Яснополянские диалоги
Экспроприация экспроприаторов», или «Грабь награбленное!»
1 февраля 1907 зять Толстого записывает в своем дневнике: «Много народа ходит ко Л.Н., много особенно левых и сознательных, но все каких-то не вполне ясных и определенных. Но вот на днях наконец-то явился один вполне определенный анархист-экспроприатор».
Сам же граф на следующий день сделал в своем дневнике такую запись: «Был анархист-экспроприатор и на деревне говорил с мужиками о том, что не надо работать на господ и отобрать то, что они (господа) считают своим. Хотелось бы спросить у него и его учителей: а на богатого мужика, у к[оторого] 10 лошадей ходят в извоз или работается кирпич и т. п., можно или нельзя работать? Если можн[о] еще, то где надо остановиться? И если установим, на каких нельзя работать, то как мы установим, утвердим это? Установим законы, приводимые в действие насилием? Но ведь тогда опять будут злоупотребления властью. -
И это рассуждение мне вдруг с совершенной ясностью (никогда прежде не испытанной мною) показало ужасное заблуждение устройства человеческой жизни. Всякое устройство основывается на насилии и поддерживается насилием».
Анархист-экспроприатор, как он отрекомендовался графу, был почтен не пятиминутной беседой на крыльце, а отдельной получасовой аудиенцией в бывшей библиотеке. Зять писателя описывает его так: «Маленький, тщедушный, молодой, с белокурой бородкой, которую он нервно пощипывал, неопределенного образования и общественного положения, он явился ко Л.Н. с желанием получить от него некоторую сумму денег на “анархические дела”. Л.Н., конечно, отказал. Анархист, конечно, настаивал, что Л.Н. должен дать. Он защищал законность экспроприации, доказывал, что все это деньги народа, а что потому ничего дурного нет отнимать у богачей (т.е. у единомышленника-анархиста графа Толстого) деньги народа и передавать на дело народа. Л.Н. вынес впечатление, что это один из многих загипнотизированных настоящей революцией людей, которые даже понять не могут, что́ им говорят».
Не желая давать невесть кому и невесть на что свои кровные, граф плавно перешел к теме Бога. Анархист ответил то, что уже многие сознательные отвечали Л.Н.: “У всякого свой бог”. Очевидно, это стоит в каком-нибудь катехизисе “сознательных”. Когда Л.Н. допытывался, что же будет, когда анархисты все разрушат существующее, анархист ответил: “Да как-нибудь устроится”. - “Почему же вы думаете, что все тогда будет хорошо?” - “Да уж наверно хорошо”. Слушая об этом из уст Л.Н., я подумал, что уверенность Л.Н., что яснополянские мужики тоже что-то хорошо устроят, когда уничтожатся все власти, ведь одинаково основывается только на том, что Л-у Н-у этого хочется и так представляется ‹...›
Вся прелесть диалога экспроприатора и потенциальной жертвы экспроприации заключалась в том, что граф подверг сомнению тезис оппонента, что «все как-нибудь само-собой устроится». Но именно это их сиятельство четверть века подряд и проповедовали, уповая на то, что «сама пойдет»! Выдвигался и дополнительный аргумент: «Хуже не будет, ибо хуже некуда». В итоге получался диалог графа с самим собой, результатом которого становилось фундаментальное сомнение в важнейшем тезисе толстовской «теории».
Вот к чему привело графа его нежелание давать единомышленнику свои «кровно заработанные» деньги. Граф активно защищал попавшихся в руки властей экспроприаторов, но отнюдь не тех, что желали экспроприировать его самого. И, конечно же, мучительно выстраданная графом мысль о том, что «всякое устройство основывается на насилии и поддерживается насилием», поражает своей глубиной.