Про 19 августа
Уже 20 лет? Ничего себе. Ну, расскажу анекдоты про СПб.
Кто-то утром позвонил - включайте телевизор. Конечно, мы поехали в Ленсовет сразу после ублюдского заявления комитета ГКЧП, типа, дорогие товарищи, запретим секс и порнографию, восстановим СССР и за все за это дадим каждому по 6 (8?) соток земли - такой это был чудовищный, косноязычный и вульгарный текст, от которого конкретно воротило и который перечеркивал всю жизнь и все планы на нее навсегда. Перефразируя товарища С-го - мои разногласия с советской властью были эстетическими. А еще и земельными - кому из нас лучше в земле лежать
Естественно, в 8 утра мы были в Ленсовете, на утреннем заседании, благо, мой друг был депутатом, а я была журналистом. Так и пробыли там и на площади трое суток, а где еще-то? Ну, правда, я иногда предательски сбегала в душ и на пару часов поспать.
Я даже боюсь рассказывать об этом, немножко сюр, больше такого не было никогда. Странный свет ночью стоял куполом над площадью - я это сама видела, честно, при всем цинизме. Люди, с которыми годами не виделись, все оказались там, раз в жизни, единственный раз - все чужие были близкими, братья и сестры, все пришли умирать ради родины - неприлично такое писать, но так было.
Там еще много чего было, но вот интересное, никем не описанное - решение о запрете КПСС от 22 августа. Еще не было никакого решения, но Ленсовет - законодательный орган, мог принять такое решение по городу. Почти уже его принял - но маленький депутат-крыса, натуральная крыса лицом, биографией и духом,(никого не видела более похожего), - звали его Юра Нестеров - отказывался голосовать за запрет КПСС. Из-за крысы Ленсовету не хватало кворума.
Тогда другой депутат Ленсовета, Виталий Скойбеда, встал и сказал - хватит, КПСС уже запрещена в Москве, короче, я еду опечатывать Смольный.
Серьезное такое заявление. Он не шутил, пара депутатов и пара журналистов - мой лучший дружище Леха Воловиков с Радио Свобода и я, сирота, поймали две машины и поехали опечатывать колыбель революции.
Охрана почти вся смылась, нас пустили легко. Мертвенный свет неоновых ламп в бесконечных коридорах Смольного - там дедушку Кирова убили по приказу дедушки Сталина, а тут вот мы идем, безобразники в джинсах.
-Где тут ваш первый секретарь? - Нет первого секретаря, уехал. Где ваш второй секретарь? - Тоже нету. Где ваш третий секретарь? - Ищите в том направлении. Ну, пошли искать, эхо от шагов по пустому коридору, опа, вся КПСС сбежала. Нашли.
Сидит в кабинете облезлый дядька в тапочках, ботинки под столом, испуган, уши прижал, мальчишка депутат Скойбеда достал сигаретку - третий секретарь ОК КПСС подносит ему дорогую зажигалку, ручонки дрожат. Ничего себе.
- Решением Верховного совета Российской Федерации ваше учреждение прекращает существование, вы опечатаны, до свидания, идите домой.
Чуть не плачет облезлый третий секретарь, постоянный автор газеты "Зввтра".
А вот молодой фаворит партии, здоровенный, толстый, бородатый - забыла фамилию, о нем тогда много писали, как о юной надежде КПРФ - уже всерьез плачет и дрожит крупной дрожью. Огромные слезы текут по бороде: "Пожалуйста, не расстреливайте меня в коридоре, у меня дети!" Вот ведь дурак. Глажу его по плечу, утешаю, как дитя - успокойтесь, никто вас не будет обижать, идите домой, к детям, пожалуйста, не плачьте, все будет хорошо.
Но вообще-то, мне работать надо. Из кабинета первого секретаря обкома звоню на работу - на радио Би-би-си - есть репортаж из Смольного, который опечатывают. После этого надо ждать отзвона из студии - как настроят аппаратуру. Охранники-чекисты попытались побухтеть - мол, девушка, немедленно покиньте кабинет первого секретаря обкома! Ага, сейчас. До свидания, говорю, молодые люди, вы меня отсюда танком не сдвинете, у меня работа, я жду звонка из Лондона.
И звонок раздался, блин. По "вертушке". Некто истерично завизжал: "Где первый секретарь обкома?" - Нету, - отвечаю.
- А где второй секретарь обкома?
- Понятия не имею, - говорю.
А чтоб вы не спрашивали последовательно третьего, седьмого и пятнадцатого секретаря обкома, сообщаю вам, что сейчас в этом здании вообще нет ни одного члена вашей партии, - ответила я.
- Девушка, а вы вообще кто? - спросил звонивший.
- А я - корреспондент Би-би-си, жду здесь звонка из Лондона, - честно ответила я.
На следующий день наш диалог дословно был напечатан в главном партийном органе Питера "Ленинградская правда", как свидетельство окончательного святотатства и кощунства. Партийного корреспондента звали Виктор Кошванец, как сейчас помню. Стоит отметить, что уже 23 августа эта партийная газета, бешено боровшаяся за имя "Лениград", вышла с заранее подготовленным логотипом "Санкт-Петербургские ведомости", и совсем уже не главный орган обкома КПСС.
Потом мне в кабинет Смольного отзвонил Лондон, я рассказала им про все события и курьезы.
И часа в 2 часа ночи вышла покурить к парадному выходу из Смольного. Там было много людей, мальчишки-добровольцы из оцепления, журналисты, еще - мои школьные и институтские друзья, а еще пришел с женой Ярослав Рек, консул Чехии, в ковбойке, с термосом кофе и с пирожками в пакете для нас. Говорю ему - Ярослав, видите - вот теперь и у нас бархатная революция. Обнялись.
Мальчики из оцепления в это время поймали на выходе в сосиску пьяного последнего коммуниста Смольного - сотрудника обкома, товарища Сунко, с его огромными сумками. Он выносил самое дорогое. В сумках были дефицитные чешские ботинки в коробках, бутылки виски, упаковки югославских маринованных огурцов, блоки сигарет Мальборо, а еще материалы по недвижимости КПСС и папки с типографскими антисемитскими листовками - вот где, оказывается, они сочинялись и печатались - в Смольном. А кто бы сомневался. Еду, шмотки и сигареты Сунко вернули, а документы изъяли под опись.
А в это время ребята, мои любимые друзья и братишки, Игорь Сошников, которого уже нет, Виталий Скойбеда, которому всяческих удач, и многие другие, любимые и хорошие - закончили опечатывать кабинеты и уже спускали с крыши красный большевистский флаг над Смольным, колыбелью, блин, революции. Мы эту кровавую тряпку в смольнинском коридоре порезали на сувениры, мой мемориальный лоскут остался дома, в Петербурге, да и не нужен - гадость какая, этот ваш красный флаг.
Где у коммунистов все началось в 17-м году, там и закончилось. Мне приятно, что в тот момент я была там. Тогда все было правильно. Я гордилась своей страной.
Ночью вместо красной тряпки ребята подняли на флагшток Смольного российский флаг, трехцветное полотнище общества "Русское знамя", которое сшила на машинке мама одного из ребят.
Утром мы шли домой пешком, мимо Финбана, Финляндского вокзала, а на памятнике Ленину на броневике было написано: "Вот и всё, Вова. 1917-1991".
А потом, уже днем, мы ехали мимо Смольного - и развевался над ним наш, диссидентский, трехцветный российский стяг. Вместо кровавого, вековечного, большевистского. И до слез сердце зашлось - всё, навсегда кончилась эта лживая кровавая грязь, теперь все будет хорошо.
Эх.
Кто-то утром позвонил - включайте телевизор. Конечно, мы поехали в Ленсовет сразу после ублюдского заявления комитета ГКЧП, типа, дорогие товарищи, запретим секс и порнографию, восстановим СССР и за все за это дадим каждому по 6 (8?) соток земли - такой это был чудовищный, косноязычный и вульгарный текст, от которого конкретно воротило и который перечеркивал всю жизнь и все планы на нее навсегда. Перефразируя товарища С-го - мои разногласия с советской властью были эстетическими. А еще и земельными - кому из нас лучше в земле лежать
Естественно, в 8 утра мы были в Ленсовете, на утреннем заседании, благо, мой друг был депутатом, а я была журналистом. Так и пробыли там и на площади трое суток, а где еще-то? Ну, правда, я иногда предательски сбегала в душ и на пару часов поспать.
Я даже боюсь рассказывать об этом, немножко сюр, больше такого не было никогда. Странный свет ночью стоял куполом над площадью - я это сама видела, честно, при всем цинизме. Люди, с которыми годами не виделись, все оказались там, раз в жизни, единственный раз - все чужие были близкими, братья и сестры, все пришли умирать ради родины - неприлично такое писать, но так было.
Там еще много чего было, но вот интересное, никем не описанное - решение о запрете КПСС от 22 августа. Еще не было никакого решения, но Ленсовет - законодательный орган, мог принять такое решение по городу. Почти уже его принял - но маленький депутат-крыса, натуральная крыса лицом, биографией и духом,(никого не видела более похожего), - звали его Юра Нестеров - отказывался голосовать за запрет КПСС. Из-за крысы Ленсовету не хватало кворума.
Тогда другой депутат Ленсовета, Виталий Скойбеда, встал и сказал - хватит, КПСС уже запрещена в Москве, короче, я еду опечатывать Смольный.
Серьезное такое заявление. Он не шутил, пара депутатов и пара журналистов - мой лучший дружище Леха Воловиков с Радио Свобода и я, сирота, поймали две машины и поехали опечатывать колыбель революции.
Охрана почти вся смылась, нас пустили легко. Мертвенный свет неоновых ламп в бесконечных коридорах Смольного - там дедушку Кирова убили по приказу дедушки Сталина, а тут вот мы идем, безобразники в джинсах.
-Где тут ваш первый секретарь? - Нет первого секретаря, уехал. Где ваш второй секретарь? - Тоже нету. Где ваш третий секретарь? - Ищите в том направлении. Ну, пошли искать, эхо от шагов по пустому коридору, опа, вся КПСС сбежала. Нашли.
Сидит в кабинете облезлый дядька в тапочках, ботинки под столом, испуган, уши прижал, мальчишка депутат Скойбеда достал сигаретку - третий секретарь ОК КПСС подносит ему дорогую зажигалку, ручонки дрожат. Ничего себе.
- Решением Верховного совета Российской Федерации ваше учреждение прекращает существование, вы опечатаны, до свидания, идите домой.
Чуть не плачет облезлый третий секретарь, постоянный автор газеты "Зввтра".
А вот молодой фаворит партии, здоровенный, толстый, бородатый - забыла фамилию, о нем тогда много писали, как о юной надежде КПРФ - уже всерьез плачет и дрожит крупной дрожью. Огромные слезы текут по бороде: "Пожалуйста, не расстреливайте меня в коридоре, у меня дети!" Вот ведь дурак. Глажу его по плечу, утешаю, как дитя - успокойтесь, никто вас не будет обижать, идите домой, к детям, пожалуйста, не плачьте, все будет хорошо.
Но вообще-то, мне работать надо. Из кабинета первого секретаря обкома звоню на работу - на радио Би-би-си - есть репортаж из Смольного, который опечатывают. После этого надо ждать отзвона из студии - как настроят аппаратуру. Охранники-чекисты попытались побухтеть - мол, девушка, немедленно покиньте кабинет первого секретаря обкома! Ага, сейчас. До свидания, говорю, молодые люди, вы меня отсюда танком не сдвинете, у меня работа, я жду звонка из Лондона.
И звонок раздался, блин. По "вертушке". Некто истерично завизжал: "Где первый секретарь обкома?" - Нету, - отвечаю.
- А где второй секретарь обкома?
- Понятия не имею, - говорю.
А чтоб вы не спрашивали последовательно третьего, седьмого и пятнадцатого секретаря обкома, сообщаю вам, что сейчас в этом здании вообще нет ни одного члена вашей партии, - ответила я.
- Девушка, а вы вообще кто? - спросил звонивший.
- А я - корреспондент Би-би-си, жду здесь звонка из Лондона, - честно ответила я.
На следующий день наш диалог дословно был напечатан в главном партийном органе Питера "Ленинградская правда", как свидетельство окончательного святотатства и кощунства. Партийного корреспондента звали Виктор Кошванец, как сейчас помню. Стоит отметить, что уже 23 августа эта партийная газета, бешено боровшаяся за имя "Лениград", вышла с заранее подготовленным логотипом "Санкт-Петербургские ведомости", и совсем уже не главный орган обкома КПСС.
Потом мне в кабинет Смольного отзвонил Лондон, я рассказала им про все события и курьезы.
И часа в 2 часа ночи вышла покурить к парадному выходу из Смольного. Там было много людей, мальчишки-добровольцы из оцепления, журналисты, еще - мои школьные и институтские друзья, а еще пришел с женой Ярослав Рек, консул Чехии, в ковбойке, с термосом кофе и с пирожками в пакете для нас. Говорю ему - Ярослав, видите - вот теперь и у нас бархатная революция. Обнялись.
Мальчики из оцепления в это время поймали на выходе в сосиску пьяного последнего коммуниста Смольного - сотрудника обкома, товарища Сунко, с его огромными сумками. Он выносил самое дорогое. В сумках были дефицитные чешские ботинки в коробках, бутылки виски, упаковки югославских маринованных огурцов, блоки сигарет Мальборо, а еще материалы по недвижимости КПСС и папки с типографскими антисемитскими листовками - вот где, оказывается, они сочинялись и печатались - в Смольном. А кто бы сомневался. Еду, шмотки и сигареты Сунко вернули, а документы изъяли под опись.
А в это время ребята, мои любимые друзья и братишки, Игорь Сошников, которого уже нет, Виталий Скойбеда, которому всяческих удач, и многие другие, любимые и хорошие - закончили опечатывать кабинеты и уже спускали с крыши красный большевистский флаг над Смольным, колыбелью, блин, революции. Мы эту кровавую тряпку в смольнинском коридоре порезали на сувениры, мой мемориальный лоскут остался дома, в Петербурге, да и не нужен - гадость какая, этот ваш красный флаг.
Где у коммунистов все началось в 17-м году, там и закончилось. Мне приятно, что в тот момент я была там. Тогда все было правильно. Я гордилась своей страной.
Ночью вместо красной тряпки ребята подняли на флагшток Смольного российский флаг, трехцветное полотнище общества "Русское знамя", которое сшила на машинке мама одного из ребят.
Утром мы шли домой пешком, мимо Финбана, Финляндского вокзала, а на памятнике Ленину на броневике было написано: "Вот и всё, Вова. 1917-1991".
А потом, уже днем, мы ехали мимо Смольного - и развевался над ним наш, диссидентский, трехцветный российский стяг. Вместо кровавого, вековечного, большевистского. И до слез сердце зашлось - всё, навсегда кончилась эта лживая кровавая грязь, теперь все будет хорошо.
Эх.