«В 1974 году мне было 4 года…». Аэропорт
По выходным мы ездили в гости к бабушке и дедушке - родителям отца. Они жили в однокомнатной квартире на 9-ом этаже в районе Ленинградского рынка, в Малом Коптевском переулке. Двери лифта в этом доме были не автоматическими, нужно было открывать сначала внешнюю дверь, а потом две створки кабины.
Квартира была небольшой, но по тем временам на семью из двух человек - роскошной. Относительно большая кухня (метров 8) с балконом, жилая комната - метров 18. На ночь все мы устраивались каким-то немыслимым образом: на бабушкином сундуке за шкафом помещались два человека, я ложилась на дедушкину кушетку, бабушка - на раскладушку посреди комнаты, а дедушка - на раскладушку в кухне.
Местоположение бабушки с дедушкой мы называли «Аэропорт», по названию ближайшей станции метро (а место, где жила семья, - «Фили»). От станции «Аэропорт» нужно было пройти минут двадцать пешком. Можно было доехать до станции «Динамо» или «Сокол», но тогда приходилось ехать еще на автобусе. Либо на электричке Белорусского направления от Филей до платформы Савеловской (не путать с Савеловским вокзалом!), а там садились на троллейбус до метро «Динамо», где пересаживались на 110-ый автобус.
Мне нравился пеший путь от метро «Аэроапорт», потому что он пролегал дворами мимо одного чудесного частного бревенчатого домика за высоким забором. Возможно, этот дом сохранился по сей день. Я уже упоминала, что мечтой детства была жизнь в частном секторе - ну и как же я завидовала тем, кто мог это себе позволить, пусть даже посреди большого города!
Далее наш путь лежал мимо магазина «Одежда» на углу улицы Черняховского. Долгое время я оставалась к нему равнодушной, пока однажды в витрине на манекенах не появились две белых гипюровых блузки. Меня как громом поразило! Обе блузки казались мне вершиной модельного искусства, но одна была все же лучше другой. У одной были пуговицы «под жемчуг», а у другой - из стеклянного хрусталя, они сверкали в лучах проезжавших машин. Я стала упрашивать родителей, чтобы блузка с хрустальными пуговицами была куплена немедленно! «Уже вечер, магазин закрыт!» - увещевали меня они. «Но мы придем завтра утром, и купим!» - резонно возражала я. Убеждали меня тем, что блузка «взрослого» размера, и мне придется ждать много лет, пока я не смогу ее надеть. «А потом ты вырастешь, и у тебя изменится вкус, может быть, ты захочешь носить что-то другое», - объясняла мама. Я была уверена, что мой вкус ни на йоту не изменится, пусть пройдет хоть 10, хоть 20, хоть 40 лет! «Пройдет время, изменится мода. Ты будешь выглядеть смешно в этом наряде», - продолжала она аргументировать отказ от покупки. Но я была уверена, что такие вещи, как эта блузка, навсегда останутся вне моды, на все времена. Не уверена, что я вообще собиралась ее носить. Мне просто хотелось, чтобы она у меня была, и она была моя. Я бы, пожалуй, даже согласилась на компромисс. Если бы мне подарили с десяток переливчатых хрустальных пуговиц, я сочла бы себя вполне счастливой.
Я вообще не понимала модных тенденций того времени, они меня скорее отталкивали, чем притягивали. Брюки-клеш, обувь на высокой платформе, пестрые разноцветные батники - все это казалось мне аляповатым, безвкусным, отталкивающим. Я с ужасом смотрела на молодых девушек (которые в моем возрасте казались мне совсем не молодыми): неужели мне придется вот так вот одеваться когда-нибудь? Класть на веки голубые тени, удлинять ресницы тушью, пользоваться помадой ярко-красного цвета, маникюрить ногти? Нет, ни за что! К слову, мои родители, бабушка и дедушка, одевались со вкусом, но по-классически сдержанно. Этот стиль мне казался не идеальным, хотя и более-менее приемлемым. Идеальной я считала полуспортивную одежду, которая, будучи достаточно яркой, не стесняла бы движения. Джинсы, футболки, свитера, обувь на мягкой подошве, которая не мешает бегать и прыгать…
Бабушка с дедушкой нас ждали и торжественно кормили воскресными обедами. Стол был красиво сервирован. На первое я больше всего любила рассольник с утиными почками (почки! Так вкусно!) и домашними пирожками с капустой или с мясом. К чаю она обычно пекла плюшки, эклеры, безе или песочное печенье. По праздникам - торт «Наполеон» с масляным кремом.
У родителей к моменту моего рождения уже был черно-белый телевизор, а вот у бабушки с дедушкой он, кажется, появился позже. Поэтому по вечерам в Аэропорту мы развлекали себя сами кто как мог. Родители читали и обсуждали газеты и журналы.
Бабушка с дедушкой выписывали, прочитывали сами, а в конце недели отдавали моим родителям «Литературную газету» и «Неделю». Во взрослой «Неделе» была «детская страница», и однажды мне запало в душу опубликованное там стихотворение про снегиря. Я попросила его вырезать и сохранить. Где-то эта вырезка лежит в моем архиве…
Из журналов в нашей семье пользовались популярностью (на них тоже была оформлена подписка) «Наука и жизнь», «Химия и жизнь», «Иностранная литература», «Работница», «Здоровье» и мой любимый «Юный натуралист». Чуть ли не с первого года моего рождения дедушка оформил для меня подписку на «Веселые картинки», чуть позже - на «Мурзилку», а когда я пошла в школу - на «Пионер» и «Костер». В киоске на Калининском проспекте, недалеко от места своей работы, дедушка покупал глянцевые журналы «Англия», «Америка» и «Гутен Таг», а для меня - журнал «Тедди» на немецком языке, которым дед владел в совершенстве и поэтому легко переводил содержание, а я рассматривала картинки.
После прочтения все журналы отвозили на дачу, где у нас постепенно собралась солидная журнальная библиотека, которая способствовала развитию пристрастия к чтению и моего литературного вкуса в детстве и юности.
Дедушка был заядлым филателистом. Он мог часами разбирать свои альбомы, читать каталоги. Приобщал к этому делу и меня: мы вместе разглядывали марки, многие из которых я знала «в лицо». К моему приезду дед готовил подарки: игрушки, книжки, карандаши и краски. Я любила слушать, как дедушка читает мне сказки. Была у меня любимая книга, там цитировали строки из какой-то песни: «И колокольчик, дар Валдая, звучит уныло над рекой…» Долгое время я была убеждена, что Дарвалдай - это хозяин тройки, это его колокольчик «звучит уныло».
К новому 1975 году дедушка купил мне в подарок елочный набор из трех стеклянных колокольчиков: синий, зеленый и фиолетовый. Один из них, синий, был бракованным, безголосым - у него отсутствовала стеклянная бусина на проволочке (но я его все равно любила!), - а другие два издавали мелодичный звон (правда, нисколько не напоминающий звон настоящих валдайских колокольчиков). Этот набор я называла «колокольчики Дарвалдая».
Как раз в это время, т.е. в 1974 году, я училась читать и писать печатными буквами и использовала любую возможность, чтобы попрактиковаться в этом. Например, взяла за правило подписывать свои рисунки - о том, что настоящие художники всегда подписывают свои работы, рассказал мне папа.
На прогулку днем мы ходили либо к Ленинградскому рынку, либо в Тимирязевский парк. По дороге я читала вывески.
Ни разу не помню, чтобы мы покупали что-либо из съестного у рыночных торговцев. То ли это было дорого для нашей семьи, то ли считалось негигиеничным - покупать «неизвестно у кого, а вдруг там зараза какая-то?» (скорее второе, мои родители, а бабушка, были привередливы в этом плане). В частности, сколько я ни просила, мне только пару раз, наверное, позволили купить леденец - петушка на палочке (да и то, кажется, когда их продавали в магазине). Считалось, что продающиеся на улице возле Зоопарка (а я в детстве видела этих петушков только там) леденцы сделаны «цыганками с немытыми руками». Зато возле зоопарка мне покупали игрушки на резиночке - либо прыгучую полусферу из фольги, либо глиняную обезьянку в меховой юбочке с лапками из пружинок.
Возвращаясь к Ленинградскому рынку... Вход со стороны улицы Черняховского вел в первый зал - обычный продуктовый магазин (т.е. это еще не было собственно рынком с частной торговлей, это было преддверье рынка - государственный магазин с молочными и мясными продуктами, бакалеей и т.п.). А оттуда уже (либо со двора) можно было попасть собственно на рынок, где стояло много-много продавцов в белых и не очень белых халатах. Мясо, фрукты и овощи, соленья, цветы, - все там продавалось. Мне очень нравился запах кислой капусты, овощей и зелени, свойственный, наверное, каждому колхозному рынку.
«На Ленинградском рынке» на Яндекс.Фотках
Любимое место в этом зале - уголок, в котором предлагались деревянная расписная кухонная утварь и различные поделки (копилки, матрешки, муляжи пасхальных яиц и тому подобное). Все это - лубочное, аляповатое, и тем более привлекательное моему детскому глазу. Каждый раз, с замиранием сердца, в предвкушении встречи с прекрасным, я приближалась к этому заветному закоулку, в котором, кстати, пахло не менее восхитительно - деревом, лаком и краской. Могла бы долго простоять там, рассматривая деревянное великолепие, пока кто-нибудь из взрослых не оттаскивал меня от прилавка. Каждый раз я очень и очень просила, чтобы мне купили что-нибудь из этих поделок, но родители брезгливо тянули меня подальше от волшебного места - безвкусица! Дважды я все-таки добилась своего: папа купил мне копилку в виде гриба-мухомора, а дедушка - два деревянных яйца (это случилось уже после рождения моей сестры, поэтому яиц и было куплено две штуки, типа, мне и ей. Себе я выбрала яйцо покрасивше - с фиолетовыми цветочками, а сестре - чуть менее привлекательное на мой вкус - с красными. Мое яйцо до сих пор сохранилось у меня в серванте).
Следующий зал торгового комплекса Ленинградского рынка - большой промтоварный магазин, в котором были и такие скучные отделы, как «Одежда», «Обувь», «Посуда», «Косметика», и такие привлекательные, как ювелирный, отдел канцелярских принадлежностей, игрушки и - самый-самый! - сувениры и бижутерия. Я надолго зависала у витрины последнего, рассматривая разнообразные значки, брелки и прочие сверкающие побрякушки. Несмотря на мои мольбы, родители не покупали мне ничего из того, что составляло, - как мне тогда казалось, - жизненную необходимость. Я так мечтала об украшениях! Тут следует оговориться, что украшать себя как рождественскую елку я не собиралась, для меня была привлекательна мысль обладания такими сияющими «драгоценностями». Я мечтала о том, что буду их хранить и любоваться ими втихаря, как Гобсек.
В этом отделе продавались различные настенные украшения. Мне доставляло удовольствие разглядывать модную тогда чеканку, декоративные тарелки, мозаичные деревянные картинки. Некоторые сюжеты, правда, вызывали недоумение. Я хорошо понимала уместность украшения своего жилища пейзажем или натюрмортом. Но что кому-то взбредет в голову повесить у себя дома на стену портреты посторонних дядек и тетек, представить себе не могла. Нефертити, Пушкин и Есенин уместны в музее, но не в жилище, - думала я.
За Ленинградским рынком, на берегу пруда в районе улицы Черняховского в 1974 году заканчивалось строительство кинотеатра «Баку», и мы с дедушкой ходили смотреть на эту стройку.
«Кинотеатр "Баку"» на Яндекс.Фотках
Если пойти в сторону, противоположную направлению «к Ленинградскому рынку», то можно было, перейдя железнодорожные пути Рижского направления, попасть в Тимирязевский парк. Из фанеры и досочек дедушка собственноручно делал кормушки для птиц. Одну он разместил за окном (и бабушка прикармливала синиц и воробьев, жестоко гоняя голубей), а остальные мы с ним развесили в парке, и зимой ходили кормить птиц. Кормушки делали не только мы - их было много в Тимирязевке. Не только деревянные… Кормушки попроще делались из молочных пакетов в форме тетраэдра (квадратные синие пакеты «тетрапак» появились много позже). В качестве корма мы брали с собой крошки хлеба, остатки от переборки риса, гречки и пшена (да-да, крупы тогда приходилось перебирать вручную, в них постоянно попадался разный мусор, мелкие камешки, плохо очищенные зерна).
В тот же год или, может быть, даже годом раньше, в Тимирязевском парке я впервые встала на лыжи. Это были маленькие красные деревянные лыжи, которые резинками крепились прямо к валенкам и постоянно спадали, что меня сильно раздражало…
Зимнюю одежду я в детстве ненавидела. У меня была серая тяжелая цигейковая шуба, которая стесняла движения, негнущиеся валенки с галошами и связанная мамой шапка-шлем, которая неприятно «кусала» лицо. Однажды во время прогулки я в своем полном зимнем обмундировании свалилась в какую-то лужу (видимо, была оттепель). Шуба намокла и стала весить еще больше. Мы быстренько возвратились домой, и мои вещи долго чистили и сушили.
«В Тимирязевском парке» на Яндекс.Фотках
В этом же году меня записали учиться плавать, и по утрам в воскресенье возили в бассейн «Динамо». Занятия успехом не завершились - плавать я так и не научилась. Вообще от посещений этой секции у меня остались самые негативные воспоминания. В силу природной стеснительности мне было неприятно переодеваться вместе с другими детьми. К тому же я случайно узнала (кажется, подслушала разговор взрослых), что некоторые дети писают в бассейн. После этого мне было брезгливо заходить в эту воду.
Тимирязевский парк я очень любила, он казался мне нескончаемым. Помню все аллейки, по которым мы гуляли. Дедушка любил природу и прививал мне любовь к ней. Именно он дал мне первые знания об окружающей среде - о породах растений, о видах и повадках животных и птиц, о вреде, который человек может нанести животному и растительному миру. Зимой наши занятия по естествознанию проходили в Тимирязевском парке, летом - в Шереметьевском лесу.
«Тимирязевский парк. Березовая аллея» на Яндекс.Фотках
По дороге от парка к дому была булочная, расположенная на первом этаже пятиэтажки. Там на обратном пути дед покупал хлеб и мои любимые рогалики за 5 копеек. Сдобные булки, белые батоны и черные «кирпичики» лежали в лотках на многоярусных стеллажах, слегка наклоненных к покупателю. Чтобы люди не тыкали хлеб руками, проверяя его на мягкость, возле стеллажей висели на привязи жестяные «лопаточки».
Булочки иногда там тоже бывали - булочки с изюмом, сверху скудно посыпанные раскрошенным арахисом. Поскольку арахис откалывался от булочек еще до попадания на прилавок, я придирчиво выбирала из ряда лежащих булочек такие, на которых сохранилось максимум орешков (и втайне завидовала продавцам, которые, как я подозревала, собирают отколотый арахис с лотков, и едят забесплатно сами).
Тема хлеба проходит красной нитью через идеологически организованный информационный поток того периода. Не знаю, с чем это связано… Возможно, память о голодном военном времени была еще слишком жива в сердцах людей и породила этот культ, который длился вплоть до перестроечного времени. В газетах то и дело всплывали трогательные сюжеты о представителях старшего поколения, которые хлебные крошки со стола сметали себе в рот. «Хлеба к обеду в меру бери, хлеб - драгоценность, его береги», - призывали плакаты в общественных столовых.
Мне было трудно всерьез воспринимать подобные призывы - я не любила «есть с хлебом» основные блюда. В нашей семье такого обычая не было, меня «есть с хлебом» никто не заставлял, хотя и отец, и дедушка любили сопроводить поедание щей или борща натертой чесноком горбушечкой (потом полюбила это и я).
Хлеб я ела как самостоятельное блюдо или же в составе бутерброда. Дедушка, вспоминая голодные времена, готовил мне и себе особое лакомство: кусочки черного (желательно - бородинского) хлеба, пропитанные подсолнечным маслом и обильно посыпанные солью. Вот это мне тоже нравилось…
«Из журнала "Крокодил", 1974 год» на Яндекс.Фотках
Примерно в тот же период, т.е. около 1974 года, в прессе появились критические статьи о колхозниках, которые свой частный скот кормили белым хлебом, скупая его в огромном количестве. В ответ на это безобразие была развернута кампания (не знаю, только в Москве в районе метро «Аэропорт» или повсеместно? Только в столице или в других городах тоже?) по раздельному сбору мусора. В двенадцатиэтажном доме, где жили бабушка и дедушка, был мусоропровод (в доме сталинской постройки на Филях мусор мы собирали в ведро и выносили на помойку во двор). На каждой площадке рядом с мусоропроводом поставили ведра для сбора пищевых отходов. В почтовых ящиках появились листовки с изображением трех веселых поросят. На обороте было разъяснение: пищевые остатки (картофельные очистки, куски зачерствевшего хлеба, яблочные оргызки и т.п.) нужно выбрасывать отдельно в ведро, потому что все это потом пойдет на корм скоту. Жаль, что листовка не сохранилась, мне очень нравилась картинка!
Бабушка с дедушкой добросовестно сортировали мусор и учили меня выбрасывать его раздельно. Спустя какое-то время кампания заглохла, ведра убрали с лестничных площадок, и пищевые отходы полетели в мусоропровод.
Кажется, именно в 1974 году я впервые попробовала бананы и ананас. При покупке этих фруктов я не присутствовала и не помню, кто из моих родных их «достал» или выстоял многочасовую очередь. И бананы, и ананас показались мне каким-то особым лакомством, я даже и не мечтала дожить до того дня, когда я смогу их есть без ограничений.
В рыбных отделах магазинов появились рекламные листовки, пропагандирующие высокие вкусовые качества разных видов неизвестной москвичам рыбы - телапии и т.п. На этих листовках были напечатаны рецепты рыбных блюд. Листовки я коллекционировала - не из-за рецептов, а из-за картинок, и мне жаль, что они не сохранились.
С 1 сентября 1974 года по выходным (кажется, по субботам) я начала ходить в Детскую музыкальную школу имени Дунаевского. Она располагалась в красивом двухэтажном особняке на Ленинградском проспекте. На следующий год здание это у школы отобрали, в него въехало какое-то посольство или торгпредство, а детей перевели учиться куда-то в район Сокола.
Начало: «В 1974 году мне было 4 года…». Фили (http://sirin-from-shrm.livejournal.com/473445.html)
Продолжение: «В 1974 году мне было 4 года…». Шереметьевка (http://sirin-from-shrm.livejournal.com/473997.html)
Квартира была небольшой, но по тем временам на семью из двух человек - роскошной. Относительно большая кухня (метров 8) с балконом, жилая комната - метров 18. На ночь все мы устраивались каким-то немыслимым образом: на бабушкином сундуке за шкафом помещались два человека, я ложилась на дедушкину кушетку, бабушка - на раскладушку посреди комнаты, а дедушка - на раскладушку в кухне.
Местоположение бабушки с дедушкой мы называли «Аэропорт», по названию ближайшей станции метро (а место, где жила семья, - «Фили»). От станции «Аэропорт» нужно было пройти минут двадцать пешком. Можно было доехать до станции «Динамо» или «Сокол», но тогда приходилось ехать еще на автобусе. Либо на электричке Белорусского направления от Филей до платформы Савеловской (не путать с Савеловским вокзалом!), а там садились на троллейбус до метро «Динамо», где пересаживались на 110-ый автобус.
Мне нравился пеший путь от метро «Аэроапорт», потому что он пролегал дворами мимо одного чудесного частного бревенчатого домика за высоким забором. Возможно, этот дом сохранился по сей день. Я уже упоминала, что мечтой детства была жизнь в частном секторе - ну и как же я завидовала тем, кто мог это себе позволить, пусть даже посреди большого города!
Далее наш путь лежал мимо магазина «Одежда» на углу улицы Черняховского. Долгое время я оставалась к нему равнодушной, пока однажды в витрине на манекенах не появились две белых гипюровых блузки. Меня как громом поразило! Обе блузки казались мне вершиной модельного искусства, но одна была все же лучше другой. У одной были пуговицы «под жемчуг», а у другой - из стеклянного хрусталя, они сверкали в лучах проезжавших машин. Я стала упрашивать родителей, чтобы блузка с хрустальными пуговицами была куплена немедленно! «Уже вечер, магазин закрыт!» - увещевали меня они. «Но мы придем завтра утром, и купим!» - резонно возражала я. Убеждали меня тем, что блузка «взрослого» размера, и мне придется ждать много лет, пока я не смогу ее надеть. «А потом ты вырастешь, и у тебя изменится вкус, может быть, ты захочешь носить что-то другое», - объясняла мама. Я была уверена, что мой вкус ни на йоту не изменится, пусть пройдет хоть 10, хоть 20, хоть 40 лет! «Пройдет время, изменится мода. Ты будешь выглядеть смешно в этом наряде», - продолжала она аргументировать отказ от покупки. Но я была уверена, что такие вещи, как эта блузка, навсегда останутся вне моды, на все времена. Не уверена, что я вообще собиралась ее носить. Мне просто хотелось, чтобы она у меня была, и она была моя. Я бы, пожалуй, даже согласилась на компромисс. Если бы мне подарили с десяток переливчатых хрустальных пуговиц, я сочла бы себя вполне счастливой.
Я вообще не понимала модных тенденций того времени, они меня скорее отталкивали, чем притягивали. Брюки-клеш, обувь на высокой платформе, пестрые разноцветные батники - все это казалось мне аляповатым, безвкусным, отталкивающим. Я с ужасом смотрела на молодых девушек (которые в моем возрасте казались мне совсем не молодыми): неужели мне придется вот так вот одеваться когда-нибудь? Класть на веки голубые тени, удлинять ресницы тушью, пользоваться помадой ярко-красного цвета, маникюрить ногти? Нет, ни за что! К слову, мои родители, бабушка и дедушка, одевались со вкусом, но по-классически сдержанно. Этот стиль мне казался не идеальным, хотя и более-менее приемлемым. Идеальной я считала полуспортивную одежду, которая, будучи достаточно яркой, не стесняла бы движения. Джинсы, футболки, свитера, обувь на мягкой подошве, которая не мешает бегать и прыгать…
Бабушка с дедушкой нас ждали и торжественно кормили воскресными обедами. Стол был красиво сервирован. На первое я больше всего любила рассольник с утиными почками (почки! Так вкусно!) и домашними пирожками с капустой или с мясом. К чаю она обычно пекла плюшки, эклеры, безе или песочное печенье. По праздникам - торт «Наполеон» с масляным кремом.
У родителей к моменту моего рождения уже был черно-белый телевизор, а вот у бабушки с дедушкой он, кажется, появился позже. Поэтому по вечерам в Аэропорту мы развлекали себя сами кто как мог. Родители читали и обсуждали газеты и журналы.
Бабушка с дедушкой выписывали, прочитывали сами, а в конце недели отдавали моим родителям «Литературную газету» и «Неделю». Во взрослой «Неделе» была «детская страница», и однажды мне запало в душу опубликованное там стихотворение про снегиря. Я попросила его вырезать и сохранить. Где-то эта вырезка лежит в моем архиве…
Из журналов в нашей семье пользовались популярностью (на них тоже была оформлена подписка) «Наука и жизнь», «Химия и жизнь», «Иностранная литература», «Работница», «Здоровье» и мой любимый «Юный натуралист». Чуть ли не с первого года моего рождения дедушка оформил для меня подписку на «Веселые картинки», чуть позже - на «Мурзилку», а когда я пошла в школу - на «Пионер» и «Костер». В киоске на Калининском проспекте, недалеко от места своей работы, дедушка покупал глянцевые журналы «Англия», «Америка» и «Гутен Таг», а для меня - журнал «Тедди» на немецком языке, которым дед владел в совершенстве и поэтому легко переводил содержание, а я рассматривала картинки.
После прочтения все журналы отвозили на дачу, где у нас постепенно собралась солидная журнальная библиотека, которая способствовала развитию пристрастия к чтению и моего литературного вкуса в детстве и юности.
Дедушка был заядлым филателистом. Он мог часами разбирать свои альбомы, читать каталоги. Приобщал к этому делу и меня: мы вместе разглядывали марки, многие из которых я знала «в лицо». К моему приезду дед готовил подарки: игрушки, книжки, карандаши и краски. Я любила слушать, как дедушка читает мне сказки. Была у меня любимая книга, там цитировали строки из какой-то песни: «И колокольчик, дар Валдая, звучит уныло над рекой…» Долгое время я была убеждена, что Дарвалдай - это хозяин тройки, это его колокольчик «звучит уныло».
К новому 1975 году дедушка купил мне в подарок елочный набор из трех стеклянных колокольчиков: синий, зеленый и фиолетовый. Один из них, синий, был бракованным, безголосым - у него отсутствовала стеклянная бусина на проволочке (но я его все равно любила!), - а другие два издавали мелодичный звон (правда, нисколько не напоминающий звон настоящих валдайских колокольчиков). Этот набор я называла «колокольчики Дарвалдая».
Как раз в это время, т.е. в 1974 году, я училась читать и писать печатными буквами и использовала любую возможность, чтобы попрактиковаться в этом. Например, взяла за правило подписывать свои рисунки - о том, что настоящие художники всегда подписывают свои работы, рассказал мне папа.
На прогулку днем мы ходили либо к Ленинградскому рынку, либо в Тимирязевский парк. По дороге я читала вывески.
Ни разу не помню, чтобы мы покупали что-либо из съестного у рыночных торговцев. То ли это было дорого для нашей семьи, то ли считалось негигиеничным - покупать «неизвестно у кого, а вдруг там зараза какая-то?» (скорее второе, мои родители, а бабушка, были привередливы в этом плане). В частности, сколько я ни просила, мне только пару раз, наверное, позволили купить леденец - петушка на палочке (да и то, кажется, когда их продавали в магазине). Считалось, что продающиеся на улице возле Зоопарка (а я в детстве видела этих петушков только там) леденцы сделаны «цыганками с немытыми руками». Зато возле зоопарка мне покупали игрушки на резиночке - либо прыгучую полусферу из фольги, либо глиняную обезьянку в меховой юбочке с лапками из пружинок.
Возвращаясь к Ленинградскому рынку... Вход со стороны улицы Черняховского вел в первый зал - обычный продуктовый магазин (т.е. это еще не было собственно рынком с частной торговлей, это было преддверье рынка - государственный магазин с молочными и мясными продуктами, бакалеей и т.п.). А оттуда уже (либо со двора) можно было попасть собственно на рынок, где стояло много-много продавцов в белых и не очень белых халатах. Мясо, фрукты и овощи, соленья, цветы, - все там продавалось. Мне очень нравился запах кислой капусты, овощей и зелени, свойственный, наверное, каждому колхозному рынку.
«На Ленинградском рынке» на Яндекс.Фотках
Любимое место в этом зале - уголок, в котором предлагались деревянная расписная кухонная утварь и различные поделки (копилки, матрешки, муляжи пасхальных яиц и тому подобное). Все это - лубочное, аляповатое, и тем более привлекательное моему детскому глазу. Каждый раз, с замиранием сердца, в предвкушении встречи с прекрасным, я приближалась к этому заветному закоулку, в котором, кстати, пахло не менее восхитительно - деревом, лаком и краской. Могла бы долго простоять там, рассматривая деревянное великолепие, пока кто-нибудь из взрослых не оттаскивал меня от прилавка. Каждый раз я очень и очень просила, чтобы мне купили что-нибудь из этих поделок, но родители брезгливо тянули меня подальше от волшебного места - безвкусица! Дважды я все-таки добилась своего: папа купил мне копилку в виде гриба-мухомора, а дедушка - два деревянных яйца (это случилось уже после рождения моей сестры, поэтому яиц и было куплено две штуки, типа, мне и ей. Себе я выбрала яйцо покрасивше - с фиолетовыми цветочками, а сестре - чуть менее привлекательное на мой вкус - с красными. Мое яйцо до сих пор сохранилось у меня в серванте).
Следующий зал торгового комплекса Ленинградского рынка - большой промтоварный магазин, в котором были и такие скучные отделы, как «Одежда», «Обувь», «Посуда», «Косметика», и такие привлекательные, как ювелирный, отдел канцелярских принадлежностей, игрушки и - самый-самый! - сувениры и бижутерия. Я надолго зависала у витрины последнего, рассматривая разнообразные значки, брелки и прочие сверкающие побрякушки. Несмотря на мои мольбы, родители не покупали мне ничего из того, что составляло, - как мне тогда казалось, - жизненную необходимость. Я так мечтала об украшениях! Тут следует оговориться, что украшать себя как рождественскую елку я не собиралась, для меня была привлекательна мысль обладания такими сияющими «драгоценностями». Я мечтала о том, что буду их хранить и любоваться ими втихаря, как Гобсек.
В этом отделе продавались различные настенные украшения. Мне доставляло удовольствие разглядывать модную тогда чеканку, декоративные тарелки, мозаичные деревянные картинки. Некоторые сюжеты, правда, вызывали недоумение. Я хорошо понимала уместность украшения своего жилища пейзажем или натюрмортом. Но что кому-то взбредет в голову повесить у себя дома на стену портреты посторонних дядек и тетек, представить себе не могла. Нефертити, Пушкин и Есенин уместны в музее, но не в жилище, - думала я.
За Ленинградским рынком, на берегу пруда в районе улицы Черняховского в 1974 году заканчивалось строительство кинотеатра «Баку», и мы с дедушкой ходили смотреть на эту стройку.
«Кинотеатр "Баку"» на Яндекс.Фотках
Если пойти в сторону, противоположную направлению «к Ленинградскому рынку», то можно было, перейдя железнодорожные пути Рижского направления, попасть в Тимирязевский парк. Из фанеры и досочек дедушка собственноручно делал кормушки для птиц. Одну он разместил за окном (и бабушка прикармливала синиц и воробьев, жестоко гоняя голубей), а остальные мы с ним развесили в парке, и зимой ходили кормить птиц. Кормушки делали не только мы - их было много в Тимирязевке. Не только деревянные… Кормушки попроще делались из молочных пакетов в форме тетраэдра (квадратные синие пакеты «тетрапак» появились много позже). В качестве корма мы брали с собой крошки хлеба, остатки от переборки риса, гречки и пшена (да-да, крупы тогда приходилось перебирать вручную, в них постоянно попадался разный мусор, мелкие камешки, плохо очищенные зерна).
В тот же год или, может быть, даже годом раньше, в Тимирязевском парке я впервые встала на лыжи. Это были маленькие красные деревянные лыжи, которые резинками крепились прямо к валенкам и постоянно спадали, что меня сильно раздражало…
Зимнюю одежду я в детстве ненавидела. У меня была серая тяжелая цигейковая шуба, которая стесняла движения, негнущиеся валенки с галошами и связанная мамой шапка-шлем, которая неприятно «кусала» лицо. Однажды во время прогулки я в своем полном зимнем обмундировании свалилась в какую-то лужу (видимо, была оттепель). Шуба намокла и стала весить еще больше. Мы быстренько возвратились домой, и мои вещи долго чистили и сушили.
«В Тимирязевском парке» на Яндекс.Фотках
В этом же году меня записали учиться плавать, и по утрам в воскресенье возили в бассейн «Динамо». Занятия успехом не завершились - плавать я так и не научилась. Вообще от посещений этой секции у меня остались самые негативные воспоминания. В силу природной стеснительности мне было неприятно переодеваться вместе с другими детьми. К тому же я случайно узнала (кажется, подслушала разговор взрослых), что некоторые дети писают в бассейн. После этого мне было брезгливо заходить в эту воду.
Тимирязевский парк я очень любила, он казался мне нескончаемым. Помню все аллейки, по которым мы гуляли. Дедушка любил природу и прививал мне любовь к ней. Именно он дал мне первые знания об окружающей среде - о породах растений, о видах и повадках животных и птиц, о вреде, который человек может нанести животному и растительному миру. Зимой наши занятия по естествознанию проходили в Тимирязевском парке, летом - в Шереметьевском лесу.
«Тимирязевский парк. Березовая аллея» на Яндекс.Фотках
По дороге от парка к дому была булочная, расположенная на первом этаже пятиэтажки. Там на обратном пути дед покупал хлеб и мои любимые рогалики за 5 копеек. Сдобные булки, белые батоны и черные «кирпичики» лежали в лотках на многоярусных стеллажах, слегка наклоненных к покупателю. Чтобы люди не тыкали хлеб руками, проверяя его на мягкость, возле стеллажей висели на привязи жестяные «лопаточки».
Булочки иногда там тоже бывали - булочки с изюмом, сверху скудно посыпанные раскрошенным арахисом. Поскольку арахис откалывался от булочек еще до попадания на прилавок, я придирчиво выбирала из ряда лежащих булочек такие, на которых сохранилось максимум орешков (и втайне завидовала продавцам, которые, как я подозревала, собирают отколотый арахис с лотков, и едят забесплатно сами).
Тема хлеба проходит красной нитью через идеологически организованный информационный поток того периода. Не знаю, с чем это связано… Возможно, память о голодном военном времени была еще слишком жива в сердцах людей и породила этот культ, который длился вплоть до перестроечного времени. В газетах то и дело всплывали трогательные сюжеты о представителях старшего поколения, которые хлебные крошки со стола сметали себе в рот. «Хлеба к обеду в меру бери, хлеб - драгоценность, его береги», - призывали плакаты в общественных столовых.
Мне было трудно всерьез воспринимать подобные призывы - я не любила «есть с хлебом» основные блюда. В нашей семье такого обычая не было, меня «есть с хлебом» никто не заставлял, хотя и отец, и дедушка любили сопроводить поедание щей или борща натертой чесноком горбушечкой (потом полюбила это и я).
Хлеб я ела как самостоятельное блюдо или же в составе бутерброда. Дедушка, вспоминая голодные времена, готовил мне и себе особое лакомство: кусочки черного (желательно - бородинского) хлеба, пропитанные подсолнечным маслом и обильно посыпанные солью. Вот это мне тоже нравилось…
«Из журнала "Крокодил", 1974 год» на Яндекс.Фотках
Примерно в тот же период, т.е. около 1974 года, в прессе появились критические статьи о колхозниках, которые свой частный скот кормили белым хлебом, скупая его в огромном количестве. В ответ на это безобразие была развернута кампания (не знаю, только в Москве в районе метро «Аэропорт» или повсеместно? Только в столице или в других городах тоже?) по раздельному сбору мусора. В двенадцатиэтажном доме, где жили бабушка и дедушка, был мусоропровод (в доме сталинской постройки на Филях мусор мы собирали в ведро и выносили на помойку во двор). На каждой площадке рядом с мусоропроводом поставили ведра для сбора пищевых отходов. В почтовых ящиках появились листовки с изображением трех веселых поросят. На обороте было разъяснение: пищевые остатки (картофельные очистки, куски зачерствевшего хлеба, яблочные оргызки и т.п.) нужно выбрасывать отдельно в ведро, потому что все это потом пойдет на корм скоту. Жаль, что листовка не сохранилась, мне очень нравилась картинка!
Бабушка с дедушкой добросовестно сортировали мусор и учили меня выбрасывать его раздельно. Спустя какое-то время кампания заглохла, ведра убрали с лестничных площадок, и пищевые отходы полетели в мусоропровод.
Кажется, именно в 1974 году я впервые попробовала бананы и ананас. При покупке этих фруктов я не присутствовала и не помню, кто из моих родных их «достал» или выстоял многочасовую очередь. И бананы, и ананас показались мне каким-то особым лакомством, я даже и не мечтала дожить до того дня, когда я смогу их есть без ограничений.
В рыбных отделах магазинов появились рекламные листовки, пропагандирующие высокие вкусовые качества разных видов неизвестной москвичам рыбы - телапии и т.п. На этих листовках были напечатаны рецепты рыбных блюд. Листовки я коллекционировала - не из-за рецептов, а из-за картинок, и мне жаль, что они не сохранились.
С 1 сентября 1974 года по выходным (кажется, по субботам) я начала ходить в Детскую музыкальную школу имени Дунаевского. Она располагалась в красивом двухэтажном особняке на Ленинградском проспекте. На следующий год здание это у школы отобрали, в него въехало какое-то посольство или торгпредство, а детей перевели учиться куда-то в район Сокола.
Начало: «В 1974 году мне было 4 года…». Фили (http://sirin-from-shrm.livejournal.com/473445.html)
Продолжение: «В 1974 году мне было 4 года…». Шереметьевка (http://sirin-from-shrm.livejournal.com/473997.html)