By All Means Necessary-2
"И что произошло затем, синьор Хониат?"
Чуть позже. Синьор Хониат не был готов вспоминать, что произошло затем. Он помнил, как появился Отец. Отец с прописной буквы. Не помнил, правда, откуда он появился. Они же не следили за ребенком. Помнил, что именно Отец прекратил все. Быстро и бесследно. Помнил, как они поговорили - Отец и сын. И, что самое ужасное, помнил, что, уходя, Старший посмотрел прямо ему, Никите Хониату, в глаза. А ведь Никита стоял в абсолютной тени навеса, и просто не мог убежать, потому что бежать было некуда, и потому что он - не мог. А младший...
...Младший сидел в классной комнате и учился. Как будто ничего не произошло.
Они занимались древностью и уже не в первый раз "играли" в альтернативную историю. Сегодняшнее упражнение называлось "300 спартанцев царя Леонида".
Медленно катился к концу V век до Рождества одного популярного пророка. У персидского царя Ксеркса было с собой двести тысяч человек, и они хотели занять Элладу. Афины и кое-какие другие государства Пелопоннеса были исполнены решимости сопротивляться. Прочие, "неприсоединившиеся", изображали из себя древнюю Швейцарию или, что хуже, выбрали в этой игре сторону Ксеркса. Персы переплыли Геллеспонт...
- Геллеспонт..?
- Дарданеллы, - досадливо отвечает ученик, и учителю делается стыдно. Конечно же, он это знает.
- ...и двинулись...
- ...на запад вдоль побережья Фракии к Македонии, а затем на юг - в Фессалию.
- Помимо Ксеркса, основным военачальником персов был...
- ...Мардоний.
- А тем временем...
- ...малым каботажем вдоль берега тащился персидский флот, в который, как утверждает Геродот, входило полторы тысячи боевых и три тысячи транспортных судов.
Мальчик замолчал, продолжая что-то рассеянно чертить в своей тетради. Синьор Хониат смотрел на него, ожидая улыбки, или оживленного взгляда, или хотя бы какого-нибудь взгляда ("малый каботаж" был, в общем, в некотором роде хулиганством). Ожидая хотя бы чего-то, что свидетельствовало бы о том, что мальчик прикладывает усилия. Ничего. Какая-то часть мозга его ученика принимала участие в уроке, остальной он - отсутствовал. Как всегда. Никита вздохнул и замолчал, глядя на карту Древней Греции и на едва заметную точку Фермопил. Они просидели так довольно долго. Когда синьор Хониат очнулся, ученик смотрел на него. Это был совершенно недетский взгляд. Неустающий, не меняющий интенсивности, спокойный и безучастный взгляд. Если бы... если бы существовали лучи черного света, то они были бы такими. С линии взгляда Никитиного ученика хотелось уйти. Отойти в сторону. Никита инстинктивно поправил галстук-бабочку. Ученик, по-видимому, вспомнив о "приличном поведении", опустил глаза, выдержал паузу и спросил:
- Вы хотели задать вопрос о Северной Греции? Союзники оставили ее без боя, потому что горные проходы к югу от Олимпа оборонять было слишком трудно.
Мальчик тихо вздохнул и продолжил:
- Слишком близко к богам. Они не любят шума. А сами, наверное, считают ниже своего достоинства оборонять страну, на территории которой находятся. И потом, - подумав, продолжил ребенок, - зачем оборонять людей, которые так плохо в тебя верят, что отступают от самого Олимпа. Или вовсе переходят на сторону врага. Как это все взаимосвязано.
Оставив предложение без восклицательного знака, он снова поднял глаза и старательно улыбнулся учителю. Никита подумал, что лучше бы он этого не делал. И еще подумал, что главное - пережить эту зиму. Дождаться, пока откроются от снега и льда дороги и перевалы, и тогда можно будет вернуться домой, в Рим.
И тогда настали Фермопилы. Проем шириной в несколько метров. Возьми несколько тяжеловооруженных гоплитов (любой мальчик в мире произнесет эти слова без запинки: тяжеловооруженный гоплит. Тяжело. Вооруженный. Гоплит), и они остановят хоть четыре танковые дивизии Гудериана.
Ученик равнодушно отметил, что история несправедливо забыла об ополченцах из златовратных Фив и Феспии, о двух тысячах лучников и семи тысячах других гоплитов, сконцентрировавшись лишь на трехстах личных гвардейцах, спартанцах Леонида. Помолчал, еще разок вздохнул, и сказал, что история всегда права. Она запоминает жесты и не запоминает жертвы: когда посланники Ксеркса предложили Леониду сдать оружие, тот ответил "Приди и возьми".
Хониат умиротворенно кивал, слушая своего воспитанника. Не воспитанника - ученика. Не ученика... Его слова как будто усыпляли Никиту. Никита не мог понять, как мальчик относится к древним сюжетам. Впечатляют ли они его, увлекают ли. Какой смысл в древней истории, если она - не увлекает? Ведь не в знании же... Может, мальчик не верил в рассказы историков? Как не верил в сказки? А верил только в то, что видел вокруг и в... то, что мог познать через опыт, вроде местных трав и странных разноцветных составов, составлению которых иногда учила его мать? Никита был профессиональным учителем. Он всю жизнь учил детей. Поэтому в мыслях об обучении он находил покой. Покой ему был нужен. Иначе не будет учителя, и не будет профессии. Надо понять ребенка.
А мальчик тем временем поведал учителю про особенности античной географии, про проходы из Фессалии в Локриду, про изменение рельефа местности и плавно перешел к "альтернативе". Допустил, что греков было больше. Что не два дня косили их при Фермопилах Ксеркс с Мардонием, а неделю. Объяснил, что численный перевес персов вкупе с восточным упорством в любом случае позволил бы им пересилить полуостровитян, что как бы ни воевали греки "не числом, а умением", скольких бы ни положили упрямые спартанцы, шансов при Фермопилах у них все равно было не больше, чем у капли росы в мексиканский полдень. Заявил, что когда не вмешиваются сдвиги тектонических плит, внезапные смерти правителей, проснувшиеся после навеянного амброзией сна боги или еще какие-нибудь маловероятные соображения такого же порядка, "история все равно находит выход", и в данном случае никакой альтернативы не получается. Фермопилы были игрой на проигрыш. Персы вошли в Среднюю Грецию. Афины пали. Мальчик замолчал. Никита очнулся.
Синьор Хониат посмотрел на ученика. Тот больше не чертил в тетрадке, руки его лежали на столе спокойно. Ладонями вниз. Синьор Хониат отогнал воспоминание недельной давности и, совладав с голосом, спросил:
- И что же? Фермопилы были не нужны? Как ты считаешь?
- Не нужны, - сказал мальчик.
- И тебе не жалко Леонида?
- Нет.
- Почему?
- Он воин, - ответил мальчик, глядя прямо сквозь учителя в пятый век до рождества одного популярного пророка. - Он знал, на что идет сам, и куда ведет своих людей.
- И ты не хочешь быть похожим на него?
Мальчик подумал.
- Нет, - сказал он твердо.
- Тебя не увлекает идея героизма?
- Нет, - сказал мальчик удивленно. - Почему она должна меня увлекать?
Никита опять вспомнил. Но он все-таки пытался, пытался... Ведь Никита был учителем.
- Ты разве не понимаешь, что у каждого человека бывают свои Фермопилы, [и он назвал мальчика по имени]?
- Понимаю, - сказал мальчик вежливо.
- И что же ты об этом думаешь? - безнадежно спросил синьор Хониат.
- Я думаю, что в проходе не должно быть посторонних.
Мальчик замолчал, как будто не надеясь на то, что достаточно понятно выразился. Никита замер. Ребенок поднялся с места и пошел к выходу. У двери остановился, обернулся и, как будто извиняясь, развел руками. Никита в который раз поразился тому, что мальчик был совершенно лишен положенной его возрасту очаровательной физической неловкости. Учитель поднялся, не решаясь сказать, что урок не закончен, потому что урок - был закончен.
Раньше (Хониат-1)
Оглавление
Дальше (Хониат-3)
Чуть позже. Синьор Хониат не был готов вспоминать, что произошло затем. Он помнил, как появился Отец. Отец с прописной буквы. Не помнил, правда, откуда он появился. Они же не следили за ребенком. Помнил, что именно Отец прекратил все. Быстро и бесследно. Помнил, как они поговорили - Отец и сын. И, что самое ужасное, помнил, что, уходя, Старший посмотрел прямо ему, Никите Хониату, в глаза. А ведь Никита стоял в абсолютной тени навеса, и просто не мог убежать, потому что бежать было некуда, и потому что он - не мог. А младший...
...Младший сидел в классной комнате и учился. Как будто ничего не произошло.
Они занимались древностью и уже не в первый раз "играли" в альтернативную историю. Сегодняшнее упражнение называлось "300 спартанцев царя Леонида".
Медленно катился к концу V век до Рождества одного популярного пророка. У персидского царя Ксеркса было с собой двести тысяч человек, и они хотели занять Элладу. Афины и кое-какие другие государства Пелопоннеса были исполнены решимости сопротивляться. Прочие, "неприсоединившиеся", изображали из себя древнюю Швейцарию или, что хуже, выбрали в этой игре сторону Ксеркса. Персы переплыли Геллеспонт...
- Геллеспонт..?
- Дарданеллы, - досадливо отвечает ученик, и учителю делается стыдно. Конечно же, он это знает.
- ...и двинулись...
- ...на запад вдоль побережья Фракии к Македонии, а затем на юг - в Фессалию.
- Помимо Ксеркса, основным военачальником персов был...
- ...Мардоний.
- А тем временем...
- ...малым каботажем вдоль берега тащился персидский флот, в который, как утверждает Геродот, входило полторы тысячи боевых и три тысячи транспортных судов.
Мальчик замолчал, продолжая что-то рассеянно чертить в своей тетради. Синьор Хониат смотрел на него, ожидая улыбки, или оживленного взгляда, или хотя бы какого-нибудь взгляда ("малый каботаж" был, в общем, в некотором роде хулиганством). Ожидая хотя бы чего-то, что свидетельствовало бы о том, что мальчик прикладывает усилия. Ничего. Какая-то часть мозга его ученика принимала участие в уроке, остальной он - отсутствовал. Как всегда. Никита вздохнул и замолчал, глядя на карту Древней Греции и на едва заметную точку Фермопил. Они просидели так довольно долго. Когда синьор Хониат очнулся, ученик смотрел на него. Это был совершенно недетский взгляд. Неустающий, не меняющий интенсивности, спокойный и безучастный взгляд. Если бы... если бы существовали лучи черного света, то они были бы такими. С линии взгляда Никитиного ученика хотелось уйти. Отойти в сторону. Никита инстинктивно поправил галстук-бабочку. Ученик, по-видимому, вспомнив о "приличном поведении", опустил глаза, выдержал паузу и спросил:
- Вы хотели задать вопрос о Северной Греции? Союзники оставили ее без боя, потому что горные проходы к югу от Олимпа оборонять было слишком трудно.
Мальчик тихо вздохнул и продолжил:
- Слишком близко к богам. Они не любят шума. А сами, наверное, считают ниже своего достоинства оборонять страну, на территории которой находятся. И потом, - подумав, продолжил ребенок, - зачем оборонять людей, которые так плохо в тебя верят, что отступают от самого Олимпа. Или вовсе переходят на сторону врага. Как это все взаимосвязано.
Оставив предложение без восклицательного знака, он снова поднял глаза и старательно улыбнулся учителю. Никита подумал, что лучше бы он этого не делал. И еще подумал, что главное - пережить эту зиму. Дождаться, пока откроются от снега и льда дороги и перевалы, и тогда можно будет вернуться домой, в Рим.
И тогда настали Фермопилы. Проем шириной в несколько метров. Возьми несколько тяжеловооруженных гоплитов (любой мальчик в мире произнесет эти слова без запинки: тяжеловооруженный гоплит. Тяжело. Вооруженный. Гоплит), и они остановят хоть четыре танковые дивизии Гудериана.
Ученик равнодушно отметил, что история несправедливо забыла об ополченцах из златовратных Фив и Феспии, о двух тысячах лучников и семи тысячах других гоплитов, сконцентрировавшись лишь на трехстах личных гвардейцах, спартанцах Леонида. Помолчал, еще разок вздохнул, и сказал, что история всегда права. Она запоминает жесты и не запоминает жертвы: когда посланники Ксеркса предложили Леониду сдать оружие, тот ответил "Приди и возьми".
Хониат умиротворенно кивал, слушая своего воспитанника. Не воспитанника - ученика. Не ученика... Его слова как будто усыпляли Никиту. Никита не мог понять, как мальчик относится к древним сюжетам. Впечатляют ли они его, увлекают ли. Какой смысл в древней истории, если она - не увлекает? Ведь не в знании же... Может, мальчик не верил в рассказы историков? Как не верил в сказки? А верил только в то, что видел вокруг и в... то, что мог познать через опыт, вроде местных трав и странных разноцветных составов, составлению которых иногда учила его мать? Никита был профессиональным учителем. Он всю жизнь учил детей. Поэтому в мыслях об обучении он находил покой. Покой ему был нужен. Иначе не будет учителя, и не будет профессии. Надо понять ребенка.
А мальчик тем временем поведал учителю про особенности античной географии, про проходы из Фессалии в Локриду, про изменение рельефа местности и плавно перешел к "альтернативе". Допустил, что греков было больше. Что не два дня косили их при Фермопилах Ксеркс с Мардонием, а неделю. Объяснил, что численный перевес персов вкупе с восточным упорством в любом случае позволил бы им пересилить полуостровитян, что как бы ни воевали греки "не числом, а умением", скольких бы ни положили упрямые спартанцы, шансов при Фермопилах у них все равно было не больше, чем у капли росы в мексиканский полдень. Заявил, что когда не вмешиваются сдвиги тектонических плит, внезапные смерти правителей, проснувшиеся после навеянного амброзией сна боги или еще какие-нибудь маловероятные соображения такого же порядка, "история все равно находит выход", и в данном случае никакой альтернативы не получается. Фермопилы были игрой на проигрыш. Персы вошли в Среднюю Грецию. Афины пали. Мальчик замолчал. Никита очнулся.
Синьор Хониат посмотрел на ученика. Тот больше не чертил в тетрадке, руки его лежали на столе спокойно. Ладонями вниз. Синьор Хониат отогнал воспоминание недельной давности и, совладав с голосом, спросил:
- И что же? Фермопилы были не нужны? Как ты считаешь?
- Не нужны, - сказал мальчик.
- И тебе не жалко Леонида?
- Нет.
- Почему?
- Он воин, - ответил мальчик, глядя прямо сквозь учителя в пятый век до рождества одного популярного пророка. - Он знал, на что идет сам, и куда ведет своих людей.
- И ты не хочешь быть похожим на него?
Мальчик подумал.
- Нет, - сказал он твердо.
- Тебя не увлекает идея героизма?
- Нет, - сказал мальчик удивленно. - Почему она должна меня увлекать?
Никита опять вспомнил. Но он все-таки пытался, пытался... Ведь Никита был учителем.
- Ты разве не понимаешь, что у каждого человека бывают свои Фермопилы, [и он назвал мальчика по имени]?
- Понимаю, - сказал мальчик вежливо.
- И что же ты об этом думаешь? - безнадежно спросил синьор Хониат.
- Я думаю, что в проходе не должно быть посторонних.
Мальчик замолчал, как будто не надеясь на то, что достаточно понятно выразился. Никита замер. Ребенок поднялся с места и пошел к выходу. У двери остановился, обернулся и, как будто извиняясь, развел руками. Никита в который раз поразился тому, что мальчик был совершенно лишен положенной его возрасту очаровательной физической неловкости. Учитель поднялся, не решаясь сказать, что урок не закончен, потому что урок - был закончен.
Раньше (Хониат-1)
Оглавление
Дальше (Хониат-3)