Берлин 1945. Мой дедушка - unser Herr Oberst
В странах, по народам которых прошла Вторая мировая война, наверное, нет ныне семьи, где прадеды, деды, отцы, а также прабабушки, бабушки и мамы в той или иной форме не принимали бы в войне участия. Нынче год семидесятипятилетия Победы таков, что Бессмертный полк идёт в России в пространстве лишь интернета. Там пусть и останется след.
После польского восстания 1863-1864 годов мой прапрадед Алексей Горбацевич, православный, отбыв не слишком долгую ссылку, не каторгу, получил разрешение вернуться, но не на родные белорусско-литовские земли, а поселиться под гласным надзором в Центральной России. Местом стала Вологда. Там для спокойствия налаживания жизни своей и детей он поменял фамилию на Горбачёв.
Его внук, мой дедушка Сергей, 1899 года рождения, в честь которого я ношу второе имя Julian Sergiusz, с рождения жил в Москве. В понедельник 23 июня 1941 года, на следующий день после нападения Германии на Советский Союз, в Московском химико-технологическом институте имени Менделеева состоялась его защита диссертации на степень доктора наук, и он был утверждён в учёном звании профессора. Через два с половиной месяца часть института в обеспечение непрерывности научной и учебной работы эвакуировалась на восток, часть осталась в Москве, полностью перейдя на исследования по производству взрывчатых веществ для нужд фронта.
Дедушка с детства носил очки. В пожилом возрасте из-за их толщины он называл их донышками от бутылок - минус двенадцать диоптрий. При такой близорукости он не был мобилизован в армию, а как признанный специалист оставлен в институте в Москве. Я помню его рассказы, как у него был пропуск для пребывания на улице после комендантского часа, поскольку институт работал допоздна, и в полностью затемненной Москве при пасмурной погоде он ночью возвращался домой в основном ощупью по стенам. Знаю, как в критические дни конца октября 1941 года он ходил не только с портфелем, но и с небольшим рюкзаком, в котором лежали свёрток сухарей, две довоенные плитки шоколада, фляга с водой, пара шерстяных носков, свитер и карта Подмосковья, чтобы в любую минуту, если станет известно, что в Москву входят немцы, быть независимым и уходить самостоятельно.
В это время моя бабушка со своими детьми, мамой и свекровью, то есть моими мамой, дядей и прабабушками, была в эвакуации на Урале. Дедушка посылал туда письма, характерные военные треугольники, которые я видел и знаю, как их складывать: корреспонденция должна была быть открытой для официальной военной цензуры, ставившей на письмах печать. Дедушка писал, что народ сражается и будет сражаться, а бабушка, читая, бралась за платок к глазам и с ужасом произносила: "Неужели, неужели немцы возьмут Москву..." В те же октябрьско-ноябрьские дни её свекрови пришло одно из миллионов ходивших по стране извещений на стандартном бланке: "В бою за Социалистическую Родину, верный воинской присяге, проявив геройство и мужество, Ваш..." - дальше в графе для заполнения вручную стояло: сын, старший лейтенант Алексей Васильевич Горбачёв. Родной брат дедушки, как офицер запаса, выйдя после начала войны на свободу из одного из лагерей Гулага и успев перед отбытием на фронт повидать жену и дочь, погиб в обороне Москвы. На Урале, в эвакуации, моя девятилетняя мама, просыпаясь ночью, слышала и видела, как её бабушка, получившая похоронное извещение, не зажигая свет, в темноте подходила к стене и, упёршись лбом, тихо повторяла: "Лёшенька, Лёшенька, родной". Это то, что пятого декабря, ныне отмечаемого, как день памяти Московской битвы, велит мне, если я в Москве, идти в Александровский сад к Могиле Неизвестного солдата с красной гвоздикой. Словами Николая Николаевича Добронравова -
Мы свою победу выстрадали честно,
Преданы святому кровному родству.
В каждом новом доме, в каждой новой песне
Вспомните ушедших в битву за Москву.
Серые шинели, русские таланты,
Синее сиянье неподкупных глаз.
На равнинах снежных юные курсанты.
Началось бессмертье. Жизнь оборвалась.
Пятого декабря под Москвой двинулось контрнаступление. Месяц спустя, в первые новогодние дни, в нём погиб троюродный брат дедушки Александр Иванович Столяров. А через полтора года под Смоленском второй родной брат Владимир Васильевич Горбачёв.
А потом, потом был май сорок пятого. По рассказам мамы знаю, как день девятое мая в Москве казался калейдоскопом какой-то бурлящей феерии. Как со своим папой, моим дедушкой, они ходили к Москве-реке смотреть нескончаемый феерический салют. Потом школьные летние каникулы, снова, наконец, подмосковная дача. К началу июля, с окончанием занятий в Менделеевском институте, туда на лето ждали дедушку Серёжу. А он приехал раньше в середине июня - c новостью, что его мобилизовали в армию и он уезжает в Германию. Сразу в звании полковника.
Дедушка прекрасно говорил по-немецки. И германофилом был необыкновенным. Читал в оригинале немецких философов, цитировал Гёте и Шиллера. Каждый месяц к нам домой приходили и становились у дедушки в шкаф номера журнала "Zeitschrift für Phуsikalische Chemie" - Журнал физической химии. В 1927-1929 годах, когда отношения между Советским Союзом и Веймарской Республикой (Германия 1918-1933 годов) были самые тёплые, он, как молодой учёный, два года работал в Высшем техническом училище в Дрездене.
Московский университет готовит химиков-теоретиков. А Институт имени Менделеева, где работал дедушка, химиков-инженеров. Дедушку направили в Германию, как одного из специалистов для наблюдения за демонтажем оборудования немецких химических заводов, признанного по результатам войны Советскому Союзу. При близорукости минус двенадцать он всё равно перед отъездом две недели ходил на интенсивный курс по обращению с табельным оружием, воинскому уставу и, не будучи членом партии, на инструктажи в особом отделе. В конце июня 1945 года он, необычно для провожавших бабушки и мамы выглядя в гимнастёрке, портупее, сапогах, пилотке и погонах полковника, отбыл с Белорусского вокзала. Его завод был в Берлине.
Одна из первых вспоминаемых им берлинских бытовых сцен. Первое там воскресенье. Дедушка сидит в тени под деревом на лавочке в палисаднике дома, куда его распределили на квартиру, читает начавшую выходить немецкую газету. Улица небольшая, тихая. С улицы слышит громкое, со славянским раскатистым "р":
- Цурю́к!
По улице едет немец на велосипеде. У здания напротив стоит у входа часовой с винтовкой, кричит немцу:
- Цурюк!
Zurück значит назад. Немец разворачивается, едет обратно. Часовой кричит:
- Цурюк!
Немец опять поворачивает на сто восемьдесят градусов.
Снова:
- Цурюк!
Велосипедист слезает с велосипеда, смотрит на часового вопросительно. Часовой манит его пальчиком к себе:
- Ну-ка, цюрюк, цюрюк, цюрюк, цюрюк, цюрюк!
Другому слову его, видимо, не научили.
Немец подходит, часовой берёт у него велосипед и резко показывает рукой:
- Цурюк отсюда!
Дедушка быстрым шагом выступает из ворот палисадника и, прежде чем рядовой солдатик успевает отдать честь полковнику, говорит ему:
- Смирно!
Возвращает велосипед владельцу, объясняет на прекрасном немецком, что это недоразумение, просит не волноваться и спокойно ехать, после чего снова к стоящему смирно солдатику, инстинктивно обращаясь, как к студентам, на вы:
- Я вам дам цурюк! Вы у меня запомните цурюк! Назовите фамилию и часть!
Соответственно, первым моим выученным в детстве немецким словом было zurück.
Сцену наблюдала из окошка хозяйка квартиры фрау Минц, к которой дедушка был поселен. Вечером из весьма скромных в июле 1945 года собственных запасов она печёт господину полковнику сладкий пирог и благодарит за велосипед. Осенью, когда в школах начнутся занятия, дедушка пару раз поможет её сыну школьнику с математикой. А пока что в Берлине первое послевоенное лето.
На химическом заводе, месте службы дедушки, демонтаж и погрузку оборудования выполняли немецкие рабочие. Дедушка внимательно следит, чтобы отношение к ним со стороны советских солдат было без каких-либо недоразумений. В перерывах он много и охотно с рабочими разговаривает, рассказывает о Москве, знакомится с оставшимися инженерами, они вместе ведут беседы о технологиях химической промышленности в СССР и Германии и о том, на что господин полковник мог бы обменять свои папиросы. Дедушка на это сразу угощает просто так. И так далее. Независимо друг от друга и на заводе, и дома у фрау Минц дедушку за глаза называют unser Herr Oberst - наш господин полковник.
Летом 2001 года, будучи с мамой оба впервые в Берлине, мы в сумерки ходили неспешно гулять и сидеть на лавочке в парке Тиргартен. Очень приятный большой парк. Через него каждый день ходил из дома на завод и обратно дедушка, вечером любил там посидеть, покурить, отдохнуть. С аллей между деревьями местами видна построенная в тысяча восемьсот семидесятых годах высокая, шестьдесят семь метров, Колонна Победы, Siegessäule. Дедушка опасался, что её, не пострадавшую при штурме Берлина, теперь снесут. Стоит и ныне.
На большой парк спускались сумерки. В июле 1945 года ещё на работали парковые фонарики. Дедушка сидел, курил, радовался тишине и спокойствию. В один из вечеров он, поднявшись и отойдя немного, вспомнил, что оставил на скамейке сложенную газету. Обернувшись, увидел, что маленький мальчик достаёт из урны только что брошенную им погашенную папиросу и пробует на нюх.
- Как нехорошо! - произнёс дедушка. - Зачем тебе окурок? Вот узнали бы родители!
- Родители не узнают. И я не курю.
Дедушка двинулся за газетой, но мальчик, схватив её, стал убегать.
- Подожди, я тебе ничего плохого не сделаю! У меня, как ты, сын. Зачем тебе газета и окурок?
Поскольку русский офицер говорил мягким голосом почти без акцента, мальчик остановился.
- Я не курю. Я собираю табак из окурков и продаю. Мне сестру кормить надо. На газетах мы спим.
Выяснилось, что мальчика зовут Карл-Хайнц, ему восемь лет, он живёт с маленькой сестрой в парке Тиргартен, их мама, бабушка и тётя погибли в квартире при обстреле, когда они с сестрой играли в соседнем дворе, отец до этого погиб на фронте, дом частично рухнул, сестре четыре года, их гнездо в другом конце парка.
Дедушка:
- У меня сейчас с собой ничего нет. Выброси окурок. Видишь, я тебе ничего плохого не делаю. Будь здесь завтра в это же время у этой скамейки, я принесу вам с сестрой поесть. Её тоже приведи.
Дедушка носил еду несколько дней, приучал Карл-Хайнца с сестрой к себе и параллельно связался с соответствующими немецкими властями. Дальше детям нужно было объяснить, что в парке постоянно жить нельзя, а поскольку мальчик панически бегал от полиции, имея уже опыт краж, то и что взрослые не страшные. За руку отвёл дедушка обоих в попечительскую организацию. Потом несколько раз навещал, узнавал, приносил полагающиеся в полковничьем пайке мелкие сладости. Когда дедушка приходил, брата с сестрой звали: "Карл-Хайнц, Лизи, ваш господин полковник пришёл". По запросам выяснилось, что дети остались полными сиротами, их передали в детский дом ещё до отъезда дедушки в Россию.
Дедушкина служба полковником инженерно-технических войск Советской Армии продолжалась четыре с половиной месяца с июня по ноябрь 1945 года. В Москву он вернулся к ноябрьским праздникам. На берлинском заводе ему на прощанье подарили большой адрес на чертёжном листе с карандашными узорами. Текст - An unseren geschätzten Herrn Oberst - Нашему уважаемому Господину Полковнику. И около тридцати подписей.
Памятник "Воин-освободитель", доминанта мемориального комплекса в Трептовер-парке в Берлине, установлен 8 мая 1949 года, скульптор Евгений Викторович Вучетич.
Естественно, сюда я тоже прихожу.
Центральный корпус Московского химико-технологического института имени Менделеева на Миусской площади, в котором дедушка Сергей Васильевич Горбачёв, 1899 года рождения, работал пятьдесят лет в 1929-1979 годах.
Моя бабушка Ирина Александровна Касаткина не поменявшая в супружестве фамилию, 1903 года рождения, научный сотрудник в этом же институте на той же кафедре электрохимии, осенью 1945 года награждена медалью "За доблестный труд в годы Великой Отечественной войны" за работу в эвакуации.
Брат моей бабушки Владимир Александрович Касаткин, 1905 года рождения, не призван по состоянию здоровья, в составе московских противопожарных дружин в 1941-1942 годах.
Мой дедушка Кароль Бельский, 1901 года рождения, в рядах Четвёртой пехотной дивизии Народной Польской Армии в сентябре 1944 в боях за освобождение правобережной Варшавы тяжело ранен, до конца войны в нестроевой службе.
Мой дядя Чеслав Бельский, 1927 года рождения, этим летом ему исполнится девяносто три, после вступления в 1944 году Красной Армии на Кресы призван в возрасте семнадцати лет, успел быть рядовым тыловых частей обеспечения.
Мой отчим Богдан Седлецкий, 1917 года рождения, в сентябре 1939 года пилот-курсант Польских военно-воздушных сил, сбит зенитной артиллерией, в госпитале в Бресте, благодаря полученному в последний момент перед сдачей города новому военному билету рядового пехоты избежал Катыни, в годы немецкой оккупации подпоручик и поручик Армии Крайовой, участник Варшавского восстания.
Сестра моего отчима Анна Седлецкая в замужестве Держек, 1921 года рождения, медсестра Второго корпуса Польской Армии, участница битвы при Монте Кассино.
О них в иной раз.
Пока что -
Click to viewДЕНЬ ПОБЕДЫ - 75 лет
DZIEŃ ZWYCIĘSTWA - 75 lat
9.V.1945 - 9.V.2020
C праздником! - Świętujmy!