Воспоминания, или почти сто лет тому назад
Решил продолжить публиковать воспоминания Иды Миримовой (отрывок о праздниках можно прочитать было здесь).
Мой отец, Юлий Кононович Заломонович родился в 1888 г. в Риге.
...
... в университет его по причине установленных для евреев процентных норм поступления не приняли, и пришлось ему ехать на учебу в Германию, в Кенигсберг. Денег на учебу не было, и их дал тесть, выучивший, таким образом, для дочки (Анны Наумовны, 1895 г.р.) мужа. Это не был, конечно, брак по расчету, родители дружили с детства (их матери были двоюродными сестрами), семьи часто ездили к друг другу в Ригу и Двинск, мать и отец были нежно влюблены друг в друга. Может быть, и не связал бы себя отец узами брака так рано, да дедушка был практичным человеком.
Поженили родителей (маме только исполнилось 16 лет), и уехал отец в 1911 г. учиться в Кенигсберг, а мама осталась в родительском доме. Отец приезжал только на каникулы. Привез он из Германии отличное знание классической музыки, и, помню, в Опочке вечерами мог «проигрывать», напевая и за артистов, и за оркестр «Аиду», «Травиату», «Кармен». Слух у него был прекрасный. В 1912 г. родился мой брат Илюша, а в 1914 г. отец окончил университет, защитил диссертацию. Но германский диплом в России оказался недействительным, его следовало подтвердить, сдав государственные экзамены, и отец сделал это в Киевском университете и стал врачом. Это было весной 1914 г. По окончании учебы молодые врачи приносили присягу - «Факультетское обещание» (Клятву Гиппократа), и копия «Обещания», подписанная отцом, сохранилась.
И вот, получив место земского врача в крошечной больничке села Новгородка Опочецкого уезда Псковской губернии, отец, забрав жену с ребенком из Двинска и бабушку из Риги, начал самостоятельную жизнь.
Много раз папа рассказывал мне о потрясающих волнениях первых месяцев врачебного служения. Именно «служения»: клятву, которую приносили молодые врачи при получении звания, он воспринимал свято. В нашей семье был культ больных. Отца могли поднять ночью, приехать за ним на лошаденке в любую погоду, он надевал гремящий парусиновый балахон, садился в сани или телегу и трясся 10-20 верст. Он никогда и помыслить не мог, чтобы отказать в медицинской помощи нуждающемуся. Больные любили его, в особенности старушки. Помню (это было уже в Опочке), он придет к какой-нибудь опочецкой старой даме, поцелует ей ручки, скажет: «Ну мы с вами еще потанцуем, первый тур вальса за мной, никому не отдавайте». И старушка растает: ведь тут только теплые слова и нужны, лекарство уже ни к чему.
Земский врач должен был иметь все, и отец был и терапевтом, и первоклассным акушером, мог вырвать зуб (у него был полный набор зубоврачебных щипцов). В общении с пациентами ему мешало плохое знание русского деревенского языка: отец ведь вырос в полунемецком городе Риге, да еще и учился в Германии. Когда, например, молодой доктор деликатно спрашивал у старушки-крестьянки, был ли у нее стул, она отвечала, что была табуретка, да и ту унесли. Требовалось вмешательство сестры, чтобы объяснить все «своими словами».
отсюда
Пррродолжение следует.
Мой отец, Юлий Кононович Заломонович родился в 1888 г. в Риге.
...
... в университет его по причине установленных для евреев процентных норм поступления не приняли, и пришлось ему ехать на учебу в Германию, в Кенигсберг. Денег на учебу не было, и их дал тесть, выучивший, таким образом, для дочки (Анны Наумовны, 1895 г.р.) мужа. Это не был, конечно, брак по расчету, родители дружили с детства (их матери были двоюродными сестрами), семьи часто ездили к друг другу в Ригу и Двинск, мать и отец были нежно влюблены друг в друга. Может быть, и не связал бы себя отец узами брака так рано, да дедушка был практичным человеком.
Поженили родителей (маме только исполнилось 16 лет), и уехал отец в 1911 г. учиться в Кенигсберг, а мама осталась в родительском доме. Отец приезжал только на каникулы. Привез он из Германии отличное знание классической музыки, и, помню, в Опочке вечерами мог «проигрывать», напевая и за артистов, и за оркестр «Аиду», «Травиату», «Кармен». Слух у него был прекрасный. В 1912 г. родился мой брат Илюша, а в 1914 г. отец окончил университет, защитил диссертацию. Но германский диплом в России оказался недействительным, его следовало подтвердить, сдав государственные экзамены, и отец сделал это в Киевском университете и стал врачом. Это было весной 1914 г. По окончании учебы молодые врачи приносили присягу - «Факультетское обещание» (Клятву Гиппократа), и копия «Обещания», подписанная отцом, сохранилась.
И вот, получив место земского врача в крошечной больничке села Новгородка Опочецкого уезда Псковской губернии, отец, забрав жену с ребенком из Двинска и бабушку из Риги, начал самостоятельную жизнь.
Много раз папа рассказывал мне о потрясающих волнениях первых месяцев врачебного служения. Именно «служения»: клятву, которую приносили молодые врачи при получении звания, он воспринимал свято. В нашей семье был культ больных. Отца могли поднять ночью, приехать за ним на лошаденке в любую погоду, он надевал гремящий парусиновый балахон, садился в сани или телегу и трясся 10-20 верст. Он никогда и помыслить не мог, чтобы отказать в медицинской помощи нуждающемуся. Больные любили его, в особенности старушки. Помню (это было уже в Опочке), он придет к какой-нибудь опочецкой старой даме, поцелует ей ручки, скажет: «Ну мы с вами еще потанцуем, первый тур вальса за мной, никому не отдавайте». И старушка растает: ведь тут только теплые слова и нужны, лекарство уже ни к чему.
Земский врач должен был иметь все, и отец был и терапевтом, и первоклассным акушером, мог вырвать зуб (у него был полный набор зубоврачебных щипцов). В общении с пациентами ему мешало плохое знание русского деревенского языка: отец ведь вырос в полунемецком городе Риге, да еще и учился в Германии. Когда, например, молодой доктор деликатно спрашивал у старушки-крестьянки, был ли у нее стул, она отвечала, что была табуретка, да и ту унесли. Требовалось вмешательство сестры, чтобы объяснить все «своими словами».
отсюда
Пррродолжение следует.