Бенуа, Тенишева и её коллекция акварррелей
Часть 1. Часть 2. Часть 3. Часть 4. Часть 5. Часть 6. Часть 7. Часть 8. Часть 9. Часть 10.
Александр Петрович Соколов. Тенишева
«Хотя моя коллекция акварелей была уже довольно велика, но многих известных мастеров в ней еще не хватало. Чтобы пополнить эти пробелы, я пригласила себе в помощь одного молодого, начинающего художника, Александра Бенуа. В то время он только еще начинал свою карьеру, и чуть ли не первой покупательницей его картин была я.
Отец Шуры - так звали Бенуа везде - не особенно доверял способностям сына и хотел, чтобы тот шел в адвокаты. Шура не слушал отца: его заветной мечтой было сделаться художником и поехать за границу для усовершенствования в своем искусстве. Но средств не было. Женившись очень молодым и имея уже семью, Шура не мог ехать, так как получал от отца всего сто рублей в месяц. Однажды он пришел ко мне, рассказал свое положение и просил меня помочь добиться своей цели, осуществить свою мечту. Я решила поддержать его и со своей стороны в течение трех лет выдавать ему по сто рублей в месяц, а также поручила ему приобретать для меня за границей акварели, открыв ему для этого особый кредит.
Я должна признаться, что не все приобретаемые им картины соответствовали вполне моим вкусам. Много было у меня акварелей, которыми восхищался Бенуа и к которым я, наоборот, была совершенно равнодушна. Я часто винила себя за недостаток характера, но иногда мне всего дороже был покой, и я на все соглашалась, чтобы избавиться от целых часов споров и пререканий, думая, что когда-нибудь дома все переберу и ликвидирую ненужное...»
«Моя акварельная коллекция из года в год росла и богатела, и пользоваться ею становилось все затруднительней. Часть акварелей была развешана по стенам, но нельзя же было увешать ими все стены, к тому же акварель боится света, поэтому для хранения всей этой массы я заказала специальные шкафы с выдвижными полками, страшно загромождавшие комнаты. (…) Да и муж не на шутку стал ворчать на мои траты, не понимая моей цели. С каждым разом денежный вопрос становился все острее. Как человек практичный, князь прямо говорил мне, что всю эту "дрянь", собираемую мной, я никогда и никуда не суну, и если я думаю, что это капитализация, то я очень сильно ошибаюсь, потому что меня заставляют платить дорого, а покупателей я никогда не найду. (…) и мне захотелось доказать мужу, что куда поместить -- я, конечно, найду...
Чтобы можно было определить куда-нибудь мою коллекцию, нужно было, чтобы общество и сильные мира сего ее увидали и оценили, а для этого нужно было ее где-нибудь показать. Я решила устроить (в начале 1897 года) выставку в Обществе поощрения художеств на свой счет, входную же плату пожертвовать Обществу, а сбор с каталогов - Дамскому кружку.
… В то время делались большие приготовления во дворце великой княгини Екатерины Михайловны. Шла перестройка его в музей в память императора Александра III. Однажды в разговоре с кем-то я высказала мысль, что не прочь пожертвовать туда мою коллекцию. (…) Ко мне приехал для переговоров высочайший хранитель будущего музея, великий князь Георгий Михайлович, и я изложила ему свою просьбу передать его величеству, что вся моя коллекция к услугам музея.
На доклад великого князя государь ответил, что принимает мой дар, но так как музей национальный, то в него могут войти только русские мастера. Это было для меня большим ударом. Я не предполагала разделять мою коллекцию, тем более что при таком разделении самая ценная часть ее оставалась у меня - иностранных мастеров у меня было больше. Хотя у меня, кроме прекрасных современных акварелей, были также рисунки и акварели прежних мастеров - Брюллова, Орловского, Соколова, сделавшиеся большой редкостью, все же иностранная часть была богаче. (…)
… Когда была решена судьба моих акварелей, я попросила Бенуа помочь мне разобраться во всей массе, чтобы отобрать в музей именно то, что могло бы быть интересно для истории акварельного искусства в России. В то время в нашем доме на Английской набережной шла пристройка особой для меня мастерской, превратившейся со временем в студию Репина; а пока я наняла рядом с нашим домом небольшую квартиру в первом этаже, которую муж в шутку называл "конспиративной". Там хранились мои акварели. В отдельной комнате были расставлены длинные столы, и я с помощью Бенуа приготовлялась к сдаче коллекции в музей. Кроме того, нужны были рамки, паспарту и т.п.
Когда мы приступили к разборке акварелей с Бенуа, мне приходилось почти с бою отстаивать вещи тех художников, которых он как людей не любил. Меня всегдапоражала в отношении русских мастеров односторонность Бенуа. В своем пристрастии он доходил до того, что свою личную антипатию к ним переносил и на их произведения. Мне это было непонятно. Никогда в жизни я не позволила себе смешивать творения человека и его личность. Думаю, что гораздо лучше забыть о человеке и видеть только художника, видеть то, что дает его дарование. Но Бенуа смотрел иначе, и мы не раз вступали с ним в пререкания по поводу той или иной акварели, которую он называл "дрянью, гадостью", и с чем я не могла согласиться.
Во время работ и отделки моих комнат в музее великий князь Георгий Михайлович выразил желание иметь в пожертвованной коллекции мой портрет и указал на художника Соколова. В продолжение месяца я позировала Соколову для поясного портрета акварелью, и, когда он был готов, великий князь сам увез его, чтобы повесить в музее в моих комнатах. Отделка их (на мой счет) шла удачно, и ко дню открытия все было на месте.
Накануне открытия музей посетил Государь в сопровождении всего музейного персонала с великим князем Георгием Михайловичем во главе. Из посторонних была я одна как жертвовательница крупного отдела. Его величество милостиво благодарил меня, и я сопровождала его вокруг всего музея. В моем отделе он долго и подробно осматривал каждую акварель, выслушивал мои объяснения и, видимо, остался доволен.
На другой день (7 марта 1898 года) состоялось открытие. Приехали государыня императрица Мария Федоровна с огромной свитой и другие высочайшие особы. Яимела счастье принимать в своих комнатах высоких гостей и удостоиться благодарности также и ее величества.
Таким образом завершилось это дело, и я была счастлива доказать мужу, что не я, а он ошибался, думая, что мне мою коллекцию никуда не удастся пристроить.»
Но вы понимаете, попугай не был бы попугаем, если б не обррратил внимание на нотки неудовольствия в сторррону Бенуа, которррые явно сквозили в рррассказе княгини. Поэтому, дабы не стать ррразиней, Какаду опять закручивает сюжет. Хотя уже следующий пост на многое даст нам ответ. Или, наоборот, поставит новый вопрррос?
В общем, пррродолжение следует, особенно, если на него ещё существует спрррос.
UPD. Мне тут пррришло в голову, ррразглядывая поррртрррет: жемчужное ожерррелье явно тоже самое, в которрром её рррисовал Репин, а вот жемчужный агррраф - не из пррредыдущего ли поста?
Александр Петрович Соколов. Тенишева
«Хотя моя коллекция акварелей была уже довольно велика, но многих известных мастеров в ней еще не хватало. Чтобы пополнить эти пробелы, я пригласила себе в помощь одного молодого, начинающего художника, Александра Бенуа. В то время он только еще начинал свою карьеру, и чуть ли не первой покупательницей его картин была я.
Отец Шуры - так звали Бенуа везде - не особенно доверял способностям сына и хотел, чтобы тот шел в адвокаты. Шура не слушал отца: его заветной мечтой было сделаться художником и поехать за границу для усовершенствования в своем искусстве. Но средств не было. Женившись очень молодым и имея уже семью, Шура не мог ехать, так как получал от отца всего сто рублей в месяц. Однажды он пришел ко мне, рассказал свое положение и просил меня помочь добиться своей цели, осуществить свою мечту. Я решила поддержать его и со своей стороны в течение трех лет выдавать ему по сто рублей в месяц, а также поручила ему приобретать для меня за границей акварели, открыв ему для этого особый кредит.
Я должна признаться, что не все приобретаемые им картины соответствовали вполне моим вкусам. Много было у меня акварелей, которыми восхищался Бенуа и к которым я, наоборот, была совершенно равнодушна. Я часто винила себя за недостаток характера, но иногда мне всего дороже был покой, и я на все соглашалась, чтобы избавиться от целых часов споров и пререканий, думая, что когда-нибудь дома все переберу и ликвидирую ненужное...»
«Моя акварельная коллекция из года в год росла и богатела, и пользоваться ею становилось все затруднительней. Часть акварелей была развешана по стенам, но нельзя же было увешать ими все стены, к тому же акварель боится света, поэтому для хранения всей этой массы я заказала специальные шкафы с выдвижными полками, страшно загромождавшие комнаты. (…) Да и муж не на шутку стал ворчать на мои траты, не понимая моей цели. С каждым разом денежный вопрос становился все острее. Как человек практичный, князь прямо говорил мне, что всю эту "дрянь", собираемую мной, я никогда и никуда не суну, и если я думаю, что это капитализация, то я очень сильно ошибаюсь, потому что меня заставляют платить дорого, а покупателей я никогда не найду. (…) и мне захотелось доказать мужу, что куда поместить -- я, конечно, найду...
Чтобы можно было определить куда-нибудь мою коллекцию, нужно было, чтобы общество и сильные мира сего ее увидали и оценили, а для этого нужно было ее где-нибудь показать. Я решила устроить (в начале 1897 года) выставку в Обществе поощрения художеств на свой счет, входную же плату пожертвовать Обществу, а сбор с каталогов - Дамскому кружку.
… В то время делались большие приготовления во дворце великой княгини Екатерины Михайловны. Шла перестройка его в музей в память императора Александра III. Однажды в разговоре с кем-то я высказала мысль, что не прочь пожертвовать туда мою коллекцию. (…) Ко мне приехал для переговоров высочайший хранитель будущего музея, великий князь Георгий Михайлович, и я изложила ему свою просьбу передать его величеству, что вся моя коллекция к услугам музея.
На доклад великого князя государь ответил, что принимает мой дар, но так как музей национальный, то в него могут войти только русские мастера. Это было для меня большим ударом. Я не предполагала разделять мою коллекцию, тем более что при таком разделении самая ценная часть ее оставалась у меня - иностранных мастеров у меня было больше. Хотя у меня, кроме прекрасных современных акварелей, были также рисунки и акварели прежних мастеров - Брюллова, Орловского, Соколова, сделавшиеся большой редкостью, все же иностранная часть была богаче. (…)
… Когда была решена судьба моих акварелей, я попросила Бенуа помочь мне разобраться во всей массе, чтобы отобрать в музей именно то, что могло бы быть интересно для истории акварельного искусства в России. В то время в нашем доме на Английской набережной шла пристройка особой для меня мастерской, превратившейся со временем в студию Репина; а пока я наняла рядом с нашим домом небольшую квартиру в первом этаже, которую муж в шутку называл "конспиративной". Там хранились мои акварели. В отдельной комнате были расставлены длинные столы, и я с помощью Бенуа приготовлялась к сдаче коллекции в музей. Кроме того, нужны были рамки, паспарту и т.п.
Когда мы приступили к разборке акварелей с Бенуа, мне приходилось почти с бою отстаивать вещи тех художников, которых он как людей не любил. Меня всегдапоражала в отношении русских мастеров односторонность Бенуа. В своем пристрастии он доходил до того, что свою личную антипатию к ним переносил и на их произведения. Мне это было непонятно. Никогда в жизни я не позволила себе смешивать творения человека и его личность. Думаю, что гораздо лучше забыть о человеке и видеть только художника, видеть то, что дает его дарование. Но Бенуа смотрел иначе, и мы не раз вступали с ним в пререкания по поводу той или иной акварели, которую он называл "дрянью, гадостью", и с чем я не могла согласиться.
Во время работ и отделки моих комнат в музее великий князь Георгий Михайлович выразил желание иметь в пожертвованной коллекции мой портрет и указал на художника Соколова. В продолжение месяца я позировала Соколову для поясного портрета акварелью, и, когда он был готов, великий князь сам увез его, чтобы повесить в музее в моих комнатах. Отделка их (на мой счет) шла удачно, и ко дню открытия все было на месте.
Накануне открытия музей посетил Государь в сопровождении всего музейного персонала с великим князем Георгием Михайловичем во главе. Из посторонних была я одна как жертвовательница крупного отдела. Его величество милостиво благодарил меня, и я сопровождала его вокруг всего музея. В моем отделе он долго и подробно осматривал каждую акварель, выслушивал мои объяснения и, видимо, остался доволен.
На другой день (7 марта 1898 года) состоялось открытие. Приехали государыня императрица Мария Федоровна с огромной свитой и другие высочайшие особы. Яимела счастье принимать в своих комнатах высоких гостей и удостоиться благодарности также и ее величества.
Таким образом завершилось это дело, и я была счастлива доказать мужу, что не я, а он ошибался, думая, что мне мою коллекцию никуда не удастся пристроить.»
Но вы понимаете, попугай не был бы попугаем, если б не обррратил внимание на нотки неудовольствия в сторррону Бенуа, которррые явно сквозили в рррассказе княгини. Поэтому, дабы не стать ррразиней, Какаду опять закручивает сюжет. Хотя уже следующий пост на многое даст нам ответ. Или, наоборот, поставит новый вопрррос?
В общем, пррродолжение следует, особенно, если на него ещё существует спрррос.
UPD. Мне тут пррришло в голову, ррразглядывая поррртрррет: жемчужное ожерррелье явно тоже самое, в которрром её рррисовал Репин, а вот жемчужный агррраф - не из пррредыдущего ли поста?