и немного о цвете в эпосе и фольклоре
В продолжение предыдущего поста.
Разъясняю на пальцах, почему эпос не годится для исследования истории цветового восприятия.
Потому что, как показал ещё в середине XX века наше всё А.Б. Лорд, в основе эпоса лежит формула. И цветовые эпитеты в эпосе, как правило, имеют формульную природу: это готовые блоки, унаследованные от традиции, которые лишь бы укладывались в метр и подходили по общему смыслу.
По происхождению формулы разнородны и относятся к разным пластам истории языка. Самый простой пример - слово "красный" в русских былинах. Которое стало обозначением цвета, насколько мне удалось проследить по источникам, только в XVI-XVII вв., а до этого "красивый" было единственным значением. Причём это значение окончательно вымерло в обычной речи лишь в XVIII-XIX в. Современные дети могут удивляться, что общего между "красной девицей" и "красным солнышком" (ну да, на закате и рассвете солнце вроде бы красное, а девушки иногда краснеют), но сколько-нибудь образованный человек в курсе, что "красный" - вообще не цвет.
"Зелено вино" - тоже не цвет, это метрическое произношение прилагательного "зельный" (т.е. "хмельной"). Хотя не исключено, что в позднейшее время северорусские крестьяне, рассказывавшие эти былины и никогда не видевшие настоящего вина, считали "зелено вино" просто каким-то сказочным напитком (действительно зелёным).
Бывает и так, что цветовой эпитет настолько срастается с существительным, что собственно цветовая характеристика стирается. У Лорда на южнославянском материале есть ещё более фантастические примеры цветовых формул: например, седло в формульной традиции "синее", и эпитет "синий" так прочно прирос к "седлу", что случается, герой садится в "красное синее седло", что, видимо, не смущает слушателей.
В этом смысле Гладстонов пример с "синими" (kyanos) волосами персонажей представляет собой отличный образец застывания формулы, пойманного с поличным. Потому что несложно понять, почему у Зевса волосы синие: волосы бога-громовержца - это грозовые тучи. К тому же архаическая скульптура свидетельствует, что в доклассическую эру греки действительно изображали мифологических персонажей с синими волосами и бородами. А вот когда "синими кудрями" начинают трясти уже обыкновенные (вроде бы по сюжету) люди, это признак превращения свободного словосочетания в формульное (характеристики Зевса переносятся на человека).
Разъясняю на пальцах, почему эпос не годится для исследования истории цветового восприятия.
Потому что, как показал ещё в середине XX века наше всё А.Б. Лорд, в основе эпоса лежит формула. И цветовые эпитеты в эпосе, как правило, имеют формульную природу: это готовые блоки, унаследованные от традиции, которые лишь бы укладывались в метр и подходили по общему смыслу.
По происхождению формулы разнородны и относятся к разным пластам истории языка. Самый простой пример - слово "красный" в русских былинах. Которое стало обозначением цвета, насколько мне удалось проследить по источникам, только в XVI-XVII вв., а до этого "красивый" было единственным значением. Причём это значение окончательно вымерло в обычной речи лишь в XVIII-XIX в. Современные дети могут удивляться, что общего между "красной девицей" и "красным солнышком" (ну да, на закате и рассвете солнце вроде бы красное, а девушки иногда краснеют), но сколько-нибудь образованный человек в курсе, что "красный" - вообще не цвет.
"Зелено вино" - тоже не цвет, это метрическое произношение прилагательного "зельный" (т.е. "хмельной"). Хотя не исключено, что в позднейшее время северорусские крестьяне, рассказывавшие эти былины и никогда не видевшие настоящего вина, считали "зелено вино" просто каким-то сказочным напитком (действительно зелёным).
Бывает и так, что цветовой эпитет настолько срастается с существительным, что собственно цветовая характеристика стирается. У Лорда на южнославянском материале есть ещё более фантастические примеры цветовых формул: например, седло в формульной традиции "синее", и эпитет "синий" так прочно прирос к "седлу", что случается, герой садится в "красное синее седло", что, видимо, не смущает слушателей.
В этом смысле Гладстонов пример с "синими" (kyanos) волосами персонажей представляет собой отличный образец застывания формулы, пойманного с поличным. Потому что несложно понять, почему у Зевса волосы синие: волосы бога-громовержца - это грозовые тучи. К тому же архаическая скульптура свидетельствует, что в доклассическую эру греки действительно изображали мифологических персонажей с синими волосами и бородами. А вот когда "синими кудрями" начинают трясти уже обыкновенные (вроде бы по сюжету) люди, это признак превращения свободного словосочетания в формульное (характеристики Зевса переносятся на человека).