Серебряный век. Николай Гумилёв читает своё стихотворррение
Пррролог. Часть 1. Часть 2. Часть 3. Часть 4.
Я говорррил, что пррродолжу свой рррассказ по воспоминаниям Одоевцевой, но сначала рррешил показать эту запись. В остальном же все обещания, конечно, в силе.
И моя благодарррность тем, кто пытается сохррранить старррые плёнки - ррработа этих людей меня восхитила!
Словно ветер страны счастливой…
Словно ветер страны счастливой,
Носятся жалобы влюбленных.
Как колосья созревшей нивы,
Клонятся головы непреклонных.
Запевает араб в пустыне -
«Душу мне вырвали из тела».
Стонет грек над пучиной синей -
«Чайкою в сердце ты мне влетела».
Красота ли им не покорна!
Теплит гречанка в ночь лампадки,
А подруга араба зерна
Благовонные жжет в палатке.
Зов один от края до края,
Шире, все шире и чудесней,
Угадали ли вы, дорогая,
В этой бессвязной и бедной песне?
Дорогая с улыбкой летней,
С узкими, слабыми руками
И, как мед двухтысячелетний,
Душными, черными волосами.
Николай Гумилёв
Пррродолжение следует.
Я говорррил, что пррродолжу свой рррассказ по воспоминаниям Одоевцевой, но сначала рррешил показать эту запись. В остальном же все обещания, конечно, в силе.
И моя благодарррность тем, кто пытается сохррранить старррые плёнки - ррработа этих людей меня восхитила!
Click to viewСловно ветер страны счастливой…
Словно ветер страны счастливой,
Носятся жалобы влюбленных.
Как колосья созревшей нивы,
Клонятся головы непреклонных.
Запевает араб в пустыне -
«Душу мне вырвали из тела».
Стонет грек над пучиной синей -
«Чайкою в сердце ты мне влетела».
Красота ли им не покорна!
Теплит гречанка в ночь лампадки,
А подруга араба зерна
Благовонные жжет в палатке.
Зов один от края до края,
Шире, все шире и чудесней,
Угадали ли вы, дорогая,
В этой бессвязной и бедной песне?
Дорогая с улыбкой летней,
С узкими, слабыми руками
И, как мед двухтысячелетний,
Душными, черными волосами.
Николай Гумилёв
Пррродолжение следует.