В чужих руках - 2
От переводчика. Учитывая, что "Амт" в "Югендамт" - слово среднего рода, обозначает учреждение, ведомство, управление, то "Югендамт" и ЮА склоняется в моем тексте по правилам среднего рода. Первая часть при полной сборке перевода будет переделана соответствующим образом.
Рисунок: Mrzyk & Moriceau
http://sz-magazin.sueddeutsche.de/texte/anzeigen/43965/In-fremden-Haenden
Урсула К., Бремен - мать Фарука (случай 1): Мой сын Фарук родился 26 мая 2012 года в 1.35 ночи. Пять минут спустя его у меня забрали. Я не узнала про него ничего, ни рост, ни вес, врачи сказали лишь, что его нужно срочно поместить в детскую станцию интенсивной терапии. Когда я в пять часов утра прибежала к дверям, чтобы его увидеть, меня не впустили. На следующее утро в 11 часов пришел мужчина из Югендамта земельного округа Вехта. Он начал разговор словами: мы взяли под свою опеку вашего ребенка. Я спросила: почему? Он лишь покачал головой: фрау К., Вы хотите повернуть колесо вспять? Я и представить себе не могла, что можно отнять ребенка прежде, чем я вообще показала свою несостоятельность как мать. Позднее, в суде, я узнала, что ЮА опасалось, что мой друг что-то причинит ребенку.
Карин Э. - мать Клаудии (случай 2): ЮА предъявило претензию, что Клаудиа слишком несамостоятельна и имеет много пропусков школы (в Германии это чревато административным арестом школьника - прим. пер.) Я должна принять помощь в ее воспитании. То, что Клаудию травили в школе, ответственного исполнителя не интересовало. Я отклонила предложение, потому что уже в одиночку воспитала другую дочь, работающую сегодня помощницей адвоката. Хорошо, тогда до встречи в суде, сказала женщина из ЮА.
Ральф С. - отец Лизы (случай 3): Через шесть недель медикаментозного лечения в клинике моя подруга выздоровела. Она уже не чувствовала страха преследования убийцами и дезавуировала все обвинения в мой адрес. В начале ноября 2012 года мы разговаривали с администрацией приюта и хотели знать, когда получим назад Лизу. Но мы буквально уперлись в гранит. Нам разъяснили, что девочка останется в приюте на год. Мы не могли понять этого, ведь Лиза попала в приют лишь по причине заболевания моей подруги.
Несмотря на неоднократные запросы и ЮА оказалось не готовым назвать нам причину, почему моя дочь не могла вернуться ко мне - все-таки я ее законный отец, и от меня никогда не исходило угрозы ее благополучию. Когда мой адвокат потребовала ответа, ей ответил руководитель католического приюта: "Вы совсем не так просты, как выглядите".
У меня и подруги быстро сложилось впечатление, что в нашем случае речь идет о финансовых интересах. При просмотре дела мы нашли документ, из которого следовало, что Лиза должна была оставаться в приюте не год, как нам сказали, а даже два. Предварительная смета расходов на ее содержание составляла 150 тысяч евро. То есть приют имел железобетонные основания к тому, чтобы забрать нашу дочь и удерживать ее столько, сколько возможно.
Анна Н. (случай 4): Когда я достигла возраста полового созревания, мой отец стал все больше критиковать меня по поводу внешности. Однажды он возбудился от того, что я стала носить бюстгальтер. Он подошел ко мне сзади, и схватил за грудь. Я закричала, чтобы он немедленно прекратил. В итоге этот инцидент стал темой рутинной беседы с моим врачом: она спросила, думала ли я когда-нибудь о смерти. Я сказала, да. А о самоубийстве? Я только что как следует поцапалась с матерью и ответила: разумеется, тоже. Исходя из этого врач сделала заключение о моих суицидальных наклонностях. Она сказала моей матери, что меня нужно срочно поместить в психиатрическую клинику.
Линда Н. - мать Анны. В клинике ведущий врач сказала по итогам исследования: забудьте про свою дочь, она пройдет сейчас перезагрузку (Reset), чтобы забыть свое дрянное прошлое. Я спросила ее: о чем Вы, вообще, говорите?
Анна Н. : Она действительно сказала "перезагрузка" (Reset). И что она хотела запрограммировать меня заново.
Линда Н.: Я тут же забрала ее, чтобы пройти исследование у другой женщины-психолога. Ее заключение: ребенок абсолютно нормален. Тем не менее, ее отец буквально вымазал нас в ЮА грязью и потребовал лишить меня родительских прав. ЮА с ходу приняло это предложение, и суд тоже. Другому психологу было поручено исследовать меня с дочерью. Она пришла к выводу, что мы находимся в отношениях симбиоза, Анна не может правильно развиваться, оставаясь со мной.
Гвидо В. - отец Ларисы (случай 5): Из различных источников до меня доходило, что Лариса заброшена в своем новом окружении. Ее оценки в школе упали, зимой она пришла в школу в рваных сандалиях, вся в грязи. Также ее классная руководительница была озабочена переменами. Поскольку моя бывшая не хотела разговаривать о Ларисе ни со мной, ни с учительницей, я обратился в ЮА. То же самое сделала и классная руководительница. Но никто там не хотел воспринимать нас всерьез. Хотя суд и постановил, что дочь должна регулярно посещать меня, моя бывшая подруга шла на любые ухищрения, чтобы помешать этому. Я вообще перестал видеть Ларису, но ЮА ничего не предпринимало. Но зато оно обратилось в суд для лишения меня права на определение места жительства ребёнка, и добилось успеха.
В следующие месяцы ситуация сильно обострилась: дочь женщины, с которой вместе жили моя бывшая подруга и Лариса, предприняла несколько попыток самоубийства. Следом и Лариса также высказала соученику через SMS мысли о самоубийстве. Школа, занимавшаяся нашим делом судья и я, все мы требовали от ЮА действовать. Реакцией ведомства стала оценка риска, полная ошибок, с отбоем тревоги: матери ухаживают за детьми наилучшим образом.
Штефани Р. - приемная мать Луки (случай 6): К нашей радости и к удивлению чиновников и врачей Лука у нас стал развиваться очень быстро. Сотрудники ЮА сказали мне, что лучшим для мальчика будет, если он останется у нас. Но в начале 2011 года ЮА претерпело структурные изменения, сотрудники, занимавшиеся нашим делом, ушли, пришли другие. Кроме того, дело Луки было передано специально приглашенной организации по оказанию помощи несовершеннолетним. Я быстро заметила, что сотрудница этой организации стремилась вернуть Луку в его родную семью, хотя его родители, напротив, никогда мне не высказывались, что имеют желание получить его обратно. К тому же Лука накануне дней посещения своими родителями часто кричал, а затем возвращался весь зареванный. К сожалению, и суд в 2012 году взял новый курс. Лука на тот момент уже жил у нас три года. Разумеется, я приросла к нему всем сердцем. Я апеллировала, что он должен оставаться там, где ему хорошо. Но это было истолковано, как мой непрофессионализм: я не в состоянии отпустить от себя ребенка.
Клаус-Уве Кирххоф - социальный педагог, опекун-представитель в судебных делах: от процессов по лишению родительских прав у меня часто остается впечатление, что в них сидит десяток экспертов, единственная цель которых заключается в том, чтобы установить, насколько же плохи конкретные родители для своего ребенка. Особенно это видно, когда уже вынесено решение об опеке: как ЮА, так и суд заинтересованы в том, чтобы найти что-то такое, в чем они могут обвинить родителей. Иначе получается, что они незаконно забрали ребенка и вроде как нарушили права человека.
Урсула К. - мать Фарука (случай 1): 4 июня, в мой день рождения, было слушание в суде первой инстанции Вехты. Я была уверена, что мне вернут сына так же быстро, как и отобрали. Я была убеждена, что все это лишь недоразумение, и я смогу взять малыша себе. Вместо этого суд по семейным вопросам лишил меня права на определение места жительства ребенка.
Карин Э. - мать Клаудии (случай 2): В июле 2013 года мы получили повестку. Чем ближе приближалась дата, тем Клаудии становилось все хуже. Она никогда ранее не давала показания в суде, кроме того, она боялась после длительного срока снова увидеть отца, который также был вызван. Несколько лет назад он так притеснял нас и преследовал, что я через суд добилась ему запрета приближаться к нам. Тогда я за день до условленной даты пришла к судье и попросила об отдельном слушании для Клаудии, без отца. Судья сказала, никаких проблем, и просто прекратила действие запрета на приближение. Я сказала, что не признаю судью, столь мало заботящуюся о благополучии ребенка, и заявила о ее отводе.
Слушание действительно не состоялось, но ЮА уже давно решило забрать у меня Клаудию. Был назначен новый срок. Судья спросила, почему у меня нет медицинской страховки. Я сказала, что та обходится в 1700 евро в месяц, чего я не могу себе в данный момент позволить. Судья сказала, что у Клаудии много необоснованных пропусков занятий. Я возразила, что это неправда: я всякий раз предоставляла в школу медицинскую справку. Судья отмела мои возражения и сказала, что пропуски занятий моей дочерью слишком велики. Согласна ли я, чтобы она сейчас прошла исследование в ЮА? Когда я отклонила это предложение, судья сказала: хорошо, тогда мы лишаем вас родительских прав. Я потеряла дар речи. В повестке об этом не было ни слова, поэтому я пришла без адвоката. Но решение уже было принято загодя. Судья уже принесла на слушания готовое решение, и еще прежде, чем она его зачитала, в школе внезапно объявились двое сотрудников ЮА, чтобы забрать с собою мою дочь.
Йоханнес Штрайф, детско-юношеский психолог, судебный эксперт: к сожалению, это расхожая практика - изолировать детей от родителей на многие дни и недели после взятия их под опеку. Считается, что они таким образом должны подготовиться к своей новой жизни. В действительности эта практика помогает лишь сотрудникам органов помощи несовершеннолетним на время поисков патронатных семей и приютов, потому что позволяет им избегать полемики с настоящими родителями. Часто боятся того, что контакты с родителями сделают детей бунтарями или вгонят в тоску, помешав принятию проживания в чужом месте. Эта практика - полный вздор! Детям нужно излагать причины, по которым они оказываются вне родной семьи. Они должны знать, что их родители еще существуют, что они интересуются своими детьми, что они борются за то, чтобы снова забрать их себе. А патронатные родители и опекуны должны все это терпеть.
Лоре Пешель-Гутцайт - адвокат по семейным делам, бывший член комитета по делам юстиции сената Гамбурга и Берлина: В параграфе 42 восьмого тома социального кодекса написано черным по белому: ребенок в случае взятия его под опеку обязательно должен иметь возможность доверительных отношений с каким-либо человеком. К сожалению, сотрудники ЮА зачастую лишь с большими усилиями следуют предписаниям закона.
Продолжение следует.
Рисунок: Mrzyk & Moriceau
http://sz-magazin.sueddeutsche.de/texte/anzeigen/43965/In-fremden-Haenden
Урсула К., Бремен - мать Фарука (случай 1): Мой сын Фарук родился 26 мая 2012 года в 1.35 ночи. Пять минут спустя его у меня забрали. Я не узнала про него ничего, ни рост, ни вес, врачи сказали лишь, что его нужно срочно поместить в детскую станцию интенсивной терапии. Когда я в пять часов утра прибежала к дверям, чтобы его увидеть, меня не впустили. На следующее утро в 11 часов пришел мужчина из Югендамта земельного округа Вехта. Он начал разговор словами: мы взяли под свою опеку вашего ребенка. Я спросила: почему? Он лишь покачал головой: фрау К., Вы хотите повернуть колесо вспять? Я и представить себе не могла, что можно отнять ребенка прежде, чем я вообще показала свою несостоятельность как мать. Позднее, в суде, я узнала, что ЮА опасалось, что мой друг что-то причинит ребенку.
Карин Э. - мать Клаудии (случай 2): ЮА предъявило претензию, что Клаудиа слишком несамостоятельна и имеет много пропусков школы (в Германии это чревато административным арестом школьника - прим. пер.) Я должна принять помощь в ее воспитании. То, что Клаудию травили в школе, ответственного исполнителя не интересовало. Я отклонила предложение, потому что уже в одиночку воспитала другую дочь, работающую сегодня помощницей адвоката. Хорошо, тогда до встречи в суде, сказала женщина из ЮА.
Ральф С. - отец Лизы (случай 3): Через шесть недель медикаментозного лечения в клинике моя подруга выздоровела. Она уже не чувствовала страха преследования убийцами и дезавуировала все обвинения в мой адрес. В начале ноября 2012 года мы разговаривали с администрацией приюта и хотели знать, когда получим назад Лизу. Но мы буквально уперлись в гранит. Нам разъяснили, что девочка останется в приюте на год. Мы не могли понять этого, ведь Лиза попала в приют лишь по причине заболевания моей подруги.
Несмотря на неоднократные запросы и ЮА оказалось не готовым назвать нам причину, почему моя дочь не могла вернуться ко мне - все-таки я ее законный отец, и от меня никогда не исходило угрозы ее благополучию. Когда мой адвокат потребовала ответа, ей ответил руководитель католического приюта: "Вы совсем не так просты, как выглядите".
У меня и подруги быстро сложилось впечатление, что в нашем случае речь идет о финансовых интересах. При просмотре дела мы нашли документ, из которого следовало, что Лиза должна была оставаться в приюте не год, как нам сказали, а даже два. Предварительная смета расходов на ее содержание составляла 150 тысяч евро. То есть приют имел железобетонные основания к тому, чтобы забрать нашу дочь и удерживать ее столько, сколько возможно.
Анна Н. (случай 4): Когда я достигла возраста полового созревания, мой отец стал все больше критиковать меня по поводу внешности. Однажды он возбудился от того, что я стала носить бюстгальтер. Он подошел ко мне сзади, и схватил за грудь. Я закричала, чтобы он немедленно прекратил. В итоге этот инцидент стал темой рутинной беседы с моим врачом: она спросила, думала ли я когда-нибудь о смерти. Я сказала, да. А о самоубийстве? Я только что как следует поцапалась с матерью и ответила: разумеется, тоже. Исходя из этого врач сделала заключение о моих суицидальных наклонностях. Она сказала моей матери, что меня нужно срочно поместить в психиатрическую клинику.
Линда Н. - мать Анны. В клинике ведущий врач сказала по итогам исследования: забудьте про свою дочь, она пройдет сейчас перезагрузку (Reset), чтобы забыть свое дрянное прошлое. Я спросила ее: о чем Вы, вообще, говорите?
Анна Н. : Она действительно сказала "перезагрузка" (Reset). И что она хотела запрограммировать меня заново.
Линда Н.: Я тут же забрала ее, чтобы пройти исследование у другой женщины-психолога. Ее заключение: ребенок абсолютно нормален. Тем не менее, ее отец буквально вымазал нас в ЮА грязью и потребовал лишить меня родительских прав. ЮА с ходу приняло это предложение, и суд тоже. Другому психологу было поручено исследовать меня с дочерью. Она пришла к выводу, что мы находимся в отношениях симбиоза, Анна не может правильно развиваться, оставаясь со мной.
Гвидо В. - отец Ларисы (случай 5): Из различных источников до меня доходило, что Лариса заброшена в своем новом окружении. Ее оценки в школе упали, зимой она пришла в школу в рваных сандалиях, вся в грязи. Также ее классная руководительница была озабочена переменами. Поскольку моя бывшая не хотела разговаривать о Ларисе ни со мной, ни с учительницей, я обратился в ЮА. То же самое сделала и классная руководительница. Но никто там не хотел воспринимать нас всерьез. Хотя суд и постановил, что дочь должна регулярно посещать меня, моя бывшая подруга шла на любые ухищрения, чтобы помешать этому. Я вообще перестал видеть Ларису, но ЮА ничего не предпринимало. Но зато оно обратилось в суд для лишения меня права на определение места жительства ребёнка, и добилось успеха.
В следующие месяцы ситуация сильно обострилась: дочь женщины, с которой вместе жили моя бывшая подруга и Лариса, предприняла несколько попыток самоубийства. Следом и Лариса также высказала соученику через SMS мысли о самоубийстве. Школа, занимавшаяся нашим делом судья и я, все мы требовали от ЮА действовать. Реакцией ведомства стала оценка риска, полная ошибок, с отбоем тревоги: матери ухаживают за детьми наилучшим образом.
Штефани Р. - приемная мать Луки (случай 6): К нашей радости и к удивлению чиновников и врачей Лука у нас стал развиваться очень быстро. Сотрудники ЮА сказали мне, что лучшим для мальчика будет, если он останется у нас. Но в начале 2011 года ЮА претерпело структурные изменения, сотрудники, занимавшиеся нашим делом, ушли, пришли другие. Кроме того, дело Луки было передано специально приглашенной организации по оказанию помощи несовершеннолетним. Я быстро заметила, что сотрудница этой организации стремилась вернуть Луку в его родную семью, хотя его родители, напротив, никогда мне не высказывались, что имеют желание получить его обратно. К тому же Лука накануне дней посещения своими родителями часто кричал, а затем возвращался весь зареванный. К сожалению, и суд в 2012 году взял новый курс. Лука на тот момент уже жил у нас три года. Разумеется, я приросла к нему всем сердцем. Я апеллировала, что он должен оставаться там, где ему хорошо. Но это было истолковано, как мой непрофессионализм: я не в состоянии отпустить от себя ребенка.
Клаус-Уве Кирххоф - социальный педагог, опекун-представитель в судебных делах: от процессов по лишению родительских прав у меня часто остается впечатление, что в них сидит десяток экспертов, единственная цель которых заключается в том, чтобы установить, насколько же плохи конкретные родители для своего ребенка. Особенно это видно, когда уже вынесено решение об опеке: как ЮА, так и суд заинтересованы в том, чтобы найти что-то такое, в чем они могут обвинить родителей. Иначе получается, что они незаконно забрали ребенка и вроде как нарушили права человека.
Урсула К. - мать Фарука (случай 1): 4 июня, в мой день рождения, было слушание в суде первой инстанции Вехты. Я была уверена, что мне вернут сына так же быстро, как и отобрали. Я была убеждена, что все это лишь недоразумение, и я смогу взять малыша себе. Вместо этого суд по семейным вопросам лишил меня права на определение места жительства ребенка.
Карин Э. - мать Клаудии (случай 2): В июле 2013 года мы получили повестку. Чем ближе приближалась дата, тем Клаудии становилось все хуже. Она никогда ранее не давала показания в суде, кроме того, она боялась после длительного срока снова увидеть отца, который также был вызван. Несколько лет назад он так притеснял нас и преследовал, что я через суд добилась ему запрета приближаться к нам. Тогда я за день до условленной даты пришла к судье и попросила об отдельном слушании для Клаудии, без отца. Судья сказала, никаких проблем, и просто прекратила действие запрета на приближение. Я сказала, что не признаю судью, столь мало заботящуюся о благополучии ребенка, и заявила о ее отводе.
Слушание действительно не состоялось, но ЮА уже давно решило забрать у меня Клаудию. Был назначен новый срок. Судья спросила, почему у меня нет медицинской страховки. Я сказала, что та обходится в 1700 евро в месяц, чего я не могу себе в данный момент позволить. Судья сказала, что у Клаудии много необоснованных пропусков занятий. Я возразила, что это неправда: я всякий раз предоставляла в школу медицинскую справку. Судья отмела мои возражения и сказала, что пропуски занятий моей дочерью слишком велики. Согласна ли я, чтобы она сейчас прошла исследование в ЮА? Когда я отклонила это предложение, судья сказала: хорошо, тогда мы лишаем вас родительских прав. Я потеряла дар речи. В повестке об этом не было ни слова, поэтому я пришла без адвоката. Но решение уже было принято загодя. Судья уже принесла на слушания готовое решение, и еще прежде, чем она его зачитала, в школе внезапно объявились двое сотрудников ЮА, чтобы забрать с собою мою дочь.
Йоханнес Штрайф, детско-юношеский психолог, судебный эксперт: к сожалению, это расхожая практика - изолировать детей от родителей на многие дни и недели после взятия их под опеку. Считается, что они таким образом должны подготовиться к своей новой жизни. В действительности эта практика помогает лишь сотрудникам органов помощи несовершеннолетним на время поисков патронатных семей и приютов, потому что позволяет им избегать полемики с настоящими родителями. Часто боятся того, что контакты с родителями сделают детей бунтарями или вгонят в тоску, помешав принятию проживания в чужом месте. Эта практика - полный вздор! Детям нужно излагать причины, по которым они оказываются вне родной семьи. Они должны знать, что их родители еще существуют, что они интересуются своими детьми, что они борются за то, чтобы снова забрать их себе. А патронатные родители и опекуны должны все это терпеть.
Лоре Пешель-Гутцайт - адвокат по семейным делам, бывший член комитета по делам юстиции сената Гамбурга и Берлина: В параграфе 42 восьмого тома социального кодекса написано черным по белому: ребенок в случае взятия его под опеку обязательно должен иметь возможность доверительных отношений с каким-либо человеком. К сожалению, сотрудники ЮА зачастую лишь с большими усилиями следуют предписаниям закона.
Продолжение следует.