Люмпен-буржуазия как новая элита Европы
"Если исходить из марксистской парадигмы, можно определить «европейские ценности» как идеологическую надстройку принятой и закреплённой в договорах экономической системы (глобального дерегулированного капитализма) - тот свод правил, идей, догм, ценностных установок, которые различные международные и европейские институты внедряют кнутом и пряником.
Господствующим классом этой системы является новый тип буржуазии - люмпен-буржуазия, страта, не привязанная к проблемам общества, живущая вне его и за счёт его. Описанию этого социального явления посвящён ряд важнейших исследований последних лет, из которых можно выделить «Восстание элит» Кристофера Лэша и «Дорога куда-то» Дэвида Гудхарта. Гудхарт разделяет человечество на «людей отсюда» (people from somewhere) и «людей отовсюду» (people from anywhere). «Люди отсюда» привязаны к месту жительства, национальной или региональной идентичности, к своей среде. Они мало и неохотно перемещаются в силу как экономических, так и культурных ограничений. Как правило, эти люди проигрывают от процессов глобализации. Тогда как «люди отовсюду» легко адаптируются к любой среде, благодаря «мобильному» культурному капиталу, английскому языку и космополитизму. Они отождествляют себя в первую очередь со своим социальным статусом и приверженности прогрессивной идеологии, нежели со своей страной происхождения и национальными и локальными особенностями.
Французский философ Марсель Гоше, сравнивая советский и европейский проект, говорил о том, что последний отличается от первого тем, что бесспорно является проектом элит." Наталья Руткевич.
"За несколько недель до голосования по Маастрихтскому договору неоголлист Филипп Сеген, который возглавил кампанию против «брюссельской» Европы, произносит знаковую речь в Национальном собрании: «Эта Европа строится без народов; она строится исподтишка, в тайне кабинетов, в тени комитетов, в полумраке судов. Вот уже 35 лет как олигархический клан экспертов, судей, государственных служащих и чиновников принимает решения от имени народа, не получив на это мандата. Они принимаются кулуарно, без публичного обсуждения всего того, что поставлено на карту; последствия этих решений всячески умалчиваются или умаляются».
В этой речи Сеген также отмечает ещё один очень важный момент - некую фетишизацию Единой Европы, о которой следует говорить либо хорошо, либо ничего: «Я понимаю тех, кто молчит, и признаю, что царящий сегодня конформизм, чтобы не сказать настоящий интеллектуальный терроризм, заранее дисквалифицирует любого, кто не разделяет этой новой евро-догматики… Любой, кто ставит под вопрос культ федеральной Европы, немедленно записывается теми, кто формирует общественное мнение (…), в лучшем случае в категорию пассеистов, ностальгирующих по былому, а в худшем - ярых националистов, будящих старых демонов вражды, которые так часто приводили Европу на край гибели. Таким образом, никаких дебатов по существу не велось ранее и не ведётся сейчас. Нас ставят перед ложным выбором: Маастрихт или хаос».
1992 г. - начало «однополярного момента». Советский Союз канул в Лету, и Евросоюз в некотором смысле заменил советскую утопию дружбы народов, мира и процветания на континенте. Единая Европа превращается в объект поклонения и полюс притяжения для стран континента; вступление в ЕС становится для них Граалем. А внутри Евросоюза рациональные обсуждения дисфункций и недостатков зачастую отметаются, дабы не компрометировать величие европейского проекта и его светлые перспективы. «Ни шагу назад, полный вперёд» - таков девиз объединения, которое будет стремительно расти.
В апреле 2024-го года во французской «Фигаро» появляется воззвание под заголовком: «Призыв 50 деятелей к референдуму против ускоренной федерализации ЕС». Подписанный многими видными интеллектуалами и политическими деятелями страны, он читается как продление речи Филиппа Сегена. Это новый эпизод в противостоянии «Европы наций» и «брюссельской Европы»:
«Европейский союз продолжает дрейфовать в сторону всепоглощающего супранационализма. Год за годом девиз “Единство в многообразии” изживается, уступая место унификации и централизации, которые стирают национальную идентичность и суверенитет стран-участников. Отказавшись от своих изначальных целей, Союз стал капканом нормативов, где слова о верховенстве закона используются, чтобы оправдать растущий авторитаризм. Задуманный как зона процветания, где “кроткая торговля и сотрудничество укрепят мир между народами”, он превратился в “тюрьму народов”, построенную на слепых догмах, которые не ставятся под сомнение, несмотря на их очевидные и драматические экономические, социальные и геополитические провалы. Этот дрейф к наднационализму поддерживается двумя процессами - расширением и углублением.
Углубление заключается в том, чтобы во имя эффективности процесса принятия решений (которой угрожает в первую очередь расширение!) постоянно передавать полномочия центру, конфискуя всё больше и больше суверенитета народов в пользу наднациональных институтов.
Неограниченное расширение территории Европейского союза, без всякой стратегии и демократических дебатов, не поддаётся рациональным объяснениям и ведётся как будто на “автопилоте”. В 2004 и 2007 г. Союз принял в свой состав государства, которые не поддерживали идею стратегической автономии. Результатом стало упрочение американской гегемонии и запуск жёсткой конкуренции трудящихся стран Запада с рабочей силой из Восточной Европы. Недавно взятое на себя обязательство о будущем присоединении Украины и Молдовы рискует обрушить целые пласты французской экономики, не говоря уже о конфликтах с Российской Федерацией и культурных и социологических искажениях, которые обходятся молчанием. (..) Мы - противники подобной эволюции. Следуя по стопам генерала де Голля, мы считаем, что постдемократическая федеральная система противоречит традициям Европы и Франции, а также коллективному самосознанию наших народов, которое питается со времён mare nostrum многообразием различных культур»."
ТГ Where is reality. Зачастую основным вопросом философии называют спор о том, что первично: материя или сознание. В зависимости от ответа на этот вопрос человека определяют в материалисты или идеалисты (не путать с наивным человеком, ищущим или видящим во всём идеалы и поклоняющимся идеалам).
На мой взгляд, куда интереснее дискуссия между реалистами и номиналистами, она же носит название «спор об универсалиях». Эта дискуссия и определённые её результаты сыграли фундаментальную роль в развитии человечества и по сути предрешили возникновение вульгарного материализма.
Для пущего интереса, прежде чем раскрывать понятия реализма и номинализма, и суть спора об универсалиях, я дам определения нескольким одним и тем же понятиям - сначала по номинализму, потом по реализму.
Политика.
Определение политики по номинализму - совокупность методов достижения и удержания власти одних индивидов над другими индивидами, включая обман, принуждение, преступления и т.д.
Определение политики по реализму - совокупность методов реализации государственно-общественного проекта, который обеспечит гармоничное развитие каждого отдельного гражданина (личности), с учётом измерения Божественного. Как прямое следствие учёта фактора Божественного, политика предполагает необходимость нравственного совершенствования личности граждан.
Семья.
Определение семьи по номинализму - пара индивидов (можно одного пола), договорившихся жить совместно, исходя из того, что совместно им удастся получить от жизни больше удовольствия. Дети не являются обязательной составляющей. Как только появляется посторонний индивид, который может доставить больше удовольствия, из семьи целесообразно уйти.
Определение семьи по реализму - союз мужчины и женщины, которые любят друг друга. Заключается с целью помощи друг другу в нравственном развитии личности (движении к Богу) и рождения детей. Расторжение допускается в крайних случаях.
Враг.
Определение врага по номинализму - индивид, который по различным причинам мешает тебе получать удовольствие и/или причиняет неудобства, страдания. Основной причиной, как правило, является конфликт интересов, когда удовольствие одного индивида возможно только за счёт ущемления другого индивида. Врага желательно уничтожить.
Определение врага по реализму - личность, которая принципиально (почти онтологически) отличается от тебя, в некотором смысле является твоей противоположностью, если смотреть в контексте Гегеля. Из-за тотального различия, которое выражается в том числе в картине мира, вы вступаете в конфликт. При этом данное тотальное различие помогает каждому из вас лучше понять свою сущность (путём наблюдения прямо противоположной сущности врага) и реализовать её, а конфликт врагов стимулирует развитие каждого из них. Уничтожение врага крайне нежелательно, особенно в свете гегелевского понимания противоположностей - в случае уничтожения противоположности развитие останавливается, наступает стагнация, в случае же единения (снятия) противоположностей развитие переходит на более высокую стадию, на которой снова распадается на противоположности, вступающие в борьбу для дальнейшего развития.
Любовь.
Определение любви по номинализму - вызванное действием гормонов состояние, которое вынуждает индивида искать сексуального партнёра, а также вызывает у одного индивида сильную привязанность и зависимость от другого индивида.
Определение любви по реализму - высшая форма единения людей, предполагающая заботу друг о друге, в первую очередь в части помощи в нравственном совершенствовании личности.
I. Существо спора.
Существо полемики между реализмом и номинализмом заключается в следующем.
Доктрина реализма утверждает, что вещи (и шире - качества, явления и т.д.) имеют вечную неизменную сущность, которая не сводится к набору отдельных свойств. Наиболее ярко и классически эта концепция сформулирована Платоном в его теории идей - то есть, как раз таких вечных неизменных сущностей.
Теория идей тезисно.
Все предметы и явления наблюдаемого нами мира суть проявления вечных нематериальных идей, которым эти предметы и явления сопричастны.
К примеру, конкретные материальные кошки сопричастны идее «кошачности». И если материальных кошек много, то идея кошки только одна; материальные кошки смертны, а идея «кошачности» вечна. То же самое, например, с красотой. Имеется одна идея красоты и множество красивых людей, вещей и т.п. Почему что-то красиво? Потому что оно в той или иной степени сопричастно идее красоты. То есть в этой вещи в большей или меньшей мере проявлена/проявилась идея красоты.
Чем можно обосновать существование идей и их необходимость? Тем, что в противном случае окружающий мир был бы принципиально непознаваемым хаосом. Почему?
Если вернуться к примеру кошки, то при рассмотрении каждой отдельно взятой кошки невозможно путём наблюдения и опыта прийти к выводу, что эти кошки относятся к одному виду/категории существ. Не существует абсолютно одинаковых по размеру кошек, как и кошек, которые ведут себя совершенно одинаково в одних и тех же условиях. Кошки живут разное количество времени, по-разному переносят травмы и болезни. Ни один эксперимент не позволит сделать вывод о том, что две разные кошки относятся к одному виду животных. То же самое справедливо для лошадей и уж тем более для людей. То же самое можно сказать и о камнях, домах, повозках. Это характерно так же для красивых людей/вещей: всё красиво по-разному, и не представляется возможным исчерпывающим образом ответить на вопрос, почему же именно это красиво, а это нет; в чём природа красоты; что за загадочный общий элемент присутствует в каждом красивом явлении; и как так получается, что люди выявляют красоту либо её отсутствие. Как видно, ни в случае кошки, ни в случае красоты перечень каких-то свойств, пусть схожих, не может дать ответа на вопрос, почему это квалифицировано как кошка, а это как красивое.
В связи с этим Платон приходит к выводу о наличии идей. Чтобы связать воедино всех кошек, с одной стороны, и все красивые вещи, с другой стороны, с необходимостью должно быть что-то, кроме набора схожих признаков. Что-то такое, что выявляется в них человеческим разумом. Что-то, что в них проявляется. Что-то такое, что человек может познать и во что он может вчувствоваться. Это и есть идея, вечная неизменная сущность - именно её человеческий разум способен различать в вещах и таким образом их познавать и узнавать. Только сопричастность идее кошки как бы собирает все свойства и признаки конкретного животного в материальную кошку. Аналогично дело обстоит со всеми остальными вещами и явлениями.
Платон утверждал, что идеи находятся вне самих единичных вещей. Впоследствии Аристотель, а позже Фома Аквинский не то чтобы пересмотрели, но развили и скорректировали мысль Платона - они считали, что универсалии (так впоследствии стали называть идеи) находятся в самой вещи. Однако принципиально это мало что меняет. Главное, что концепция реализма эволюционировала и твёрдо закрепилась на той позиции, что материальные вещи это не просто набор свойств и сгусток вещества, а качества это не просто субъективные мнения.
Номинализм.
В противовес доктрине универсалий номинализм (от слова «имя») утверждает, что вещи это просто объекты материального мира и за ними ничего не стоит, никаких идей и никаких универсалий.
Самым известным номиналистом является, пожалуй, Уильям Оккам со своей пресловутой бритвой, которую любят поминать всуе все подряд. Ему же принадлежит знаменитый тезис «не стоит плодить сущности», смысл которого в том, что если у нас есть вещь, то нет смысла искать за ней какую-то универсалию - эта универсалия будет лишней сущностью.
Выше по тексту я писал, что, когда мы исходим из наличия универсалий, мы не просто даём вещи какое-то определение, а выявляем её сущность. Это разные вещи, и это очень принципиальный момент. Что значит дать оПРЕДЕЛение? Это обозначает положить предел - то есть понять, чем эта вещь не является. Если вещи не дано определение, то она беспредельна, то есть обладает потенциально всеми возможными признаками и свойствами - такая вещь носит всеобщий характер. А когда мы даём определение, то мы говорим, что эта вещь «не это» и «не то», мы отсекам те свойства, которыми вещь не обладает. Является ли это познанием? Что-то непохоже. Мы сказали, чем эта вещь не является, но не сказали, что она такое. А вот когда мы усматриваем наличие в вещи той или иной универсалии/сопричастность вещи какой-либо идее, тогда можно говорить, что мы действительно познали вещь.
Номиналисты же, утверждая отсутствие универсалий, полагают, что мы не постигаем никаких вечных сущностей, а просто даём вещам названия (имена). Отсюда и термин «номинализм». Процесс познания для них заключается в том, что вещи разбиваются на категории в зависимости от наличия у них тех или иных признаков. То есть с вещами происходит дробление, разделение, атомизация, классификация и «раскладывание по полочкам» с наклеиванием ярлычков. Получается, что человек выводится на первый план и становится кем-то вроде творца сущности - поскольку человек не выявляет в вещи то, что всегда было и будет, то, что никак в общем-то от человека не зависит, а сам даёт название, определение. Отсюда совершенно логично следует, что сегодня можно что-то назвать одним именем, а завтра уже другим, мы же просто называем и ничего больше. Это естественным образом вносит хаос и относительность (релятивизм) в процесс познания, ведь в любой момент что угодно позволено переименовать. В общем-то это возврат к принципу софистов «человек - мера всех вещей».
При таком подходе у вещи отнимается её природа, а остаётся только возможность/невозможность того или иного технического применения - исходя из её названия и набора свойств. Говоря проще, но чуть менее точно, остаётся только прикладная польза или бесполезность. Такова знаменитая формула Базарова из «Отцов и детей»: сапоги полезнее Пушкина.
Таким образом, при переходе от реализма к номинализму исчезают познание и природа вещей, а остаются лишь их классификация и применение.
Вот это и был тектонический разлом в человеческом мировоззрении - в философии, политике, религии и жизни вообще. С этого стартовал принципиально важный этап изгнания всего Божественного, десакрализация мира, его рационализация и механизация, с этого началось затяжное садистское убийство души в угоду пониманию человека как мыслящего животного, весь смысл существования которого сводится к тому, чтобы получше устроиться в жизни и нажраться как можно большим количеством удовольствий, а в качестве нового священного предмета поклонения при этом постулируется самый совершенный инструмент для добывания этих самых удовольствий и комфорта - Рассудок. Стоит отдельно отметить похабные тезисы философии Нового времени о том, что якобы только высокоморальный человек сможет правильно использовать рассудок и получить от жизни максимум удовольствий, а вот аморальный не сможет. В этом выразились смехотворные попытки обосновать необходимость для людей не становиться беспринципными свиньями и не перебить друг друга в мире, лишённом Бога, и в то же самое время по-скотски гоняться за кайфом, оставшимся единственным смыслом. Поскольку данная идея не имеет под собой никакой реальной основы, она породила только лицемерный морализм и злобное ханжество.
Рассмотрим, к чему конкретно это постепенно привело, и (в общих чертах) как это происходило.
Знаменитый апологет номинализма и знаток бритв Уильям Оккам родился в 1285 году, а умер в 1347. Поэтому конечно не приходится говорить о том, что сразу с момента появления его теорий началась агрессивная десакрализация и обезбоживание. Процесс был поэтапным, и описать его можно примерно так.
II. Процесс утверждения и последствия номинализма.
1. Происхождение универсалий (идей). Общая предпосылка десакрализации.
Итак, если мы говорим, что универсалии существуют, то с необходимостью встаёт вопрос уже об их происхождении и природе. Что же могут представлять из себя структуры, являющиеся вечной неизменной сущностью вещей, благодаря которой вещи обретают существование? Понятное дело, что самым подходящим источником для таких структур является Творец: вечный, неизменный и созидающий природу со всеми её вещами. Соответственно универсалии (идеи) это такие элементы Божественного, которые созидают материальные вещи, как бы стоят за ними в качестве эталонов, образцов. Можно ещё условно назвать универсалии мыслями Бога, которые реализуются в материальном, что вообще характерно для мыслей - в том смысле, что вещам и действиям предшествует мысль о них. Важный момент: для людей нет никакой необходимости настолько скрупулёзно формулировать вышесказанное, чтобы именно так воспринимать всё на бессознательном уровне, который постоянно выходит на поверхность и, среди прочего, формирует мышление, восприятие и т.д. И для религиозного сознания совершенно очевидно, что коль скоро существует Создатель, то вещи это не просто поименованные куски материи, что вещи сопричастны Его природе. Соответственно, покуда нет сомнений в существовании универсалий, нет сомнений и в существовании Бога. И как только зарождается сомнение в универсалиях, это уже становится зерном, зачатком сомнения в Божественном.
2. Увеличение дистанции между Богом и миром людей.
Первое, что можно выделить как последствие номинализма - это увеличение дистанции и разрыва между Богом и сотворённым миром.Вышеуказанный разрыв уже был осуществлён с появлением авраамических, строго монотеистических религий, которые постулировали фундаментальное (онтологическое) различие между Богом и тварной реальностью: был сформулирован тезис о том, что Бог сотворил мир из ничто. Из чего, само собой, следует, что, во-первых, Он уже был до творения каким-то отдельным образом, а во-вторых, что он принципиально иной природы, чем сотворённый мир, так как Он естественно не ничто и никогда не был ничем. Далее, утверждается принципиальная недостижимость Бога для человека, его полная запредельность и отсутствие какой-либо возможности взаимопроникновения и единения. Первым такой подход сформулировал иудаизм, и этот подход принципиально отличается от тех религий, которые принято называть языческими, а также, например, от индуизма, который постулирует концепцию творения мира как проявления Бога - а следовательно, повсеместного Божественного присутствия.
Номинализм удачно ложится на такую почву (или произрастает из неё) и радикализирует удаление Божественного из нашего мира. Он начинает философски объяснять и убеждать в том, что ничего такого Божественного в мире не присутствует, что в нём есть просто какие-то предметы и совершенно абстрактные понятия (любовь, красота и т.д.). Такой взгляд с необходимостью утверждает строго определённый и единственный способ познания - только рациональный и рассудочный, тот самый способ, который разделяет, дробит, классифицирует, даёт названия и кладёт на полки, то есть по существу разрушает и отвергает цельную картину мира, и вообще не способен увидеть целое за частным, лес за деревьями. В этом заключается отличие рассудка от разума. Номинализм устраняет разум в угоду рассудку. И когда наука и философия начинают пониматься рассудочно, когда лишь рассудок становится их инструментом, с этого момента принимать в расчёт Божественное становится невозможным.
3. Утверждение материализма.
Постепенно, через протестантизм, философия Нового времени, полностью воспринявшая номинализм, приходит к нигилизму, атеизму и материализму. В условиях, когда из вещей была полностью изгнана природа и сущность, они стали мёртвыми предметами и абстрактными понятиями. Мышление остановилось на уровне рассудка, и всё, что осталось «мыслителям», это бесконечно дробить, разделять, разъединять целый гармоничный мир на отчуждённые куски: бесконечно классифицировать части Вселенной, чтобы понять, как ими попользоваться. Чистое ratio (рационализм) возобладало, что повлекло постепенную, но неизбежную деградацию мышления, упадок разума. Пожалуй, ярче всего это проявляется искусстве, которое к концу XX века выродилось почти окончательно. А почему? Да потому что создатели произведений искусства теперь не видят сущности вещей. Да и не пытаются её усматривать, так как считают, что её нет. Как результат, произведения искусства мертвы, в них нет реальности, они не отражают больше природы мира. Всё, что можно сделать с такими произведениями - продать их, заработав таким способом деньги. Больше никакой цели в этом не осталось, и не могло остаться. Думаю, что это довольно очевидно после того, что я изложил выше.
4. Пример с человеком.
Ну и напоследок пример понимания номинализмом конкретного человека.
Есть, к примеру, некий Алексей. Для номинализма он просто ещё один индивид с именем. Номинализм начинает «познавать» его - это Алексей, наклеен первый ярлычок. Далее номинализм классифицирует его:
- Алексею около 40 лет;
- он плотного телосложения;
- у него есть такое-то хобби;
- у него высшее образование;
- он работает, имеет такой-то доход;
- он в меру общителен;
- он любит/не любит выпить.
И далее ярлычки прибавляются и прибавляются, покуда возможно.
Вопрос - для чего может быть нужно такое «познание» Алексея? Что с ним делать? Правильно - уяснив ряд его отличительных характеристик и свойств, как-нибудь использовать нашего Алексея. На основании приведённого выше анализа можно принять решение:
- можно ли использовать его для общения;
- можно ли использовать его для обогащения (к примеру, сделать совместный бизнес);
- можно ли использовать его для причинения вреда своему врагу (к примеру, найти какой-то пересекающийся интерес, связанный с личностью неприятеля);
- можно ли использовать его в качестве сексуального партнёра;
- можно ли использовать его для карьеры;
- и т.д.
И только две вещи вам никогда не придут в голову при таком подходе к Алексею: полюбить его или стать его другом. Потому что если в человеке не предполагать и не усматривать его сущность, превышающую любой набор качеств (целое всегда больше суммы частей), то чувство любви или дружбы не возникнет никогда. У них не будет никакого приложения, никакого объекта, поскольку невозможно любить или дружить с набором признаков (ярлычков), которому просто дали имя (главный ярлык).
Общеизвестно, что в царстве победившего номинализма, на Западе, дружить не особо принято. С любовью, я думаю, дело тоже туго.
К счастью, Россию чума философии Нового времени (в той части, которая полностью впитала в себя номинализм) практически обошла стороной, как и протестантизм. Для нас спора об универсалиях не существовало, так как для любого русского мыслителя было бы абсурдным отрицать наличие сущности вещей или хоть как-то сомневаться в таком наличии. За это нам остаётся только сказать большое человеческое спасибо.
Максим Медоваров. Напомним короткую биографическую справку. Давид Зильберман (1938-1977) достаточно поздно, с начала 70-х занялся философией, причем сначала индийской, тибетской, китайской, японской, потом античной, русской и западной. Не знаю, был ли он крещен, но он работал на Церковь, переводил для Московской Патриархии средневековые богословские и мистические трактаты, перевел 40% "Оксфордского теологического словаря", назубок усвоил Ареопагитики, преп. Максима Исповедника, св. Симеона Нового Богослова и свт. Григория Паламу, отлично знал сочинения Флоренского, включая известные тогда лишь по кускам "У водоразделов мысли". Внутри СССР общался со всеми кругами философов 70-х: щедровитянами, мамардашвиликами, лотмановскими семиотиками, с Шифферсом - но выдвинул собственную метафизическую систему "модальной методологии", о сути которой мы и поговорим. Прекрасно зная Гегеля и Маркса, Зильберман интерпретировал их как неудачную попытку отхода от новоевропейской философии в сторону философии традиционной (индо-буддийской, каббалистической и особенно православной), неудачную ввиду отсутствия на Западе подходящей почвы для гегельянства.
Незащищенная диссертация Зильбермана "К пониманию культурной традиции" (почти 900 страниц на печатной машинке, за которую его арестовала милиция) была целиком опубликована лишь в 2016 г.; другие опубликованные на русском языке книги - "Генезис значения в философии индуизма" и "Православная этика и материя коммунизма", которую мы и разберем. Принципиально важно, что Зильберман вопреки европоцентричному универсализму отлично ему известных Маркса и Ко настаивал на том, что в каждой локальной цивилизации на Земле есть свой разум, свои истины, своя философская система, то есть на принципиально неснимаемой многополярности философий ("мифологий" по Лосеву), каждая из которых имеет два "слепых пятна", плохо осознаваемых ею самой: аксиомы и внутреннюю (скрытую) структуру самой себя - и отвергаемые ею "истины" других (чужих) философий. Неклассическая модальности логика, знающая множество состояний оператора истинности, по задумке Зильбермана, должна была помочь внятно описать философию (мировоззрение) каждой цивилизации отдельно, что он и попытался сделать, выстраивая, например, шесть типов отношений между "идеей" и "материей", "значением" и "смыслом", "символом", "явлением" и "сущностью" и иными категориями. На самом деле, конечно, их гораздо больше шести, чем он и занялся в "Православной этике и материи коммунизма" - предельно жестком ответе на веберовскую "Протестантскую этику и дух капитализма". Хотя 70-е годы были периодом расцвета разных школ, говоривших на сходных языках (семиотики, структурной антропологии, постмодернизма - а Зильберман знал основные черты и Лакана, и Фуко, и Дерриды, не говоря уже о Леви-Стросе), последовательный социологический историзм философии Зильбермана отделял его от конкурентов и оппонентов.
Зильберман схож со всеми теориями, связывающими философию и социальное бытие. Только если марксисты выводили философию из экономического "базиса" (что есть безумие), то Зильберман выводил устройство социума из философии, точнее, из давно и прочно закрепившегося в нем мировоззрения, которое его конституирует ("осуществляет социальное производство") и стало структурой мышления людей, часто ими не осознаваемой.
То есть из разных философий (или мифов, или логосов - как угодно) вырастают общества разных цивилизаций/культур. Никакого единого глобального общества, по Зильберману, быть не может. В 70-е годы, на пике популярности "конвергенции", он доказывал, что никакая конвергенция невозможна ввиду тотального, неснимаемого различия структур, каркасов мышления (в рамках которых, по его оценке, Россия ближе Тибету, чем Западу). Потратив многие годы жизни на чтение сначала сутр на санскрите (под лупой, с микрофильмов), а потом византийских Отцов Церкви, Зильберман усматривал в Гегеле и Хайдеггере большую близость к восточной структуре мышления, которая не могла прижиться на Западе.
Что принципиально важно, Зильберман выводил Модерн из коренных особенностей античного полиса и западной романо-германской культуры, которые органически отторгли аутентичное христианство (сохранившееся в православном мире) и, синтезируя типично западный атомарный коммунализм с завезенным дуалистическим манихейством, породили структуру мысли номинализма/либерализма/протестантизма/капитализма, основанную на двух китах: индивидуальности и абстрактном восприятии мира. Напротив, экономику и общество Индии Зильберман - блестящий знаток всех шести школ Веданты и нюансов теистической йоги Патанджали и недуального учения Шанкары - интерпретировал как воплощение в жизни антииндивидуализма и конкретного восприятия мира (в чем он абсолютно сходился с социологом Луи Дюмоном).
Эти две черты, по Зильберману, являются общими для традиционного/восточного пути, но их конкретная реализация в структуре философских категорий сильно отличается в разных цивилизациях: в Китае структура одна, в Японии другая, Тибете третья, Индии четвертая, а в Византии и России - пятая. Общее между ними только вот это отвержение западного номинализма, дуализма (души и тела, чувства и воли и т. д.) и абстрактного индивидуализма. И еще одна ремарка: Зильберман почуял, что под маской "персонализма" в русскую мысль в 70-е годы западники активно пытались протащить либерализм под чужой вывеской, и потому жестко осудил разговоры о каком бы то ни было "персонализме" как западную идейную контрабанду.
Что, по Зильберману, античный и особенно средневековый Запад взял у гностиков-дуалистов (богомилов, катаров)? Объективацию. Вынос внутренних противоречий (диалектической войны в душе) вовне, восприятие их как внешних механических сил. "Зло" объявляются внешним фактором, против которого можно вести войну огнем и мечом. За этим следует католический дуализм души и тела ("бессмертная душа и смертное тело" вместо аутентичного христианского учения об обожении всего телесно-духовного человека), дуализм индивидуальной активной воли и индивидуального же пассивного чувства, известный уже у Августина, но еще тысячу лет сдерживаемый христианскими подпорками, пока не настанет Реформация. Дорогу Реформации, по Зильберману, открыли сами католические теологи и мистики.
Теологи (Фома Аквинский, Дунс Скот) воспринимали Бога как внешний рациональный объект, де-факто не участвующий в нашей личной истории здесь и сейчас, мистики (Майстер Экхарт, Тереза Авильская, Иоанн Креста) пассивно млели при посещении их объективированным Богом. Зильберман поддерживает яростную критику Геноном, Карсавиным и Лосевым недоброкачественности католической пассивной, женственной, лунной мистики (напомним, что Генон и Эвола жестко противопоставляли ее активному, героическому, солнечному эзотеризму). Для западного мистика (католика или протестанта), за редчайшими исключениями вроде приоткрытых Шеллингом и Гегелем возможностей активного духа, вне коротких моментов экстаза продолжается обычная жизнь, не наполненная Богом. Бог пришел - и ушел. Так католические схоласты, мистики, реформатские пасторы и попросту номиналисты типа Оккама и Уиклифа ковали, по Зильберману, основы великой апостасии - антихристианского Модерна, общества индивидуализма и капитализма. Им оставалось лишь вынести Бога за скобки в 17-18 веках, даже не убить Его, а "иссушить" в гербарии, чтобы произошла секуляризация западного христианства, породившая современный безбожный Запад.
В Византии этот вектор несколько раз пытались протащить местные номиналисты, вплоть до варлаамитов, разгромленных в 1351 г., а в России - жидовствующие, разгромленные в 1504 г., но всякий раз православная монархия жестко подавляла эту возможность и сформировала не просто социум, но особую цивилизацию на совершенной другой структуре мышления - на структуре пантократорства, которая раз за разом воспроизводит то, что мы видели в служилом государстве Московской Руси, ранней Российской империи и в сталинско-брежневском Советском Союзе, на той структуре, которая и дальше будет отторгать все попытки привнести в нее с Запада номинализм и персонализм и снова и снова откатывать Россию к православной структуре мысли, порождающей (теперь уже секуляризованный, "позднесоветский") социум.
Когда мы вслед за Зильберманом противопоставляем пассивный мистицизм на Западе, приведший к вынесению вовне - в алхимию - символики внутреннего Делания, активному восточному теозису, нужно понимать, что "запад" и "восток" здесь менее всего географичны. Речь идет лишь о том, что традиционное богопознание на Западе чаще всего утрачено за многие века (но есть исключения), а на Востоке сохранялось дольше (но есть исключения).
В православном мире и России секуляризация под влиянием западных прививок даст совершенно противоположный, коммунистический результат в соответствии с тем, насколько православная цивилизация отличалась от западной. Зильберман считает изначальный неоплатонизм и Ареопагитики ранней, слишком созерцательной стадией осознания отношений человека к Богу. После нее Византия прошла еще несколько ступеней, по его мнению, "овосточнивания" (Easternalization), шаг за шагом устраняя античное наследие в пользу восточного типа активного, героического, солярного мистицизма, близкородственного индийскому и ламаистскому, а отчасти и даосскому. Первой стадией на этом пути был св. Максим Исповедник в его борьбе с монофелитами, второй стадией - св. Симеон Новый Богослов, третьей ступенью - свт. Григорий Палама. Каждый из них усиливал и углублял коренные черты православной антропологии под покровительством византийского самодержавия, которое проецировало власть Христа Пантократора на структуры земного общества. Пантократорство в политике и исихазм в антропологии - вот черты православного мышления, по Зильберману.
Запад: акцент на индивидуальной душе и ее воле. Восток: достичь обожения могут лишь немногие святые (по Максиму Исповеднику), "духовные атлеты" (по Григорию Паламе), остальные обыватели не обретут бессмертие индивидуально, но лишь через молитвенную и таинственную связь в Церкви со святыми исихастами, "героями духа" (секуляризация которых в ХХ в. даст "героев коммунистического труда").
По Зильберману, исихазм есть православный диалектический антиномический сакральный материализм. Дуалистическому бестелесному духу протестантизма у Вебера в православной цивилизации противостоит обоженная, освященная материя, причем не пассивная, а активная и героическая.
Господствующим классом этой системы является новый тип буржуазии - люмпен-буржуазия, страта, не привязанная к проблемам общества, живущая вне его и за счёт его. Описанию этого социального явления посвящён ряд важнейших исследований последних лет, из которых можно выделить «Восстание элит» Кристофера Лэша и «Дорога куда-то» Дэвида Гудхарта. Гудхарт разделяет человечество на «людей отсюда» (people from somewhere) и «людей отовсюду» (people from anywhere). «Люди отсюда» привязаны к месту жительства, национальной или региональной идентичности, к своей среде. Они мало и неохотно перемещаются в силу как экономических, так и культурных ограничений. Как правило, эти люди проигрывают от процессов глобализации. Тогда как «люди отовсюду» легко адаптируются к любой среде, благодаря «мобильному» культурному капиталу, английскому языку и космополитизму. Они отождествляют себя в первую очередь со своим социальным статусом и приверженности прогрессивной идеологии, нежели со своей страной происхождения и национальными и локальными особенностями.
Французский философ Марсель Гоше, сравнивая советский и европейский проект, говорил о том, что последний отличается от первого тем, что бесспорно является проектом элит." Наталья Руткевич.
"За несколько недель до голосования по Маастрихтскому договору неоголлист Филипп Сеген, который возглавил кампанию против «брюссельской» Европы, произносит знаковую речь в Национальном собрании: «Эта Европа строится без народов; она строится исподтишка, в тайне кабинетов, в тени комитетов, в полумраке судов. Вот уже 35 лет как олигархический клан экспертов, судей, государственных служащих и чиновников принимает решения от имени народа, не получив на это мандата. Они принимаются кулуарно, без публичного обсуждения всего того, что поставлено на карту; последствия этих решений всячески умалчиваются или умаляются».
В этой речи Сеген также отмечает ещё один очень важный момент - некую фетишизацию Единой Европы, о которой следует говорить либо хорошо, либо ничего: «Я понимаю тех, кто молчит, и признаю, что царящий сегодня конформизм, чтобы не сказать настоящий интеллектуальный терроризм, заранее дисквалифицирует любого, кто не разделяет этой новой евро-догматики… Любой, кто ставит под вопрос культ федеральной Европы, немедленно записывается теми, кто формирует общественное мнение (…), в лучшем случае в категорию пассеистов, ностальгирующих по былому, а в худшем - ярых националистов, будящих старых демонов вражды, которые так часто приводили Европу на край гибели. Таким образом, никаких дебатов по существу не велось ранее и не ведётся сейчас. Нас ставят перед ложным выбором: Маастрихт или хаос».
1992 г. - начало «однополярного момента». Советский Союз канул в Лету, и Евросоюз в некотором смысле заменил советскую утопию дружбы народов, мира и процветания на континенте. Единая Европа превращается в объект поклонения и полюс притяжения для стран континента; вступление в ЕС становится для них Граалем. А внутри Евросоюза рациональные обсуждения дисфункций и недостатков зачастую отметаются, дабы не компрометировать величие европейского проекта и его светлые перспективы. «Ни шагу назад, полный вперёд» - таков девиз объединения, которое будет стремительно расти.
В апреле 2024-го года во французской «Фигаро» появляется воззвание под заголовком: «Призыв 50 деятелей к референдуму против ускоренной федерализации ЕС». Подписанный многими видными интеллектуалами и политическими деятелями страны, он читается как продление речи Филиппа Сегена. Это новый эпизод в противостоянии «Европы наций» и «брюссельской Европы»:
«Европейский союз продолжает дрейфовать в сторону всепоглощающего супранационализма. Год за годом девиз “Единство в многообразии” изживается, уступая место унификации и централизации, которые стирают национальную идентичность и суверенитет стран-участников. Отказавшись от своих изначальных целей, Союз стал капканом нормативов, где слова о верховенстве закона используются, чтобы оправдать растущий авторитаризм. Задуманный как зона процветания, где “кроткая торговля и сотрудничество укрепят мир между народами”, он превратился в “тюрьму народов”, построенную на слепых догмах, которые не ставятся под сомнение, несмотря на их очевидные и драматические экономические, социальные и геополитические провалы. Этот дрейф к наднационализму поддерживается двумя процессами - расширением и углублением.
Углубление заключается в том, чтобы во имя эффективности процесса принятия решений (которой угрожает в первую очередь расширение!) постоянно передавать полномочия центру, конфискуя всё больше и больше суверенитета народов в пользу наднациональных институтов.
Неограниченное расширение территории Европейского союза, без всякой стратегии и демократических дебатов, не поддаётся рациональным объяснениям и ведётся как будто на “автопилоте”. В 2004 и 2007 г. Союз принял в свой состав государства, которые не поддерживали идею стратегической автономии. Результатом стало упрочение американской гегемонии и запуск жёсткой конкуренции трудящихся стран Запада с рабочей силой из Восточной Европы. Недавно взятое на себя обязательство о будущем присоединении Украины и Молдовы рискует обрушить целые пласты французской экономики, не говоря уже о конфликтах с Российской Федерацией и культурных и социологических искажениях, которые обходятся молчанием. (..) Мы - противники подобной эволюции. Следуя по стопам генерала де Голля, мы считаем, что постдемократическая федеральная система противоречит традициям Европы и Франции, а также коллективному самосознанию наших народов, которое питается со времён mare nostrum многообразием различных культур»."
ТГ Where is reality. Зачастую основным вопросом философии называют спор о том, что первично: материя или сознание. В зависимости от ответа на этот вопрос человека определяют в материалисты или идеалисты (не путать с наивным человеком, ищущим или видящим во всём идеалы и поклоняющимся идеалам).
На мой взгляд, куда интереснее дискуссия между реалистами и номиналистами, она же носит название «спор об универсалиях». Эта дискуссия и определённые её результаты сыграли фундаментальную роль в развитии человечества и по сути предрешили возникновение вульгарного материализма.
Для пущего интереса, прежде чем раскрывать понятия реализма и номинализма, и суть спора об универсалиях, я дам определения нескольким одним и тем же понятиям - сначала по номинализму, потом по реализму.
Политика.
Определение политики по номинализму - совокупность методов достижения и удержания власти одних индивидов над другими индивидами, включая обман, принуждение, преступления и т.д.
Определение политики по реализму - совокупность методов реализации государственно-общественного проекта, который обеспечит гармоничное развитие каждого отдельного гражданина (личности), с учётом измерения Божественного. Как прямое следствие учёта фактора Божественного, политика предполагает необходимость нравственного совершенствования личности граждан.
Семья.
Определение семьи по номинализму - пара индивидов (можно одного пола), договорившихся жить совместно, исходя из того, что совместно им удастся получить от жизни больше удовольствия. Дети не являются обязательной составляющей. Как только появляется посторонний индивид, который может доставить больше удовольствия, из семьи целесообразно уйти.
Определение семьи по реализму - союз мужчины и женщины, которые любят друг друга. Заключается с целью помощи друг другу в нравственном развитии личности (движении к Богу) и рождения детей. Расторжение допускается в крайних случаях.
Враг.
Определение врага по номинализму - индивид, который по различным причинам мешает тебе получать удовольствие и/или причиняет неудобства, страдания. Основной причиной, как правило, является конфликт интересов, когда удовольствие одного индивида возможно только за счёт ущемления другого индивида. Врага желательно уничтожить.
Определение врага по реализму - личность, которая принципиально (почти онтологически) отличается от тебя, в некотором смысле является твоей противоположностью, если смотреть в контексте Гегеля. Из-за тотального различия, которое выражается в том числе в картине мира, вы вступаете в конфликт. При этом данное тотальное различие помогает каждому из вас лучше понять свою сущность (путём наблюдения прямо противоположной сущности врага) и реализовать её, а конфликт врагов стимулирует развитие каждого из них. Уничтожение врага крайне нежелательно, особенно в свете гегелевского понимания противоположностей - в случае уничтожения противоположности развитие останавливается, наступает стагнация, в случае же единения (снятия) противоположностей развитие переходит на более высокую стадию, на которой снова распадается на противоположности, вступающие в борьбу для дальнейшего развития.
Любовь.
Определение любви по номинализму - вызванное действием гормонов состояние, которое вынуждает индивида искать сексуального партнёра, а также вызывает у одного индивида сильную привязанность и зависимость от другого индивида.
Определение любви по реализму - высшая форма единения людей, предполагающая заботу друг о друге, в первую очередь в части помощи в нравственном совершенствовании личности.
I. Существо спора.
Существо полемики между реализмом и номинализмом заключается в следующем.
Доктрина реализма утверждает, что вещи (и шире - качества, явления и т.д.) имеют вечную неизменную сущность, которая не сводится к набору отдельных свойств. Наиболее ярко и классически эта концепция сформулирована Платоном в его теории идей - то есть, как раз таких вечных неизменных сущностей.
Теория идей тезисно.
Все предметы и явления наблюдаемого нами мира суть проявления вечных нематериальных идей, которым эти предметы и явления сопричастны.
К примеру, конкретные материальные кошки сопричастны идее «кошачности». И если материальных кошек много, то идея кошки только одна; материальные кошки смертны, а идея «кошачности» вечна. То же самое, например, с красотой. Имеется одна идея красоты и множество красивых людей, вещей и т.п. Почему что-то красиво? Потому что оно в той или иной степени сопричастно идее красоты. То есть в этой вещи в большей или меньшей мере проявлена/проявилась идея красоты.
Чем можно обосновать существование идей и их необходимость? Тем, что в противном случае окружающий мир был бы принципиально непознаваемым хаосом. Почему?
Если вернуться к примеру кошки, то при рассмотрении каждой отдельно взятой кошки невозможно путём наблюдения и опыта прийти к выводу, что эти кошки относятся к одному виду/категории существ. Не существует абсолютно одинаковых по размеру кошек, как и кошек, которые ведут себя совершенно одинаково в одних и тех же условиях. Кошки живут разное количество времени, по-разному переносят травмы и болезни. Ни один эксперимент не позволит сделать вывод о том, что две разные кошки относятся к одному виду животных. То же самое справедливо для лошадей и уж тем более для людей. То же самое можно сказать и о камнях, домах, повозках. Это характерно так же для красивых людей/вещей: всё красиво по-разному, и не представляется возможным исчерпывающим образом ответить на вопрос, почему же именно это красиво, а это нет; в чём природа красоты; что за загадочный общий элемент присутствует в каждом красивом явлении; и как так получается, что люди выявляют красоту либо её отсутствие. Как видно, ни в случае кошки, ни в случае красоты перечень каких-то свойств, пусть схожих, не может дать ответа на вопрос, почему это квалифицировано как кошка, а это как красивое.
В связи с этим Платон приходит к выводу о наличии идей. Чтобы связать воедино всех кошек, с одной стороны, и все красивые вещи, с другой стороны, с необходимостью должно быть что-то, кроме набора схожих признаков. Что-то такое, что выявляется в них человеческим разумом. Что-то, что в них проявляется. Что-то такое, что человек может познать и во что он может вчувствоваться. Это и есть идея, вечная неизменная сущность - именно её человеческий разум способен различать в вещах и таким образом их познавать и узнавать. Только сопричастность идее кошки как бы собирает все свойства и признаки конкретного животного в материальную кошку. Аналогично дело обстоит со всеми остальными вещами и явлениями.
Платон утверждал, что идеи находятся вне самих единичных вещей. Впоследствии Аристотель, а позже Фома Аквинский не то чтобы пересмотрели, но развили и скорректировали мысль Платона - они считали, что универсалии (так впоследствии стали называть идеи) находятся в самой вещи. Однако принципиально это мало что меняет. Главное, что концепция реализма эволюционировала и твёрдо закрепилась на той позиции, что материальные вещи это не просто набор свойств и сгусток вещества, а качества это не просто субъективные мнения.
Номинализм.
В противовес доктрине универсалий номинализм (от слова «имя») утверждает, что вещи это просто объекты материального мира и за ними ничего не стоит, никаких идей и никаких универсалий.
Самым известным номиналистом является, пожалуй, Уильям Оккам со своей пресловутой бритвой, которую любят поминать всуе все подряд. Ему же принадлежит знаменитый тезис «не стоит плодить сущности», смысл которого в том, что если у нас есть вещь, то нет смысла искать за ней какую-то универсалию - эта универсалия будет лишней сущностью.
Выше по тексту я писал, что, когда мы исходим из наличия универсалий, мы не просто даём вещи какое-то определение, а выявляем её сущность. Это разные вещи, и это очень принципиальный момент. Что значит дать оПРЕДЕЛение? Это обозначает положить предел - то есть понять, чем эта вещь не является. Если вещи не дано определение, то она беспредельна, то есть обладает потенциально всеми возможными признаками и свойствами - такая вещь носит всеобщий характер. А когда мы даём определение, то мы говорим, что эта вещь «не это» и «не то», мы отсекам те свойства, которыми вещь не обладает. Является ли это познанием? Что-то непохоже. Мы сказали, чем эта вещь не является, но не сказали, что она такое. А вот когда мы усматриваем наличие в вещи той или иной универсалии/сопричастность вещи какой-либо идее, тогда можно говорить, что мы действительно познали вещь.
Номиналисты же, утверждая отсутствие универсалий, полагают, что мы не постигаем никаких вечных сущностей, а просто даём вещам названия (имена). Отсюда и термин «номинализм». Процесс познания для них заключается в том, что вещи разбиваются на категории в зависимости от наличия у них тех или иных признаков. То есть с вещами происходит дробление, разделение, атомизация, классификация и «раскладывание по полочкам» с наклеиванием ярлычков. Получается, что человек выводится на первый план и становится кем-то вроде творца сущности - поскольку человек не выявляет в вещи то, что всегда было и будет, то, что никак в общем-то от человека не зависит, а сам даёт название, определение. Отсюда совершенно логично следует, что сегодня можно что-то назвать одним именем, а завтра уже другим, мы же просто называем и ничего больше. Это естественным образом вносит хаос и относительность (релятивизм) в процесс познания, ведь в любой момент что угодно позволено переименовать. В общем-то это возврат к принципу софистов «человек - мера всех вещей».
При таком подходе у вещи отнимается её природа, а остаётся только возможность/невозможность того или иного технического применения - исходя из её названия и набора свойств. Говоря проще, но чуть менее точно, остаётся только прикладная польза или бесполезность. Такова знаменитая формула Базарова из «Отцов и детей»: сапоги полезнее Пушкина.
Таким образом, при переходе от реализма к номинализму исчезают познание и природа вещей, а остаются лишь их классификация и применение.
Вот это и был тектонический разлом в человеческом мировоззрении - в философии, политике, религии и жизни вообще. С этого стартовал принципиально важный этап изгнания всего Божественного, десакрализация мира, его рационализация и механизация, с этого началось затяжное садистское убийство души в угоду пониманию человека как мыслящего животного, весь смысл существования которого сводится к тому, чтобы получше устроиться в жизни и нажраться как можно большим количеством удовольствий, а в качестве нового священного предмета поклонения при этом постулируется самый совершенный инструмент для добывания этих самых удовольствий и комфорта - Рассудок. Стоит отдельно отметить похабные тезисы философии Нового времени о том, что якобы только высокоморальный человек сможет правильно использовать рассудок и получить от жизни максимум удовольствий, а вот аморальный не сможет. В этом выразились смехотворные попытки обосновать необходимость для людей не становиться беспринципными свиньями и не перебить друг друга в мире, лишённом Бога, и в то же самое время по-скотски гоняться за кайфом, оставшимся единственным смыслом. Поскольку данная идея не имеет под собой никакой реальной основы, она породила только лицемерный морализм и злобное ханжество.
Рассмотрим, к чему конкретно это постепенно привело, и (в общих чертах) как это происходило.
Знаменитый апологет номинализма и знаток бритв Уильям Оккам родился в 1285 году, а умер в 1347. Поэтому конечно не приходится говорить о том, что сразу с момента появления его теорий началась агрессивная десакрализация и обезбоживание. Процесс был поэтапным, и описать его можно примерно так.
II. Процесс утверждения и последствия номинализма.
1. Происхождение универсалий (идей). Общая предпосылка десакрализации.
Итак, если мы говорим, что универсалии существуют, то с необходимостью встаёт вопрос уже об их происхождении и природе. Что же могут представлять из себя структуры, являющиеся вечной неизменной сущностью вещей, благодаря которой вещи обретают существование? Понятное дело, что самым подходящим источником для таких структур является Творец: вечный, неизменный и созидающий природу со всеми её вещами. Соответственно универсалии (идеи) это такие элементы Божественного, которые созидают материальные вещи, как бы стоят за ними в качестве эталонов, образцов. Можно ещё условно назвать универсалии мыслями Бога, которые реализуются в материальном, что вообще характерно для мыслей - в том смысле, что вещам и действиям предшествует мысль о них. Важный момент: для людей нет никакой необходимости настолько скрупулёзно формулировать вышесказанное, чтобы именно так воспринимать всё на бессознательном уровне, который постоянно выходит на поверхность и, среди прочего, формирует мышление, восприятие и т.д. И для религиозного сознания совершенно очевидно, что коль скоро существует Создатель, то вещи это не просто поименованные куски материи, что вещи сопричастны Его природе. Соответственно, покуда нет сомнений в существовании универсалий, нет сомнений и в существовании Бога. И как только зарождается сомнение в универсалиях, это уже становится зерном, зачатком сомнения в Божественном.
2. Увеличение дистанции между Богом и миром людей.
Первое, что можно выделить как последствие номинализма - это увеличение дистанции и разрыва между Богом и сотворённым миром.Вышеуказанный разрыв уже был осуществлён с появлением авраамических, строго монотеистических религий, которые постулировали фундаментальное (онтологическое) различие между Богом и тварной реальностью: был сформулирован тезис о том, что Бог сотворил мир из ничто. Из чего, само собой, следует, что, во-первых, Он уже был до творения каким-то отдельным образом, а во-вторых, что он принципиально иной природы, чем сотворённый мир, так как Он естественно не ничто и никогда не был ничем. Далее, утверждается принципиальная недостижимость Бога для человека, его полная запредельность и отсутствие какой-либо возможности взаимопроникновения и единения. Первым такой подход сформулировал иудаизм, и этот подход принципиально отличается от тех религий, которые принято называть языческими, а также, например, от индуизма, который постулирует концепцию творения мира как проявления Бога - а следовательно, повсеместного Божественного присутствия.
Номинализм удачно ложится на такую почву (или произрастает из неё) и радикализирует удаление Божественного из нашего мира. Он начинает философски объяснять и убеждать в том, что ничего такого Божественного в мире не присутствует, что в нём есть просто какие-то предметы и совершенно абстрактные понятия (любовь, красота и т.д.). Такой взгляд с необходимостью утверждает строго определённый и единственный способ познания - только рациональный и рассудочный, тот самый способ, который разделяет, дробит, классифицирует, даёт названия и кладёт на полки, то есть по существу разрушает и отвергает цельную картину мира, и вообще не способен увидеть целое за частным, лес за деревьями. В этом заключается отличие рассудка от разума. Номинализм устраняет разум в угоду рассудку. И когда наука и философия начинают пониматься рассудочно, когда лишь рассудок становится их инструментом, с этого момента принимать в расчёт Божественное становится невозможным.
3. Утверждение материализма.
Постепенно, через протестантизм, философия Нового времени, полностью воспринявшая номинализм, приходит к нигилизму, атеизму и материализму. В условиях, когда из вещей была полностью изгнана природа и сущность, они стали мёртвыми предметами и абстрактными понятиями. Мышление остановилось на уровне рассудка, и всё, что осталось «мыслителям», это бесконечно дробить, разделять, разъединять целый гармоничный мир на отчуждённые куски: бесконечно классифицировать части Вселенной, чтобы понять, как ими попользоваться. Чистое ratio (рационализм) возобладало, что повлекло постепенную, но неизбежную деградацию мышления, упадок разума. Пожалуй, ярче всего это проявляется искусстве, которое к концу XX века выродилось почти окончательно. А почему? Да потому что создатели произведений искусства теперь не видят сущности вещей. Да и не пытаются её усматривать, так как считают, что её нет. Как результат, произведения искусства мертвы, в них нет реальности, они не отражают больше природы мира. Всё, что можно сделать с такими произведениями - продать их, заработав таким способом деньги. Больше никакой цели в этом не осталось, и не могло остаться. Думаю, что это довольно очевидно после того, что я изложил выше.
4. Пример с человеком.
Ну и напоследок пример понимания номинализмом конкретного человека.
Есть, к примеру, некий Алексей. Для номинализма он просто ещё один индивид с именем. Номинализм начинает «познавать» его - это Алексей, наклеен первый ярлычок. Далее номинализм классифицирует его:
- Алексею около 40 лет;
- он плотного телосложения;
- у него есть такое-то хобби;
- у него высшее образование;
- он работает, имеет такой-то доход;
- он в меру общителен;
- он любит/не любит выпить.
И далее ярлычки прибавляются и прибавляются, покуда возможно.
Вопрос - для чего может быть нужно такое «познание» Алексея? Что с ним делать? Правильно - уяснив ряд его отличительных характеристик и свойств, как-нибудь использовать нашего Алексея. На основании приведённого выше анализа можно принять решение:
- можно ли использовать его для общения;
- можно ли использовать его для обогащения (к примеру, сделать совместный бизнес);
- можно ли использовать его для причинения вреда своему врагу (к примеру, найти какой-то пересекающийся интерес, связанный с личностью неприятеля);
- можно ли использовать его в качестве сексуального партнёра;
- можно ли использовать его для карьеры;
- и т.д.
И только две вещи вам никогда не придут в голову при таком подходе к Алексею: полюбить его или стать его другом. Потому что если в человеке не предполагать и не усматривать его сущность, превышающую любой набор качеств (целое всегда больше суммы частей), то чувство любви или дружбы не возникнет никогда. У них не будет никакого приложения, никакого объекта, поскольку невозможно любить или дружить с набором признаков (ярлычков), которому просто дали имя (главный ярлык).
Общеизвестно, что в царстве победившего номинализма, на Западе, дружить не особо принято. С любовью, я думаю, дело тоже туго.
К счастью, Россию чума философии Нового времени (в той части, которая полностью впитала в себя номинализм) практически обошла стороной, как и протестантизм. Для нас спора об универсалиях не существовало, так как для любого русского мыслителя было бы абсурдным отрицать наличие сущности вещей или хоть как-то сомневаться в таком наличии. За это нам остаётся только сказать большое человеческое спасибо.
Максим Медоваров. Напомним короткую биографическую справку. Давид Зильберман (1938-1977) достаточно поздно, с начала 70-х занялся философией, причем сначала индийской, тибетской, китайской, японской, потом античной, русской и западной. Не знаю, был ли он крещен, но он работал на Церковь, переводил для Московской Патриархии средневековые богословские и мистические трактаты, перевел 40% "Оксфордского теологического словаря", назубок усвоил Ареопагитики, преп. Максима Исповедника, св. Симеона Нового Богослова и свт. Григория Паламу, отлично знал сочинения Флоренского, включая известные тогда лишь по кускам "У водоразделов мысли". Внутри СССР общался со всеми кругами философов 70-х: щедровитянами, мамардашвиликами, лотмановскими семиотиками, с Шифферсом - но выдвинул собственную метафизическую систему "модальной методологии", о сути которой мы и поговорим. Прекрасно зная Гегеля и Маркса, Зильберман интерпретировал их как неудачную попытку отхода от новоевропейской философии в сторону философии традиционной (индо-буддийской, каббалистической и особенно православной), неудачную ввиду отсутствия на Западе подходящей почвы для гегельянства.
Незащищенная диссертация Зильбермана "К пониманию культурной традиции" (почти 900 страниц на печатной машинке, за которую его арестовала милиция) была целиком опубликована лишь в 2016 г.; другие опубликованные на русском языке книги - "Генезис значения в философии индуизма" и "Православная этика и материя коммунизма", которую мы и разберем. Принципиально важно, что Зильберман вопреки европоцентричному универсализму отлично ему известных Маркса и Ко настаивал на том, что в каждой локальной цивилизации на Земле есть свой разум, свои истины, своя философская система, то есть на принципиально неснимаемой многополярности философий ("мифологий" по Лосеву), каждая из которых имеет два "слепых пятна", плохо осознаваемых ею самой: аксиомы и внутреннюю (скрытую) структуру самой себя - и отвергаемые ею "истины" других (чужих) философий. Неклассическая модальности логика, знающая множество состояний оператора истинности, по задумке Зильбермана, должна была помочь внятно описать философию (мировоззрение) каждой цивилизации отдельно, что он и попытался сделать, выстраивая, например, шесть типов отношений между "идеей" и "материей", "значением" и "смыслом", "символом", "явлением" и "сущностью" и иными категориями. На самом деле, конечно, их гораздо больше шести, чем он и занялся в "Православной этике и материи коммунизма" - предельно жестком ответе на веберовскую "Протестантскую этику и дух капитализма". Хотя 70-е годы были периодом расцвета разных школ, говоривших на сходных языках (семиотики, структурной антропологии, постмодернизма - а Зильберман знал основные черты и Лакана, и Фуко, и Дерриды, не говоря уже о Леви-Стросе), последовательный социологический историзм философии Зильбермана отделял его от конкурентов и оппонентов.
Зильберман схож со всеми теориями, связывающими философию и социальное бытие. Только если марксисты выводили философию из экономического "базиса" (что есть безумие), то Зильберман выводил устройство социума из философии, точнее, из давно и прочно закрепившегося в нем мировоззрения, которое его конституирует ("осуществляет социальное производство") и стало структурой мышления людей, часто ими не осознаваемой.
То есть из разных философий (или мифов, или логосов - как угодно) вырастают общества разных цивилизаций/культур. Никакого единого глобального общества, по Зильберману, быть не может. В 70-е годы, на пике популярности "конвергенции", он доказывал, что никакая конвергенция невозможна ввиду тотального, неснимаемого различия структур, каркасов мышления (в рамках которых, по его оценке, Россия ближе Тибету, чем Западу). Потратив многие годы жизни на чтение сначала сутр на санскрите (под лупой, с микрофильмов), а потом византийских Отцов Церкви, Зильберман усматривал в Гегеле и Хайдеггере большую близость к восточной структуре мышления, которая не могла прижиться на Западе.
Что принципиально важно, Зильберман выводил Модерн из коренных особенностей античного полиса и западной романо-германской культуры, которые органически отторгли аутентичное христианство (сохранившееся в православном мире) и, синтезируя типично западный атомарный коммунализм с завезенным дуалистическим манихейством, породили структуру мысли номинализма/либерализма/протестантизма/капитализма, основанную на двух китах: индивидуальности и абстрактном восприятии мира. Напротив, экономику и общество Индии Зильберман - блестящий знаток всех шести школ Веданты и нюансов теистической йоги Патанджали и недуального учения Шанкары - интерпретировал как воплощение в жизни антииндивидуализма и конкретного восприятия мира (в чем он абсолютно сходился с социологом Луи Дюмоном).
Эти две черты, по Зильберману, являются общими для традиционного/восточного пути, но их конкретная реализация в структуре философских категорий сильно отличается в разных цивилизациях: в Китае структура одна, в Японии другая, Тибете третья, Индии четвертая, а в Византии и России - пятая. Общее между ними только вот это отвержение западного номинализма, дуализма (души и тела, чувства и воли и т. д.) и абстрактного индивидуализма. И еще одна ремарка: Зильберман почуял, что под маской "персонализма" в русскую мысль в 70-е годы западники активно пытались протащить либерализм под чужой вывеской, и потому жестко осудил разговоры о каком бы то ни было "персонализме" как западную идейную контрабанду.
Что, по Зильберману, античный и особенно средневековый Запад взял у гностиков-дуалистов (богомилов, катаров)? Объективацию. Вынос внутренних противоречий (диалектической войны в душе) вовне, восприятие их как внешних механических сил. "Зло" объявляются внешним фактором, против которого можно вести войну огнем и мечом. За этим следует католический дуализм души и тела ("бессмертная душа и смертное тело" вместо аутентичного христианского учения об обожении всего телесно-духовного человека), дуализм индивидуальной активной воли и индивидуального же пассивного чувства, известный уже у Августина, но еще тысячу лет сдерживаемый христианскими подпорками, пока не настанет Реформация. Дорогу Реформации, по Зильберману, открыли сами католические теологи и мистики.
Теологи (Фома Аквинский, Дунс Скот) воспринимали Бога как внешний рациональный объект, де-факто не участвующий в нашей личной истории здесь и сейчас, мистики (Майстер Экхарт, Тереза Авильская, Иоанн Креста) пассивно млели при посещении их объективированным Богом. Зильберман поддерживает яростную критику Геноном, Карсавиным и Лосевым недоброкачественности католической пассивной, женственной, лунной мистики (напомним, что Генон и Эвола жестко противопоставляли ее активному, героическому, солнечному эзотеризму). Для западного мистика (католика или протестанта), за редчайшими исключениями вроде приоткрытых Шеллингом и Гегелем возможностей активного духа, вне коротких моментов экстаза продолжается обычная жизнь, не наполненная Богом. Бог пришел - и ушел. Так католические схоласты, мистики, реформатские пасторы и попросту номиналисты типа Оккама и Уиклифа ковали, по Зильберману, основы великой апостасии - антихристианского Модерна, общества индивидуализма и капитализма. Им оставалось лишь вынести Бога за скобки в 17-18 веках, даже не убить Его, а "иссушить" в гербарии, чтобы произошла секуляризация западного христианства, породившая современный безбожный Запад.
В Византии этот вектор несколько раз пытались протащить местные номиналисты, вплоть до варлаамитов, разгромленных в 1351 г., а в России - жидовствующие, разгромленные в 1504 г., но всякий раз православная монархия жестко подавляла эту возможность и сформировала не просто социум, но особую цивилизацию на совершенной другой структуре мышления - на структуре пантократорства, которая раз за разом воспроизводит то, что мы видели в служилом государстве Московской Руси, ранней Российской империи и в сталинско-брежневском Советском Союзе, на той структуре, которая и дальше будет отторгать все попытки привнести в нее с Запада номинализм и персонализм и снова и снова откатывать Россию к православной структуре мысли, порождающей (теперь уже секуляризованный, "позднесоветский") социум.
Когда мы вслед за Зильберманом противопоставляем пассивный мистицизм на Западе, приведший к вынесению вовне - в алхимию - символики внутреннего Делания, активному восточному теозису, нужно понимать, что "запад" и "восток" здесь менее всего географичны. Речь идет лишь о том, что традиционное богопознание на Западе чаще всего утрачено за многие века (но есть исключения), а на Востоке сохранялось дольше (но есть исключения).
В православном мире и России секуляризация под влиянием западных прививок даст совершенно противоположный, коммунистический результат в соответствии с тем, насколько православная цивилизация отличалась от западной. Зильберман считает изначальный неоплатонизм и Ареопагитики ранней, слишком созерцательной стадией осознания отношений человека к Богу. После нее Византия прошла еще несколько ступеней, по его мнению, "овосточнивания" (Easternalization), шаг за шагом устраняя античное наследие в пользу восточного типа активного, героического, солярного мистицизма, близкородственного индийскому и ламаистскому, а отчасти и даосскому. Первой стадией на этом пути был св. Максим Исповедник в его борьбе с монофелитами, второй стадией - св. Симеон Новый Богослов, третьей ступенью - свт. Григорий Палама. Каждый из них усиливал и углублял коренные черты православной антропологии под покровительством византийского самодержавия, которое проецировало власть Христа Пантократора на структуры земного общества. Пантократорство в политике и исихазм в антропологии - вот черты православного мышления, по Зильберману.
Запад: акцент на индивидуальной душе и ее воле. Восток: достичь обожения могут лишь немногие святые (по Максиму Исповеднику), "духовные атлеты" (по Григорию Паламе), остальные обыватели не обретут бессмертие индивидуально, но лишь через молитвенную и таинственную связь в Церкви со святыми исихастами, "героями духа" (секуляризация которых в ХХ в. даст "героев коммунистического труда").
По Зильберману, исихазм есть православный диалектический антиномический сакральный материализм. Дуалистическому бестелесному духу протестантизма у Вебера в православной цивилизации противостоит обоженная, освященная материя, причем не пассивная, а активная и героическая.