О концептуальных истоках и перекличках этических идей в сериале «Доктор Хаус».
Вместо эпиграфа
Уилсон: Красота зачастую уводит нас с дороги правды.
Хаус: А обыденность пинает нас в яйца.
Рассматривать сериал как источник этических идей - ход сомнительный. В традиционной этике в лучшем случае можно представить определенную экспликацию основных этических положений, лежащих в основе сюжета и поступков героев. Однако если взглянуть на сериал с точки зрения (современных) практической или прикладной этики, мы можем увидеть в нем не только моменты рефлексии над открытыми этическими вопросами, но и этические высказывания, поступки и примеры, само осмысление которых уже есть этика (например, как работа по развитию этического сознания и воображения). Впрочем, всякий сериал направлен на развлечение, а не на сообщение, и потому мне кажется, будет полезно остановиться более обстоятельно именно на идеях.
В первую очередь скажем несколько слов о том, что сериал представляет собой. В течении серии команда врачей пытается определить болезнь, вызывающую сложные симптомы. Команда ставит диагноз, используя метод дифференциальной диагностики, доктор Хаус руководит обсуждением диагноза. Часто болезнь сложно определить, потому что пациент солгал о симптомах или обстоятельствах, приведших к неизвестной болезни, хотя пациент не всегда осознает важность этой скрытой информации. В связи с этим Хаус говорит «все лгут». Кроме того, Хаус часто отказывается выполнять обязательства по работе в клинике - и это дополнительный сюжет сериала. В клинике Хаус работает с пациентами в своей обычной эксцентричной и остроумной манере, часто предлагая нетрадиционные методы лечения и удивляя пациентов быстрыми и точными диагнозами после того, как он, казалось, практически не обращал на них внимания. Кроме необычных медицинских случаев (которые имеют реальную медицинскую подоплёку), в сериале раскрываются отношения Хауса со своими коллегами и знакомыми. Доктор Хаус придерживается собственной жизненной позиции, он любит испытывать людей и наблюдать за ними. Но люди, в свою очередь, тоже влияют на характер Хауса, и как он, противопоставляющий себя окружающим, так и они открывают при этом взаимодействии что-то новое для себя.
Не единожды главный сценарист сериала Дэвид Шор говорил следующее: «Я не рассматриваю это как медицинское шоу... То, что меня интересует в шоу - это философские вещи. «Хаус» - это редко о медицине, это о природе правды и лжи». В одном из интервью он также говорит, что «эта философская направленность шоу дает возможность говорить о жизни и о том, как ее прожить». По его мнению, хорошие шоу всегда включают в себя этические дилеммы и вопросы. Однако ни Дэвид Шор, ни другие сценаристы открыто нигде не говорят, на что опираются и откуда берутся те идеи, что составляют образ доктора Хауса, его жизненную философию и трактовку различных этических проблем в сериале. Если судить в целом, то используемые сценаристами идеи перекликаются с рядом известных этических систем - порой это происходит случайно, но чаще - по причине глубокой укорененности этих идей в культуре.
Можно попробовать выделить идейные составляющие позиции самого доктора Хауса: вспоминаются несколько этических концепций. Среди них я бы особо выделил четыре: карма-йога (путь служения), этика и идеология Просвещения, прагматизм (Пирс, Дьюи) и лакановская этика желания (частично вместе с французским экзистенциализмом). В каждой из них четко осмыслена и выражена одна или несколько идей, ярко заявленных в сериале. Разберем чуть более подробно каждую из них.
1. Карма-йога.
Карма-йога представляет собой один из трех путей в йоге (т.е. йогической философской школы). Человек в соответствии со своими способностями, темпераментом и характером должен избрать один из них и следовать ему. Йога действия (карма-йога, или крия-йога) рекомендуется тем, кто склонен к деятельности и неспособен к сосредоточенности ума или религиозности.
Учителя йоги говорят так: человек не может не действовать, поэтому нужно использовать действие для служения, а служение - для освобождения. Главное - это действовать с любовью, сосредоточенно, правильно (т.е. этично по отношению к другим ), и в конечном счете - самозабвенно. Т.е. необходимо любить свое дело, забывая себя, практиковать скорее внутреннюю аскезу (нежели внешнюю). Исполнение своего дела - уже результат, поэтому служение всегда радостно.
Можно сказать, что этический призыв карма-йоги таков: прими себя, свое место, свое занятие и служи ему, а не себе. Карма йога включает в себя медитацию и преданность. Кришна говорит Арджуне: «Постоянно помни Меня и сражайся, т.е. исполняй свой долг. Найди прибежище во Мне и посвяти Мне все плоды твоих действий». Непрерывная, неустанная и бескорыстная работа ведет вас от преданности к знанию и к осуществлению цели жизни. Конечно, йога - теистическая концепция, и последним основанием в ней является Бог. Однако основная добродетель здесь - умение действовать, совершенное исполнение. Последнее, по сути, в точности аналогично архаичному древнегреческому понятию «арете» (источник понятия «добродетель» для западной культуры) и созвучно «аретическому перевороту» в современной англо-американской этике (например, Э.Энскомб, А.Макинтайр и др.). Так Энскомб провозгласила еще в 50х годах ХХ века поворот к этике, отказывающейся от нормативности и долженствования в пользу реальных черт характера и моральных примеров добродетельных людей.
2. Этика и идеология Просвещения.
Идеологический пафос эпохи Просвещения точно выразил Кант в своей известной фразе: «Имей смелость пользоваться своим собственным разумом». Нельзя не заметить, что за подобной императивной формой скрывается не только гносеология, но и определенное этическое предписание. Другой значимой формулой этой эпохи служит выражение, часто приписываемое Бэкону: scentia potentia est. Сложно сомневаться, что эта позиция несет этические следствия, ведь если знание дает возможности, знание освобождает, то именно к этому следует стремиться всякому разумному человеку. Именно поэтому программой Просвещения является этика борьбы с ложью: с незнанием, искажением, предрассудком и идеологией . Таким образом, эта этика строится на вере в автономного субъекта, который способен на поступок, выбор (который «может, если должен») - однако, только когда он знает. Именно философы Просвещения первыми предприняли попытки обосновать автономию нравственности и морального субъекта. Так Кант предложил считать основанием морали веления разума, с необходимостью полагающего самому себе должное. А его предшественники Шефтсберри, Хатчесон и Юм полагали особое врожденное чувство, лежащее в основе нравственного и эстетического поведения. Пороками же с точки зрения Шефтсберри являются те страсти и наклонности, которые нарушают естественный или общественный порядок, причем случается это как по причине нехватки полезных качеств, так и при гипертрофии эгоистических или противоестественных. Хатчесон вообще считал, что именно чувство добра и справедливости является врожденным и непосредственным: «в основе человеческой природы лежит, в конечном счете, бескорыстное желание счастья другим, и наше моральное чувство заставляет нас считать добродетельными только те действия, которые вытекают, хотя бы частично, из этого желания». Именно поэтому он приходит к выводу, что наилучшее действие обеспечивает наибольшее счастье наибольшему числу людей (что впоследствии станет классическим выражением утилитаризма Бентама). В то же время именно в этот период философы предприняли первые существенные попытки объяснить этику на основании психологии («физика разума» Гартли, теория аффектов Юма). Однако подобный психологизм не означает субъективности. Напротив, гносеологическое понятие истины периода Нового времени подразумевало, что истина всегда имеет место быть (в ситуации), вне зависимости от субъективных точек зрения и доступных способов для ее познания.
3. Прагматизм.
Концепция прагматизма возникла в США в конце 19 века, ее появление и развитие связывают с именами Пирса, Джемса, Дьюи, Бриджмена. Особенно интересна фигура Дьюи, в т.ч. в виду его значительной популярности в Америке.
Философским «ноу-хау» прагматизма стала собственная концепция истины. В прагматической трактовке истина - не смысл или причина (объяснение) вещей, а то, что работает в ситуации. Истина всегда зависит от практики, в которой она осуществляется. Например, говоря о медицине, следует сказать, что лучше неправильно, но спасти, чем знать, что правильно, но позволить умереть. Истина операциональна, она подчинена Делу (т.е. в итоге самой себе, ведь Дело - есть служение Истине), в данном случае, лечению болезни, спасению жизни. Инструментализм такого взгляда также выражается в требовании наилучшего поступка из возможных (а сама эта возможность определяется нашим человеческим опытом). Иными словами, в основе прагматизма лежит максима: «примем во внимание, какой практический эффект может быть связан с данным объектом, и наше понимание этого объекта будет состоять в совокупности наших знаний о его практических приложениях». Впрочем, в своих этических (и социально-политических) взглядах представители прагматизма сильно отличались. Однако большинство придерживались так называемого мелиоризма, т.е. точки зрения, что человеческая мораль постепенно развивается (методом проб и ошибок) в лучшую сторону.
Центральное понятие прагматической философии (особенно у Дьюи) - это понятие опыта, всего того, что имеется в человеческом сознании (и врождённое, и приобретённое). Цель философии по Дьюи - помочь человеку в потоке опыта двигаться по направлению к поставленной цели и достигать её. Согласно Дьюи, основная задача философии не в том, чтобы, «правильно используя опыт, добиваться единичных целей, а в том, чтобы с помощью философии преобразовать сам опыт, систематически совершенствовать опыт во всех сферах человеческой жизни». Он видел 3 пути для подобного совершенствования опыта. Во-первых, улучшение общества (социальная реконструкция) в сторону большей доступности прав и возможностей. Во-вторых, широкое применение к опыту глубоко разработанных научных методов «высоких технологий». И, в-третьих, необходимость развивать и совершенствовать мышление, путем развития наук и философии (для всех) и внедрения этих знаний в образование и воспитание (для каждого).
В отношении индивидуальных поступков и морали Дьюи придерживался определенного плюрализма. Он считал, что цели и блага - многообразны, и нет единого «высшего блага», причем каждое из них конкретно, а не абстрактно (например, здоровье, богатство, доброе имя, дружба, высокая общественная оценка, образованность и т.д.). При этом Дьюи отмечал, что люди стремятся не к самим благам, а к размеру благ. Именно достижение определенного размера благ несет в себе изменение в качестве опыта, и потому сам рост является главной моральной целью. В то время как моральные заповеди не имеют абсолютного характера (например, на войне по отношению к врагу) и правомерны в зависимости от конкретного случая.
Прагматики стремились к соединению теории и практики, считая способность теоретизирования неотъемлемой частью интеллектуальной практики. Теория и практика не противопоставляются как разные сферы деятельности; напротив, теория и анализ являются инструментами или «картами» для поиска правильного пути в жизни. Как утверждал Дьюи, не следует разделять теорию и практику, скорее можно разделять интеллектуальную практику и тупую, неинформированную практику. Следует отметить, что основатель прагматизма Пирс был довольно близок к идеям Просвещения, он даже отрицал значимость интроспекции и интуиции в философском исследовании, считая, что интуиция может привести к ошибкам в рассуждениях. Интроспекция тоже не дает доступа к работе ума, поскольку «Я» - это концепция, производная от наших отношений с окружающим миром, а не наоборот. В итоге он пришел к выводу, что прагматизм не является производными от психологии, а то, что мы на самом деле думаем, отличается от того, что мы должны думать.
4. Этика желания.
Этика желания как концепция сформировалась в работах Жака Лакана по психоанализу. Возникновение этой теории было обусловлено не только этическими аспектами практики аналитиков, но и концептуальными поисками в теории психоанализа. Сам Лакан не раз заявлял, что для психоанализа эти вопросы имеют первостепенное значение, т.к. сам статус бессознательного этический (а не психический).
Структурный психоанализ Лакана и его этика во многом испытали влияние философских и культурных течений начала ХХ века, таких как экзистенциализм, сюрреализм, в то же время идейными истоками все-таки в большей мере следует признать классических авторов - Фрейда, Маркса, Канта, Спинозу и Аристотеля. Надо заметить, что целый ряд философских течений первой половины ХХ века во Франции заявил высокие стандарты и требования к свободе, этической автономии и ответственности человека, серди них сюрреалисты (Арагон, Бретон), персоналисты (Мунье), экзистенциалисты (Сартр, Камю) и другие философы - Клоссовски, Батай, Кожев. Психоаналитическая теория также откликнулась на это призыв в лице Жака Лакана.
По его мнению, цель всякой этики - подвести к моральному поступку, сориентировать на него. Сам поступок рассматривается как экзистенциал, по сути это некий момент Истины. Этому моменту, где субъект встречается со своей частной Истиной, служит аналитик. Ни один идеал (благо, здоровье, польза, комфорт и т.п.) не является ориентиром или ценностью, но напротив, препятствием на этом пути. Цель индивидуального анализа в этой встрече, в удивлении, а не в знании или излечении. Только эта встреча может совершить изменение, благодаря которому мы можем принять себя в том, что не может быть принято. Одним из описаний этой встречи можно назвать «чувство субъективной лишенности», которое заключается в понимании субъекта как пустого места, как лишенного собственного позитивного содержания. Увидеть, что ты за объект в глазах Другого - вот прорыв к субъективности. Отсюда кстати, вытекает очень важное замечание: структурно (в речи, в своих психологических позициях) врач и пациент всегда различны, не могут быть равны.
Этика психоанализа очень высоко ставит желание, связывая именно с ним как возможность субъекта, так и возможность его самоизменения (в поступках). Это этика долга, но долга перед своим желанием (глубинным), верность и служение ему (возможно тому выбору, который сделали за тебя). Лакан подчеркивает, что вина, как моральное чувство пронизывают всю нашу психическую жизнь, однако этика им не ограничивается. Более того вина - это знак неэтичности, отказа от долга, следствие компромисса с желаниями других. В поздних своих работах Лакан пришел к идее, о необходимости принять свой симптом (т.е. то, что нарушает гармонию во мне, то, что я хотел бы исключить) как единственную основу нашего бытия. Неспособность прийти к целостности собственного образа или символической идентификации - это и есть знак субъективности, след Реального (из которого исходит поступок). При этом в верности желанию необходимо быть чутким к фантазии другого (именно к его фантазмам, а не каким-либо символическим идентификациям).
Это этика безупречности: ведь человек не может себя упрекнуть в поступке, если он действовал в соответствии со своим желанием. И в то же время это этика «ставки на худшее», потому что выразителем моей истины желания чаще всего становится то, что на языке общего называется «худшим» (обыденный дискурс всегда ошибается в отношении частного, личного).
Теперь давайте обратимся к конкретному звучанию этих идей в сериале.
По понятным причинам медицинский сериал, так или иначе, задевает вечно актуальную этическую и экзистенциальную проблематику. Болезнь и близость смерти вызывает темы значимости времени жизни (в перспективе смерти), одиночества (среди людей), смысла жизни и т.д. Однако позиция доктора Хауса вносит как специфическое прочтение этих тем, так и расширение тематики вообще.
Например, весьма примечательно, что Хаус - атеист, т.е. человек, берущий на себя всю ответственность за свои поступки, не отдающий что-либо на откуп неизвестным и необъяснимым силам. Здесь уместно вспомнить, что реальный прототип Доктора Хауса - талантливый американский диагност Томас Болти, который сериал не любит. Главное, что отличает реального врача от Хауса, по его собственным словам: нельзя, как Хаус, перешагнуть любую моральную границу, чтобы поставить диагноз, и главное - Хаус атеист. Доктор Болти особенно отмечает, что верит в Бога. Такая позиция позволяет Болти говорить, что самое частое лекарство, которое он прописывает - это надежда. Очевидно, что верить и надеться проще, это собственно перенос части ответственности со своих плеч. Не удивительно, что в реальности личности подобно Хаусу редки, ведь в сфере риска и вероятности смерти - чрезвычайно сложно принимать все на себя.
Обратимся к ряду ситуаций и высказываний, характерных для позиции Хауса (отметим, что как персонаж Хаус достаточно часто проводит генерализации, выражающие его точку зрения на вещи в целом).
Еще раз вернемся к атеистической позиции Хауса, которую Лакан считал единственно подлинно этичной. Хаус развенчивает ряд религиозных иллюзий, однако не устраивает альтернативной веры из этого, например, веры в науку. Он хорошо знает, что религия часто просто ширма, род оправдания своих непризнанных желаний. Религия - это плацебо, и потому в серьезных случаях не поможет. Хаус отвергает религиозную казуистику («Мои ошибки не подтверждают, что бог есть») и опирается на здравый смысл («Либо бога нет, либо он немыслимо жесток», «Если ты веришь в вечность, то жизнь - ничто»). Впрочем, позиция Хауса - скорее скептицизм, ведь он считает, что сами люди не верят, а только декларируют свои веры (так, по его мнению, то, что он атеист имеет значение только в Пасху и Рождество, которые отмечают другие).
Особое значение для Хауса имеет тема лжи, а фраза «Все лгут» буквально стала его «визитной карточкой». По его словам не лгут лишь сухие данные («Цифры - не лгут», «Симптомы не обманывают»), людям же всегда есть что скрывать. Признавая необходимость лжи как таковой (люди лгут потому, что это работает и на этом устроено общество), Хаус все-таки выступает как борец с ложью там, где это имеет значение - не только в лечении, но и в отношениях окружающих. При этом Хаус далек от ханжеской позиции в отношении лжи, напротив он сам ею пользуется довольно часто (не только ради дела, но и своей выгоды). По большому счету именно этот момент сложнее всего комментировать и аргументировать: фактически это экзистенциальный выбор человека - «знать или не знать?». Само собой фундаментальная ценность для Хауса - «знать!», ибо в его картине мира, тогда можно с этим что-то сделать («Знание всегда лучше, чем незнание», «Знать - круче!»). Узнать - это измениться, но как раз этого не хотят очень многие, и большая часть лжи других направлена на сохранение ситуации, а не на ее разрешение. Однако встреча с Истиной самоценна (она не ради пользы, успеха или здоровье), и, конечно же «истина не может унизить» человека.
Особое этическое звучание позиция Хауса имеет по причине его высокой оценки значимости поступков в человеческой жизни. Например, в таком высказывании: «И "Время все меняет" - только поговорка и это неправда. Только поступки способны что-то изменить. Если нет поступков, все остается прежним». И помимо самого мира, со всеми его закономерностями и случайностями, в мире нет других деятелей, кроме людей. Вполне логично, что Хаус не принимает ни концепции Провидения, ни Кармы. Мир бессмыслен, и порою бессмысленно жесток к людям, но, придумывая смысл, мы кардинально ничего не меняем. Так в одном из эпизодов Хаус жестко прерывает Тринадцатую на полуслове: Тринадцатая (о пациентке): «Ей 37 лет, и она заслуживает...», Хаус: «Люди получают то, что получают, и это не имеет ничего общего с тем, что они заслуживают». Оставаясь последовательным, он также обращается к теме смерти - за ней нет ничего, в ней нет никакого смысла. И потому Хаус борется за достоинство человека, которое может реализоваться только для живого.
Достаточно привести две цитаты. Первая - религиозной пациентке, желающей смерти:
Пациентка: Я просто хочу умереть хоть с небольшим достоинством.
Хаус: Так не бывает! Наши тела ломаются, иногда, когда нам 90, иногда до рождения, и это всегда случается, и в этом нет никакого достоинства. Мне всё равно, можете ли вы ходить, видеть, вытирать собственную задницу. Болезнь всегда отвратительна! Всегда! Вы можете жить с достоинством, но вы не можете с ним умереть.
Вторая цитата о Катнере, помощнике Хауса покончившем с собой: «Если бы он думал как я, он бы знал, что жить несчастным сравнительно лучше, чем несчастным умереть».
Фактически, в некоторые моменты позиция Хауса начинает казаться мизантропией и пессимизмом («Мы все ничтожные, самодовольные твари, ползающие по земле…но не обделены мозгами и поэтому изредка, если сильно постараться, ведем себя как нормальные люди»). А с другой стороны, он никогда не отрицает существование чего-либо хорошего в принципе, он просто слишком трезвомыслен и критичен (например, «Желание видеть в людях хорошее не делает это правдой. Боязнь видеть это - не делает ложью»). Хаус - не тот человек, что перешел грань и утерял веру в человека, у него роль своеобразного медиатора: ведь в течении множества серий он показывает другим - как возможно верить и поступать. Если признать высказывание «мы те, кем нас видят люди» (тоже произносимое Хаусом), то сам Хаус видит положительные стороны в других - и парадоксальным способом активирует их.
Вообще в обращении к людям Хаус придерживается оригинального, по крайней мере, для окружающих, взгляда. Будучи врачом, он удивляет всех своим нежеланием общаться с пациентом. Когда же приходится вступать в общение, он не стесняется «быть (для них) сволочью», и спокойно относится к их реакции. Поскольку невозможно «быть хорошим» для всех, то нужно просто делать выбор. Для Хауса - это выбор самого дела, вместо обстоятельств дела («Кто вам нужен, доктор, который держит вас за руку в то время, как вы умираете или доктор, который вас игнорирует в то время, как вам становится лучше? Пожалуй, самое хреновое - это иметь доктора, который вас игнорирует в то время, как вы умираете»). Нежелание общаться с пациентами вполне объяснимо мизантропией, однако если считать Хауса мыслящим героем, то вероятно на это у него есть более весомые основания. Можно предположить, что Хаус придерживается идеи о несоизмеримости позиций врача (Большого Другого) и позиции пациента - их речь, а значит и весь психологический опыт структурированы неодинаково (дискурс университета и дискурс истерика). По крайней мере, Хаус не видит смысла в попытках встать вровень с пациентом в речи: проявлять заботу и понимание - это не работа врача, и вообще не может быть работой, обязанностью.
Хаус также не признает общие символические идентификации (религиозные, политические, идеологические, расовые, даже порой субординационные ), он иронизирует над той серьезностью, с которой другие относятся к ним. Для Хауса это совершенно неважные вещи, ничего не говорящие о человеке. И напротив, он с уважением относится к фантазмам других (к их мечтам), а также признает их выбор (если считает его разумным, осведомленным). Он верит, что знающий (не искаженный) субъект может принимать решения (остальные выборы не в счет), даже относительно своей жизни-смерти. Поэтому борьба с ложью для Хауса имеет свои границы, которые нельзя переступать.
Смысловой основой жизни для Хауса является его Дело, именно как служение Делу, а не работа. По сути, он идет вслед за своим призванием, и потому выбирает лечение болезней, а еще точнее диагностику (т.е. познавательную, а не сугубо практическую деятельность), вместо лечения пациентов (их спасения и поддержки). Хаус воспринимает свое дело как долг и удовольствие одновременно, в своем деле он хочет быть лучшим (что хорошо и для него, и для других). Также он считает, что каждый делает лучшее, что может - но это не является оправданием неудачи. Оправданием не может стать и действие другого: чужая ошибка или неисполнение обязанности. Поэтому неоднократно Хаус заявляет, что каждый - в команде или в одиночку должен делать «свое дело» (а что понимать под этим - дело личного выбора).
Доктор Хаус признает, что раз выбор есть всегда, то человек всегда в ответе за все последствия, даже неконтролируемые. Тем более, что в борьбе за жизнь пациента любая ошибка может быть фатальна своими последствиями (Чейз: «Это была совсем маленькая ошибка. Я же не знал, что всё так обернется…» Хаус: «Серьезность ошибки зависит от её последствий!»). Однако сами последствия не должны рассматриваться как часть поступка. Мораль Хауса в целом такова: поступками движут мотивы и только в них можно быть повинным, сами по себе ошибки - нужно просто принять (и идти дальше). В этом смысле Хаус особо радикально не принимает чувство вины и все, что делается под его воздействием. Вина - знак этической ошибки, а не благородное чувство.
Истина в этом смысле всегда балансирует на тонкой грани - между знанием и незнанием, между правильным и неправильным. И потому сама возможность ошибки, зачастую воспринимается Хаусом не просто как необходимая часть его деятельности, но и как положительное условие для достижения Истины (т.е. постановки правильного диагноза). В одной из серий, он объясняет аудитории молодых врачей, что врач (и человек вообще) не может быть всегда прав, даже не всегда имеет возможность узнать что правильно, но в вопросе «жизни-смерти» всегда есть правильный ответ. Отсюда очевидно, что ошибки всегда будут - и те, кто не способен принять это, не могут исполнять свое дело. Иронизируя по поводу своего призвания, Хаус однажды произносит довольно сильную фразу: «Я беру на себя риск, иногда пациенты умирают. Но если не рисковать, умирает больше пациентов, поэтому, наверное, самая большая моя проблема в том, что я был проклят способностью к счёту». Если же говорить в более общем смысле, то призвание Хауса - стремление к решению «головоломок» - это и есть его симптом. И 6ой сезон убедительно доказывает, что это симптом, т.к. только это вносит в его жизнь одновременно и раскол, дисгармонию, и успокоение (уход от боли). Признание этого и отождествление с этим симптомом - есть подлинно этический жест обретения себя как субъекта (не всегда счастливого, но всегда осуществленного).
Подводя некоторый итог, следует сказать, что этическая позиция Хауса - это позиция без идеала. Его поступки учат нас, как поступать без идеала, в ситуациях, где он невозможен или не нужен. Для Хауса: ни благо, ни польза, ни комфорт, ни удовольствие, ни красота, ни логичность - не являются безоговорочным критерием истинности или идеалом. На первый взгляд это кажется довольно радикальным высказыванием. Разве тот или иной идеал не является причиной, почему мы все-таки поступаем правильно, морально? И пример доктора Хауса потому столь интересен, что наглядно показывает все пробелы и уловки этики идеала. Ведь, в самом деле, идеал легко используется нами как предлог, как обоснование для того, чтобы как раз не совершать поступок. Более того, идеала попросту нет, он невозможен - ведь наша реальная жизненная практика гораздо сложнее. В этом плане опыт, знания и способность мыслить - куда более лучшие советчики в том, как прожить свою жизнь самому, а не чужим умом. Именно к этому, пусть и в своеобразной мере, нас обращает доктор Хаус.
Уилсон: Красота зачастую уводит нас с дороги правды.
Хаус: А обыденность пинает нас в яйца.
Рассматривать сериал как источник этических идей - ход сомнительный. В традиционной этике в лучшем случае можно представить определенную экспликацию основных этических положений, лежащих в основе сюжета и поступков героев. Однако если взглянуть на сериал с точки зрения (современных) практической или прикладной этики, мы можем увидеть в нем не только моменты рефлексии над открытыми этическими вопросами, но и этические высказывания, поступки и примеры, само осмысление которых уже есть этика (например, как работа по развитию этического сознания и воображения). Впрочем, всякий сериал направлен на развлечение, а не на сообщение, и потому мне кажется, будет полезно остановиться более обстоятельно именно на идеях.
В первую очередь скажем несколько слов о том, что сериал представляет собой. В течении серии команда врачей пытается определить болезнь, вызывающую сложные симптомы. Команда ставит диагноз, используя метод дифференциальной диагностики, доктор Хаус руководит обсуждением диагноза. Часто болезнь сложно определить, потому что пациент солгал о симптомах или обстоятельствах, приведших к неизвестной болезни, хотя пациент не всегда осознает важность этой скрытой информации. В связи с этим Хаус говорит «все лгут». Кроме того, Хаус часто отказывается выполнять обязательства по работе в клинике - и это дополнительный сюжет сериала. В клинике Хаус работает с пациентами в своей обычной эксцентричной и остроумной манере, часто предлагая нетрадиционные методы лечения и удивляя пациентов быстрыми и точными диагнозами после того, как он, казалось, практически не обращал на них внимания. Кроме необычных медицинских случаев (которые имеют реальную медицинскую подоплёку), в сериале раскрываются отношения Хауса со своими коллегами и знакомыми. Доктор Хаус придерживается собственной жизненной позиции, он любит испытывать людей и наблюдать за ними. Но люди, в свою очередь, тоже влияют на характер Хауса, и как он, противопоставляющий себя окружающим, так и они открывают при этом взаимодействии что-то новое для себя.
Не единожды главный сценарист сериала Дэвид Шор говорил следующее: «Я не рассматриваю это как медицинское шоу... То, что меня интересует в шоу - это философские вещи. «Хаус» - это редко о медицине, это о природе правды и лжи». В одном из интервью он также говорит, что «эта философская направленность шоу дает возможность говорить о жизни и о том, как ее прожить». По его мнению, хорошие шоу всегда включают в себя этические дилеммы и вопросы. Однако ни Дэвид Шор, ни другие сценаристы открыто нигде не говорят, на что опираются и откуда берутся те идеи, что составляют образ доктора Хауса, его жизненную философию и трактовку различных этических проблем в сериале. Если судить в целом, то используемые сценаристами идеи перекликаются с рядом известных этических систем - порой это происходит случайно, но чаще - по причине глубокой укорененности этих идей в культуре.
Можно попробовать выделить идейные составляющие позиции самого доктора Хауса: вспоминаются несколько этических концепций. Среди них я бы особо выделил четыре: карма-йога (путь служения), этика и идеология Просвещения, прагматизм (Пирс, Дьюи) и лакановская этика желания (частично вместе с французским экзистенциализмом). В каждой из них четко осмыслена и выражена одна или несколько идей, ярко заявленных в сериале. Разберем чуть более подробно каждую из них.
1. Карма-йога.
Карма-йога представляет собой один из трех путей в йоге (т.е. йогической философской школы). Человек в соответствии со своими способностями, темпераментом и характером должен избрать один из них и следовать ему. Йога действия (карма-йога, или крия-йога) рекомендуется тем, кто склонен к деятельности и неспособен к сосредоточенности ума или религиозности.
Учителя йоги говорят так: человек не может не действовать, поэтому нужно использовать действие для служения, а служение - для освобождения. Главное - это действовать с любовью, сосредоточенно, правильно (т.е. этично по отношению к другим ), и в конечном счете - самозабвенно. Т.е. необходимо любить свое дело, забывая себя, практиковать скорее внутреннюю аскезу (нежели внешнюю). Исполнение своего дела - уже результат, поэтому служение всегда радостно.
Можно сказать, что этический призыв карма-йоги таков: прими себя, свое место, свое занятие и служи ему, а не себе. Карма йога включает в себя медитацию и преданность. Кришна говорит Арджуне: «Постоянно помни Меня и сражайся, т.е. исполняй свой долг. Найди прибежище во Мне и посвяти Мне все плоды твоих действий». Непрерывная, неустанная и бескорыстная работа ведет вас от преданности к знанию и к осуществлению цели жизни. Конечно, йога - теистическая концепция, и последним основанием в ней является Бог. Однако основная добродетель здесь - умение действовать, совершенное исполнение. Последнее, по сути, в точности аналогично архаичному древнегреческому понятию «арете» (источник понятия «добродетель» для западной культуры) и созвучно «аретическому перевороту» в современной англо-американской этике (например, Э.Энскомб, А.Макинтайр и др.). Так Энскомб провозгласила еще в 50х годах ХХ века поворот к этике, отказывающейся от нормативности и долженствования в пользу реальных черт характера и моральных примеров добродетельных людей.
2. Этика и идеология Просвещения.
Идеологический пафос эпохи Просвещения точно выразил Кант в своей известной фразе: «Имей смелость пользоваться своим собственным разумом». Нельзя не заметить, что за подобной императивной формой скрывается не только гносеология, но и определенное этическое предписание. Другой значимой формулой этой эпохи служит выражение, часто приписываемое Бэкону: scentia potentia est. Сложно сомневаться, что эта позиция несет этические следствия, ведь если знание дает возможности, знание освобождает, то именно к этому следует стремиться всякому разумному человеку. Именно поэтому программой Просвещения является этика борьбы с ложью: с незнанием, искажением, предрассудком и идеологией . Таким образом, эта этика строится на вере в автономного субъекта, который способен на поступок, выбор (который «может, если должен») - однако, только когда он знает. Именно философы Просвещения первыми предприняли попытки обосновать автономию нравственности и морального субъекта. Так Кант предложил считать основанием морали веления разума, с необходимостью полагающего самому себе должное. А его предшественники Шефтсберри, Хатчесон и Юм полагали особое врожденное чувство, лежащее в основе нравственного и эстетического поведения. Пороками же с точки зрения Шефтсберри являются те страсти и наклонности, которые нарушают естественный или общественный порядок, причем случается это как по причине нехватки полезных качеств, так и при гипертрофии эгоистических или противоестественных. Хатчесон вообще считал, что именно чувство добра и справедливости является врожденным и непосредственным: «в основе человеческой природы лежит, в конечном счете, бескорыстное желание счастья другим, и наше моральное чувство заставляет нас считать добродетельными только те действия, которые вытекают, хотя бы частично, из этого желания». Именно поэтому он приходит к выводу, что наилучшее действие обеспечивает наибольшее счастье наибольшему числу людей (что впоследствии станет классическим выражением утилитаризма Бентама). В то же время именно в этот период философы предприняли первые существенные попытки объяснить этику на основании психологии («физика разума» Гартли, теория аффектов Юма). Однако подобный психологизм не означает субъективности. Напротив, гносеологическое понятие истины периода Нового времени подразумевало, что истина всегда имеет место быть (в ситуации), вне зависимости от субъективных точек зрения и доступных способов для ее познания.
3. Прагматизм.
Концепция прагматизма возникла в США в конце 19 века, ее появление и развитие связывают с именами Пирса, Джемса, Дьюи, Бриджмена. Особенно интересна фигура Дьюи, в т.ч. в виду его значительной популярности в Америке.
Философским «ноу-хау» прагматизма стала собственная концепция истины. В прагматической трактовке истина - не смысл или причина (объяснение) вещей, а то, что работает в ситуации. Истина всегда зависит от практики, в которой она осуществляется. Например, говоря о медицине, следует сказать, что лучше неправильно, но спасти, чем знать, что правильно, но позволить умереть. Истина операциональна, она подчинена Делу (т.е. в итоге самой себе, ведь Дело - есть служение Истине), в данном случае, лечению болезни, спасению жизни. Инструментализм такого взгляда также выражается в требовании наилучшего поступка из возможных (а сама эта возможность определяется нашим человеческим опытом). Иными словами, в основе прагматизма лежит максима: «примем во внимание, какой практический эффект может быть связан с данным объектом, и наше понимание этого объекта будет состоять в совокупности наших знаний о его практических приложениях». Впрочем, в своих этических (и социально-политических) взглядах представители прагматизма сильно отличались. Однако большинство придерживались так называемого мелиоризма, т.е. точки зрения, что человеческая мораль постепенно развивается (методом проб и ошибок) в лучшую сторону.
Центральное понятие прагматической философии (особенно у Дьюи) - это понятие опыта, всего того, что имеется в человеческом сознании (и врождённое, и приобретённое). Цель философии по Дьюи - помочь человеку в потоке опыта двигаться по направлению к поставленной цели и достигать её. Согласно Дьюи, основная задача философии не в том, чтобы, «правильно используя опыт, добиваться единичных целей, а в том, чтобы с помощью философии преобразовать сам опыт, систематически совершенствовать опыт во всех сферах человеческой жизни». Он видел 3 пути для подобного совершенствования опыта. Во-первых, улучшение общества (социальная реконструкция) в сторону большей доступности прав и возможностей. Во-вторых, широкое применение к опыту глубоко разработанных научных методов «высоких технологий». И, в-третьих, необходимость развивать и совершенствовать мышление, путем развития наук и философии (для всех) и внедрения этих знаний в образование и воспитание (для каждого).
В отношении индивидуальных поступков и морали Дьюи придерживался определенного плюрализма. Он считал, что цели и блага - многообразны, и нет единого «высшего блага», причем каждое из них конкретно, а не абстрактно (например, здоровье, богатство, доброе имя, дружба, высокая общественная оценка, образованность и т.д.). При этом Дьюи отмечал, что люди стремятся не к самим благам, а к размеру благ. Именно достижение определенного размера благ несет в себе изменение в качестве опыта, и потому сам рост является главной моральной целью. В то время как моральные заповеди не имеют абсолютного характера (например, на войне по отношению к врагу) и правомерны в зависимости от конкретного случая.
Прагматики стремились к соединению теории и практики, считая способность теоретизирования неотъемлемой частью интеллектуальной практики. Теория и практика не противопоставляются как разные сферы деятельности; напротив, теория и анализ являются инструментами или «картами» для поиска правильного пути в жизни. Как утверждал Дьюи, не следует разделять теорию и практику, скорее можно разделять интеллектуальную практику и тупую, неинформированную практику. Следует отметить, что основатель прагматизма Пирс был довольно близок к идеям Просвещения, он даже отрицал значимость интроспекции и интуиции в философском исследовании, считая, что интуиция может привести к ошибкам в рассуждениях. Интроспекция тоже не дает доступа к работе ума, поскольку «Я» - это концепция, производная от наших отношений с окружающим миром, а не наоборот. В итоге он пришел к выводу, что прагматизм не является производными от психологии, а то, что мы на самом деле думаем, отличается от того, что мы должны думать.
4. Этика желания.
Этика желания как концепция сформировалась в работах Жака Лакана по психоанализу. Возникновение этой теории было обусловлено не только этическими аспектами практики аналитиков, но и концептуальными поисками в теории психоанализа. Сам Лакан не раз заявлял, что для психоанализа эти вопросы имеют первостепенное значение, т.к. сам статус бессознательного этический (а не психический).
Структурный психоанализ Лакана и его этика во многом испытали влияние философских и культурных течений начала ХХ века, таких как экзистенциализм, сюрреализм, в то же время идейными истоками все-таки в большей мере следует признать классических авторов - Фрейда, Маркса, Канта, Спинозу и Аристотеля. Надо заметить, что целый ряд философских течений первой половины ХХ века во Франции заявил высокие стандарты и требования к свободе, этической автономии и ответственности человека, серди них сюрреалисты (Арагон, Бретон), персоналисты (Мунье), экзистенциалисты (Сартр, Камю) и другие философы - Клоссовски, Батай, Кожев. Психоаналитическая теория также откликнулась на это призыв в лице Жака Лакана.
По его мнению, цель всякой этики - подвести к моральному поступку, сориентировать на него. Сам поступок рассматривается как экзистенциал, по сути это некий момент Истины. Этому моменту, где субъект встречается со своей частной Истиной, служит аналитик. Ни один идеал (благо, здоровье, польза, комфорт и т.п.) не является ориентиром или ценностью, но напротив, препятствием на этом пути. Цель индивидуального анализа в этой встрече, в удивлении, а не в знании или излечении. Только эта встреча может совершить изменение, благодаря которому мы можем принять себя в том, что не может быть принято. Одним из описаний этой встречи можно назвать «чувство субъективной лишенности», которое заключается в понимании субъекта как пустого места, как лишенного собственного позитивного содержания. Увидеть, что ты за объект в глазах Другого - вот прорыв к субъективности. Отсюда кстати, вытекает очень важное замечание: структурно (в речи, в своих психологических позициях) врач и пациент всегда различны, не могут быть равны.
Этика психоанализа очень высоко ставит желание, связывая именно с ним как возможность субъекта, так и возможность его самоизменения (в поступках). Это этика долга, но долга перед своим желанием (глубинным), верность и служение ему (возможно тому выбору, который сделали за тебя). Лакан подчеркивает, что вина, как моральное чувство пронизывают всю нашу психическую жизнь, однако этика им не ограничивается. Более того вина - это знак неэтичности, отказа от долга, следствие компромисса с желаниями других. В поздних своих работах Лакан пришел к идее, о необходимости принять свой симптом (т.е. то, что нарушает гармонию во мне, то, что я хотел бы исключить) как единственную основу нашего бытия. Неспособность прийти к целостности собственного образа или символической идентификации - это и есть знак субъективности, след Реального (из которого исходит поступок). При этом в верности желанию необходимо быть чутким к фантазии другого (именно к его фантазмам, а не каким-либо символическим идентификациям).
Это этика безупречности: ведь человек не может себя упрекнуть в поступке, если он действовал в соответствии со своим желанием. И в то же время это этика «ставки на худшее», потому что выразителем моей истины желания чаще всего становится то, что на языке общего называется «худшим» (обыденный дискурс всегда ошибается в отношении частного, личного).
Теперь давайте обратимся к конкретному звучанию этих идей в сериале.
По понятным причинам медицинский сериал, так или иначе, задевает вечно актуальную этическую и экзистенциальную проблематику. Болезнь и близость смерти вызывает темы значимости времени жизни (в перспективе смерти), одиночества (среди людей), смысла жизни и т.д. Однако позиция доктора Хауса вносит как специфическое прочтение этих тем, так и расширение тематики вообще.
Например, весьма примечательно, что Хаус - атеист, т.е. человек, берущий на себя всю ответственность за свои поступки, не отдающий что-либо на откуп неизвестным и необъяснимым силам. Здесь уместно вспомнить, что реальный прототип Доктора Хауса - талантливый американский диагност Томас Болти, который сериал не любит. Главное, что отличает реального врача от Хауса, по его собственным словам: нельзя, как Хаус, перешагнуть любую моральную границу, чтобы поставить диагноз, и главное - Хаус атеист. Доктор Болти особенно отмечает, что верит в Бога. Такая позиция позволяет Болти говорить, что самое частое лекарство, которое он прописывает - это надежда. Очевидно, что верить и надеться проще, это собственно перенос части ответственности со своих плеч. Не удивительно, что в реальности личности подобно Хаусу редки, ведь в сфере риска и вероятности смерти - чрезвычайно сложно принимать все на себя.
Обратимся к ряду ситуаций и высказываний, характерных для позиции Хауса (отметим, что как персонаж Хаус достаточно часто проводит генерализации, выражающие его точку зрения на вещи в целом).
Еще раз вернемся к атеистической позиции Хауса, которую Лакан считал единственно подлинно этичной. Хаус развенчивает ряд религиозных иллюзий, однако не устраивает альтернативной веры из этого, например, веры в науку. Он хорошо знает, что религия часто просто ширма, род оправдания своих непризнанных желаний. Религия - это плацебо, и потому в серьезных случаях не поможет. Хаус отвергает религиозную казуистику («Мои ошибки не подтверждают, что бог есть») и опирается на здравый смысл («Либо бога нет, либо он немыслимо жесток», «Если ты веришь в вечность, то жизнь - ничто»). Впрочем, позиция Хауса - скорее скептицизм, ведь он считает, что сами люди не верят, а только декларируют свои веры (так, по его мнению, то, что он атеист имеет значение только в Пасху и Рождество, которые отмечают другие).
Особое значение для Хауса имеет тема лжи, а фраза «Все лгут» буквально стала его «визитной карточкой». По его словам не лгут лишь сухие данные («Цифры - не лгут», «Симптомы не обманывают»), людям же всегда есть что скрывать. Признавая необходимость лжи как таковой (люди лгут потому, что это работает и на этом устроено общество), Хаус все-таки выступает как борец с ложью там, где это имеет значение - не только в лечении, но и в отношениях окружающих. При этом Хаус далек от ханжеской позиции в отношении лжи, напротив он сам ею пользуется довольно часто (не только ради дела, но и своей выгоды). По большому счету именно этот момент сложнее всего комментировать и аргументировать: фактически это экзистенциальный выбор человека - «знать или не знать?». Само собой фундаментальная ценность для Хауса - «знать!», ибо в его картине мира, тогда можно с этим что-то сделать («Знание всегда лучше, чем незнание», «Знать - круче!»). Узнать - это измениться, но как раз этого не хотят очень многие, и большая часть лжи других направлена на сохранение ситуации, а не на ее разрешение. Однако встреча с Истиной самоценна (она не ради пользы, успеха или здоровье), и, конечно же «истина не может унизить» человека.
Особое этическое звучание позиция Хауса имеет по причине его высокой оценки значимости поступков в человеческой жизни. Например, в таком высказывании: «И "Время все меняет" - только поговорка и это неправда. Только поступки способны что-то изменить. Если нет поступков, все остается прежним». И помимо самого мира, со всеми его закономерностями и случайностями, в мире нет других деятелей, кроме людей. Вполне логично, что Хаус не принимает ни концепции Провидения, ни Кармы. Мир бессмыслен, и порою бессмысленно жесток к людям, но, придумывая смысл, мы кардинально ничего не меняем. Так в одном из эпизодов Хаус жестко прерывает Тринадцатую на полуслове: Тринадцатая (о пациентке): «Ей 37 лет, и она заслуживает...», Хаус: «Люди получают то, что получают, и это не имеет ничего общего с тем, что они заслуживают». Оставаясь последовательным, он также обращается к теме смерти - за ней нет ничего, в ней нет никакого смысла. И потому Хаус борется за достоинство человека, которое может реализоваться только для живого.
Достаточно привести две цитаты. Первая - религиозной пациентке, желающей смерти:
Пациентка: Я просто хочу умереть хоть с небольшим достоинством.
Хаус: Так не бывает! Наши тела ломаются, иногда, когда нам 90, иногда до рождения, и это всегда случается, и в этом нет никакого достоинства. Мне всё равно, можете ли вы ходить, видеть, вытирать собственную задницу. Болезнь всегда отвратительна! Всегда! Вы можете жить с достоинством, но вы не можете с ним умереть.
Вторая цитата о Катнере, помощнике Хауса покончившем с собой: «Если бы он думал как я, он бы знал, что жить несчастным сравнительно лучше, чем несчастным умереть».
Фактически, в некоторые моменты позиция Хауса начинает казаться мизантропией и пессимизмом («Мы все ничтожные, самодовольные твари, ползающие по земле…но не обделены мозгами и поэтому изредка, если сильно постараться, ведем себя как нормальные люди»). А с другой стороны, он никогда не отрицает существование чего-либо хорошего в принципе, он просто слишком трезвомыслен и критичен (например, «Желание видеть в людях хорошее не делает это правдой. Боязнь видеть это - не делает ложью»). Хаус - не тот человек, что перешел грань и утерял веру в человека, у него роль своеобразного медиатора: ведь в течении множества серий он показывает другим - как возможно верить и поступать. Если признать высказывание «мы те, кем нас видят люди» (тоже произносимое Хаусом), то сам Хаус видит положительные стороны в других - и парадоксальным способом активирует их.
Вообще в обращении к людям Хаус придерживается оригинального, по крайней мере, для окружающих, взгляда. Будучи врачом, он удивляет всех своим нежеланием общаться с пациентом. Когда же приходится вступать в общение, он не стесняется «быть (для них) сволочью», и спокойно относится к их реакции. Поскольку невозможно «быть хорошим» для всех, то нужно просто делать выбор. Для Хауса - это выбор самого дела, вместо обстоятельств дела («Кто вам нужен, доктор, который держит вас за руку в то время, как вы умираете или доктор, который вас игнорирует в то время, как вам становится лучше? Пожалуй, самое хреновое - это иметь доктора, который вас игнорирует в то время, как вы умираете»). Нежелание общаться с пациентами вполне объяснимо мизантропией, однако если считать Хауса мыслящим героем, то вероятно на это у него есть более весомые основания. Можно предположить, что Хаус придерживается идеи о несоизмеримости позиций врача (Большого Другого) и позиции пациента - их речь, а значит и весь психологический опыт структурированы неодинаково (дискурс университета и дискурс истерика). По крайней мере, Хаус не видит смысла в попытках встать вровень с пациентом в речи: проявлять заботу и понимание - это не работа врача, и вообще не может быть работой, обязанностью.
Хаус также не признает общие символические идентификации (религиозные, политические, идеологические, расовые, даже порой субординационные ), он иронизирует над той серьезностью, с которой другие относятся к ним. Для Хауса это совершенно неважные вещи, ничего не говорящие о человеке. И напротив, он с уважением относится к фантазмам других (к их мечтам), а также признает их выбор (если считает его разумным, осведомленным). Он верит, что знающий (не искаженный) субъект может принимать решения (остальные выборы не в счет), даже относительно своей жизни-смерти. Поэтому борьба с ложью для Хауса имеет свои границы, которые нельзя переступать.
Смысловой основой жизни для Хауса является его Дело, именно как служение Делу, а не работа. По сути, он идет вслед за своим призванием, и потому выбирает лечение болезней, а еще точнее диагностику (т.е. познавательную, а не сугубо практическую деятельность), вместо лечения пациентов (их спасения и поддержки). Хаус воспринимает свое дело как долг и удовольствие одновременно, в своем деле он хочет быть лучшим (что хорошо и для него, и для других). Также он считает, что каждый делает лучшее, что может - но это не является оправданием неудачи. Оправданием не может стать и действие другого: чужая ошибка или неисполнение обязанности. Поэтому неоднократно Хаус заявляет, что каждый - в команде или в одиночку должен делать «свое дело» (а что понимать под этим - дело личного выбора).
Доктор Хаус признает, что раз выбор есть всегда, то человек всегда в ответе за все последствия, даже неконтролируемые. Тем более, что в борьбе за жизнь пациента любая ошибка может быть фатальна своими последствиями (Чейз: «Это была совсем маленькая ошибка. Я же не знал, что всё так обернется…» Хаус: «Серьезность ошибки зависит от её последствий!»). Однако сами последствия не должны рассматриваться как часть поступка. Мораль Хауса в целом такова: поступками движут мотивы и только в них можно быть повинным, сами по себе ошибки - нужно просто принять (и идти дальше). В этом смысле Хаус особо радикально не принимает чувство вины и все, что делается под его воздействием. Вина - знак этической ошибки, а не благородное чувство.
Истина в этом смысле всегда балансирует на тонкой грани - между знанием и незнанием, между правильным и неправильным. И потому сама возможность ошибки, зачастую воспринимается Хаусом не просто как необходимая часть его деятельности, но и как положительное условие для достижения Истины (т.е. постановки правильного диагноза). В одной из серий, он объясняет аудитории молодых врачей, что врач (и человек вообще) не может быть всегда прав, даже не всегда имеет возможность узнать что правильно, но в вопросе «жизни-смерти» всегда есть правильный ответ. Отсюда очевидно, что ошибки всегда будут - и те, кто не способен принять это, не могут исполнять свое дело. Иронизируя по поводу своего призвания, Хаус однажды произносит довольно сильную фразу: «Я беру на себя риск, иногда пациенты умирают. Но если не рисковать, умирает больше пациентов, поэтому, наверное, самая большая моя проблема в том, что я был проклят способностью к счёту». Если же говорить в более общем смысле, то призвание Хауса - стремление к решению «головоломок» - это и есть его симптом. И 6ой сезон убедительно доказывает, что это симптом, т.к. только это вносит в его жизнь одновременно и раскол, дисгармонию, и успокоение (уход от боли). Признание этого и отождествление с этим симптомом - есть подлинно этический жест обретения себя как субъекта (не всегда счастливого, но всегда осуществленного).
Подводя некоторый итог, следует сказать, что этическая позиция Хауса - это позиция без идеала. Его поступки учат нас, как поступать без идеала, в ситуациях, где он невозможен или не нужен. Для Хауса: ни благо, ни польза, ни комфорт, ни удовольствие, ни красота, ни логичность - не являются безоговорочным критерием истинности или идеалом. На первый взгляд это кажется довольно радикальным высказыванием. Разве тот или иной идеал не является причиной, почему мы все-таки поступаем правильно, морально? И пример доктора Хауса потому столь интересен, что наглядно показывает все пробелы и уловки этики идеала. Ведь, в самом деле, идеал легко используется нами как предлог, как обоснование для того, чтобы как раз не совершать поступок. Более того, идеала попросту нет, он невозможен - ведь наша реальная жизненная практика гораздо сложнее. В этом плане опыт, знания и способность мыслить - куда более лучшие советчики в том, как прожить свою жизнь самому, а не чужим умом. Именно к этому, пусть и в своеобразной мере, нас обращает доктор Хаус.