Правосудие: возмездие или защита социума?
.
В связи с заметкой о принципиальном применении 58 Статьи к мерзавцам, фальсифицирующим в России половину молочных продуктов, возникла дискуссия. Оппонент возражал, что это, мол, чисто хозяйственное преступление и применение политической статьи к преступникам поэтому неверно. Я настаивал как раз на необходимости применять именно 58-статью.
Сначала я делал это в порядке стёба...
А потом понял, что на самом деле так и есть и причина расхождения в наших взглядах лежит глубоко - в концепции права. Посему дискуссия и интересна. Увы, оппонента я был вынужден забанить за хамство в мой адрес, но ценность дискуссии от этого не пропадает.
А смысл вот в чем: уголовный кодекс РСФСР 1922 года, в котором появилась пресловутая 58 Статья объявил Великую, на мой взгляд, концепцию, которая вполне могла бы похоронить классическое уголовное право в любом его изводе - хоть прецедентном, идущем от жизни и суждения человека британском варианте, хоть в континентальном праве, которое я определил бы как формально-аналитическое. Ибо все это право - замечу, не только европейское, но и вообще практически любое - даже если обращаться к правовым системам иных народам и эпох, - базируется на универсальном принципе ВОЗМЕЗДИЯ - соразмерности ПРЕСТУПЛЕНИЯ И НАКАЗАНИЯ.
Особенность УК 1922 года состоит в том, что наряду с классической парой «преступление/ наказание» в Общей части кодекса вводится идея смысла права, как социальной защиты:
5. Уголовный Кодекс Р.С.Ф.С.Р. имеет своей задачей правовую защиту государства трудящихся от преступлений и от общественно - опасных элементов и осуществляет эту защиту путем применения к нарушителям революционного правопорядка наказания или других мер социальный защиты.
Именно отсюда, от концепции «социальной защиты», пошло общеизвестное выражение: «смертная казнь - это высшая мера социальной защиты».
Недостаток кодекса 1922 года в том, что он не смог отказаться от банальной концепции преступления и последующего наказания, в пользу концепции социальной защиты. В результате, лишь обозначив революционный шаг в правовом мышлении, кодекс не реализовал идею социальной защиты в полной мере.
Между тем эти две концепции различаются абсолютно кардинальным образом и ведут к качественно разным способам отправления правосудия.
Прежде всего, концепция уголовного права, как социальной защиты, позволяет последовательно имплементировать лучшие черты прецедентного права: задачей судьи становится не оценка соответствия действий человека имеющимся законам, как в континентальном, в том числе российском, праве, а оценка социальной опасности поступка (явления).
В чем нюанс? - Многие помнят, наверное, любимое российскими либералами конца восьмидесятых-девяностых типичное для континентального правового мышления высказывание: «Все, разрешено, что не запрещено!» - То есть нет закона - не за что судить, как бы не были опасны или неприемлемы для социума совершенные действия.
Более грамотные восхищенно приводили в пример, знаменитое дело о контрабанде, выигранное адвокатом Александром Яковлевичем Пассовером:
- вам хорошо известно, что разъяснения правительствующего сената носят исчерпывающий характер, да, именно исчерпывающий характер и распространительному характеру не подлежат. А потому…
Он чуть-чуть повысил голос.
- … поскольку подсудимый Вальяно перевозил свои грузы, на чем особенно настаивал господин прокурор, именно на турецких фелюгах, а не в бочках из-под рома, например, в его действиях нет, с точки зрения разъяснения сената, признаков преступления морской контрабанды, и он подлежит оправданию.
Тем, кто не знаком с делом, детали здесь. Вам понравится.
Идея понятна? - Нет в законодательном определении понятия «контрабанда» слова «фелюга» - всё! - За перевозку товаров на фелюгах судить нельзя: это же законом не запрещено! Этим же принципом: «Все разрешено, что не запрещено», либеральная общественность оправдывала преступления того же Березовского и иных олигархов.
Прецедентное право решает такие вопросы без малейшего напряжения: судья оценил действие, как социально-опасное и принял решение, которое стало прецедентом, обязательным для исполнения судами соответствующего уровня.
В этом концепция защиты социума полностью совпадете с прецедентным правом: Судья оценивает не просто соответствие преступления закону, а социальную опасность деяния (которая может быть , строго говоря, выражена количественно!). Поэтому концепция способна адекватно реагировать на новые преступления и, в частности, естественным путем аннигилирует бредовый принцип «Все разрешено, что не запрещено».
Однако и с прецедентным правом концепция защиты социума резко контрастирует в другом отношении.
Замечательный пример - это дело Ходорковского. Помните? - «Так же как Ходорковский уходили от налогов все бизнесмены: значит, по приницпу неотвратимости наказания - надо сажать всех...».(Это уже базовый принцип концепции возмездия, то есть концепции «преступления/наказания»).
... Я тогда приводил в дискуссия пример Наполеона и французской армии в Италии. Наполеон, получив назначение и приехав в армию, обнаружил ее полностью разложенной. Мародерствовали все - от солдат до высших офицеров. Это создало крайне плохую атмосферу вокруг армии: местное население ее ненавидело и в случае наступления австрийцев могло начать стрелять в спину французским солдатам. По действующим законам того времени, за это преступление, за мародерство, полагалась смертная казнь. Но если последовательно применить в такой ситуации принцип неотвратимости наказания, то армии был бы нанесен ущерб больший, чем мог нанести ей любой преступник!
Наполеон, в отличие от теоретиков права и либералов, не понимающих существа дела, идиотом не был и потому расстрелял (по закону!) ровно столько мародеров, сколько понадобилось, чтобы прекратить мародерство вообще. Сам Наполеон считал, что это был примерно 1% от всех, подлежащих наказанию, напомню, в форме расстрела.
С точки зрения цели права как защиты социума, Наполеон поступил абсолютно адекватно: расстрел не был НАКАЗАНИЕМ. Это был способ ограничения социально опасного явления. Явление было ликвидировано, потребность в дальнейших репрессиях отпала.
Ровно то же относится и к посадке Ходорковского: посадка всех, поступавших как он, нанесла бы экономике страны едва ли не больший ущерб, чем Ходорковский на свободе. Очень важно, как в случае концепции социальной защиты работает принцип соразмерности преступления -... не наказания! - принимаемых мер по аннигиляции негативных явлений: он работает не только в отношении отдельных персон, но и в отношении «совокупности преступников»: исчезла социальная опасность, отпала необходимость в репрессиях...
Вернемся теперь к нашему примеру с молочным вредительством.
Концепция «преступление/наказание» общая и для прецедентного, и для формально-аналитического права подразумевает определение тяжести преступления (а не собственно социальной опасности) в бытовом смысле, а это подразумевает не только дилемму (умышленно/неумышленно) , но еще и понятие мотива.
Однако, если установить умышленность/неумышленность преступления можно объективно - по наличию, отсутствию подготовки к преступлению, то мотив - это типичное «мыслепреступление».
Мотив не может быть установлен объективно. Пример: наличие даже у убийцы «мотива» в виде потенциального наследства при условии совершения преступления не может быть фактом права. Ибо убийство могло быть по неосторожности - или умышленным. Но даже умысел мог быть связан с множеством мотивов: от оскорблений со стороны убитого, до любви и ревности... Не существует объективных методов установления какой из мотивов на самом деле сработал. Для этого надо уметь объективно читать мысли. Поэтому понятие мотива, как неверифицируемого фактора из осмысленного права вообще должно быть исключено раз и навсегда.
И это имеет последствия.
Вот о мотивах мы и спорили: мой оппонент настаивал, что мотива причинить вред обществу у фальсификаторов молочных продуктов не было. Ими двигал чисто коммерческий интерес.
Моя позиция, исходящая из концепции защиты социума, качественно иная. В рамках идеи защиты социума абсолютно не важно, какие мысли бродили в головах тех, кто лил салициловую кислоту и выпал известь в «молочный продукт». Важно то, что объективно они наносили ущерб обществу - пусть даже из благотворительных соображений: мало ли, всем коллективом сошли с ума и решили, что добавляя салициловую кислоту они способствуют, скажем, росту волос на голове.
Вне зависимости от мыслей, бродящих в головах фальсификаторов, объективно они нанесли своими умышленными действиям ущерб множеству людей, то есть, социуму. В отличие, скажем, о частной кражи, наносящей ущерб одному человеку и, соответственно, социально менее опасному.
Разницу между принципом защиты социума и преступления/наказания можно проследить еще на одном забавном, но содержательном примере, предложенным оппонентом: муж убил жену (из ревности), а она председатель колхоза.
Так что его судить за убийство представителя власти? (58 статья) или как бытовуху (117 Статья)?
Его логика - в рамках преступления/наказания: конечно по 117. Какая разница, кого убил муж: жену-председателя колхоза, или жену-домохозяйку? - МОТИВ ЖЕ ОДИН - РЕВНОСТЬ!
Логика же в рамках концепции защиты собственности абсолютно иная. Мотив неустановим: может мужик убил жену из ревности, может по пьяни, может избавиться хотел...
Объективно же в наличие имебтся только следующие проверяемые обстоятельства:
1. Убийство умышленное или неумышленное.
2. Женщина - представитель власти, то есть организатор социума и ее убийство наносит вред социуму (именно поэтому убийство представителя власти вынесено в отдельную категорию).
Поэтому, при всем внешнем сходстве убийства домохозяйки и женщины-представителя власти, это разные преступления: первое касается, фактически одного человека, второе - объективно направлено против социума. Так, убийство женщины-председателя колхоза наносит вполне конкретный ущерб колхозу, который она возглавляла как юридическому лицу. И, поэтому, во втором случае нужно судить именно за убийство представителя власти. Аналог простой: одно дело кража у частного человека, другое - ограбление кассы предприятия или банка... А мужу представителю власти надо осознавать свое социальное положение: он не только муж женщины, но и муж женщины-представителя власти. И это объективная реальность.
... Другой вопрос, как я написал в самом начале: выдвинув гениальный принцип правосудия, как защиты социума, УК 1922 года и последующие его редакции так и не смог преодолеть дикарскую идею прав как возмездия за преступления.
Но при справедливом строе, я надеюсь, именно идея защиты социума и, в частности, настоящей защиты прав человека, ка атома социума, будет осмысленна и реализована.
Только приняв такую концепцию можно не только обеспечить права человека, но и права организованных человеческих множеств не только в форме юридических лиц.
Аминь.
В связи с заметкой о принципиальном применении 58 Статьи к мерзавцам, фальсифицирующим в России половину молочных продуктов, возникла дискуссия. Оппонент возражал, что это, мол, чисто хозяйственное преступление и применение политической статьи к преступникам поэтому неверно. Я настаивал как раз на необходимости применять именно 58-статью.
Сначала я делал это в порядке стёба...
А потом понял, что на самом деле так и есть и причина расхождения в наших взглядах лежит глубоко - в концепции права. Посему дискуссия и интересна. Увы, оппонента я был вынужден забанить за хамство в мой адрес, но ценность дискуссии от этого не пропадает.
А смысл вот в чем: уголовный кодекс РСФСР 1922 года, в котором появилась пресловутая 58 Статья объявил Великую, на мой взгляд, концепцию, которая вполне могла бы похоронить классическое уголовное право в любом его изводе - хоть прецедентном, идущем от жизни и суждения человека британском варианте, хоть в континентальном праве, которое я определил бы как формально-аналитическое. Ибо все это право - замечу, не только европейское, но и вообще практически любое - даже если обращаться к правовым системам иных народам и эпох, - базируется на универсальном принципе ВОЗМЕЗДИЯ - соразмерности ПРЕСТУПЛЕНИЯ И НАКАЗАНИЯ.
Особенность УК 1922 года состоит в том, что наряду с классической парой «преступление/ наказание» в Общей части кодекса вводится идея смысла права, как социальной защиты:
5. Уголовный Кодекс Р.С.Ф.С.Р. имеет своей задачей правовую защиту государства трудящихся от преступлений и от общественно - опасных элементов и осуществляет эту защиту путем применения к нарушителям революционного правопорядка наказания или других мер социальный защиты.
Именно отсюда, от концепции «социальной защиты», пошло общеизвестное выражение: «смертная казнь - это высшая мера социальной защиты».
Недостаток кодекса 1922 года в том, что он не смог отказаться от банальной концепции преступления и последующего наказания, в пользу концепции социальной защиты. В результате, лишь обозначив революционный шаг в правовом мышлении, кодекс не реализовал идею социальной защиты в полной мере.
Между тем эти две концепции различаются абсолютно кардинальным образом и ведут к качественно разным способам отправления правосудия.
Прежде всего, концепция уголовного права, как социальной защиты, позволяет последовательно имплементировать лучшие черты прецедентного права: задачей судьи становится не оценка соответствия действий человека имеющимся законам, как в континентальном, в том числе российском, праве, а оценка социальной опасности поступка (явления).
В чем нюанс? - Многие помнят, наверное, любимое российскими либералами конца восьмидесятых-девяностых типичное для континентального правового мышления высказывание: «Все, разрешено, что не запрещено!» - То есть нет закона - не за что судить, как бы не были опасны или неприемлемы для социума совершенные действия.
Более грамотные восхищенно приводили в пример, знаменитое дело о контрабанде, выигранное адвокатом Александром Яковлевичем Пассовером:
- вам хорошо известно, что разъяснения правительствующего сената носят исчерпывающий характер, да, именно исчерпывающий характер и распространительному характеру не подлежат. А потому…
Он чуть-чуть повысил голос.
- … поскольку подсудимый Вальяно перевозил свои грузы, на чем особенно настаивал господин прокурор, именно на турецких фелюгах, а не в бочках из-под рома, например, в его действиях нет, с точки зрения разъяснения сената, признаков преступления морской контрабанды, и он подлежит оправданию.
Тем, кто не знаком с делом, детали здесь. Вам понравится.
Идея понятна? - Нет в законодательном определении понятия «контрабанда» слова «фелюга» - всё! - За перевозку товаров на фелюгах судить нельзя: это же законом не запрещено! Этим же принципом: «Все разрешено, что не запрещено», либеральная общественность оправдывала преступления того же Березовского и иных олигархов.
Прецедентное право решает такие вопросы без малейшего напряжения: судья оценил действие, как социально-опасное и принял решение, которое стало прецедентом, обязательным для исполнения судами соответствующего уровня.
В этом концепция защиты социума полностью совпадете с прецедентным правом: Судья оценивает не просто соответствие преступления закону, а социальную опасность деяния (которая может быть , строго говоря, выражена количественно!). Поэтому концепция способна адекватно реагировать на новые преступления и, в частности, естественным путем аннигилирует бредовый принцип «Все разрешено, что не запрещено».
Однако и с прецедентным правом концепция защиты социума резко контрастирует в другом отношении.
Замечательный пример - это дело Ходорковского. Помните? - «Так же как Ходорковский уходили от налогов все бизнесмены: значит, по приницпу неотвратимости наказания - надо сажать всех...».(Это уже базовый принцип концепции возмездия, то есть концепции «преступления/наказания»).
... Я тогда приводил в дискуссия пример Наполеона и французской армии в Италии. Наполеон, получив назначение и приехав в армию, обнаружил ее полностью разложенной. Мародерствовали все - от солдат до высших офицеров. Это создало крайне плохую атмосферу вокруг армии: местное население ее ненавидело и в случае наступления австрийцев могло начать стрелять в спину французским солдатам. По действующим законам того времени, за это преступление, за мародерство, полагалась смертная казнь. Но если последовательно применить в такой ситуации принцип неотвратимости наказания, то армии был бы нанесен ущерб больший, чем мог нанести ей любой преступник!
Наполеон, в отличие от теоретиков права и либералов, не понимающих существа дела, идиотом не был и потому расстрелял (по закону!) ровно столько мародеров, сколько понадобилось, чтобы прекратить мародерство вообще. Сам Наполеон считал, что это был примерно 1% от всех, подлежащих наказанию, напомню, в форме расстрела.
С точки зрения цели права как защиты социума, Наполеон поступил абсолютно адекватно: расстрел не был НАКАЗАНИЕМ. Это был способ ограничения социально опасного явления. Явление было ликвидировано, потребность в дальнейших репрессиях отпала.
Ровно то же относится и к посадке Ходорковского: посадка всех, поступавших как он, нанесла бы экономике страны едва ли не больший ущерб, чем Ходорковский на свободе. Очень важно, как в случае концепции социальной защиты работает принцип соразмерности преступления -... не наказания! - принимаемых мер по аннигиляции негативных явлений: он работает не только в отношении отдельных персон, но и в отношении «совокупности преступников»: исчезла социальная опасность, отпала необходимость в репрессиях...
Вернемся теперь к нашему примеру с молочным вредительством.
Концепция «преступление/наказание» общая и для прецедентного, и для формально-аналитического права подразумевает определение тяжести преступления (а не собственно социальной опасности) в бытовом смысле, а это подразумевает не только дилемму (умышленно/неумышленно) , но еще и понятие мотива.
Однако, если установить умышленность/неумышленность преступления можно объективно - по наличию, отсутствию подготовки к преступлению, то мотив - это типичное «мыслепреступление».
Мотив не может быть установлен объективно. Пример: наличие даже у убийцы «мотива» в виде потенциального наследства при условии совершения преступления не может быть фактом права. Ибо убийство могло быть по неосторожности - или умышленным. Но даже умысел мог быть связан с множеством мотивов: от оскорблений со стороны убитого, до любви и ревности... Не существует объективных методов установления какой из мотивов на самом деле сработал. Для этого надо уметь объективно читать мысли. Поэтому понятие мотива, как неверифицируемого фактора из осмысленного права вообще должно быть исключено раз и навсегда.
И это имеет последствия.
Вот о мотивах мы и спорили: мой оппонент настаивал, что мотива причинить вред обществу у фальсификаторов молочных продуктов не было. Ими двигал чисто коммерческий интерес.
Моя позиция, исходящая из концепции защиты социума, качественно иная. В рамках идеи защиты социума абсолютно не важно, какие мысли бродили в головах тех, кто лил салициловую кислоту и выпал известь в «молочный продукт». Важно то, что объективно они наносили ущерб обществу - пусть даже из благотворительных соображений: мало ли, всем коллективом сошли с ума и решили, что добавляя салициловую кислоту они способствуют, скажем, росту волос на голове.
Вне зависимости от мыслей, бродящих в головах фальсификаторов, объективно они нанесли своими умышленными действиям ущерб множеству людей, то есть, социуму. В отличие, скажем, о частной кражи, наносящей ущерб одному человеку и, соответственно, социально менее опасному.
Разницу между принципом защиты социума и преступления/наказания можно проследить еще на одном забавном, но содержательном примере, предложенным оппонентом: муж убил жену (из ревности), а она председатель колхоза.
Так что его судить за убийство представителя власти? (58 статья) или как бытовуху (117 Статья)?
Его логика - в рамках преступления/наказания: конечно по 117. Какая разница, кого убил муж: жену-председателя колхоза, или жену-домохозяйку? - МОТИВ ЖЕ ОДИН - РЕВНОСТЬ!
Логика же в рамках концепции защиты собственности абсолютно иная. Мотив неустановим: может мужик убил жену из ревности, может по пьяни, может избавиться хотел...
Объективно же в наличие имебтся только следующие проверяемые обстоятельства:
1. Убийство умышленное или неумышленное.
2. Женщина - представитель власти, то есть организатор социума и ее убийство наносит вред социуму (именно поэтому убийство представителя власти вынесено в отдельную категорию).
Поэтому, при всем внешнем сходстве убийства домохозяйки и женщины-представителя власти, это разные преступления: первое касается, фактически одного человека, второе - объективно направлено против социума. Так, убийство женщины-председателя колхоза наносит вполне конкретный ущерб колхозу, который она возглавляла как юридическому лицу. И, поэтому, во втором случае нужно судить именно за убийство представителя власти. Аналог простой: одно дело кража у частного человека, другое - ограбление кассы предприятия или банка... А мужу представителю власти надо осознавать свое социальное положение: он не только муж женщины, но и муж женщины-представителя власти. И это объективная реальность.
... Другой вопрос, как я написал в самом начале: выдвинув гениальный принцип правосудия, как защиты социума, УК 1922 года и последующие его редакции так и не смог преодолеть дикарскую идею прав как возмездия за преступления.
Но при справедливом строе, я надеюсь, именно идея защиты социума и, в частности, настоящей защиты прав человека, ка атома социума, будет осмысленна и реализована.
Только приняв такую концепцию можно не только обеспечить права человека, но и права организованных человеческих множеств не только в форме юридических лиц.
Аминь.