Twilight on the Fifth
Scene: Island of Patmos,
The Roman Empire
66 A.D.
Иоанн, прозванный Патмосским, водит стилом по навощенной табличке, без остановки выводя греческие буквы. Он совершенно не задумывается и работает, как сказали бы позже, "как автомат". За распахнутой дверью его небогатого, но опрятного дома, открытой в сад, жизнерадостно чирикают какие-то пичуги начала новой эры, но пищущего это не отвлекает. Выводит:
"Не бойся ничего, что тебе надобно будет претерпеть. Вот, диавол будет ввергать из среды вас в темницу, чтобы искусить вас, и будете иметь скорбь дней десять. Будь верен до смерти, и дам тебе венец жизни".
На некотором отдалении от дома, где работает Иоанн, поднимается небольшая волна. Из нее выходит одетый в свободную отливающую перламутром хламиду человек, в волосах которого запутались водоросли. В руке у человека большая недоуменная рыба. Немного не дойдя до берега, человек останавливается и пристально смотрит рыбе в честные глаза, затем вздыхает и отпускает ее в воду. Затем A man как ни в чем ни бывало выходит из моря, проходит по песку и, взобравшись на небольшое взгорье, идет к дому.
Иоанн, прозванный Патмосским, с надеждой смотрит на небо, ожидая, что на него наползет хоть какая-нибудь тучка, но ожидания не оправдываются. Подавляет вздох, берет чашу с водой, подумав, капает в нее одну каплю вина. Вернее, хочет капнуть одну каплю, но выливается струйка. С ужасом смотрит, как венозного цвета клякса распускается в прозрачной воде. С готовностью вдохновляется этим зрелищем, и строчит дальше:
"Покайся; а если не так, скоро приду к тебе и сражусь с ними мечом уст Моих.
Имеющий ухо (слышать) да слышит, что Дух говорит церквам: побеждающему дам вкушать сокровенную манну, и дам ему белый камень и на камне написанное новое имя, которого никто не знает, кроме того, кто получает".
A man подходит к дому и встает в дверях. Добрый Иоанн! как хорошо, что я нашел тебя. Приветственно поднимает руку. Я пришел на зов твоего разума, как побитый волнами корабль идет на свет маяка. Подумав, для верности кивает. Заходит внутрь. Скажи, чем ты занят?
Иоанн, прозванный Патмосским, встает со скамеечки навстречу посетителю, снимая с колен подкладную доску под навощенные дощечки. Немного нервно: Приветствую тебя, незнакомый путник! Пройди в мое скромное жилище, если ты искал меня. Или, быть может, ты искал кого-то другого? Я ведь человек незаметный, других людей бегу, ничто не интересует меня, кроме будущего. Я вглядываюсь в него. Указывает на скамью в углу. Присядь, отдохни, я подам тебе вина и воды.
A man с удовольствием присаживается и принимает из рук Иоанна глиняную посуду с напитком. Довольно: Ты добрый человек, Иоанн! Сразу понял, что я не желаю тебе зла. Пьет воду с вином. Между глотками: Отчего же ты так нелюдим? Я вот путешествую по миру, гляжу на людей, пытаюсь понять, что ими движет... Весьма интересно. Да впрочем, и времена теперь настали непростые; а дальше, того и гляди, будет сложней. Хотя! i>Смеется. Уверен, никогда и нигде не было простых времен.
Внезапно посерьезнев: Ты ведь об этом пишешь?
Иоанн, прозванный Патмосским, угрюмо опускает голову. Я пишу под диктовку, путник. Не знаю, кто диктует мне... Наш Учитель не предупредил, что будет так, но это как-то с ним связано.
Впадает в аутическую задумчивость, потом встряхивается. А кто ты? Почему искал меня? Ты ведь не от императора?
A man щедро смеется. Ха-ха-ха-а-а! От Императора! Ах! Нет! Не совсем от императора. Я искал тебя скорее... по работе. Отставляет посуду. С интересом: Так значит, кто-то диктует тебе? Кто же?
Иоанн, прозванный Патмосским, растерянно: По работе? Шевелит губами: "по ра-бо-те". Как это?
Стараясь не быть неучтивым, вглядывается в человека. Медленно: Ты пришел меня искушать вопросами? Что за работа искать человека, который никого не трогает, никого ни к чему не призывает, а просто записывает то, что видит внутри своей головы и слышит голоса. Кто?
Тихо и горестно: Он. Тот, кто заплатил собой за всех нас.
A man подходит к Иоанну, обнимает его за голову и стоит так некоторое время со странным лицом. Это выражение можно было бы принять за сострадание, если бы не необъяснимо странное расположение вроде бы привычных элементов во внешности незнакомца - кажется, что из-за конструктивных особенностей этого лица сострадание не входит в набор передаваемых им эмоций. Скорее, он как будто впитывает переживания Иоанна. Отстранившись: Я его хороший знакомый.
Глаза Иоанна, прозванного Патмосским, начинают явно косить, а лицо бледнеет. Иоанн пытается взглянуть в лицо гостя, но его органы зрения явно промахиваются. В страхе: Ты... это ты... искушал его в пустыне? Ты предлагал ему весь мир на горе и говорил ему tibi dabo? А что я... я ничего... я просто должен показать... По лицу его катятся слезы.
A man делает неопределенное движение руками. Немного недовольно: Я. Но и не совсем я. Это сложно объяснить. Здесь уж точно не обойтись привычным пониманием времени. Укоризненно смотрит вверх, затем снова на Иоанна. С некоторым нетерпением: А плачешь-то ты зачем, возлюбленный мой Иоанн?
Иоанн, прозванный Патмосским, хлюпнув носом, вытирает лицо подолом хламиды и садится на свою скамеечку. Тихо: Извини, Господин. По слабости. Думал, как быть дальше, если ты пришел. Мой труд еще далеко не закончен, и учеников у меня нет, и не может быть. Машет рукой на стопку табличек, потом переводит руку на свернутые в трубочки папирусы. Все время вижу то, как все закончится. Должен радоваться, а не могу.
A man расслабленно пожимает плечами. Мой друг, к тебе я пришел с вопросом, с советом, может быть, но и только. Иными словами, как пришел, так и уйду. Сокрушенно вздыхает. Да... Труду твоему суждена великая судьба, но и сложная. Так что не расслабляйся. С некоторым любопытством: А что же ты видишь? Как все закончится?
Иоанн, прозванный Патмосским, идет в угол, находит табличку, приносит на светлое место. В саду чирикает особенно несгибаемо жизнерадостная птичка. Иоанн опять встает, берет черепок, кидает в куст. Птичка замолкает на полуслове. Возвращается, садится. Взглянув еще раз на пришедшего, тихо начинает говорить. Мне еще предстоит расположить стихи по порядку. Видения не имеют того, что греки называют "логикой", Господин. Это картины, и иногда... среди них просто горят слова, как на стене в Вавилоне. Вот смотри, что зажглось мне однажды:
"Я взглянул, и вот, конь белый, и на нем всадник, имеющий лук, и дан был ему венец; и вышел он как победоносный, и чтобы победить.
И вышел другой конь, рыжий; и сидящему на нем дано взять мир с земли, и чтобы убивали друг друга; и дан ему большой меч.
Я взглянул, и вот, конь вороной, и на нем всадник, имеющий меру в руке своей.
И я взглянул, и вот, конь бледный, и на нем всадник, которому имя "смерть"; и ад следовал за ним; и дана ему власть над четвертою частью земли - умерщвлять мечом и голодом, и мором и зверями земными.
И вышел пятый конь, вороной с ледяной звездой во лбу и седой гривой, и на нем всадник, имя которому "зима", и дан ему в руки лед, и власть сначала над шапкой земли и дном ее, а потом и над всею нею, и даже над небесами. И остынет Земля, превратившись в лед, и одолеет этот всадник Смерть, Чуму, Голод и Войну".
Внезапно зрачки в глазах посетителя зажигаются оранжевым огнем. A man подходит - скорее даже перемещается, не переставляя ног - ближе к Иоанну.
Как? Повтори, пожалуйста... дорогой друг, ты, кажется, сказал что-то о пятом коне и пятом всаднике?
Иоанн, прозванный Патмосским, дрожащим голосом: Так надо ведь. Не надо бояться, Он так объяснил, потом будет Суд, он придет во второй раз, и настанет ведь Царство Небе... Посмотрев на гостя, осекается. Да... Так мне было видено. Потому что нужна чистота, а она ведь только в холоде. Представь землю, заваленную трупами, получившимися из войн, болезней, голода и - неизбежно смерти. Это не конец. Конец - когда их укроет белым саваном.
Неожиданно безумно улыбается. Я есмь Альфа и Омега, начало и конец...
A man поднимает руку, делая Иоанну знак молчать, и погружается в раздумья. Бормочет про себя: Очищение... но потоп... изменили... до такой степени?.. Поднимает глаза на Иоанна. С интересом: Хотел бы ты один раз посмотреть на это не оком разума, но обычными, человеческими своими глазами?
Иоанн, прозванный Патмосским, дрожа, неуверенно: Я? Жалкий скриб? Писец? Достоин ли я?
Twilight, машет рукой. Небрежно: Достоин, достоин. Кто, если не ты? Не этот же скучный мытарь.
Все вокруг них погружается во тьму. Предметы теряют свой облик нехотя, и некоторые их части как будто цепляются за существование дольше, чем другие; но в конце концов остаются лишь Иоанн и непонятный силуэт напротив него, непостижимым образом переливающийся от гулко-черного до звеняще-белого. Они стоят на металлического цвета бесконечном мосту, соединяющем один край вечности с другим. На всякий случай еще раз представляется:
Я - сумерки Бога. Пойдем, Иоанн. Тут не так уж далеко.
Подумав, направляется в сторону, ровно ничем не отличающуюся от другой. Иоанн следует за ним. В какой-то момент его странный спутник бесцеремонно хватает Иоанна за пояс и спрыгивает вместе с ним вниз; они летят довольно долго, и свист в ушах чуть не оглушает Иоанна, но он все-таки замечает, что далеко внизу под ними во тьме стоят несколько фигур - они как будто готовятся осадить остров прямо перед ними, на котором стоит покрытая снегом и льдом безнадежно замороженная цитадель. Весело:
Reminds me of old times!
Но Иоанн, конечно, не понимает его.
Раньше: Уроборос
Оглавление
Дальше: Букентавр
The Roman Empire
66 A.D.
Иоанн, прозванный Патмосским, водит стилом по навощенной табличке, без остановки выводя греческие буквы. Он совершенно не задумывается и работает, как сказали бы позже, "как автомат". За распахнутой дверью его небогатого, но опрятного дома, открытой в сад, жизнерадостно чирикают какие-то пичуги начала новой эры, но пищущего это не отвлекает. Выводит:
"Не бойся ничего, что тебе надобно будет претерпеть. Вот, диавол будет ввергать из среды вас в темницу, чтобы искусить вас, и будете иметь скорбь дней десять. Будь верен до смерти, и дам тебе венец жизни".
На некотором отдалении от дома, где работает Иоанн, поднимается небольшая волна. Из нее выходит одетый в свободную отливающую перламутром хламиду человек, в волосах которого запутались водоросли. В руке у человека большая недоуменная рыба. Немного не дойдя до берега, человек останавливается и пристально смотрит рыбе в честные глаза, затем вздыхает и отпускает ее в воду. Затем A man как ни в чем ни бывало выходит из моря, проходит по песку и, взобравшись на небольшое взгорье, идет к дому.
Иоанн, прозванный Патмосским, с надеждой смотрит на небо, ожидая, что на него наползет хоть какая-нибудь тучка, но ожидания не оправдываются. Подавляет вздох, берет чашу с водой, подумав, капает в нее одну каплю вина. Вернее, хочет капнуть одну каплю, но выливается струйка. С ужасом смотрит, как венозного цвета клякса распускается в прозрачной воде. С готовностью вдохновляется этим зрелищем, и строчит дальше:
"Покайся; а если не так, скоро приду к тебе и сражусь с ними мечом уст Моих.
Имеющий ухо (слышать) да слышит, что Дух говорит церквам: побеждающему дам вкушать сокровенную манну, и дам ему белый камень и на камне написанное новое имя, которого никто не знает, кроме того, кто получает".
A man подходит к дому и встает в дверях. Добрый Иоанн! как хорошо, что я нашел тебя. Приветственно поднимает руку. Я пришел на зов твоего разума, как побитый волнами корабль идет на свет маяка. Подумав, для верности кивает. Заходит внутрь. Скажи, чем ты занят?
Иоанн, прозванный Патмосским, встает со скамеечки навстречу посетителю, снимая с колен подкладную доску под навощенные дощечки. Немного нервно: Приветствую тебя, незнакомый путник! Пройди в мое скромное жилище, если ты искал меня. Или, быть может, ты искал кого-то другого? Я ведь человек незаметный, других людей бегу, ничто не интересует меня, кроме будущего. Я вглядываюсь в него. Указывает на скамью в углу. Присядь, отдохни, я подам тебе вина и воды.
A man с удовольствием присаживается и принимает из рук Иоанна глиняную посуду с напитком. Довольно: Ты добрый человек, Иоанн! Сразу понял, что я не желаю тебе зла. Пьет воду с вином. Между глотками: Отчего же ты так нелюдим? Я вот путешествую по миру, гляжу на людей, пытаюсь понять, что ими движет... Весьма интересно. Да впрочем, и времена теперь настали непростые; а дальше, того и гляди, будет сложней. Хотя! i>Смеется. Уверен, никогда и нигде не было простых времен.
Внезапно посерьезнев: Ты ведь об этом пишешь?
Иоанн, прозванный Патмосским, угрюмо опускает голову. Я пишу под диктовку, путник. Не знаю, кто диктует мне... Наш Учитель не предупредил, что будет так, но это как-то с ним связано.
Впадает в аутическую задумчивость, потом встряхивается. А кто ты? Почему искал меня? Ты ведь не от императора?
A man щедро смеется. Ха-ха-ха-а-а! От Императора! Ах! Нет! Не совсем от императора. Я искал тебя скорее... по работе. Отставляет посуду. С интересом: Так значит, кто-то диктует тебе? Кто же?
Иоанн, прозванный Патмосским, растерянно: По работе? Шевелит губами: "по ра-бо-те". Как это?
Стараясь не быть неучтивым, вглядывается в человека. Медленно: Ты пришел меня искушать вопросами? Что за работа искать человека, который никого не трогает, никого ни к чему не призывает, а просто записывает то, что видит внутри своей головы и слышит голоса. Кто?
Тихо и горестно: Он. Тот, кто заплатил собой за всех нас.
A man подходит к Иоанну, обнимает его за голову и стоит так некоторое время со странным лицом. Это выражение можно было бы принять за сострадание, если бы не необъяснимо странное расположение вроде бы привычных элементов во внешности незнакомца - кажется, что из-за конструктивных особенностей этого лица сострадание не входит в набор передаваемых им эмоций. Скорее, он как будто впитывает переживания Иоанна. Отстранившись: Я его хороший знакомый.
Глаза Иоанна, прозванного Патмосским, начинают явно косить, а лицо бледнеет. Иоанн пытается взглянуть в лицо гостя, но его органы зрения явно промахиваются. В страхе: Ты... это ты... искушал его в пустыне? Ты предлагал ему весь мир на горе и говорил ему tibi dabo? А что я... я ничего... я просто должен показать... По лицу его катятся слезы.
A man делает неопределенное движение руками. Немного недовольно: Я. Но и не совсем я. Это сложно объяснить. Здесь уж точно не обойтись привычным пониманием времени. Укоризненно смотрит вверх, затем снова на Иоанна. С некоторым нетерпением: А плачешь-то ты зачем, возлюбленный мой Иоанн?
Иоанн, прозванный Патмосским, хлюпнув носом, вытирает лицо подолом хламиды и садится на свою скамеечку. Тихо: Извини, Господин. По слабости. Думал, как быть дальше, если ты пришел. Мой труд еще далеко не закончен, и учеников у меня нет, и не может быть. Машет рукой на стопку табличек, потом переводит руку на свернутые в трубочки папирусы. Все время вижу то, как все закончится. Должен радоваться, а не могу.
A man расслабленно пожимает плечами. Мой друг, к тебе я пришел с вопросом, с советом, может быть, но и только. Иными словами, как пришел, так и уйду. Сокрушенно вздыхает. Да... Труду твоему суждена великая судьба, но и сложная. Так что не расслабляйся. С некоторым любопытством: А что же ты видишь? Как все закончится?
Иоанн, прозванный Патмосским, идет в угол, находит табличку, приносит на светлое место. В саду чирикает особенно несгибаемо жизнерадостная птичка. Иоанн опять встает, берет черепок, кидает в куст. Птичка замолкает на полуслове. Возвращается, садится. Взглянув еще раз на пришедшего, тихо начинает говорить. Мне еще предстоит расположить стихи по порядку. Видения не имеют того, что греки называют "логикой", Господин. Это картины, и иногда... среди них просто горят слова, как на стене в Вавилоне. Вот смотри, что зажглось мне однажды:
"Я взглянул, и вот, конь белый, и на нем всадник, имеющий лук, и дан был ему венец; и вышел он как победоносный, и чтобы победить.
И вышел другой конь, рыжий; и сидящему на нем дано взять мир с земли, и чтобы убивали друг друга; и дан ему большой меч.
Я взглянул, и вот, конь вороной, и на нем всадник, имеющий меру в руке своей.
И я взглянул, и вот, конь бледный, и на нем всадник, которому имя "смерть"; и ад следовал за ним; и дана ему власть над четвертою частью земли - умерщвлять мечом и голодом, и мором и зверями земными.
И вышел пятый конь, вороной с ледяной звездой во лбу и седой гривой, и на нем всадник, имя которому "зима", и дан ему в руки лед, и власть сначала над шапкой земли и дном ее, а потом и над всею нею, и даже над небесами. И остынет Земля, превратившись в лед, и одолеет этот всадник Смерть, Чуму, Голод и Войну".
Внезапно зрачки в глазах посетителя зажигаются оранжевым огнем. A man подходит - скорее даже перемещается, не переставляя ног - ближе к Иоанну.
Как? Повтори, пожалуйста... дорогой друг, ты, кажется, сказал что-то о пятом коне и пятом всаднике?
Иоанн, прозванный Патмосским, дрожащим голосом: Так надо ведь. Не надо бояться, Он так объяснил, потом будет Суд, он придет во второй раз, и настанет ведь Царство Небе... Посмотрев на гостя, осекается. Да... Так мне было видено. Потому что нужна чистота, а она ведь только в холоде. Представь землю, заваленную трупами, получившимися из войн, болезней, голода и - неизбежно смерти. Это не конец. Конец - когда их укроет белым саваном.
Неожиданно безумно улыбается. Я есмь Альфа и Омега, начало и конец...
A man поднимает руку, делая Иоанну знак молчать, и погружается в раздумья. Бормочет про себя: Очищение... но потоп... изменили... до такой степени?.. Поднимает глаза на Иоанна. С интересом: Хотел бы ты один раз посмотреть на это не оком разума, но обычными, человеческими своими глазами?
Иоанн, прозванный Патмосским, дрожа, неуверенно: Я? Жалкий скриб? Писец? Достоин ли я?
Twilight, машет рукой. Небрежно: Достоин, достоин. Кто, если не ты? Не этот же скучный мытарь.
Все вокруг них погружается во тьму. Предметы теряют свой облик нехотя, и некоторые их части как будто цепляются за существование дольше, чем другие; но в конце концов остаются лишь Иоанн и непонятный силуэт напротив него, непостижимым образом переливающийся от гулко-черного до звеняще-белого. Они стоят на металлического цвета бесконечном мосту, соединяющем один край вечности с другим. На всякий случай еще раз представляется:
Я - сумерки Бога. Пойдем, Иоанн. Тут не так уж далеко.
Подумав, направляется в сторону, ровно ничем не отличающуюся от другой. Иоанн следует за ним. В какой-то момент его странный спутник бесцеремонно хватает Иоанна за пояс и спрыгивает вместе с ним вниз; они летят довольно долго, и свист в ушах чуть не оглушает Иоанна, но он все-таки замечает, что далеко внизу под ними во тьме стоят несколько фигур - они как будто готовятся осадить остров прямо перед ними, на котором стоит покрытая снегом и льдом безнадежно замороженная цитадель. Весело:
Reminds me of old times!
Но Иоанн, конечно, не понимает его.
Раньше: Уроборос
Оглавление
Дальше: Букентавр