В чужих руках - 3
Рисунок: Mrzyk & Moriceau
http://sz-magazin.sueddeutsche.de/texte/anzeigen/43965/2/1
Карин Э. - мать Клаудии (случай 2): Моя дочь неделю находилась на принудительном обследовании в клинике, а затем была помещена в патронатную семью. Все это время она находилась под абсолютным запретом на контакты; я не знала, где она находится. Она не могла позвонить ни мне, ни горячо любимому дедушке, у которого на то время пришелся день рождения. 2 декабря состоялись переговоры в ЮА, с темой обсуждения плана оказания помощи несовершеннолетнему. Увидев меня, Клаудиа упала без сил. Она была в тоске. Я узнала, что ее поместили в патронатную семью за 50 км от родного дома. Там она должна была оставаться, чтобы получить возможность расцвесть, как выразилось ЮА. Отныне она жила от школы в двух часах пути. Поскольку школьный автобус зимой часто опаздывал, ЮА приняло во внимание, что Клаудиа может приходить лишь ко второму уроку. И это после обвинений в мой адрес, что дочь слишком много пропускает школу!
Анна Н. (случай 4): 21 октября 2013 года я была на четвертом уроке по политике, когда в классную дверь постучали: это были две женщины из ЮА. Они вывели меня из класса и сказали: у нас есть судебное решение, ты идешь в приют. На вопрос, могу ли я сообщить об этом матери и попрощаться с классом, они сказали, что на это нет времени.
Линда Н. - мать Анны: сообщение моего адвоката, что меня будут лишать родительских прав в отношении Анны, поразило меня словно удар молнии. Я пошла вместе с матерью в ЮА, чтобы узнать, почему? Ответственная сотрудница сказала, что получена оценка ситуации, согласно которой я могла совершить совместное самоубийство с дочерью. Я уставилась на женщину: с чего Вы это решили? Вы же меня совсем не знаете!
Мне разъяснили, что отныне я не имею право на материальную помощь, детское пособие, но обязана оплачивать содержание Анны в приюте. Я сказала, что хотела бы отправить Анне пару ее личных вещей и предметов одежды. Женщина из ЮА возразила, что это не нужно, ей все купят. Тут я вышла из себя и сказала: если Вы не передадите ей вещи, я Вас в бараний рог согну!
Штефани Р. - приемная мать Луки (случай 6): 24 октября 2012 года Луку снова должны были посетить его родные родители. Но в тот день ему стало очень плохо, я пошла к врачу, который дал мне справку, которую я отправила факсом в ЮА как объяснение, что Лука не может прийти в условленный срок. Поскольку было еще тепло, мы немного прошлись с Лукой по улице, и тут около нас остановился автомобиль с двумя женщинами из ЮА. Лука должен немедленно пройти обследование у их служебного врача, сказали мне. Они забрали его и усадили в машину. После этого прошло много времени, прежде чем я увидела его снова.
Урсула Коджо - психолог, специалист по урегулированию споров и конфликтных ситуаций: Желание ребенка должно быть услышано, и чем он старше, тем в большей степени. Дети имеют право на высказывание, равно как и на молчание.
Карин Э. - мать Клаудии (случай 2): Хотя клиническое исследование показало, что Клаудиа здорова и психически, и физически, вреда ее благополучию не существует, ЮА настаивало на том, чтобы она осталась в патронатной семье. В разговоре участвовала и Клаудия, она непрерывно повторяла, что хочет обратно, к матери, она крепко обняла меня и плакала без остановки. Сотрудники ЮА требовали, чтобы я ушла, угрожая мне полицией. Я слышала плач Клаудии и после того, как покинула помещение. Дома раздался телефонный звонок от Югендамта. Я могу сейчас взять Клаудию к себе.
Анна Н. (случай 4): С этим якобы отношением симбиоза с матерью я попала в замкнутый круг. С кем бы я ни говорила о том, что хочу жить с матерью - с опекуншей-представителем на судебном процессе, сотрудниками ЮА, судьей - все они отвечали, что я говорю так, как мне подсказала говорить мать. Никто не хотел воспринимать всерьез мои желания. Я чувствовала себя совершенно одураченной.
Клаус-Уве Кирххоф - социальный педагог, опекун-представитель в судебных делах: Кто, собственно, может гарантировать, что пребывание в приюте действительно лучше, чем якобы неполноценный родной дом? Никто.
Йоханнес Штрайф - детско-юношеский психолог, судебный эксперт: Для иных сотрудников структур помощи несовершеннолетним, будь то приюты или ЮА, само собой разумеющейся является точка зрения, что причиной помещения ребенка в другую среду всегда служит неудача родителей. Такая точка зрения ведет к тому, чтобы свои функции и роль в общем и целом направить против родителей, что для ребенка по сравнению с его родителями всё является лучшим выходом. Для блага ребенка, однако, важно признавать и ценить наличие у него родных родителей.
Урсула К. - мать Фарука (случай 1): Когда я впервые увидела приемных родителей в первый раз, то подумала: этого не может быть. Эта женщина, которой далеко за шестьдесят лет, должна заботиться о моем ребенке? А ее муж был еще старше.
Карин Э., мать Клаудии (случай 2): Клаудия стала скрытно делать фотографии об условиях своей новой жизни в приемной семье. Ее комната находилась в подвале, с вымощенным плиткой полом, из обстановки имелись кровать и телевизор, окна были зарешечены. Кроме нее в подвале жили еще двое приемных детей, собственно к жилым помещениям семьи у них не было доступа, приемный отец не хотел, чтобы ему мешали. На матрасе в комнате Клаудии были пятна крови, другой матрас был подпален с обратной стороны. Замок на двери в комнату был наполовину выломан. Эти фотографии спасли нас, когда в начале 2014 года суд повторно рассматривал вопрос лишения меня родительских прав. Судья была явно шокирована, и я получила обратно вместе с родительскими правами еще и право на определение места жительства своей дочери. Хотя бы на первое время.
Анна Н. (случай 4): Приют был расположен несколько в стороне от Гифхорна. Меня привели в мою новую комнату: кровать, стул, стол, шкаф, письменный стол, это все было. В целом это была некая разновидность квартиры, кухня и жилье, которое я делила с пятью подростками. Мне сказали, что я помещена в приют, чтобы могла теперь нормально развиваться. Но как я могла там нормально развиваться? В приюте было много правонарушителей, подростков на две головы меня выше, находивших развлечение в том, чтобы едва не задушить меня покрывалом от кровати. Один из них угрожал посадить меня на наркотики и изнасиловать. Рождество я провела с двумя несовершеннолетними, которые две недели спустя подожгли кладовую. В школе, что я стала посещать, я была, разумеется, изгоем, асоциальным типом из приюта. Я была совершенно выключена из мира, не было никакого интернета, я не могла никого пригласить к себе из класса, или ходить в гости к кому-то, потому что должна была быть в приюте уже рано вечером.
Штефани Р. - приемная мать Луки (случай 6): Я узнала окольными путями, что Лука сначала на два месяца попал в патронатную семью, а уже оттуда к своим родным родителям, которые вскоре перебрались в город Кауфбойрен. Все пошло так, как я и опасалась: Луке было плохо в его новом окружении, отчеты тамошнего ЮА характеризовали его как тяжело травмированного ребенка, с недержанием кала, которым он "украшал" стены. Он попал в психиатрию, а оттуда в приют, его родители снова были лишены родительских прав.
Томас Зашенбрекер - адвокат по семейному праву: Однажды я прочитал правила посещения в тюрьме штази в Баутцене. Так вот, они были гуманнее, чем большинство предписаний по связям детей с родителями, лишенными родительских прав.
Ральф С. - отец Лизы (случай 3): вопреки моим неоднократным просьбам, с ноября 2012 года по февраль 2013-го я мог проводить с дочерью лишь два часа в неделю. Лиза часто плакала, цепляясь за меня, когда приходило мое время покидать приют. Персоналу зачастую приходилось просто оттаскивать ее. Очевидным образом в приюте хотели, чтобы Лиза охладела ко мне. Уйти из приюта, чтобы сходить в зоопарку или на игровую площадку? Мне отказывали в таких просьбах без всяких обоснований.
Гвидо В. - отец Ларисы (случай 5): В оценке риска ЮА обвинило меня в том, что Лариса высказывала в декабре 2013 мысли о суициде. Почему? Потому что я в сентябре послал ей SMS: сокровище, я люблю тебя, что бы ни случилось.
Штефани Р. - приемная мать Луки (случай 6): Я добилась права посещать Луку в его приюте, в Кемптене. Его родители были согласны на это, сами они его не посещали. Также и попечитель Луки от ЮА считала, что это пойдет ему только на пользу. Первое посещение состоялось в феврале 2015 года. Лука очень обрадовался, я читала ему вслух и играла с ним. Он вскоре сказал, что хотел бы снова жить со мной.
Паджам Рокни-Язди - адвокат семейного права: Родители, втянутые в процесс лишения их родительских прав, наказываются за осуществление ими простейших, основополагающих прав. Если они, к примеру, в состоянии отчаяния предадут свое дело огласке в СМИ, то должны считаться с немедленными санкциями со стороны суда или ЮА.
Линда Н. - мать Анны (случай 4): После решения верховного земельного суда о лишении меня родительских прав я обратилась в местную прессу с рассказом о своем деле. И это совсем не понравилось ЮА, мне тут же сократили время посещений с Анной. Даже в ее день рождения я могла увидеться с нею только час.
Гвидо В. - отец Ларисы (случай 5): Все-таки суд постановил, что Лариса должна проходить терапевтическое лечение. Оно проходило успешно, из школы сообщали, что девочка делает заметные успехи. Тем не менее, моя бывшая подруга прервала через два месяца курс лечения, хотя врач предостерегала, что причины высказываний Ларисы о самоубийстве еще не выявлены. И опять ЮА ничего не предпринимало. Потеряв самообладание, я обратился во многие газеты, что рассказали про мое дело. Кроме того, я подверг в интернете ЮА Бонна критике за допущенные ошибки. Следствием этого стал поданный на меня иск. Если ребенок умирает в результате очевидных промахов ЮА, за это никто не несет ответственности. Но если я критически высказываюсь про ЮА, промахи которого я доказываю документально, мне затыкают рот под угрозой штрафа в 250 тысяч евро и двух лет тюрьмы. Это и есть справедливость?
Ханс-Христиан Прештиен - бывший судья по семейным делам: Что толку в независимости судьи, занимающегося делами несовершеннолетних, если для базы его ответственных решений и приговоров не хватает необходимого образования в части детского развития, основополагающих знаний медицины вроде протекания конфликтов и возможностей умиротворения? Ради обоснования своих решений он находится в ситуации, когда вынужден более-менее слепо полагаться на оценки третьих сторон вроде сотрудников ЮА, психологов и прочих экспертов, а то и законных представителей в суде. Судья должен следовать субъективным мнениям и оценкам, чью научную обоснованность он не может проверить.
Карин Э. - мать Клаудии (случай 2): Суд назначил Клаудии психиатрическое исследование из-за большого количества пропусков занятий. Также обсуждался и вопрос терапии. Но когда терапевт первым делом спросила Клаудию, почему она не хочет видеть своего отца, все же он часть ее, она не должна так негативно говорить о нем - доверие к ней со стороны Клаудии тут же улетучилось. К тому же Клаудиа добавила, что не желает, чтобы ЮА узнало содержание разговоров с моей дочерью, к большому возмущению терапевта.
Позже я узнала, что терапевт поставила диагноз и мне, без какого-либо исследования. Она утверждала, что я страдаю бредово-психопатическим расстройством. На этом основании она рекомендовала разлучить меня и Клаудию. Когда я узнала это, то сразу стала искать специалиста, чтобы проверить это заключение. Профессор психологии подтвердил, что заключение эксперта совершенно голословное. Он даже высказался о причинении вреда благу ребенка со стороны государства, потому что ЮА почти два года преследовало Клаудию и меня. Клаудия действительно была совершенно запугана. Она жила с постоянным страхом, что ее снова уведут из школы сотрудники ЮА.
Линда Н. - мать Анны (случай 4): Психолог, что на семи страницах зафиксировала отношения симбиоза меня и дочери, лишь час разговаривала со мной, но не опрашивала ни учителя Анны, ни подруг, наших родственников или знакомых. То, что Анна хорошо учится в гимназии, что ее ай-кью намного выше среднего, что она четыре недели в году одна находится на курорте в Берхтельсгадене, что мы едва видим друг друга в течение дня из-за моей работы, все это психолога не интересовало.
Уве Йопт - профессор психологии, эксперт: У некоторых сотрудников ЮА господствует мнение, что мать, которая однажды не справилась с воспитанием ребенка, возможно, не будет справляться с ним и впредь. Поэтому высока установка на то, чтобы не возвращать изъятых детей. При этом начисто отсутствует эмпатия, способность понять, что значит ребенок для своих родителей.
Урсула К. - мать Фарука (случай 1): Спустя многие недели суд предписал вернуть мне Фарука. Примерно в это же время мой бывший спутник жизни нашел работу в Косово. Мы переехали туда, я думала, что теперь все будет хорошо. Однако считанные дни спустя мне стало ясно, что он меня обманул. У него никогда и не было работы, они лишь искал возможность снова меня унизить. Он просто вернулся сам в Германию, а меня оставил с Фаруком в Косово - без паспорта. Лишь два месяца спустя мне удалось через посольство, с помощью хорошей подруги, вернуться обратно в страну. Но в тот же день, когда я пришла к подруге, ЮА с помощью полицейской силы снова, во второй раз, забрало у меня сына.
В 14 часов дня приехали машины, это были два сотрудника ЮА, я увидела полицейских, перекрытую улицу и поняла, с чем они приехали. Слуги закона были при заряженных пистолетах, только представьте себе. Я взяла Фарука на руки и зашла за сушилку для белья, чтобы защищаться. Я не хотела потерять его снова. Полицейские в полный голос угрожали швырнуть меня на пол (хотя бы при этом пострадал и сам ребенок), если я не передам им Фарука. И тогда я отдала его.
Карин Э. - мать Клаудии (случай 2): Все попытки защитить Клаудию от вмешательства ЮА окончились ничем: 13 мая 2015 года, в семь часов утра, в доме появились два сотрудника ЮА, судебный исполнитель, двое из службы безопасности, и двое полицейских. Судебный исполнитель ворвался в квартиру и сунул Клаудии под нос судебное решение. Оно основывалось на неслыханном по наглости заключении о том, что я страдаю расстройствами бреда, к тому же утверждалось, что у меня нет медицинской страховки, хотя я давно уже снова ее имела. Полицейские на руках вынесли Клаудию из дома, посадили в машину, и прижали ей голову вниз - так, как это можно увидеть в телевизионных детективах.
Было Клаудии на тот момент 15 лет. Ее увезли, и я шесть месяцев не знала, где же она находится. Лишь через два с половиной месяца я смогла поговорить с нею по телефону. Она находилась в приюте в Саксонии-Ангальт и плакала все время разговора. Поскольку за мной были сохранены родительские права, я решила вытащить ее.
Урсула Коджо - психолог, специалист по урегулированию споров и конфликтных ситуаций: Мы знаем, насколько опустошительными могут быть обрывы отношений между родителями и детьми. Ослабленная самооценка - "я недостоин, чтобы мои папа и мама заботились обо мне", - ведет к фундаментальной утрате доверия к себе, к человеческим отношениям и их прочности. Частыми последствиями этого служат уже собственные отношения судорожного цепляния или необязательные, часто меняемые отношения.
У родителей потеря связи с собственным ребенком ведет прямо-таки к краху собственной биографии. Страдают как отцы, так и матери. Зачастую всю жизнь. Один отец описывал мне это следующим образом: "С момента, когда я понял, что из-за манипуляций матери сына, при содействии суда по семейным делам и ЮА, уже никогда больше его не увижу, на всю мою жизнь легло толстое, серое, пыльное покрывало".
Урсула К. - мать Фарука (случай 1): В суде меня снова лишили родительских прав в отношении Фарука. Снова два года повторения прожитого, снова чужие приемные родители воспитывают моего маленького. Я замкнулась в себе, осталась почти без социальных контактов. Иногда я просто выходила из автобуса, когда в него входила женщина с детской коляской. Я не могла выносить сам вид детей в возрасте Фарука.
Линда Н. - мать Анны (случай 4): Мы прошли через все инстанции. 2 июня 2014 года я получила решение федерального конституционного суда. Оно было в нашу пользу: были нарушены мои основные права на попечение и воспитание моей дочери, решающее заключение эксперта было отклонено как совершенно ущербное. Я получила обратно родительские права, верховному земельному суду в Целле было предписано еще раз решить вопрос, кто в будущем уполномочен за заботу о здоровье моей дочери; это входит в понятие родительских прав. Я тут же отправилась в приют, после чего взяла Анну лакомиться мороженым. Ребенок пел и танцевал в кафе-мороженое. ЮА полагало, что для Анны было бы лучше остаться в приюте еще на полгода. Я сказала: никогда больше в моей жизни. На следующий день она была со мной дома.
Окончание следует.