Полет, которого не забыть (46)
... но самый незабываемый полет в моей жизни, конечно, это - путешествие из Милана в Москву зимой 1990 года. Собственно, в самом перелете не было ничего особенного, ну, подумаешь, чуть не хлопнулись брюхом об землю. Очень низкая была облачность, переходящая в туман, непосредственно соприкасавшийся с родной почвой. Ну и политическую обстановку следует принимать во внимание. Перестройка, героические порывы реформаторов, яростные конвульсии консерваторов, то-се, буря в пустыне, опять же - перебои с талонами на мыло, где уж тут сесть без приключений.
В общем, долетели мы почти до самой земли, а потом внезапно взмыли в облака и долго еще где-то там кружились в бессмысленной ночной вате в надежде на что-то лучшее, что-то прекрасное.
В процессе осуществления этой неудачной первой попытки пассажиры притихли. Даже распевавшие всю дорогу советские песни и требовавшие от стюардессы долива коньяку багровые командно-административные люди среднего звена прервали свою катюшу и тоскливо ухали в темном салоне в такт воздушным ямам.
Но главное не это.
Незабываемым этот перелет сделал мой сосед по самолету, мужчина неопределенно-моложавый, хотя и с седыми висками. Одет сосед был в очень хороший костюм, белая рубашка светилась ангельской заграничной голубизной, а в кармашке пиджака имелся положенный к солидному монотонному галстуку платочек. С самого начала я подумал, что он странно похож на советского разведчика-нелегала, отозванного Горбачевым прямо из логова итальянской буржуазии в рамках новых веяний внешней политики. Всю дорогу мой сосед старательно подтверждал эти подозрения. Он читал газету "Финансовые Времена" на английском языке. Отложив газету, он извлек из "дипломата" лиловый вольюм, изданный в Анн Арборе на безошибочно узнаваемой прекрасной бумаге, и беззастенчиво погрузился в подробности падения Гумберта Гумберта. При этом он скептически хмыкал на каждой новой песне распоясавшегося среднего звена. Он снисходительно потягивал армянский коньяк. И он курил сигару. Нет, он правда курил сигару. Обращался ко мне, двадцатишестилетнему, он исключительно на "вы". Впрочем, беседы не навязывал, лишь в конце полета, как раз между первой неудачной посадкой и окончательным приземлением, осведомился, не хочу ли я воспользоваться его таблетками от кашля (как выяснилось впоследствии, я летел с температурой 38,9 - просквозило во Флоренции, дьявольски холодны эти мраморные полы в альбергах зимою).
На запястье моего соседа явственно можно было прочитать вытауированное там кривоватыми заглавными литерами имя: АНЯ.
От таблеток я отказался. Черт его знает, что у них там за таблетки.
В общем, долетели мы почти до самой земли, а потом внезапно взмыли в облака и долго еще где-то там кружились в бессмысленной ночной вате в надежде на что-то лучшее, что-то прекрасное.
В процессе осуществления этой неудачной первой попытки пассажиры притихли. Даже распевавшие всю дорогу советские песни и требовавшие от стюардессы долива коньяку багровые командно-административные люди среднего звена прервали свою катюшу и тоскливо ухали в темном салоне в такт воздушным ямам.
Но главное не это.
Незабываемым этот перелет сделал мой сосед по самолету, мужчина неопределенно-моложавый, хотя и с седыми висками. Одет сосед был в очень хороший костюм, белая рубашка светилась ангельской заграничной голубизной, а в кармашке пиджака имелся положенный к солидному монотонному галстуку платочек. С самого начала я подумал, что он странно похож на советского разведчика-нелегала, отозванного Горбачевым прямо из логова итальянской буржуазии в рамках новых веяний внешней политики. Всю дорогу мой сосед старательно подтверждал эти подозрения. Он читал газету "Финансовые Времена" на английском языке. Отложив газету, он извлек из "дипломата" лиловый вольюм, изданный в Анн Арборе на безошибочно узнаваемой прекрасной бумаге, и беззастенчиво погрузился в подробности падения Гумберта Гумберта. При этом он скептически хмыкал на каждой новой песне распоясавшегося среднего звена. Он снисходительно потягивал армянский коньяк. И он курил сигару. Нет, он правда курил сигару. Обращался ко мне, двадцатишестилетнему, он исключительно на "вы". Впрочем, беседы не навязывал, лишь в конце полета, как раз между первой неудачной посадкой и окончательным приземлением, осведомился, не хочу ли я воспользоваться его таблетками от кашля (как выяснилось впоследствии, я летел с температурой 38,9 - просквозило во Флоренции, дьявольски холодны эти мраморные полы в альбергах зимою).
На запястье моего соседа явственно можно было прочитать вытауированное там кривоватыми заглавными литерами имя: АНЯ.
От таблеток я отказался. Черт его знает, что у них там за таблетки.