Мадлен с мёдом и розовым перцем
Первое, что сразу пришло мне в голову, когда я прочитала о новом ФМ "Готовим по кулинарным цитатам из литературы и фильмов!", было мадлен.
Мадлен - маленькое бисквитное печенье, популярное во Франции и в Европе вообще, вкус имеет довольно простой, ничем особенно непримечательный. Но никто не мешает с помощью всякого рода добавок придать ему вкуса. Шоколадные, лимонные мадлен - самое простое, что приходит на ум. Но сегодня я расскажу о совершенно потрясающих мадленках по РЕЦЕПТУ anke-anke
ПОНАДОБИТСЯ:
примерно на 36 маленьких мадленок
- 2 больших яйца
- 70 г белого сахара
- 15 г мелкого коричневого сахара
- щепоть соли
- 1/2 ч.л. разрыхлителя
- 90 г муки
- 90 г сливочного масла + около 15 г для смазывания формы
- 10 г жидкого меда
- 1/2 ч.л. (можно и больше) сушеного розового перца
Смешать яйца с сахаром и солью, мешать до посветления, но не взбивать. Смешать муку с разрыхлителем, просеять на яйца, быстро перемешать. Растопить сливочное масло, слегка остудить и добавить вместе с медом в тесто.
Перец растереть в ступке и вмешать в тесто. Накрыть пленкой и поставить не менее чем на 20 мин. на холод.
Разогреть духовку до 220 град. Формочки смазать растопленным сливочным маслом, заполнить тестом где-то на 2/3 (удобно это делать кондитерским мешком). Выпекать около 5 мин, сразу вынуть из формочек и остудить на решетке.
Несмотря на то, что упоминание о печенье можно встретить и в других произведениях, своей популярностью мадлен, вне всякого сомнения, обязаны роману Марселя Пруста «По направлению к Свану». Иногда какая-то незначительная деталь - звук, вкус, запах, становится неожиданным толчком к воспоминаниям, заставляет работать чувства и память. Так случилось с главным героем романа - печенье, которое он окунул в чай, переносит его в детство, с которым ассоциируется вкус этого печенья. Цитата длинная, поэтому убираю под спойлер
[Spoiler (click to open)]
"...в один зимний день, когда я пришел домой, мать моя, увидя, что я озяб, предложила мне выпить, против моего обыкновения, чашку чаю. Сначала я отказался, но, не знаю почему, передумал. Мама велела подать мне одно из тех кругленьких и пузатеньких пирожных, называемых Petites Madeleines, формочками для которых как будто служат желобчатые раковины моллюсков из вида морских гребешков. И тотчас же, удрученный унылым днем и перспективой печального завтра, я машинально поднес к своим губам ложечку чаю, в котором намочил кусочек мадлены. Но в то самое мгновение, когда: глоток чаю с крошками пирожного коснулся моегь неба, я взррогнул, пораженный необыкновенностью происходящего во мне. Сладостное ощущение широкой волной разлилось по мне, казалось, без всякой причины. Оно тотчас же наполнило меня равнодушием к превратностям жизни, сделало безобидными ее невзгоды, призрачной ее скоротечность, вроде того, как это делает любовь, наполняя меня некоей драгоценной сущностью: или, вернее, сущность эта была не во мне, она была мною. Я перестал чувствовать себя посредственным, случайным, смертным. Откуда могла прийти ко мне эта могучая радость? Я чувствовал, что она была связана со вкусом чая и пирожного, но она безмерно превосходила его, она должна была быть иной природы. Откуда же приходила она? Что она означала? Где схватить ее? Я пью второй глоток, в котором не нахожу ничего больше того, что содержалось в первом, пью третий, приносящий мне немножко меньше, чем второй. Пора остановиться, сила напитка как будто слабеет. Ясно, что истина, которую я ищу, не в нем, но во мне.<>
И вдруг воспоминание всплыло передо мной. Вкус этот был вкусом кусочка мадлены, которым по воскресным утрам в Комбре (так как по воскресеньям я не выходил из дому до начала мессы) угощала меня тетя Леония, предварительно намочив его в чае или в настойке из липового цвета, когда я приходил в ее комнату поздороваться с нею. Вид маленькой мадлены не вызвал во мне никаких воспоминаний, прежде чем я не отведал ее; может быть, оттого, что с тех пор я часто видел эти пирожные на полках кондитерских, не пробуя их, так что их образ перестал вызывать у меня далекие дни Комбре и ассоциировался с другими, более свежими впечатлениями; или, может быть, оттого, что из этих так давно уже заброшенных воспоминаний ничто больше не оживало у меня, все они распались; формы - в том числе раковинки пирожных, такие ярко чувственные, в строгих и богомольных складочках, - уничтожились или же, усыпленные, утратили действенную силу, которая позволила бы им проникнуть в сознание. Но, когда от давнего прошлого ничего уже не осталось, после смерти живых существ, после разрушения вещей, одни только, более хрупкие, но более живучие, более невещественные, более стойкие, более верные, запахи и вкусы долго еще продолжают, словно души, напоминать о себе, ожидать, надеяться, продолжают, среди развалин всего прочего, нести, не изнемогая под его тяжестью, на своей едва ощутимой капельке, огромное здание воспоминания.
И как только узнал я вкус кусочка размоченной в липовой настойке мадлены, которою угощала меня тетя (хотя я не знал еще, почему это воспоминание делало меня таким счастливым, и принужден был отложить решение этого вопроса на значительно более поздний срок), так тотчас старый серый дом с фасадом на улицу, куда выходили окна ее комнаты, прибавился, подобно театральной декорации, к маленькому флигелю; выходившему окнами в сад и построенному для моих родителей на задах (этот обломок я только и представлял себе до сих пор); а вслед за домом - город с утра до вечера и во всякую погоду, площадь, куда посылали меня перед завтраком, улицы, по которым я ходил, дальние прогулки, которые предпринимались, если погода была хорошая. И как в японской игре, состоящей в том, что в фарфоровую чашку, наполненную водой, опускают маленькие скомканные клочки бумаги, которые, едва только погрузившись в воду, расправляются, приобретают очертания, окрашиваются, обособляются, становятся цветами, домами, плотными и распознаваемыми персонажами, так и теперь все цветы нашего сада и парка г-на Свана, кувшинки Вивоны, обыватели городка и их маленькие домики, церковь и весь Комбре со своими окрестностями, все то, что обладает формой и плотностью, - все это, город и сады, всплыло из моей чашки чаю."
