Еще в сентябре, пользуясь свободным временем, я сидел на тбилисской террасе и сочинял текст про свои религиозные изыскания. Основной вопрос текста звучал так: почему я не стал мусульманином, буддистом, католиком или протестантом, хотя некоторые люди такой "шифтинг" сделали, и у меня самого были все шансы? Текст я так и не дописал. Сегодня, получив виртуальный пинок по ходу одной дискуссии, я решил все же напрячься и вспомнить историю своих религиозных изысканий.
Я до сих пор не могу вспомнить, откуда в моей жизни появились представления о религиях. Ранние годы моего существования - это пофигистичная эпоха 80-х годов, когда с религией особенно не боролись, но и пиарить ее было еще не модно. Рос я в основном среди художников, которые в атеизм не впадали из чувства протеста, но и религии избегали по причине интеллигентского снобизма.
А вот примерно классе в восьмом, это 1990 год, вдруг на меня посыпалось все сразу: Шаолинь, Ислам, Кастанеда и Шакьямуни. Попробую вспомнить отношения с этими вещами по очереди. Начну с ислама.
Часть I. Как я не стал исламистом.
К исламу я одно время относился с большой нежностью. В советское время в народе к нему питали некие слабовыраженные симпатии. Например, излагая историю крестовых походов принято было сочувствовать арабам. Позже в школе была у меня одноклассница-азербайджанка, довольно симпатичная, а это весьма нехилый пиар. В Царском Селе была «турецкая баня», сильно похожая на мечеть. По ТВ показывали трогательное турецкое кино «Птичка певчая». В 1990 году я ходил по Бахчисараю (в формате экскурсии), влюбленно смотрел на минареты и слагал стихи про фонтан:
Фонтан любви, фонтан едва живой,
Две розы на тебя поклал когда-то Пушкин
И смотрят на тебя, качая головой,
Какие-то Мамонов и Кукушкин.
Я мог бы уйти в ислам с головой, но в 1990 году мало было книг про это, не было учебников арабского, трудно было найти Коран. Но ислам притягивал. По выходным я лазил по питерской мечети - она была в ремонте, и можно было по лесам забраться на самый купол. Что поделать, я был ксенофилом и остаюсь им по сей день, а мусульманская культура стала первой пищей для моей ксенофилии. Я мог бы стать мусульманином прежде, чем прочитал бы хоть строчку из Корана - примерно как вся страна в 1993 году проголосовала за конституцию, которую не читала.
Много позже был Стамбул (2001), потом целый месяц в Турции (2002), потом Сирия, Ливан и Иордания (2005). Живой, действующий ислам, совсем как в романах и сказках, производит сильное впечатление. Это реально существующая и работающая религия, не испорченная секуляризацией и цинизмом. Она не в прошлом, она сейчас. Она очень стильна, аскетична, героична, она позволяет пафосно цитировать Коран. О, я видел, как муфтий пафосно цитирует Коран. Почти как С. Джексон в финале «Криминального Чтива». Эстетика пустынь и верблюдов - лучшая на планете, и я до сих пор считаю "Поклонение волхвов" Тиссо чем-то очень крутым.
В ислам очень здорово играть - а религию многие воспринимают как игру. В моих исламских симпатиях, как вы уже заметили, не было никакой теории. И даже движения от проблемы к ее решению тоже не было. Он был пищей для эстетического чувства, но не для мозга.
Не помню, когда пришло понимание того, что ислам на 90% - поведенческая норма. Если убрать из него арабский язык, платки, архитектуру и красивые коврики, то останется очень мало. Лишенный антуража, ислам теряет все свое обаяние. Кстати, отчасти именно поэтому так много споров вокруг платков в Европе.
Еще позже пришло ощущение, что ислам - религия монолога. Бог Корана монологичен до того, что Голос даже не объясняет Мухаммеду, кого именно он тут представляет, и тот вынужден решать этот вопрос в кругу семьи. Жена предположила, что это не сатана, а родственник предположил, что это больше похоже на Бога.
Монологичность ислама не все замечают, потому что мы в России латентные исламисты (как я уже писал года два назад) и воспринимаем христианство тоже монологично. Отсюда проистекают многие косяки христианства, которые так любят ругать атеисты-богоборцы. Но если научиться воспринимать христианство как диалог с Богом, то ислам сразу становится неинтересен. В исламе Бог далеко. Слишком далеко. И мы с ним не band of brothers.
Ислам фактически вырос из монофизитства, а монофизитство - вещь простая и понятная, но в ней ощущается некоторая ограниченность мышления. Мусульманин похож на генерала, которого сделали министром культуры и который пытается руководить этим министерством, как дивизией. Расхожая ошибка всех генералов на гражданской службе. Они искренне не понимают, почему не работает. Вроде бы проверено годами и веками на многих танковых батальонах... А балерины - не танкисты. Поэтому ислам везде порождал диктатуры, даже в такой демократической среде, как саудиты 7-го века.
В интеллектуальном смысле ислам лично мне показался малоинтересен. Все богословские мусульманские тексты, что мне попадались, оказывались весьма посредственного уровня. Антихристианская исламская литература имеет некий стандартный набор аргументов, довольно бледных и косвенно говорящих о незнании темы. Я вообще не встречал интересных исламских теологических текстов. Даже в наше время ислам не породил ни Честертона, ни Льюиса. Когда я читал книгу "Ислам для детей", то сразу вспоминал своего лектора по высшей математике - так же он зачитывал нам определение матриц. Не объясняя - что, зачем, для чего и почему.
Похоже, мусульманином мне уже не стать. Оно ничего не даст, только отнимет. Бог отодвинется на недосягаемое расстояние, вот и все последствия. Никакие проблемы этим дистанцированием не решатся. Для дисциплины сознания оно тоже ничего не даст: раз в неделю ходить на исповедь несоизмеримо труднее, чем пять раз в день совершать во дворе намаз. Ну, а кроме того, я не очень уважаю сегрегационные меры типа запретов на свинину, вино и халяльности. Аргументы апостола Павла против сегрегационных мер прекрасны просто с точки зрения философии, так что после Павла обаяние ислама сильно ослабевает.
Интересно, что ислам может оказаться более живуч в перспективе: например, ему почти ничего не мешает распространяться на какую-нибудь другую галактику (в теории). Он явно справится, тем более, что сумел перевербовать всю буддийскую Среднюю Азию и заинтересовать раем тех, кто вечности боялся, как "баньки с пауками".
*
Часть II. Как я не стал буддистом