РЕВОЛЮЦИЯ В ВОЕННОМ ДЕЛЕ: ВОЗМОЖНЫЕ КОНТУРЫ КОНФЛИКТОВ БУДУЩЕГО (Часть I)
Нашел интересную статью о военном деле, в частности, что такое комплексный конфликт. Тем, кто интересуется военной теорией будет весьма интересно.
***
РЕВОЛЮЦИЯ В ВОЕННОМ ДЕЛЕ: ВОЗМОЖНЫЕ КОНТУРЫ КОНФЛИКТОВ БУДУЩЕГО
Первое десятилетие XXI в. ознаменовалось качественным скачком в развитии военно-технической сферы и способов ведения вооруженных конфликтов, что позволяет ряду аналитиков говорить о принципиально новых подходах к ведению войн в обозримом будущем. На фоне все большего распространения высокоточного оружия и средств доставки постепенно нивелируется роль ядерного оружия как основного средства сдерживания и поддержания стабильности.
Одной из наиболее активно обсуждаемых концепций является понятие «революции в военном деле» и возможных формах трансформации существующих вооруженных сил развитых государств[1]. Обратим внимание на то, что термины «революция в военном деле» и «трансформация вооруженных сил» в последние годы употребляются практически как синонимы. Главная причина тому - затянувшиеся процессы преобразования средств и способов ведения войны, их переход в новый формат. Энтузиазм, связанный с возможностями, предоставляемыми технологически продвинутыми видами вооружений, постепенно угас, уступив место пониманию необходимости планомерной и постепенной трансформации[2].
Подавляющее большинство исследователей данной проблематики считают, что понятие революции в военном деле впервые было обозначено в теоретических исследованиях, проводившихся в СССР в конце 1970-х - начале 1980-х гг. по инициативе маршала Н.В.Огаркова[3]. Следует уточнить: в «доктрине Огаркова» описываются принципы трансформации вооруженных сил с акцентом на радикальное повышение роли автоматизированных информационно-управляющих систем и использование неядерных сил сдерживания[4]. Такой вид трансформации, являясь, безусловно, революционным для своего времени, соответствует (с рядом существенных оговорок) новейшим доктринам сетецентрической войны[5], но не описывает понятие революции в военном деле в теоретическом ключе. Поэтому уместно пользоваться более общим определением Э.Маршалла[6]: «Революция в военном деле является значительным изменением в характере войны, вызванным инновационным применением новых технологий, которые в сочетании с резкими переменами в военной доктрине и в оперативной и организационной концепции в корне меняют характер и способ ведения военных операций»[7].
Обратим внимание на то, что в данном определении смешиваются понятия инновации[8] и новой технологии. В то же время явно очерчена значимость фактора резких перемен в военной доктрине, который будет рассмотрен ниже. Во главу же угла вынесен технологический аспект, часто связываемый с информатизацией поля боя.
В то же время определение Э.Маршалла представляет практический интерес для проведения анализа, поскольку в нем очень точно обозначены три основных направления развития военного дела: технологии, инновации и доктрины. Здесь же логично выделяются современные тренды, которые получают поддержку на институциональном уровне и, возможно, изменят формат ведения войн в среднесрочной перспективе. Эти тренды условно можно разделить на следующие группы:
технологические аспекты развития военно-технической сферы;
расширение пространства ведения боевых действий как основной инновационный тренд;
развитие доктрин ведения боевых действий, включая неконвенциональные.
1. РАЗВИТИЕ ВОЕННЫХ И КРИТИЧЕСКИХ ТЕХНОЛОГИЙ ПРИМЕНИТЕЛЬНО К КОНФЛИКТАМ БУДУЩЕГО
Технологический аспект эволюции способов ведения войны является самым очевидным, привлекает наибольшее внимание, но в то же время - отчасти из-за своей очевидности - часто рассматривается поверхностно. Не представляет сомнений, что технологическое развитие средств уничтожения в высокой степени определило развитие военной мысли. История вооруженных конфликтов дает множество примеров того, как новые технологии влияли на способы ведения войны, и упомянуть их все не представляется возможным[9]. Поэтому мы отметим только два знаковых прорыва второй половины XX в.: разработку ядерного оружия в середине-конце 1940-х гг. и распространение высокоточного оружия (далее в тексте ВТО), начиная с конца 1960-х. гг.
Появление ядерного оружия изменило способ ведения войны на много лет вперед. При этом вслед за первичным наращиванием стратегического ядерного потенциала вооруженные силы СССР и США в короткий срок обзавелись также и тактическим ядерным оружием (ТЯО), предполагая его широкое использование на поле боя. Появление ТЯО, в свою очередь, привело к развитию средств защиты личного состава и развитию специальных родов войск[10]. Роль ядерного оружия как средства сдерживания была в полной мере осознана далеко не сразу, в конце 1960-х гг[11]. И даже несмотря на развитие доктрин сдерживания[12] и понимание проблем возможной эскалации конфликта ТЯО до сих пор сохраняется в арсеналах армий государств «ядерного клуба». Основной причиной этому является непревзойденная разрушительная мощь ядерного оружия, которая может быть востребована для разрушения укрепленных объектов инфраструктуры противника или уничтожения крупных войсковых группировок. Таким образом, ТЯО остается важным компонентом в военном планировании, прежде всего, конфликтов с превосходящими силами противника[13].
Недостатком тактического ядерного оружия является в первую очередь его неизбирательность, наличие нежелательных побочных эффектов и, как следствие, ненужных людских жертв. Важным фактором, ограничивающим использование ядерного оружия, является его прочная ассоциация в массовом сознании с тотальной войной, образ «оружия судного дня». С военно-политической точки зрения, основным сдерживающим фактором является высокий риск эскалации при применении ядерного оружия даже в ограниченных масштабах. Этих недостатков лишены комплексы высокоточного оружия (ВТО). Действительно, использование ВТО позволяет обеспечить избирательное поражение объектов военной и индустриальной инфраструктуры с эффективностью, сравнимой с использованием ядерного оружия, без присущих последнему негативных эффектов. При этом ВТО не заменяет полностью ТЯО в задачах, связанных с уничтожением крупных войсковых группировок и не обладает сопоставимым потенциалом сдерживания. Но такие задачи в современных конфликтах уходят на второй план, поскольку эффективное избирательное поражение ключевых элементов систем связи, снабжения и управления часто позволяет дезорганизовать силы противника, добиваясь в итоге тактических преимуществ, нивелирующих превосходство в живой силе и технике.
Как ядерное оружие, так и ВТО являются яркими примерами технологических инноваций в военно-технической сфере. Однако при рассмотрении тенденций развития конфликтов будущего многим важнее прогнозирование изменений не в технологии, а в методах ведения боевых действий, структурах управления и доктринах[14]. Технологический аспект нельзя упускать из рассмотрения, но на современном уровне развития военной техники здесь вряд ли ожидаются революционные изменения[15]. Поэтому в дальнейшем изучении технологического аспекта ведения вооруженных конфликтов будущего целесообразно вместо спекуляций на тему возможностей появления «фантастических» видов вооружений[16] подробнее остановиться на прогнозировании уровня технической оснащенности армий, которые в этих конфликтах будут участвовать.
Согласно прогнозу отечественного исследователя В.И.Слипченко, к 2010 г. количество ВТО у ведущих стран достигнет 30-50 тыс. единиц, а к 2020 г. - 70-90 тыс[17]. Слипченко также утверждал, что создание такого арсенала обойдется во многие миллиарды долларов и выражал уверенность, что подобные запасы ВТО могут позволить себе лишь пять-шесть ведущих стран мира. Этот прогноз не оправдался. Количество производимого в 2011 г. ВТО превышает предсказанный Слипченко в 2002 г. рост как минимум в пять раз[18]. Такие масштабы производства стали возможны благодаря радикальному его удешевлению, произошедшему в первом десятилетии XXI в.
Подавляющее большинство технологий, составляющих основу современного информационного высокотехнологичного поля боя, было разработано в 1970-е гг. Из них в первую очередь следует отметить системы распределенного управления и связи, коммуникационные протоколы, средства спутниковой навигации и универсальные процессоры (разумеется, список может быть расширен). Обратим внимание на то, что все упомянутые технологии сегодня самым широким образом используются в гражданской сфере. Именно с их помощью стало возможным создание интернета, глобальных систем позиционирования и универсальных персональных компьютеров.
Коммерциализация любых военных технологий, как правило, оказывала самое благотворное влияние на их развитие. Наличие спроса на высокотехнологичные устройства, массовое их производство и следующее из него радикальное снижение стоимости конечной продукции к концу XX в. привели к тому, что специализированные военные разработки в ряде секторов (в первую очередь в сфере ИКТ) стали нерентабельны. Точную дату перелома назвать не представляется возможным по причине его постепенности, но можно уверенно сказать, что в XXI в. сменился «вектор заимствования». Сегодня скорее характерно заимствование военно-промышленным комплексом технологий гражданского сектора, чем наоборот[19].
Следует также отметить тенденцию положительного влияния инновационных разработок в военной сфере на экономику. Такая ситуация сложилась в середине 2000-х гг.: оборонные исследования стали не только потреблять ресурсы без реальной отдачи, но - в силу увеличения доли технологий двойного применения - все с большей эффективностью давать результаты, пригодные для использования в гражданском секторе. Это двунаправленный процесс: заимствование технологий гражданского сектора активно идет в военной сфере, что оптимизирует разработки.
Примеров может быть приведено множество. Так, операционная система реального времени «Integrity 178B»[20], под управлением которой работает новейший истребитель США «F-22», коммерчески доступна заинтересованным структурам без существенных ограничений. Эта же операционная система стала основой для построения систем управления гражданских самолетов «Boeing 787» и «Airbus A-380».
Очевидно, что коммерческие технологии охраняются в существенно худшей степени по сравнению с военными, а часто попросту доступны всем желающим. Любая технология двойного назначения не может быть четко обозначена как «критическая»[21], в связи с чем сильно затруднено введение в ее отношении каких-либо экспортных ограничений. Это делает такие технологии доступными не только государственным акторам мировой политики, но даже и частным лицам. Широчайшая доступность технологий двойного назначения создает предпосылки к появлению в руках нестабильных режимов и террористических организаций высокотехнологичного оружия (включая ВТО) уже в ближайшей перспективе.
Для государственных акторов доступность технологий двойного назначения открывает возможности по совершению в кратчайший срок качественного скачка в развитии собственных оборонных систем. Типичный цикл разработки новой военной технологии для высокоразвитых стран составляет 10-15 лет при том, что результаты разработок эксплуатируются 20 лет и более[22]. При наличии экспортных ограничений и контроля распространения оборонных и критических технологий развивающиеся государства были вынуждены повторять цикл разработки, который в отсутствие технологической базы и научных школ часто оказывался либо неприемлемо долгим, либо попросту невозможным. Это в существенной степени сдерживало появление в распоряжении нестабильных режимов высокотехнологичного оружия. Но с отмеченным изменением ситуации в части распространения технологий двойного назначения и коммерческой доступности сравнительно дешевых аналогов технологически слаборазвитые страны получили возможность в кратчайшие сроки адаптировать элементы оборонных разработок, что лишает их необходимости проводить масштабные НИОКР. Таким образом, технологическое отставание, определяемое раннее как 20 лет и более, может быть резко сокращено до 3-5 лет.
Для террористических организаций важным сдерживающим фактором является сравнительно низкий уровень образования большинства членов группировок, не позволяющий в полной мере использовать технологии двойного назначения в их деятельности. Но нет никаких причин рассчитывать на то, что такая ситуация будет сохраняться и в дальнейшем. Будучи по структуре многим более гибкими, чем государственные армейские подразделения, террористические ячейки уже сегодня используют коммерчески доступные системы связи (включая спутниковые) и шифрования, превосходящие по своим техническим возможностям таковые, находящиеся в распоряжении военных. Цикл внедрения новых технологий в государственных структурах неизбежно длиннее по причине сложных процедур стандартизации, утверждения, закупок, обучения и т.п.[23] Малые же мобильные группы и негосударственные акторы могут начать использование любых технологических инноваций двойного назначения с минимальной задержкой после их появления на рынке, что теоретически дает им преимущество в освоении технологических новшеств, и этот разрыв едва ли может быть сокращен в современном динамично развивающемся мире.
Распространение технологий двойного назначения происходит в настоящий момент, прежде всего в областях, связанных с информационно-коммуникационной индустрией. Оборонные технологии, опирающиеся на классическую индустриальную мощь государства, такие, например, как материаловедение и двигателестроение, воспроизводить в отсутствие развитого промышленного комплекса намного сложнее. Это подтверждается, например, современным состоянием оборонных разработок КНР. Обладая развитым потенциалом в области ИКТ, Китай все еще не может эффективно воспроизвести современные авиационные двигатели и вынужден закупать их за рубежом, в том числе в России[24]. Таким образом, в среднесрочной перспективе не следует ожидать существенных прорывов в оснащении армий развивающихся государств высокотехнологичными комплексными боевыми системами собственной разработки. Иными словами, управляемые бомбы высокой точности становятся доступными, но создание межконтинентальных и крылатых ракет стратегической досягаемости все еще остается прерогативой высокоразвитых государств.
В сфере «низких» технологий индустриального уровня контроль распространения возможен, хотя и сильно осложнен. Так, качественное снижение уровня шума советских/российских подводных лодок ряд западных аналитиков связывал с продажей компанией «Toshiba» коммерческого высокоточного металлообрабатывающего комплекса, для которого не были предусмотрены экспортные ограничения[25]. Известна ситуация с запретом поставки в Ирак труб, изготовленных с подозрительно высокой точностью и, предположительно, являвшихся элементами ствола артиллерийского орудия сверхбольшой дальности[26]. Можно только догадываться, сколько таких коммерческих поставок успешно преодолели барьеры экспортного контроля…
Ситуация с утечкой технологий двойного назначения едва ли имеет решение на уровне межгосударственных соглашений и введения мер контроля. Любые попытки ограничить поставки высокотехнологичных компонентов мгновенно упираются в невозможность определения тех из них, которые могут иметь «недокументированное» применение в военной сфере, тем более что спектр таких устройств расширяется буквально ежедневно. Сохранение технологического превосходства развитых государств возможно, но при этом не стоит рассчитывать на сохранение «безопасного» отрыва в 20 и более лет, характерного для эпохи холодной войны.
Тем не менее, попытки такого рода продолжают предприниматься в первую очередь в США. Их отличительной особенностью является радикальное удорожание НИОКР, которые при этом проводятся в различных областях. Из примеров можно привести программы создания истребителей пятого поколения[27], электромагнитных орудий, гиперзвукового транспорта и космических компонентов системы ПРО. Все перечисленные проекты объединены высокой наукоемкостью, что позволяет обозначить удержание технологического и экономического лидерства (с увеличением разрыва) как основную стратегию обеспечения военно-технологического превосходства. Фактически, многие из таких НИОКР являются «защитными», не обязательно предназначенными для внедрения, либо сколь-нибудь широкого использования. Их назначение состоит скорее в создании непреодолимого порога для конкурентов, который определяется прежде всего комплексностью НИОКР, не подлежащих воспроизводству в отсутствие технологических, индустриальных, экономических и научных предпосылок сопоставимой мощи. Такие «супер-инновации» едва ли могут иметь гражданское применение, но, даже не будучи внедрены, они создают задел для дальнейшего развития технологий. Их значение в научных и пропагандистских целях многим больше практического оборонного потенциала.
Подводя итоги рассмотрению технологического аспекта прогнозирования форм конфликтов будущего, можно сделать следующие выводы:
Широкое распространение технологий двойного назначения приводит к сглаживанию технологического отрыва в военной сфере развитых государств от государств «второго эшелона»;
Высокотехнологичные системы и компоненты непрерывно дешевеют и уже в среднесрочной перспективе будут доступны заинтересованным акторам как минимум в варианте кустарных аналогов продвинутых боевых систем со сравнимыми характеристиками;
Стоимость комплексных НИОКР в военной сфере непрерывно растет, что является элементом стратегии удержания военно-технического превосходства. В то же время ряд таких проектов оказывается чрезвычайно дорогостоящим для внедрения даже в развитых государствах.
Описанные тенденции позволяют однозначно отнести ситуацию в области военно-технологического развития к трендам хаотизации. Настороженность в первую очередь вызывает возможность появления высоких военных технологий в распоряжении террористических организаций. Одновременно с этим опасность широкого распространения ВТО можно рассматривать как преувеличиваемую. Дело в том, что наличие у любого военного формирования ВТО как такового ни в коем случае не обеспечивает ему серьезных преимуществ. Эффективное использование инноваций на поле боя невозможно без привнесения существенных изменений в существующие доктрины ведения боевых действий - вплоть до их полного пересмотра. Инновации в методах управления вооруженными силами, наличие интегрированных систем управления и обученного персонала позволяют многократно повысить эффективность применения даже «классических» систем вооружения и на порядок повышают потенциал высокотехнологичных систем. Таким образом, обозначенную революцию в военном деле следует реализовывать прежде на уровне разработки перспективных доктрин и развития пространства поля боя.
[1] Rumsfeld D.H. Transforming the Military // Foreign Affairs. - Vol. 81, No. 3. - May/June, 2002. - Pp. 20-32.
[2] Feickert A. U.S. Army’s Modular Redesign: Issues for Congress // Congressional Research Service. - May 5, 2006.
[3] Н.В.Огарков с 1977 по 1984 гг. начальник Генерального штаба, первый заместитель министра обороны СССР.
[4] Основные тезисы «доктрины Огаркова» выглядят следующим образом:
переход от оборонительных к наступательным превентивным действиям;
примат неприменения ядерного оружия первыми во избежание эскалации конфликта;
упор на важность развития мобильности, интегрированных информационно-разведывательных систем и высокоточного оружия;
упор на стратегические неядерные силы сдерживания.
Популярное изложение доктрин Н.В.Огаркова можно найти в книге «Если завтра война.», Гареев М. М., 1994
[5] The Implementation of Network-Centric Warfare / US Department of Defense. - Washington, D.C.: 2005.
[6] Эндрю Маршалл (Andrew W. Marshall), американский военный аналитик и прогнозист. С 1973 и по н.в. возглавляет «Службу сетевых оценок» (Office of Net Assessment), подразделение Министерства обороны США, являющееся «фабрикой мысли» министерства. Должность руководителя службы подразумевает статус советника Министра обороны США.
[7] В англоязычных источниках: "a Revolution in Military Affairs (RMA) is a major change in the nature of warfare brought about by the innovative application of new technologies which, combined with dramatic changes in military doctrine and operational and organizational concepts, fundamentally alters the character and conduct of military operations." Перевод определения авторский.
В статье Д.Балуева «Политика в войне постиндустриальной эпохи» (Международные процессы, №3(9), 2005) без указания источника дается несколько иной перевод: «значительное изменение в природе боевых действий, вызванное применением новых технологий, которое в свою очередь привело к пересмотру военной доктрины и операционных концепций и тем самым фундаментально изменило характер военных операций».
Несмотря на частое цитирование определения в англоязычной литературе, источники ссылаются друг на друга. Так, реферат “Naval special warfare’s contribution to global joint operations in support of sea power 21”, (Gary j. Richard, 2004) ссылается на статью “Toward a revolution in military affairs?”, Thierry Gongora, Harald Von Riekhoff, 1998. Этот источник, в свою очередь, ссылается на сборник “Battlefield of the Future: 21st Century Warfare Issues”, McKitrick et al., 1995, p.65., где цитата приведена без указания источника. Впервые определение, вероятно, дано в закрытом меморандуме Some Thoughts on Military Revolutions, Memorandum for the Record, Office of the Secretary of Defense (OSD), Office of Net Assessment, July 27, 1993.
[8] К определению инновации см. главу 2.5 настоящей монографии.
[9]Подробнее см., например: Кокошин А.А. О революции в военном деле в прошлом и настоящем. - М.: ЛЕНАНД, 2006.
[10] Заметим, что для других видов ОМУ - химического и биологического - влияние на тактику и развитие технических средств неизмеримо меньше.
[11] Schelling T. C. The Diplomacy of Violence. - New Haven: Yale University Press, 1966.
[12] Анализ современного состояния систем сдерживания приведен, например, в работе: Dunn L.A. Deterrence Today - Roles, Challenges, and Responses. - Paris: IFRI Proliferation Papers. - № 19. - 2007.
[13] Это подтверждается, например, ходом учений «Восток-2010», на завершающей стадии которых для отражения массированной агрессии условного противника был условно использован тактический ядерный заряд. Подробнее см.: Неадекватный «Восток // НВО. 23.07.2010.
[14] Эффективность использования ВТО увеличивается во много раз при поддержке его использования интегрированными системами разведки и управления. Единичные внесистемные случаи применения ВТО не дают обладателю весомых преимуществ.
[15] «Технологический детерминизм» критикуется А.А.Кокошиным в ряде публикаций. См., например: Кокошин А.А.. Инновационные вооруженные силы и революция в военном деле. - М.: ЛЕНАНД, 2009.
[16] Возможные перспективные виды оружия обсуждались в ходе круглого стола «Военные концепции и оружие будущего», проходившего в МГИМО(У) МИД России 27.04.2011. Базовая классификация оружия на новых физических принципах дана, например, В.И. Слипченко в работе: Слипченко В.И. Войны шестого поколения. Оружие и военное искусство будущего. - М.: Вече, 2002.
[17] Слипченко В.И. Войны шестого поколения. Оружие и военное искусство будущего. - М.: Вече, 2002.
[18] Например, в мае 2011 г. только компания «Boeing Defence» отчиталась о производстве 225 тыс. комплектов модернизации ВТО JDAM. При этом цена за комплект снизилась с 62 846 долларов США в 1999 г. до 18 000 долларов США в 2011 г. Подробнее см.: http://www.fas.org/man/dod-101/sys/smart/jdam.htm.
[19] С октября 1995 г. регламенты оборонных закупок в США дополнены разделом, который рекомендует блокировать специализированные военные разработки при наличии на рынке коммерчески доступных аналогов. Подробнее см.: Public Law 103-355 FEDERAL ACQUISITION STREAMLINING ACT of 1994
[20] SAFETY CRITICAL PRODUCTS: INTEGRITY®-178B RTOS / GREEN HILLS SOFTWARE. - HTTP://WWW.GHS.COM/PRODUCTS/SAFETY_CRITICAL/INTEGRITY-DO-178B.HTML.
[21]Список критических технологий в США регламентируется документом The Militarily Critical Technologies List (MCTL) // Security Awareness Bulletin. - Number 2-95. - Richmond, VA: Department of Defense Security Institute.
[22] Подробнее см.: Journal of Strategic Studies. - Volume 27, Issue 3. - 2004. - P.404.
[23] См., например: Integrated Defense Acquisition, Technology and Logistics Life Cycle Management System Chart / Defense Acquisition University. - 28.01.2009.
[24] См., например: Военно-промышленный курьер. - №21. - 2010.
[25] Quieter Soviet subs cost U.S. at least $30 billion // Navy News & Undersea Technology. - 14.03.1988.
[26] Lowther W. Arms and the Man: Dr. Gerald Bull, Iraq, and the Supergun. - Presidio, Novato: 1991.
[27] FY 2011 Budget Estimates // U.S. Air Force. - February 2010. - Pp. 1-47.
***
РЕВОЛЮЦИЯ В ВОЕННОМ ДЕЛЕ: ВОЗМОЖНЫЕ КОНТУРЫ КОНФЛИКТОВ БУДУЩЕГО
Первое десятилетие XXI в. ознаменовалось качественным скачком в развитии военно-технической сферы и способов ведения вооруженных конфликтов, что позволяет ряду аналитиков говорить о принципиально новых подходах к ведению войн в обозримом будущем. На фоне все большего распространения высокоточного оружия и средств доставки постепенно нивелируется роль ядерного оружия как основного средства сдерживания и поддержания стабильности.
Одной из наиболее активно обсуждаемых концепций является понятие «революции в военном деле» и возможных формах трансформации существующих вооруженных сил развитых государств[1]. Обратим внимание на то, что термины «революция в военном деле» и «трансформация вооруженных сил» в последние годы употребляются практически как синонимы. Главная причина тому - затянувшиеся процессы преобразования средств и способов ведения войны, их переход в новый формат. Энтузиазм, связанный с возможностями, предоставляемыми технологически продвинутыми видами вооружений, постепенно угас, уступив место пониманию необходимости планомерной и постепенной трансформации[2].
Подавляющее большинство исследователей данной проблематики считают, что понятие революции в военном деле впервые было обозначено в теоретических исследованиях, проводившихся в СССР в конце 1970-х - начале 1980-х гг. по инициативе маршала Н.В.Огаркова[3]. Следует уточнить: в «доктрине Огаркова» описываются принципы трансформации вооруженных сил с акцентом на радикальное повышение роли автоматизированных информационно-управляющих систем и использование неядерных сил сдерживания[4]. Такой вид трансформации, являясь, безусловно, революционным для своего времени, соответствует (с рядом существенных оговорок) новейшим доктринам сетецентрической войны[5], но не описывает понятие революции в военном деле в теоретическом ключе. Поэтому уместно пользоваться более общим определением Э.Маршалла[6]: «Революция в военном деле является значительным изменением в характере войны, вызванным инновационным применением новых технологий, которые в сочетании с резкими переменами в военной доктрине и в оперативной и организационной концепции в корне меняют характер и способ ведения военных операций»[7].
Обратим внимание на то, что в данном определении смешиваются понятия инновации[8] и новой технологии. В то же время явно очерчена значимость фактора резких перемен в военной доктрине, который будет рассмотрен ниже. Во главу же угла вынесен технологический аспект, часто связываемый с информатизацией поля боя.
В то же время определение Э.Маршалла представляет практический интерес для проведения анализа, поскольку в нем очень точно обозначены три основных направления развития военного дела: технологии, инновации и доктрины. Здесь же логично выделяются современные тренды, которые получают поддержку на институциональном уровне и, возможно, изменят формат ведения войн в среднесрочной перспективе. Эти тренды условно можно разделить на следующие группы:
технологические аспекты развития военно-технической сферы;
расширение пространства ведения боевых действий как основной инновационный тренд;
развитие доктрин ведения боевых действий, включая неконвенциональные.
1. РАЗВИТИЕ ВОЕННЫХ И КРИТИЧЕСКИХ ТЕХНОЛОГИЙ ПРИМЕНИТЕЛЬНО К КОНФЛИКТАМ БУДУЩЕГО
Технологический аспект эволюции способов ведения войны является самым очевидным, привлекает наибольшее внимание, но в то же время - отчасти из-за своей очевидности - часто рассматривается поверхностно. Не представляет сомнений, что технологическое развитие средств уничтожения в высокой степени определило развитие военной мысли. История вооруженных конфликтов дает множество примеров того, как новые технологии влияли на способы ведения войны, и упомянуть их все не представляется возможным[9]. Поэтому мы отметим только два знаковых прорыва второй половины XX в.: разработку ядерного оружия в середине-конце 1940-х гг. и распространение высокоточного оружия (далее в тексте ВТО), начиная с конца 1960-х. гг.
Появление ядерного оружия изменило способ ведения войны на много лет вперед. При этом вслед за первичным наращиванием стратегического ядерного потенциала вооруженные силы СССР и США в короткий срок обзавелись также и тактическим ядерным оружием (ТЯО), предполагая его широкое использование на поле боя. Появление ТЯО, в свою очередь, привело к развитию средств защиты личного состава и развитию специальных родов войск[10]. Роль ядерного оружия как средства сдерживания была в полной мере осознана далеко не сразу, в конце 1960-х гг[11]. И даже несмотря на развитие доктрин сдерживания[12] и понимание проблем возможной эскалации конфликта ТЯО до сих пор сохраняется в арсеналах армий государств «ядерного клуба». Основной причиной этому является непревзойденная разрушительная мощь ядерного оружия, которая может быть востребована для разрушения укрепленных объектов инфраструктуры противника или уничтожения крупных войсковых группировок. Таким образом, ТЯО остается важным компонентом в военном планировании, прежде всего, конфликтов с превосходящими силами противника[13].
Недостатком тактического ядерного оружия является в первую очередь его неизбирательность, наличие нежелательных побочных эффектов и, как следствие, ненужных людских жертв. Важным фактором, ограничивающим использование ядерного оружия, является его прочная ассоциация в массовом сознании с тотальной войной, образ «оружия судного дня». С военно-политической точки зрения, основным сдерживающим фактором является высокий риск эскалации при применении ядерного оружия даже в ограниченных масштабах. Этих недостатков лишены комплексы высокоточного оружия (ВТО). Действительно, использование ВТО позволяет обеспечить избирательное поражение объектов военной и индустриальной инфраструктуры с эффективностью, сравнимой с использованием ядерного оружия, без присущих последнему негативных эффектов. При этом ВТО не заменяет полностью ТЯО в задачах, связанных с уничтожением крупных войсковых группировок и не обладает сопоставимым потенциалом сдерживания. Но такие задачи в современных конфликтах уходят на второй план, поскольку эффективное избирательное поражение ключевых элементов систем связи, снабжения и управления часто позволяет дезорганизовать силы противника, добиваясь в итоге тактических преимуществ, нивелирующих превосходство в живой силе и технике.
Как ядерное оружие, так и ВТО являются яркими примерами технологических инноваций в военно-технической сфере. Однако при рассмотрении тенденций развития конфликтов будущего многим важнее прогнозирование изменений не в технологии, а в методах ведения боевых действий, структурах управления и доктринах[14]. Технологический аспект нельзя упускать из рассмотрения, но на современном уровне развития военной техники здесь вряд ли ожидаются революционные изменения[15]. Поэтому в дальнейшем изучении технологического аспекта ведения вооруженных конфликтов будущего целесообразно вместо спекуляций на тему возможностей появления «фантастических» видов вооружений[16] подробнее остановиться на прогнозировании уровня технической оснащенности армий, которые в этих конфликтах будут участвовать.
Согласно прогнозу отечественного исследователя В.И.Слипченко, к 2010 г. количество ВТО у ведущих стран достигнет 30-50 тыс. единиц, а к 2020 г. - 70-90 тыс[17]. Слипченко также утверждал, что создание такого арсенала обойдется во многие миллиарды долларов и выражал уверенность, что подобные запасы ВТО могут позволить себе лишь пять-шесть ведущих стран мира. Этот прогноз не оправдался. Количество производимого в 2011 г. ВТО превышает предсказанный Слипченко в 2002 г. рост как минимум в пять раз[18]. Такие масштабы производства стали возможны благодаря радикальному его удешевлению, произошедшему в первом десятилетии XXI в.
Подавляющее большинство технологий, составляющих основу современного информационного высокотехнологичного поля боя, было разработано в 1970-е гг. Из них в первую очередь следует отметить системы распределенного управления и связи, коммуникационные протоколы, средства спутниковой навигации и универсальные процессоры (разумеется, список может быть расширен). Обратим внимание на то, что все упомянутые технологии сегодня самым широким образом используются в гражданской сфере. Именно с их помощью стало возможным создание интернета, глобальных систем позиционирования и универсальных персональных компьютеров.
Коммерциализация любых военных технологий, как правило, оказывала самое благотворное влияние на их развитие. Наличие спроса на высокотехнологичные устройства, массовое их производство и следующее из него радикальное снижение стоимости конечной продукции к концу XX в. привели к тому, что специализированные военные разработки в ряде секторов (в первую очередь в сфере ИКТ) стали нерентабельны. Точную дату перелома назвать не представляется возможным по причине его постепенности, но можно уверенно сказать, что в XXI в. сменился «вектор заимствования». Сегодня скорее характерно заимствование военно-промышленным комплексом технологий гражданского сектора, чем наоборот[19].
Следует также отметить тенденцию положительного влияния инновационных разработок в военной сфере на экономику. Такая ситуация сложилась в середине 2000-х гг.: оборонные исследования стали не только потреблять ресурсы без реальной отдачи, но - в силу увеличения доли технологий двойного применения - все с большей эффективностью давать результаты, пригодные для использования в гражданском секторе. Это двунаправленный процесс: заимствование технологий гражданского сектора активно идет в военной сфере, что оптимизирует разработки.
Примеров может быть приведено множество. Так, операционная система реального времени «Integrity 178B»[20], под управлением которой работает новейший истребитель США «F-22», коммерчески доступна заинтересованным структурам без существенных ограничений. Эта же операционная система стала основой для построения систем управления гражданских самолетов «Boeing 787» и «Airbus A-380».
Очевидно, что коммерческие технологии охраняются в существенно худшей степени по сравнению с военными, а часто попросту доступны всем желающим. Любая технология двойного назначения не может быть четко обозначена как «критическая»[21], в связи с чем сильно затруднено введение в ее отношении каких-либо экспортных ограничений. Это делает такие технологии доступными не только государственным акторам мировой политики, но даже и частным лицам. Широчайшая доступность технологий двойного назначения создает предпосылки к появлению в руках нестабильных режимов и террористических организаций высокотехнологичного оружия (включая ВТО) уже в ближайшей перспективе.
Для государственных акторов доступность технологий двойного назначения открывает возможности по совершению в кратчайший срок качественного скачка в развитии собственных оборонных систем. Типичный цикл разработки новой военной технологии для высокоразвитых стран составляет 10-15 лет при том, что результаты разработок эксплуатируются 20 лет и более[22]. При наличии экспортных ограничений и контроля распространения оборонных и критических технологий развивающиеся государства были вынуждены повторять цикл разработки, который в отсутствие технологической базы и научных школ часто оказывался либо неприемлемо долгим, либо попросту невозможным. Это в существенной степени сдерживало появление в распоряжении нестабильных режимов высокотехнологичного оружия. Но с отмеченным изменением ситуации в части распространения технологий двойного назначения и коммерческой доступности сравнительно дешевых аналогов технологически слаборазвитые страны получили возможность в кратчайшие сроки адаптировать элементы оборонных разработок, что лишает их необходимости проводить масштабные НИОКР. Таким образом, технологическое отставание, определяемое раннее как 20 лет и более, может быть резко сокращено до 3-5 лет.
Для террористических организаций важным сдерживающим фактором является сравнительно низкий уровень образования большинства членов группировок, не позволяющий в полной мере использовать технологии двойного назначения в их деятельности. Но нет никаких причин рассчитывать на то, что такая ситуация будет сохраняться и в дальнейшем. Будучи по структуре многим более гибкими, чем государственные армейские подразделения, террористические ячейки уже сегодня используют коммерчески доступные системы связи (включая спутниковые) и шифрования, превосходящие по своим техническим возможностям таковые, находящиеся в распоряжении военных. Цикл внедрения новых технологий в государственных структурах неизбежно длиннее по причине сложных процедур стандартизации, утверждения, закупок, обучения и т.п.[23] Малые же мобильные группы и негосударственные акторы могут начать использование любых технологических инноваций двойного назначения с минимальной задержкой после их появления на рынке, что теоретически дает им преимущество в освоении технологических новшеств, и этот разрыв едва ли может быть сокращен в современном динамично развивающемся мире.
Распространение технологий двойного назначения происходит в настоящий момент, прежде всего в областях, связанных с информационно-коммуникационной индустрией. Оборонные технологии, опирающиеся на классическую индустриальную мощь государства, такие, например, как материаловедение и двигателестроение, воспроизводить в отсутствие развитого промышленного комплекса намного сложнее. Это подтверждается, например, современным состоянием оборонных разработок КНР. Обладая развитым потенциалом в области ИКТ, Китай все еще не может эффективно воспроизвести современные авиационные двигатели и вынужден закупать их за рубежом, в том числе в России[24]. Таким образом, в среднесрочной перспективе не следует ожидать существенных прорывов в оснащении армий развивающихся государств высокотехнологичными комплексными боевыми системами собственной разработки. Иными словами, управляемые бомбы высокой точности становятся доступными, но создание межконтинентальных и крылатых ракет стратегической досягаемости все еще остается прерогативой высокоразвитых государств.
В сфере «низких» технологий индустриального уровня контроль распространения возможен, хотя и сильно осложнен. Так, качественное снижение уровня шума советских/российских подводных лодок ряд западных аналитиков связывал с продажей компанией «Toshiba» коммерческого высокоточного металлообрабатывающего комплекса, для которого не были предусмотрены экспортные ограничения[25]. Известна ситуация с запретом поставки в Ирак труб, изготовленных с подозрительно высокой точностью и, предположительно, являвшихся элементами ствола артиллерийского орудия сверхбольшой дальности[26]. Можно только догадываться, сколько таких коммерческих поставок успешно преодолели барьеры экспортного контроля…
Ситуация с утечкой технологий двойного назначения едва ли имеет решение на уровне межгосударственных соглашений и введения мер контроля. Любые попытки ограничить поставки высокотехнологичных компонентов мгновенно упираются в невозможность определения тех из них, которые могут иметь «недокументированное» применение в военной сфере, тем более что спектр таких устройств расширяется буквально ежедневно. Сохранение технологического превосходства развитых государств возможно, но при этом не стоит рассчитывать на сохранение «безопасного» отрыва в 20 и более лет, характерного для эпохи холодной войны.
Тем не менее, попытки такого рода продолжают предприниматься в первую очередь в США. Их отличительной особенностью является радикальное удорожание НИОКР, которые при этом проводятся в различных областях. Из примеров можно привести программы создания истребителей пятого поколения[27], электромагнитных орудий, гиперзвукового транспорта и космических компонентов системы ПРО. Все перечисленные проекты объединены высокой наукоемкостью, что позволяет обозначить удержание технологического и экономического лидерства (с увеличением разрыва) как основную стратегию обеспечения военно-технологического превосходства. Фактически, многие из таких НИОКР являются «защитными», не обязательно предназначенными для внедрения, либо сколь-нибудь широкого использования. Их назначение состоит скорее в создании непреодолимого порога для конкурентов, который определяется прежде всего комплексностью НИОКР, не подлежащих воспроизводству в отсутствие технологических, индустриальных, экономических и научных предпосылок сопоставимой мощи. Такие «супер-инновации» едва ли могут иметь гражданское применение, но, даже не будучи внедрены, они создают задел для дальнейшего развития технологий. Их значение в научных и пропагандистских целях многим больше практического оборонного потенциала.
Подводя итоги рассмотрению технологического аспекта прогнозирования форм конфликтов будущего, можно сделать следующие выводы:
Широкое распространение технологий двойного назначения приводит к сглаживанию технологического отрыва в военной сфере развитых государств от государств «второго эшелона»;
Высокотехнологичные системы и компоненты непрерывно дешевеют и уже в среднесрочной перспективе будут доступны заинтересованным акторам как минимум в варианте кустарных аналогов продвинутых боевых систем со сравнимыми характеристиками;
Стоимость комплексных НИОКР в военной сфере непрерывно растет, что является элементом стратегии удержания военно-технического превосходства. В то же время ряд таких проектов оказывается чрезвычайно дорогостоящим для внедрения даже в развитых государствах.
Описанные тенденции позволяют однозначно отнести ситуацию в области военно-технологического развития к трендам хаотизации. Настороженность в первую очередь вызывает возможность появления высоких военных технологий в распоряжении террористических организаций. Одновременно с этим опасность широкого распространения ВТО можно рассматривать как преувеличиваемую. Дело в том, что наличие у любого военного формирования ВТО как такового ни в коем случае не обеспечивает ему серьезных преимуществ. Эффективное использование инноваций на поле боя невозможно без привнесения существенных изменений в существующие доктрины ведения боевых действий - вплоть до их полного пересмотра. Инновации в методах управления вооруженными силами, наличие интегрированных систем управления и обученного персонала позволяют многократно повысить эффективность применения даже «классических» систем вооружения и на порядок повышают потенциал высокотехнологичных систем. Таким образом, обозначенную революцию в военном деле следует реализовывать прежде на уровне разработки перспективных доктрин и развития пространства поля боя.
[1] Rumsfeld D.H. Transforming the Military // Foreign Affairs. - Vol. 81, No. 3. - May/June, 2002. - Pp. 20-32.
[2] Feickert A. U.S. Army’s Modular Redesign: Issues for Congress // Congressional Research Service. - May 5, 2006.
[3] Н.В.Огарков с 1977 по 1984 гг. начальник Генерального штаба, первый заместитель министра обороны СССР.
[4] Основные тезисы «доктрины Огаркова» выглядят следующим образом:
переход от оборонительных к наступательным превентивным действиям;
примат неприменения ядерного оружия первыми во избежание эскалации конфликта;
упор на важность развития мобильности, интегрированных информационно-разведывательных систем и высокоточного оружия;
упор на стратегические неядерные силы сдерживания.
Популярное изложение доктрин Н.В.Огаркова можно найти в книге «Если завтра война.», Гареев М. М., 1994
[5] The Implementation of Network-Centric Warfare / US Department of Defense. - Washington, D.C.: 2005.
[6] Эндрю Маршалл (Andrew W. Marshall), американский военный аналитик и прогнозист. С 1973 и по н.в. возглавляет «Службу сетевых оценок» (Office of Net Assessment), подразделение Министерства обороны США, являющееся «фабрикой мысли» министерства. Должность руководителя службы подразумевает статус советника Министра обороны США.
[7] В англоязычных источниках: "a Revolution in Military Affairs (RMA) is a major change in the nature of warfare brought about by the innovative application of new technologies which, combined with dramatic changes in military doctrine and operational and organizational concepts, fundamentally alters the character and conduct of military operations." Перевод определения авторский.
В статье Д.Балуева «Политика в войне постиндустриальной эпохи» (Международные процессы, №3(9), 2005) без указания источника дается несколько иной перевод: «значительное изменение в природе боевых действий, вызванное применением новых технологий, которое в свою очередь привело к пересмотру военной доктрины и операционных концепций и тем самым фундаментально изменило характер военных операций».
Несмотря на частое цитирование определения в англоязычной литературе, источники ссылаются друг на друга. Так, реферат “Naval special warfare’s contribution to global joint operations in support of sea power 21”, (Gary j. Richard, 2004) ссылается на статью “Toward a revolution in military affairs?”, Thierry Gongora, Harald Von Riekhoff, 1998. Этот источник, в свою очередь, ссылается на сборник “Battlefield of the Future: 21st Century Warfare Issues”, McKitrick et al., 1995, p.65., где цитата приведена без указания источника. Впервые определение, вероятно, дано в закрытом меморандуме Some Thoughts on Military Revolutions, Memorandum for the Record, Office of the Secretary of Defense (OSD), Office of Net Assessment, July 27, 1993.
[8] К определению инновации см. главу 2.5 настоящей монографии.
[9]Подробнее см., например: Кокошин А.А. О революции в военном деле в прошлом и настоящем. - М.: ЛЕНАНД, 2006.
[10] Заметим, что для других видов ОМУ - химического и биологического - влияние на тактику и развитие технических средств неизмеримо меньше.
[11] Schelling T. C. The Diplomacy of Violence. - New Haven: Yale University Press, 1966.
[12] Анализ современного состояния систем сдерживания приведен, например, в работе: Dunn L.A. Deterrence Today - Roles, Challenges, and Responses. - Paris: IFRI Proliferation Papers. - № 19. - 2007.
[13] Это подтверждается, например, ходом учений «Восток-2010», на завершающей стадии которых для отражения массированной агрессии условного противника был условно использован тактический ядерный заряд. Подробнее см.: Неадекватный «Восток // НВО. 23.07.2010.
[14] Эффективность использования ВТО увеличивается во много раз при поддержке его использования интегрированными системами разведки и управления. Единичные внесистемные случаи применения ВТО не дают обладателю весомых преимуществ.
[15] «Технологический детерминизм» критикуется А.А.Кокошиным в ряде публикаций. См., например: Кокошин А.А.. Инновационные вооруженные силы и революция в военном деле. - М.: ЛЕНАНД, 2009.
[16] Возможные перспективные виды оружия обсуждались в ходе круглого стола «Военные концепции и оружие будущего», проходившего в МГИМО(У) МИД России 27.04.2011. Базовая классификация оружия на новых физических принципах дана, например, В.И. Слипченко в работе: Слипченко В.И. Войны шестого поколения. Оружие и военное искусство будущего. - М.: Вече, 2002.
[17] Слипченко В.И. Войны шестого поколения. Оружие и военное искусство будущего. - М.: Вече, 2002.
[18] Например, в мае 2011 г. только компания «Boeing Defence» отчиталась о производстве 225 тыс. комплектов модернизации ВТО JDAM. При этом цена за комплект снизилась с 62 846 долларов США в 1999 г. до 18 000 долларов США в 2011 г. Подробнее см.: http://www.fas.org/man/dod-101/sys/smart/jdam.htm.
[19] С октября 1995 г. регламенты оборонных закупок в США дополнены разделом, который рекомендует блокировать специализированные военные разработки при наличии на рынке коммерчески доступных аналогов. Подробнее см.: Public Law 103-355 FEDERAL ACQUISITION STREAMLINING ACT of 1994
[20] SAFETY CRITICAL PRODUCTS: INTEGRITY®-178B RTOS / GREEN HILLS SOFTWARE. - HTTP://WWW.GHS.COM/PRODUCTS/SAFETY_CRITICAL/INTEGRITY-DO-178B.HTML.
[21]Список критических технологий в США регламентируется документом The Militarily Critical Technologies List (MCTL) // Security Awareness Bulletin. - Number 2-95. - Richmond, VA: Department of Defense Security Institute.
[22] Подробнее см.: Journal of Strategic Studies. - Volume 27, Issue 3. - 2004. - P.404.
[23] См., например: Integrated Defense Acquisition, Technology and Logistics Life Cycle Management System Chart / Defense Acquisition University. - 28.01.2009.
[24] См., например: Военно-промышленный курьер. - №21. - 2010.
[25] Quieter Soviet subs cost U.S. at least $30 billion // Navy News & Undersea Technology. - 14.03.1988.
[26] Lowther W. Arms and the Man: Dr. Gerald Bull, Iraq, and the Supergun. - Presidio, Novato: 1991.
[27] FY 2011 Budget Estimates // U.S. Air Force. - February 2010. - Pp. 1-47.