и получается: одному поэту слушатель-соучастник необходим как воздух, чтобы подтвердить, срезонировать, завершить. В финале строцевских стихов почти всегда случается фейрверк - вспышка удивления, эмоция, со-радование. И её очень важно разделить со зрителем… А другому, Анпилову, - зритель, по сути, не нужен. Не вообще, конечно, а для того, чтобы стихотворение отделилось от автора. Оно слишком самостоятельно, самодостаточно, и, видимо, отделяется на какой-то очень ранней стадии (может быть, при первом же отклике - кого-то со стороны).
Алексей Захаренков на вечере никак не отозвался на вопрос: насколько жизни стихов помогает публичность. Но, мне кажется, для него тут нет и противоречия. Возможно, потому, что его стихотворения по природе песенные, - так же, как стихи Виктора Луферова, например, или Михаила Карпачева. Им живой слушатель заведомо важен. В его стихах заложено очень много простора для авторской энергетики, эмоций и уникального тембра. Для меня песни Захаренкова - как воздушный шар. Не тот детский, что подпрыгивает в руках на хлипкой ниточке, а большой воздушный шар с плетёной корзиной, на котором путешествуют «вокруг света за 80 дней». Стоит, привязаный к земле, покачивается… Но когда Алексей берёт гитару и вся его энергия, темперамент и огромная чуткость вливаются в песню, то сразу наполняют её, и шар взмывает, как ему положено, в поднебесье. С каждой минутой земля внизу, открываясь взгляду, всё шире, а небо - ближе.
Тут поневоле вспоминаешь пословицу «Большому кораблю - большое плаванье», и Лешиного «Летучего голландца». Тема путешествия, переезда, сдвига земного шара с насиженной орбиты - исходная для Захаренкова. В каждой его песне слышим и ощутим этот жизненный сдвиг и переворот - не только событийный, но, прежде всего, эмоциональный, душевный («Друзьям» и многое другое).
Однако получается, что достоинства этих трёх авторов многого требуют и от слушателя. Нужен большой внутренний объём внимания и чуткости, чтобы принять в себя эмоцию и переживание такой силы, как у Захаренкова. Или риск и радость творения мира заново - одной только силой голоса, как у Строцева. Чтобы вместить в себя целую судьбу, сгорание осязаемого опыта и перерождение его в опыт метафизический, - как в стихах Анпилова.
Ясно, что в этом случае не возможен внушительный приток зрителей. Такие вечера требуют слишком большой включённости, душевной собранности. Тут не оттянешься и не разрядишься эмоционально. Сейчас на концерты чаще идут, чтобы «сбросить груз», встряхнуться от надоевшей рутины (в которую мы сами себя и загнали). Но на вечере, какой был у Анпилова, Строцева и Захаренкова, общение рождается совсем по другому принципу: «носите бремена друг друга». Да, всё происходящее было по-своему весело и интересно. Но «бремена» понимания и собеседования никто ни с кого снимать не собирался.
Это ведь «бремя», когда друг не доволен и хочет, чтобы ты оставил всё и послушал именно его. Или чтобы ты судил его и подсказал ему направление «по законам, им самим над собой поставленным», а не по своему разумению. И для слушателей - «бремена», когда на поэтическом вечере нужно отыскать внутри себя пространство, со-размерное предлагаемому дару.
Но замечательно, что такой слушатель, с не меньшим, чем у поэтов, потенциалом и душевными возможностями, на концерте оказался. Это - Елена Фролова. Ведь она пришла на вечер как обычный зритель, а потом уже, по просьбе Димы Строцева, вышла на сцену и спела. И в этом было что-то глубоко символичное - в наглядном превращении зрителя в соучастника, а затем и художника (Лена пела сначала песни на чужие стихи, а потом её друзья попросили - «спой свою!»).
Словно к каждому из нас пришло живое напоминание: всякий артист когда-то поднялся на сцену из безвидности зрительного зала, а каждый поэт сначала сам был чьим-то читателем. Когда вслушиваешься, вникаешь в творчество художников, то художник пробуждается и в тебе… Тогда концерт оборачивается возможностью внутреннего роста, а не способом встряхнуться и «разрядиться» после муторной и суматошной жизни.
Малочисленность зрителей на серьёзных поэтических вечерах объясняется, мне кажется, простым законом: чем значительнее поэт, тем дольше путь к пониманию - между ним и аудиторией. Своего слушателя приходится либо терпеливо «выращивать», либо просто радоваться тому, что он ЕСТЬ, а не масштабу его и количеству.