Тенишева, Репин и школа-мастерррская в Петербурге
Часть 1.
Часть 2.
Часть 3.
Часть 4.
Часть 5.
Часть 6.
В бесплатной рррисовальной школе, которррую орррганизовала княгиня Тенишева, учились и З.Е.Серебрякова, И.Я.Билибин, С.В.Чехонин, Ю.И.Репин (сын художника), А.К.Погосская, Е.К.Маковская (дочь художника). Ррруководил студией И.Е.Репин, по инициативе которррого её открррыли. И попугай хочет вам пррредложить отрывки из ррразных воспоминаний и писем, где хоть какие-то упоминания об этой школе были. Конечно, не все, конечно, совсем немного, но ведь любые воспоминания нам очень интеррресны и доррроги.
И в начале всей этой исторррии Тенишева писала Александру Бенуа (уже после открррытия школы): «Я еще больше оценила Репина, не говоря конечно о его таланте, но как человека, он чудный, серьезный и ровный человек...»
А вот её воспоминания несколько позже:
«Слава, приобретенная Репиным, - преувеличенная или нет, это покажет будущее - все же сделала то, что к нему валила молодежь учиться со всех концов России. Однажды он предложил мне устроить в моей мастерской в Петербурге студию для подготовки молодых людей к высшему художественному образованию. Конечно, я откликнулась с радостью на это предложение, потому что в Петербурге до той поры не существовало никаких классов для перехода из рисовальных школ в Академию художеств.
Студия наша сразу завоевала себе почетное место. Желающих поступить в так называемую "тенишевскую школу" было в десять раз больше, чем позволяло помещение. В нем могли работать при двух натурщиках от пятидесяти до шестидесяти человек. В начале учебного сезона места брались положительно с боя, иногда даже происходили очень тяжелые сцены отчаяния, когда Репин, после пробных занятий, отстранял того или другого ученика, не находя в нем достаточно данных. Горе этих молодых людей глубоко трогало меня.
Между учащимися были сын Репина Юрий, Елена Маковская (дочь Константина) и Иван Яковлевич Билибин, ставший потом известностью. Он был еще в университете, когда начал ходить в нашу студию. Кроме него, было еще несколько студентов, был один японец, Ида, очень талантливый, впоследствии уехавший в Англию и ставший там знаменитостью, было еще много барышень и даже офицеров. Компания в высшей степени пестрая, милая, со страстью отдавшаяся работе, искренно любящая искусство. Народ все способный, молодой и многообещающий. Репин приходил раз в неделю, а иногда чаще, поправлять этюды, а раз в месяц устраивался конкурс эскизов на заданную тему.
Студия выходила на Галерную. На этой улице не было ни ресторана, ни приличной столовой или кондитерской. пойти закусить или позавтракать было некуда, приходилось для этого переходить огромную Исаакиевскую площадь, бог весть куда, что отнимало много времени. Петербургский зимний день уж и так короток, поэтому многие предпочитали голодать до вечера. Я придумала, чтобы устранить это неудобство, устроить в особой комнате, рядом с мастерской, что-то вроде чайной. В двенадцать часов подавался огромный самовар с большим количеством булок. Вначале мои художники стеснялись пользоваться даровым чаем, отказывались под разными предлогами, некоторые даже удирали до двенадцати часов, но потом понемногу привыкли к этому обычаю, тем более что я приходила вначале сама с ними пить чай во время перемены, приглашая составить мне компанию. В конце концов, все до такой степени привыкли к этому чаю, что потом, уже поступив в Академию, прибегали к нам оттуда, даже приводя с собой товарищей. Меня же это очень радовало.
Иногда у нас в студии по вечерам собирались художники, пели, играли и даже танцевали, устраивались чтения, и всегда было так молодо, весело, непринужденно. Однажды я устроила для моих больших детей нарядную елку, на которой красовались карандаши, резинки и много сладостей, а потом мы до утра танцевали. Кажется, это единственное место в Петербурге, где я так от души веселилась.
А вот и причина, почему я подвергалась стольким неудачным портретам Репина - портреты были предлогом заинтересовать, закупить его как популярного руководителя, и вот почему я постоянно терпела неудовольствия мужа и частые упреки. Я старалась поддерживать наши кажущиеся добрыми отношения с Репиным только ради студии, которая, благодаря портретам, процветала и дала блестящие результаты. Это была жертва для идеи.
Студия просуществовала восемь или девять лет и была закрыта исключительно по капризу Репина, не пожелавшего больше ею заниматься, вероятно, потому, что интересы, которые он преследовал, не увенчались ожидаемым успехом...»
Воспоминания Якова Андреевича Чахрова:
«В первые же дни наших занятий Илья Ефимович вывесил в мастерской выработанные им правила о правах и обязанностях учащихся.
Все наши работы, этюды, рисунки и эскизы будут совместно с представителем мастерской - старостой отмечаться разрядами. Первый разряд соответствует отличному отзыву, четвёртый - плохому. Получивший подряд три четвёрки должен оставить мастерскую, уступив место способному: «Привлекать неспособных к искусству - преступление», - писал в заключение Репин.
Он часто устраивал вечера-беседы, много говорил нам о своих творческих планах, делился впечатлениями ... На этих вечерах много говорилось о текущих выставках, подробно обсуждались новые работы художников.
Илья Ефимович не раз водил нас по Эрмитажу, показывая своих любимцев, к числу которых принадлежал и Рембрандт. Если на вечерах мы устраивали шарады и игры, Илья Ефимович принимал в них живое участие, поражая нас своим остроумием и находчивостью. Его авторитет и требовательность возбуждали в нас особенное напряжение, и мы благодаря этому успевали и продвигались вперёд.
Лучшие работы приобретались в виде поощрения кн. Тенишевой и вешались на стенах мастерской как образцы.»
Но черррез какое-то вррремя, когда сама Тенишева находится за гррраницей, со школой становится не всё гладко. Из писем Репина видно, что у школы нет нужных официальных ррразрешений. Мария Клавдиевна считает, что Репин вполне сам в состоянии рррешить эти проблемы: « … предполагала, что Вы все можете». Илья Ефимович же, явно отводя себе ррроль только художественного ррруководителя (что тоже вполне объяснимо и опррравдано!) отвечает, в общем-то, ожидаемо: «… пришлось бы испытать такие полицейские мытарства, за которые я не возьмусь - не имею времени».
Наверррное, начало обиды дррруг на дррруга этих двух людей лежит именно здесь. Хотя потом Репин, которррый в тот момент ещё очень дорррожил мастерррской, составил «Проект правил Студии княгини Тенишевой» и написал княгине добрррую весть: «…дело можно считать вполне оформленным», но непррриятный осадок наверррняка остался. Видимо, каждый считал, что дррругой с недостаточным рррвением их общему делу отдавался, и каждый их них хотел, чтобы дррругой вкладывал больше... Может, именно в этом пррричина ррразрррыва, которррый случился позже? Хотя это, всего-навсего, верррсия попугая, и точно я сам ничего не знаю.
Пррродолжение следует.
Часть 2.
Часть 3.
Часть 4.
Часть 5.
Часть 6.
В бесплатной рррисовальной школе, которррую орррганизовала княгиня Тенишева, учились и З.Е.Серебрякова, И.Я.Билибин, С.В.Чехонин, Ю.И.Репин (сын художника), А.К.Погосская, Е.К.Маковская (дочь художника). Ррруководил студией И.Е.Репин, по инициативе которррого её открррыли. И попугай хочет вам пррредложить отрывки из ррразных воспоминаний и писем, где хоть какие-то упоминания об этой школе были. Конечно, не все, конечно, совсем немного, но ведь любые воспоминания нам очень интеррресны и доррроги.
И в начале всей этой исторррии Тенишева писала Александру Бенуа (уже после открррытия школы): «Я еще больше оценила Репина, не говоря конечно о его таланте, но как человека, он чудный, серьезный и ровный человек...»
А вот её воспоминания несколько позже:
«Слава, приобретенная Репиным, - преувеличенная или нет, это покажет будущее - все же сделала то, что к нему валила молодежь учиться со всех концов России. Однажды он предложил мне устроить в моей мастерской в Петербурге студию для подготовки молодых людей к высшему художественному образованию. Конечно, я откликнулась с радостью на это предложение, потому что в Петербурге до той поры не существовало никаких классов для перехода из рисовальных школ в Академию художеств.
Студия наша сразу завоевала себе почетное место. Желающих поступить в так называемую "тенишевскую школу" было в десять раз больше, чем позволяло помещение. В нем могли работать при двух натурщиках от пятидесяти до шестидесяти человек. В начале учебного сезона места брались положительно с боя, иногда даже происходили очень тяжелые сцены отчаяния, когда Репин, после пробных занятий, отстранял того или другого ученика, не находя в нем достаточно данных. Горе этих молодых людей глубоко трогало меня.
Между учащимися были сын Репина Юрий, Елена Маковская (дочь Константина) и Иван Яковлевич Билибин, ставший потом известностью. Он был еще в университете, когда начал ходить в нашу студию. Кроме него, было еще несколько студентов, был один японец, Ида, очень талантливый, впоследствии уехавший в Англию и ставший там знаменитостью, было еще много барышень и даже офицеров. Компания в высшей степени пестрая, милая, со страстью отдавшаяся работе, искренно любящая искусство. Народ все способный, молодой и многообещающий. Репин приходил раз в неделю, а иногда чаще, поправлять этюды, а раз в месяц устраивался конкурс эскизов на заданную тему.
Студия выходила на Галерную. На этой улице не было ни ресторана, ни приличной столовой или кондитерской. пойти закусить или позавтракать было некуда, приходилось для этого переходить огромную Исаакиевскую площадь, бог весть куда, что отнимало много времени. Петербургский зимний день уж и так короток, поэтому многие предпочитали голодать до вечера. Я придумала, чтобы устранить это неудобство, устроить в особой комнате, рядом с мастерской, что-то вроде чайной. В двенадцать часов подавался огромный самовар с большим количеством булок. Вначале мои художники стеснялись пользоваться даровым чаем, отказывались под разными предлогами, некоторые даже удирали до двенадцати часов, но потом понемногу привыкли к этому обычаю, тем более что я приходила вначале сама с ними пить чай во время перемены, приглашая составить мне компанию. В конце концов, все до такой степени привыкли к этому чаю, что потом, уже поступив в Академию, прибегали к нам оттуда, даже приводя с собой товарищей. Меня же это очень радовало.
Иногда у нас в студии по вечерам собирались художники, пели, играли и даже танцевали, устраивались чтения, и всегда было так молодо, весело, непринужденно. Однажды я устроила для моих больших детей нарядную елку, на которой красовались карандаши, резинки и много сладостей, а потом мы до утра танцевали. Кажется, это единственное место в Петербурге, где я так от души веселилась.
А вот и причина, почему я подвергалась стольким неудачным портретам Репина - портреты были предлогом заинтересовать, закупить его как популярного руководителя, и вот почему я постоянно терпела неудовольствия мужа и частые упреки. Я старалась поддерживать наши кажущиеся добрыми отношения с Репиным только ради студии, которая, благодаря портретам, процветала и дала блестящие результаты. Это была жертва для идеи.
Студия просуществовала восемь или девять лет и была закрыта исключительно по капризу Репина, не пожелавшего больше ею заниматься, вероятно, потому, что интересы, которые он преследовал, не увенчались ожидаемым успехом...»
Воспоминания Якова Андреевича Чахрова:
«В первые же дни наших занятий Илья Ефимович вывесил в мастерской выработанные им правила о правах и обязанностях учащихся.
Все наши работы, этюды, рисунки и эскизы будут совместно с представителем мастерской - старостой отмечаться разрядами. Первый разряд соответствует отличному отзыву, четвёртый - плохому. Получивший подряд три четвёрки должен оставить мастерскую, уступив место способному: «Привлекать неспособных к искусству - преступление», - писал в заключение Репин.
Он часто устраивал вечера-беседы, много говорил нам о своих творческих планах, делился впечатлениями ... На этих вечерах много говорилось о текущих выставках, подробно обсуждались новые работы художников.
Илья Ефимович не раз водил нас по Эрмитажу, показывая своих любимцев, к числу которых принадлежал и Рембрандт. Если на вечерах мы устраивали шарады и игры, Илья Ефимович принимал в них живое участие, поражая нас своим остроумием и находчивостью. Его авторитет и требовательность возбуждали в нас особенное напряжение, и мы благодаря этому успевали и продвигались вперёд.
Лучшие работы приобретались в виде поощрения кн. Тенишевой и вешались на стенах мастерской как образцы.»
Но черррез какое-то вррремя, когда сама Тенишева находится за гррраницей, со школой становится не всё гладко. Из писем Репина видно, что у школы нет нужных официальных ррразрешений. Мария Клавдиевна считает, что Репин вполне сам в состоянии рррешить эти проблемы: « … предполагала, что Вы все можете». Илья Ефимович же, явно отводя себе ррроль только художественного ррруководителя (что тоже вполне объяснимо и опррравдано!) отвечает, в общем-то, ожидаемо: «… пришлось бы испытать такие полицейские мытарства, за которые я не возьмусь - не имею времени».
Наверррное, начало обиды дррруг на дррруга этих двух людей лежит именно здесь. Хотя потом Репин, которррый в тот момент ещё очень дорррожил мастерррской, составил «Проект правил Студии княгини Тенишевой» и написал княгине добрррую весть: «…дело можно считать вполне оформленным», но непррриятный осадок наверррняка остался. Видимо, каждый считал, что дррругой с недостаточным рррвением их общему делу отдавался, и каждый их них хотел, чтобы дррругой вкладывал больше... Может, именно в этом пррричина ррразрррыва, которррый случился позже? Хотя это, всего-навсего, верррсия попугая, и точно я сам ничего не знаю.
Пррродолжение следует.