Еще раз о Синявском и Розановой
Совпадение - только что мы с френдами о нем говорили
а тут - опубликованы воспоминания и размышления об этой парочке их старого знакомого, диссидента Сергея Григорьянца.
Очень любопытный текст - портрет времени, портрет личностей.
Четыре маски Андрея Синявского
Часть 1 - http://dmitrij-sergeev.livejournal.com/395014.html
Часть 2 - http://dmitrij-sergeev.livejournal.com/395465.html
Часть 3 - http://dmitrij-sergeev.livejournal.com/395603.html
Часть 4 - http://dmitrij-sergeev.livejournal.com/395817.html
отрывки на память:
...Синявского уже через год после суда КГБ жаждет выпустить из лагеря - «работать надо». Но происходит серьезный сбой в их совместных планах - Даниэля не удается ни уговорить, ставя ему в пример Синявского, ни сломать. Получается, что Синявский, получивший больший срок, будет выпущен, а Даниэль останется в лагере. Это будет уже совсем неприлично и откровенно, и Синявский отказывается от освобождения. Да и вообще он, кажется, не жаждет выполнять свои обязательства перед КГБ, как и в истории с Элен он совсем не жаждал быть агентом КГБ.
...Но Мария Васильевна тем временем в Москве под покровительством КГБ, без него это вообще невозможно, а для жены диссидента - невозможно даже в фантастическом сне, становится, как она сама с гордостью заявляет в фильме «Абрам да Марья», «очень состоятельной женщиной». Прямо в центре Москвы, на Поварской, практически во дворе Института мировой литературы, где работал Синявский, она открывает «нелегальную» ювелирную мастерскую, где из жемчугов, бирюзы, серебра производятся сотни колец, браслетов, подвесок, которыми она снабжает всю изголодавшуюся по украшениям интеллигентную Москву. Я тоже купил у Марии Васильевны кольцо для жены с четырьмя жемчужинами, причем - это характерно для Розановой - на самом деле жемчужинок было две: каждая была разрезана пополам и утоплена в кольцо, чтобы это не было видно. Но мне она не постеснялась это сказать прямо, хотя и получив уже деньги. Впрочем, Марья Васильевна сама колец не делала - для этого был «крепостной» художник, кажется, Саша Петров. Она была, как сказали бы сегодня, одновременно и менеджером и владельцем предприятия и его «крышей» от КГБ. Без санкций и поддержки такая активная, нелегальная, без разрешения и уплаты налогов коммерческая деятельность, да еще в ювелирной отрасли и сегодня была бы невозможна, а уж в советские годы…
Синявский тем временем тихо сидел в лагере, как посторонний, ни во что не вмешиваясь, после работы аккуратно писал и отправлял жене написанное. Целых три книги - «Голос из хора», «Прогулки с Пушкиным» и «В тени Гоголя» написаны в эти годы.
Его толстые письма иногда по сто страниц, в отличие от писем Даниэля и любых других заключенных, лагерная цензура (достаточно вздорная, как правило уничтожавшая письма просто, чтобы не читать и уж всегда, когда чего-то не понимала) не задерживала никогда и не изымала. Синявский был единственный политзаключенный в Советском Союзе, у которого вся переписка осуществлялась неукоснительно. У многих, в том числе и у меня, иногда по девять месяцев не доходили письма ни ко мне, ни от меня.
...Здесь начинается третья маска Синявского - профессора Сорбонны. Профессором, конечно, он «легко стал», как говорит в фильме один из французов, но его главная работа - агента влияния КГБ - очень скоро стала всем русским эмигрантам вполне очевидна. Думаю, что в виде платы и средств на первоначальное обустройство ему была разрешена вещь в Советском Союзе невиданная, да еще для «политического эмигранта» - ему разрешили вывезти во Францию всю их коллекцию русских икон.
Даже Георгий Дионисиевич Костаки - гражданин Греции, бесспорно сотрудничавший с КГБ, так как работал в канадском посольстве, но не такой важный сотрудник, смог вывезти лишь около половины своей поразительной коллекции, причем все иконы ему пришлось оставить в СССР. Остальное пришлось пожертвовать в Третьяковскую галерею, музей Рублева и другие государственные музеи.
Высылаемому из СССР в то же время гораздо более крупному русскому прозаику Виктору Платоновичу Некрасову, лауреату Сталинской премии, автору «Окопов Сталинграда», родоначальнику всей русской военной прозы, поскольку у него не было связей с КГБ, не разрешили взять с собой не только три-четыре картины, которые с дореволюционных пор были в их доме, но даже его гипсовый скульптурный портрет работы кого-то из современных мастеров (он подарил его мне, а я, вскоре после этого арестованный, так и не успел забрать его из квартиры Некрасова).
Синявские вывезли всю свою коллекцию полностью в специальном товарном вагоне («Я им сказала - я вам тряпки половой не оставлю», - гордо рассказывает в фильме «Абрам да Марья» Розанова, по-видимому, до смерти запугавшая несчастного и обиженного Юрия Андропова). Кроме этого убедительного рассказа в фильме о запуганном КГБ, но там без упоминания икон, я слышал еще три ни в чем не совпадающих варианта рассказов Марии Васильевны о том, как попали в Париж иконы. Разбираться в них скучно, каждый так же правдоподобен, как «половая тряпка» в фильме. Именно «Святой Георгий» - одна из величайших русских икон - сразу же, как говорили в Париже, был заложен в банк, кредит выданный под него, позволил купить большой дом под Парижем, принадлежавший когда-то поэту-символисту Гюисмансу. Кредит, конечно, никогда выплачен не был, и «Святой Георгий на черном коне» попал в конце концов в Национальную галерею в Лондоне, где и погиб.
...Синявский не был шпионом, он был агентом влияния вполне откровенным и поэтому несколько жалким, и в этой роли нет возможности что-то скрыть.
В Париже Синявские оказались в полной изоляции, никто не хотел с ними видеться, общаться, иногда даже здороваться.
Синявские предприняли издание собственного журнала «Синтаксис», который Розанова в фильме деликатно называет «полемическим». На самом деле он был просто просоветским. Никакого интереса не вызывал, никто покупать его не хотел, ничего кроме убытков не приносил. Тогда Синявские (в компании с Кронидом Любарским и Ефимом Эткиндом) написали в Госдепартамент США, откуда поступала помощь «Русской мысли», заявление о том, что «Русская мысль» слишком много внимания уделяет православию, а всем известно, что московская патриархия контролируется КГБ и о том, что там и другие материалы вызывают сомнения, а потому было бы правильно американские деньги забрать у газеты и передать их авторам письма. Из США письмо вернулось в Париж, но теперь уже в «Русскую мысль», которая его и опубликовала. Впрочем, доброй репутации профессора Сорбонны это уже повредить не могло - ее в Париже давно не было.
via manifest56
.
а тут - опубликованы воспоминания и размышления об этой парочке их старого знакомого, диссидента Сергея Григорьянца.
Очень любопытный текст - портрет времени, портрет личностей.
Четыре маски Андрея Синявского
Часть 1 - http://dmitrij-sergeev.livejournal.com/395014.html
Часть 2 - http://dmitrij-sergeev.livejournal.com/395465.html
Часть 3 - http://dmitrij-sergeev.livejournal.com/395603.html
Часть 4 - http://dmitrij-sergeev.livejournal.com/395817.html
отрывки на память:
...Синявского уже через год после суда КГБ жаждет выпустить из лагеря - «работать надо». Но происходит серьезный сбой в их совместных планах - Даниэля не удается ни уговорить, ставя ему в пример Синявского, ни сломать. Получается, что Синявский, получивший больший срок, будет выпущен, а Даниэль останется в лагере. Это будет уже совсем неприлично и откровенно, и Синявский отказывается от освобождения. Да и вообще он, кажется, не жаждет выполнять свои обязательства перед КГБ, как и в истории с Элен он совсем не жаждал быть агентом КГБ.
...Но Мария Васильевна тем временем в Москве под покровительством КГБ, без него это вообще невозможно, а для жены диссидента - невозможно даже в фантастическом сне, становится, как она сама с гордостью заявляет в фильме «Абрам да Марья», «очень состоятельной женщиной». Прямо в центре Москвы, на Поварской, практически во дворе Института мировой литературы, где работал Синявский, она открывает «нелегальную» ювелирную мастерскую, где из жемчугов, бирюзы, серебра производятся сотни колец, браслетов, подвесок, которыми она снабжает всю изголодавшуюся по украшениям интеллигентную Москву. Я тоже купил у Марии Васильевны кольцо для жены с четырьмя жемчужинами, причем - это характерно для Розановой - на самом деле жемчужинок было две: каждая была разрезана пополам и утоплена в кольцо, чтобы это не было видно. Но мне она не постеснялась это сказать прямо, хотя и получив уже деньги. Впрочем, Марья Васильевна сама колец не делала - для этого был «крепостной» художник, кажется, Саша Петров. Она была, как сказали бы сегодня, одновременно и менеджером и владельцем предприятия и его «крышей» от КГБ. Без санкций и поддержки такая активная, нелегальная, без разрешения и уплаты налогов коммерческая деятельность, да еще в ювелирной отрасли и сегодня была бы невозможна, а уж в советские годы…
Синявский тем временем тихо сидел в лагере, как посторонний, ни во что не вмешиваясь, после работы аккуратно писал и отправлял жене написанное. Целых три книги - «Голос из хора», «Прогулки с Пушкиным» и «В тени Гоголя» написаны в эти годы.
Его толстые письма иногда по сто страниц, в отличие от писем Даниэля и любых других заключенных, лагерная цензура (достаточно вздорная, как правило уничтожавшая письма просто, чтобы не читать и уж всегда, когда чего-то не понимала) не задерживала никогда и не изымала. Синявский был единственный политзаключенный в Советском Союзе, у которого вся переписка осуществлялась неукоснительно. У многих, в том числе и у меня, иногда по девять месяцев не доходили письма ни ко мне, ни от меня.
...Здесь начинается третья маска Синявского - профессора Сорбонны. Профессором, конечно, он «легко стал», как говорит в фильме один из французов, но его главная работа - агента влияния КГБ - очень скоро стала всем русским эмигрантам вполне очевидна. Думаю, что в виде платы и средств на первоначальное обустройство ему была разрешена вещь в Советском Союзе невиданная, да еще для «политического эмигранта» - ему разрешили вывезти во Францию всю их коллекцию русских икон.
Даже Георгий Дионисиевич Костаки - гражданин Греции, бесспорно сотрудничавший с КГБ, так как работал в канадском посольстве, но не такой важный сотрудник, смог вывезти лишь около половины своей поразительной коллекции, причем все иконы ему пришлось оставить в СССР. Остальное пришлось пожертвовать в Третьяковскую галерею, музей Рублева и другие государственные музеи.
Высылаемому из СССР в то же время гораздо более крупному русскому прозаику Виктору Платоновичу Некрасову, лауреату Сталинской премии, автору «Окопов Сталинграда», родоначальнику всей русской военной прозы, поскольку у него не было связей с КГБ, не разрешили взять с собой не только три-четыре картины, которые с дореволюционных пор были в их доме, но даже его гипсовый скульптурный портрет работы кого-то из современных мастеров (он подарил его мне, а я, вскоре после этого арестованный, так и не успел забрать его из квартиры Некрасова).
Синявские вывезли всю свою коллекцию полностью в специальном товарном вагоне («Я им сказала - я вам тряпки половой не оставлю», - гордо рассказывает в фильме «Абрам да Марья» Розанова, по-видимому, до смерти запугавшая несчастного и обиженного Юрия Андропова). Кроме этого убедительного рассказа в фильме о запуганном КГБ, но там без упоминания икон, я слышал еще три ни в чем не совпадающих варианта рассказов Марии Васильевны о том, как попали в Париж иконы. Разбираться в них скучно, каждый так же правдоподобен, как «половая тряпка» в фильме. Именно «Святой Георгий» - одна из величайших русских икон - сразу же, как говорили в Париже, был заложен в банк, кредит выданный под него, позволил купить большой дом под Парижем, принадлежавший когда-то поэту-символисту Гюисмансу. Кредит, конечно, никогда выплачен не был, и «Святой Георгий на черном коне» попал в конце концов в Национальную галерею в Лондоне, где и погиб.
...Синявский не был шпионом, он был агентом влияния вполне откровенным и поэтому несколько жалким, и в этой роли нет возможности что-то скрыть.
В Париже Синявские оказались в полной изоляции, никто не хотел с ними видеться, общаться, иногда даже здороваться.
Синявские предприняли издание собственного журнала «Синтаксис», который Розанова в фильме деликатно называет «полемическим». На самом деле он был просто просоветским. Никакого интереса не вызывал, никто покупать его не хотел, ничего кроме убытков не приносил. Тогда Синявские (в компании с Кронидом Любарским и Ефимом Эткиндом) написали в Госдепартамент США, откуда поступала помощь «Русской мысли», заявление о том, что «Русская мысль» слишком много внимания уделяет православию, а всем известно, что московская патриархия контролируется КГБ и о том, что там и другие материалы вызывают сомнения, а потому было бы правильно американские деньги забрать у газеты и передать их авторам письма. Из США письмо вернулось в Париж, но теперь уже в «Русскую мысль», которая его и опубликовала. Впрочем, доброй репутации профессора Сорбонны это уже повредить не могло - ее в Париже давно не было.
via manifest56
.