чудо Александра Волкова
(Предыдущий пост по теме)
Продолжаем разбирать, почему у Волкова получилось лучше, чем у Баума.
У Баума многие персонажи безымянные. Из четырёх волшебниц только Волшебница Юга названа по имени (Глинда - соответствует Стелле у Волкова). Волков даёт имена безымянным персонажам, а кроме того, прописывает характеры героев и придаёт им индивидуальность: так, Страшила, ещё не освоившийся в человеческом мире, поначалу путает слова, а потом, напротив, начинает щеголять книжной лексикой. Излишне говорить, что у Баума никакой психологической динамики нет и в помине.
И опять-таки, причудливость ради причудливости Волков устраняет. У Баума в сцене пророчества о том, что Дороти должна отправиться в Изумрудный город, волшебница сняла свою шляпу, поставила её острым концом себе на нос, а потом проговорила: "Раз! Два! Три!" Тотчас же шляпа превратилась в грифельную доску, на которой, собственно и было написано пророчество. У Волкова Виллина просто достаёт магическую книгу, что для волшебницы куда более естественно - героиня Баума ведёт себя как ярмарочная фокусница (а ведь различие между волшебником и фокусником существенно для сюжета!).
Волков прорабатывает этнографию вымышленных народов, населяющих Волшебную страну. Описания каждой страны и её населения намного детальнее, чем у Баума, причём названия народов этимологизируются. У Баума Жевуны и Мигуны не жуют и не мигают; да, судя по всему, названия Munchkins и Winkies и не связаны с жеванием и миганием - во всяком случае, англоязычные читатели не связывают слово Munchkin с глаголом munch, а Winkies почти наверняка навеяно Wee Willy Winkie. Обитатели третьей, Розовой страны у Баума носят непонятное название Quadlings. Волков вносит в баумовский а-что-бы-ещё-выдумать хаос системность - названия народов устроены по одному и тому же принципу (Жевуны, Мигуны и Болтуны), они мотивированы их отличительными чертами. Вполне логично: сказочный мир не допускает, чтобы разные племена говорили на разных языках (это помешает сюжету), значит, надо дать им какие-то внешние отличия. От этих названий удобно образуются феминитивы - "Жевуньи", "Мигуньи" и "Болтуньи": языковое чутьё у Волкова замечательное.
Кстати, наделив бывших Кводлингов болтливостью, Волков вставил в текст изящную виньетку о попытке Стеллы их от болтливости отучить - с ненавязчивой моралью о тщетности попыток переделать население целой страны взмахом волшебной палочки (почти крамола по тем временам, когда писалась книга).
Интересно, что названия всех народов выглядят как дразнилки (по-взрослому, ethnic slur), но на них никто не обижается. Единственный народ в мире Волкова, который различает самоназвание и ethnic slur - Марраны, которые обижаются, когда их зовут Прыгунами (хотя умение прыгать - точно не отрицательное качество). По странному совпадению, это самый дикий и неразвитый в культурном отношении народ Волшебной страны. (Отдельно стоит сказать о названии "Марраны" - Волков пошутил, дав героям в качестве самоназвания реальный ethnic slur - испано-арабское наименование крещёных евреев, которое этимологически значит "прОклятые").
При этом у каждой страны свой узнаваемый этнографический и культурный облик, своя экономика: страна Жевунов явно аграрная, Мигунов - промышленная, про Болтунов в первой книге неизвестно, но в следующих будет уточнено, что они занимаются торговлей. Жаль только, что осталось неясным, кто населяет Жёлтую страну Виллины: Волков так и не рассказал про неё.
Однако, делая мир Волшебной страны более реалистичным, чем у Баума, Волков заботится о том, чтобы этот мир не утратил сказочности. Он выбросил фарфоровую страну, но добавил Людоеда. Людоед столь органично смотрится в сказочном мире, столь прочно привязан к литературной и фольклорной традиции (от "Беовульфа" до "Айболита"), что для меня было разочарованием, когда у Баума его не оказалось.
Вообще Волков обладал огромным гуманитарным багажом, причём, в отличие от Толкиена, не будучи профессиональным гуманитарием (по специальности математик, он, наверное, с высоты своих преклонных лет с недоумением глядел на грызню "физиков и лириков"). В последующих книгах он разгулялся просто фантастически - они переполнены историко-культурными аллюзиями, которые понятны далеко не всем взрослым. Впрочем, детям от этого нисколько не убывает:
Бофаро с женой и два его сына спустились в пещеру первыми их взорам открылась удивительная Подземная страна. Она простиралась так далеко, как хватало глаз, и на ее ровной поверхности кое-где поднимались холмы, поросшие лесом. Посредине пещеры светлела гладь большого круглого озера.
Казалось, на холмах и лугах Подземной страны царствует осень. Листва на деревьях и кустах была багряная, розовая, оранжевая, а луговые травы желтели, точно просясь под косу косаря. В Подземной стране был сумрак. Лишь клубившиеся под сводом золотистые облака давали немного света.
<...>
Изгнанники долго шли, пока не добрались до озера. Его берега были усыпаны камнями. Бофаро влез на большой обломок скалы и поднял руку в знак того, что хочет говорить. Все замерли в молчании.
- Друзья мои! - начал Бофаро. - Я очень виноват перед вами - мое честолюбие вовлекло вас в беду и забросило под эти мрачные своды. Но прошлого не воротишь, и жизнь лучше смерти. Нам предстоит жестокая борьба за существование, и мы должны избрать вождя, который бы нами руководил.
Раздались громкие крики:
- Ты - наш вождь!
- Избираем тебя, принц!
- Ты потомок королей, тебе и править, Бофаро!
Никто не поднял голоса против избрания Бофаро, и его мрачное лицо озарилось слабой улыбкой. Все таки он стал королем, хотя и в подземном царстве.
- Слушайте меня, люди! - заговорил он. - Мы заслужили отдых, но отдыхать еще нельзя. Когда мы шли по пещере, я видел смутные тени больших зверей, следивших за нами издалека.
- И мы их видели! - подтвердили другие.
- Тогда за работу, пусть женщины уложат спать детей, и присматривают за ними, а всем мужчинам строить укрепление!
И Бофаро, подавая пример, первым покатил камень к проведенному на земле большому кругу. Забыв об усталости, люди катали и таскали камни, и круглая стена поднималась все выше.
Прошло несколько часов, и стена, широкая, прочная, воздвиглась на два человеческих роста высотой.
Что это, как не вольный пересказ первой главы Потерянного рая Мильтона? (Причём пересказ вполне вписывающийся в старую традицию прочтения Мильтона, идущую от Блейка и романтиков - с позиции симпатий к мятежному Сатане).
А в "Огненном боге Марранов" Волков с явным удовольствием вкладывает в уста орлу Карфаксу, описывающему быт Марранов, переложение "Германии" Тацита, где изменены лишь некоторые детали. (Учитывая, какую роль данное сочинение Тацита играло в нацистской пропаганде арийства, знатоки истории могут заценить изящную шуточку с самоназванием "Марраны").
Я уж не говорю про имена. Тут уж Волков порезвился вволю. Конечно, начитанные подростки и взрослые могут догадаться, что "Арахна" по-гречески "паук" (подходящее имя для злой колдуньи), но Волков разбросал куда более интересные штучки. Среди его героев имеются Ортега и Бойс! На этом фоне шекспировская аллюзия в "Трёх толстяках" Олеши, где один из персонажей получил имя Просперо, бледнеет.
Не менее любопытна, казалось бы, простая замена имени волшебницы уже в первой книге - Глинда стала Стеллой. Какая, собственно, разница? Дело в том, что имя Стеллы (в наше время реальное) тоже литературного происхождения: его придумал Филип Сидни, автор сонетного цикла "Астрофил и Стелла" (заранее прошу прощения у тех моих читателей, которым этот комментарий не требуется). Сидни назвал так свою героиню потому, что она воплощала платоновскую идею добродетели, а у Платона, как известно, добродетельные души обитают на звёздах. Таким образом, "звёздное" имя - для героини, воплощающей идеал добра и красоты (немаловажную роль играет то, что волшебница ещё и владеет секретом вечной юности - то есть она прекрасна вечно и неизменно, в соответствии с платоновскими представлениями о мире идей).
Таким образом, в то время, как мир Баума придуман исключительно ради того, чтобы подвергать героев всё более и более причудливыми приключениям, мир Волкова погружён в историко-культурный контекст. В нём такая насыщенность смыслами, что каждый читатель от шестилетнего ребёнка до кандидата филологических наук (в моём случае) может до бесконечности открывать для себя что-то новое. Баум создал просто занимательную историю - Волков создал настоящее чудо литературного мастерства.
Продолжаем разбирать, почему у Волкова получилось лучше, чем у Баума.
У Баума многие персонажи безымянные. Из четырёх волшебниц только Волшебница Юга названа по имени (Глинда - соответствует Стелле у Волкова). Волков даёт имена безымянным персонажам, а кроме того, прописывает характеры героев и придаёт им индивидуальность: так, Страшила, ещё не освоившийся в человеческом мире, поначалу путает слова, а потом, напротив, начинает щеголять книжной лексикой. Излишне говорить, что у Баума никакой психологической динамики нет и в помине.
И опять-таки, причудливость ради причудливости Волков устраняет. У Баума в сцене пророчества о том, что Дороти должна отправиться в Изумрудный город, волшебница сняла свою шляпу, поставила её острым концом себе на нос, а потом проговорила: "Раз! Два! Три!" Тотчас же шляпа превратилась в грифельную доску, на которой, собственно и было написано пророчество. У Волкова Виллина просто достаёт магическую книгу, что для волшебницы куда более естественно - героиня Баума ведёт себя как ярмарочная фокусница (а ведь различие между волшебником и фокусником существенно для сюжета!).
Волков прорабатывает этнографию вымышленных народов, населяющих Волшебную страну. Описания каждой страны и её населения намного детальнее, чем у Баума, причём названия народов этимологизируются. У Баума Жевуны и Мигуны не жуют и не мигают; да, судя по всему, названия Munchkins и Winkies и не связаны с жеванием и миганием - во всяком случае, англоязычные читатели не связывают слово Munchkin с глаголом munch, а Winkies почти наверняка навеяно Wee Willy Winkie. Обитатели третьей, Розовой страны у Баума носят непонятное название Quadlings. Волков вносит в баумовский а-что-бы-ещё-выдумать хаос системность - названия народов устроены по одному и тому же принципу (Жевуны, Мигуны и Болтуны), они мотивированы их отличительными чертами. Вполне логично: сказочный мир не допускает, чтобы разные племена говорили на разных языках (это помешает сюжету), значит, надо дать им какие-то внешние отличия. От этих названий удобно образуются феминитивы - "Жевуньи", "Мигуньи" и "Болтуньи": языковое чутьё у Волкова замечательное.
Кстати, наделив бывших Кводлингов болтливостью, Волков вставил в текст изящную виньетку о попытке Стеллы их от болтливости отучить - с ненавязчивой моралью о тщетности попыток переделать население целой страны взмахом волшебной палочки (почти крамола по тем временам, когда писалась книга).
Интересно, что названия всех народов выглядят как дразнилки (по-взрослому, ethnic slur), но на них никто не обижается. Единственный народ в мире Волкова, который различает самоназвание и ethnic slur - Марраны, которые обижаются, когда их зовут Прыгунами (хотя умение прыгать - точно не отрицательное качество). По странному совпадению, это самый дикий и неразвитый в культурном отношении народ Волшебной страны. (Отдельно стоит сказать о названии "Марраны" - Волков пошутил, дав героям в качестве самоназвания реальный ethnic slur - испано-арабское наименование крещёных евреев, которое этимологически значит "прОклятые").
При этом у каждой страны свой узнаваемый этнографический и культурный облик, своя экономика: страна Жевунов явно аграрная, Мигунов - промышленная, про Болтунов в первой книге неизвестно, но в следующих будет уточнено, что они занимаются торговлей. Жаль только, что осталось неясным, кто населяет Жёлтую страну Виллины: Волков так и не рассказал про неё.
Однако, делая мир Волшебной страны более реалистичным, чем у Баума, Волков заботится о том, чтобы этот мир не утратил сказочности. Он выбросил фарфоровую страну, но добавил Людоеда. Людоед столь органично смотрится в сказочном мире, столь прочно привязан к литературной и фольклорной традиции (от "Беовульфа" до "Айболита"), что для меня было разочарованием, когда у Баума его не оказалось.
Вообще Волков обладал огромным гуманитарным багажом, причём, в отличие от Толкиена, не будучи профессиональным гуманитарием (по специальности математик, он, наверное, с высоты своих преклонных лет с недоумением глядел на грызню "физиков и лириков"). В последующих книгах он разгулялся просто фантастически - они переполнены историко-культурными аллюзиями, которые понятны далеко не всем взрослым. Впрочем, детям от этого нисколько не убывает:
Бофаро с женой и два его сына спустились в пещеру первыми их взорам открылась удивительная Подземная страна. Она простиралась так далеко, как хватало глаз, и на ее ровной поверхности кое-где поднимались холмы, поросшие лесом. Посредине пещеры светлела гладь большого круглого озера.
Казалось, на холмах и лугах Подземной страны царствует осень. Листва на деревьях и кустах была багряная, розовая, оранжевая, а луговые травы желтели, точно просясь под косу косаря. В Подземной стране был сумрак. Лишь клубившиеся под сводом золотистые облака давали немного света.
<...>
Изгнанники долго шли, пока не добрались до озера. Его берега были усыпаны камнями. Бофаро влез на большой обломок скалы и поднял руку в знак того, что хочет говорить. Все замерли в молчании.
- Друзья мои! - начал Бофаро. - Я очень виноват перед вами - мое честолюбие вовлекло вас в беду и забросило под эти мрачные своды. Но прошлого не воротишь, и жизнь лучше смерти. Нам предстоит жестокая борьба за существование, и мы должны избрать вождя, который бы нами руководил.
Раздались громкие крики:
- Ты - наш вождь!
- Избираем тебя, принц!
- Ты потомок королей, тебе и править, Бофаро!
Никто не поднял голоса против избрания Бофаро, и его мрачное лицо озарилось слабой улыбкой. Все таки он стал королем, хотя и в подземном царстве.
- Слушайте меня, люди! - заговорил он. - Мы заслужили отдых, но отдыхать еще нельзя. Когда мы шли по пещере, я видел смутные тени больших зверей, следивших за нами издалека.
- И мы их видели! - подтвердили другие.
- Тогда за работу, пусть женщины уложат спать детей, и присматривают за ними, а всем мужчинам строить укрепление!
И Бофаро, подавая пример, первым покатил камень к проведенному на земле большому кругу. Забыв об усталости, люди катали и таскали камни, и круглая стена поднималась все выше.
Прошло несколько часов, и стена, широкая, прочная, воздвиглась на два человеческих роста высотой.
Что это, как не вольный пересказ первой главы Потерянного рая Мильтона? (Причём пересказ вполне вписывающийся в старую традицию прочтения Мильтона, идущую от Блейка и романтиков - с позиции симпатий к мятежному Сатане).
А в "Огненном боге Марранов" Волков с явным удовольствием вкладывает в уста орлу Карфаксу, описывающему быт Марранов, переложение "Германии" Тацита, где изменены лишь некоторые детали. (Учитывая, какую роль данное сочинение Тацита играло в нацистской пропаганде арийства, знатоки истории могут заценить изящную шуточку с самоназванием "Марраны").
Я уж не говорю про имена. Тут уж Волков порезвился вволю. Конечно, начитанные подростки и взрослые могут догадаться, что "Арахна" по-гречески "паук" (подходящее имя для злой колдуньи), но Волков разбросал куда более интересные штучки. Среди его героев имеются Ортега и Бойс! На этом фоне шекспировская аллюзия в "Трёх толстяках" Олеши, где один из персонажей получил имя Просперо, бледнеет.
Не менее любопытна, казалось бы, простая замена имени волшебницы уже в первой книге - Глинда стала Стеллой. Какая, собственно, разница? Дело в том, что имя Стеллы (в наше время реальное) тоже литературного происхождения: его придумал Филип Сидни, автор сонетного цикла "Астрофил и Стелла" (заранее прошу прощения у тех моих читателей, которым этот комментарий не требуется). Сидни назвал так свою героиню потому, что она воплощала платоновскую идею добродетели, а у Платона, как известно, добродетельные души обитают на звёздах. Таким образом, "звёздное" имя - для героини, воплощающей идеал добра и красоты (немаловажную роль играет то, что волшебница ещё и владеет секретом вечной юности - то есть она прекрасна вечно и неизменно, в соответствии с платоновскими представлениями о мире идей).
Таким образом, в то время, как мир Баума придуман исключительно ради того, чтобы подвергать героев всё более и более причудливыми приключениям, мир Волкова погружён в историко-культурный контекст. В нём такая насыщенность смыслами, что каждый читатель от шестилетнего ребёнка до кандидата филологических наук (в моём случае) может до бесконечности открывать для себя что-то новое. Баум создал просто занимательную историю - Волков создал настоящее чудо литературного мастерства.